Текст книги "Волчья мельница"

– Прошу, не настаивай! Не хочу с ним больше встречаться. Я только что обещала Фредерику, что через год мы поженимся. Я спасла мельницу, наших рабочих, всю свою семью и маленького брата, который скоро родится. Все останется по-старому – и это то, чего я хочу!

У бывшего учителя от удивления пропал дар речи. Клер же продолжала бесцветным голосом:

– Никто из вас даже представить не может, как я люблю мельницу! Это мой дом, мое достояние! Я и поступать в Высшую педагогическую школу не стала, так как надеялась, что буду помогать папе. Он знать ничего об этом не знает, но я мечтаю работать с ним! У меня полно идей: тонкий картон, бумага цветная – для детских игрушек, и словарная, которая пользуется постоянным спросом. Может, отец наконец взглянет на меня по-другому: его долговая расписка у меня, в моем корсаже! Позднее, с деньгами Жиро, я смогу что-то вложить в мельницу, нанять бригадира, еще рабочих…

Она говорила напряженно, подобная натянутой до предела струне, повернув свое прелестное лицо к нависающим над рекой скалам.

– За Жана я тебе очень благодарна. Передавай ему привет и пожелай от меня удачи. Мы виделись всего пару раз, и не так уж сильно он мне нравится. Пожалуйста, выпусти Соважона! Он догонит коляску!

Клер быстро тряхнула вожжами, щелкнула языком, и Рокетта, соскучившаяся по прохладной конюшне, сразу пошла рысью. Базиль, уперев руки в бока, сердито сплюнул.

«А я-то, старый дурень, думал, что понимаю женщин! И ведь этой еще нет и семнадцати! Утерла мне нос! Я понятия не имел, что творится в этой красивой головке. Оказывается, наша мадемуазель мечтает стать бумажных дел мастерицей!»

Он вдруг осознал, какое решение приняла Клер. Она соглашается выйти за Фредерика Жиро!

«Я не дам ей совершить такую глупость!» – пообещал себе Базиль.

Жан дремал. Базиль устроил его в маленькой комнате на втором этаже, скорее всего бывшей детской. Меблировка тут была очень скромная: железная кровать, колченогий стол, стул. Через приоткрытые ставни в комнату попадало немного солнца. Окончательно разбудил его стук закрываемой двери. Под рукой Жан ощутил мягкий и теплый мех – Соважон лежал у него под боком.

– Ну-ка, брысь с кровати! У тебя полно блох!

Смеясь, Жан стал почесывать лоб волка-полукровки, не сводившего с него своих золотистых глаз.

– А как же верность хозяйке?

В этот момент вошел Базиль. Вид у него был расстроенный. Он свистнул псу.

– Беги домой, Соважон! Быстро домой, на мельницу!

– Значит, Клер не придет? – спросил Жан. – Ты говорил, к вечеру она точно будет тут.

– Значит, я ошибся, – коротко отвечал Базиль. – Наверное, ей пришлось остаться из-за матери, Ортанс. Она у них сварливая, как сорока!

Между учителем и юным каторжником установилось что-то вроде спонтанного взаимопонимания. Жан быстро стал говорить ему «ты», что Базиля вполне устраивало. Сам он привык преодолевать любые барьеры, шла ли речь о разнице в возрасте или положении в обществе. Сегодня утром, подливая гостю горячего кофе, Базиль заговорил о семье Руа. Колену его наивность и слабохарактерность не мешает быть порядочным человеком, и работящим к тому же… Кузина Бертий с омертвевшими ногами чудо как хороша. Юная служанка Этьенетта все делает спустя рукава. Ортанс – ханжа, эгоистка, сплетница и всем завидует, за что он и прозвал ее сорокой, потому что эта птица шумная и жестокая по отношению к другим пернатым.

Свою любимицу Клер Базиль превознес до небес: разумная, щедрая, образованная, старательная и смелая.

– Я был бы счастлив, будь у меня такая дочь! – подытожил он.

Жан расстроился. Значит, сегодня они с Клер не увидятся! Воспоминания о ней, ее улыбках, нежности, вкусе ее губ – Клер была для него, как наваждение. Он посмотрел на свою перевязанную чистым бинтом руку.

– Что, если этой ночью она придет в пещеру, а меня нет? – встревожился он. – Клер ведь обещала вернуться! Она захочет принести мне еды…

– Ничего страшного! Она живет недалеко и завтра обязательно придет! А пока поправляйся, пользуйся моим гостеприимством. Потом, когда тебе придется выбираться из страны, трудности неизбежны.

Жан понурился. Он словом не обмолвился Базилю об обещании девушки дать ему денег.

– Сидеть безвылазно в доме – то еще удовольствие, – вздохнул он. – Не подумай, что я жалуюсь! Просто не люблю быть взаперти. Это напоминает мне карцер.

– Что-нибудь придумаем! – пообещал Базиль. – В карты играть умеешь?

– Нет.

– А читать? Клер говорила, ты ходил в школу.

– Не умею. Мне было стыдно признаться, поэтому я соврал. Приятель в колонии рассказывал, что учителя в классе бьют учеников линейкой по рукам. И когда она заговорила про тебя, я вспомнил!

Помолчав немного, Базиль присел на кровать. На него внезапно нахлынула грусть.

– Жан, а давай я научу тебя читать? Хорошая штука для нас обоих: меня в последнее время хандра замучила, а тебе этот навык однажды может сослужить хорошую службу. Нельзя считать себя свободным, если трех слов прочесть не можешь. И Клер обрадуется. Я ее знаю! Даже если вы больше не увидитесь, она будет тобой гордиться!

Жан сел на кровати, схватил Базиля за плечи:

– Почему ты так говоришь? Почему мы больше не увидимся?

Базиль, которому ломать эту комедию тоже было не в радость, легонько его оттолкнул. Он корил себя за то, что сболтнул лишнее. Под внимательным взглядом синих глаз парня, заподозрившего неладное, он призадумался. Клер все еще свободна и влюблена в Жана – горячую голову, и тоже по уши влюбленного… Все еще может измениться. И он сказал так:

– Что б я так знал! Одному Господу Богу известно, что будет завтра, и уж точно не тебе и не мне! Есть хочешь?

– Я голодный, сколько себя помню!

– Тушеная фасоль, выращенная вот этими руками, – звучит заманчиво? Кастрюля еще на углях, в большой комнате. Я добавил молодого чесночка, петрушки и большой кусок сала. С такой вкуснотищей забудешь про всех девчонок на свете!

Жан засмеялся. Здесь он в безопасности и, как говаривала директриса исправительной колонии, «имеет стол, кров и чистую постель». Однако различия были колоссальные. Суп был куда вкуснее, не говоря уже о рагу. Никто не заставлял ворочать камни, рыть заступом землю. И Клер обязательно придет, он знал это наверняка.

* * *

Полуденный сон Ортанс нарушили стук экипажа и яростный лай. Она моргнула раз-другой, окинула взглядом обстановку спальни, которую за время своего добровольного заточения изучила досконально.

– Ой! Он шевельнулся! – прошептала она.

Будущая мать сунула руки под одеяло, прижала к животу. Под теплой кожей угадывалось легкое шевеление плода.

– Мой сынок крепенький! С ним все хорошо.

По щекам у нее заструились слезы, но это были слезы радости. Ортанс не одобряла таких человеческих проявлений, как нежность, кротость. Однако вторая беременность смягчила ее суровый, нелюдимый нрав. Она поудобнее устроилась на кровати, радуясь своему уединению. Она в полной мере наслаждалась этими часами праздности и блаженства. Безумства плоти, порождающие новую жизнь, казались ей пустяком в сравнении со счастьем, которое она сейчас испытывала.

«Когда я пришла каяться, отец Жак, мне в утешение, сказал, что Господь даровал людям радости плоти, чтобы они множились и заселяли землю… Может, оно и так. Но я, когда рожу своего сыночка, поставлю на этом крест. Колен ко мне больше не прикоснется!»

Ортанс зажмурилась и улыбнулась, став при этом почти красавицей. Если бы она увидела себя в этот момент, у нее, быть может, отлегло бы от сердца и она пожалела бы, что загубила молодость, считая себя дурнушкой.

Голос Клер в кухне вывел ее из приятного полузабытья, в которое она постепенно соскальзывала. Девушка отчитывала пса и гремела кастрюлями. Ортанс так и не подали полдник, но никого звать она не стала.

«С бо́льшим аппетитом поем супа!» – подумала она.

В соседней комнате Бертий тоже услышала коляску и лай Соважона. Отложив книжку, она привстала на локтях, а потом и села, опираясь спиной о подушку.

– Почему Клер не идет? – воскликнула она в нетерпении. – Мне же любопытно, что она сказала Фредерику!

Юная калека испытывала прямо-таки болезненную ажитацию, и только подробный, обстоятельный рассказ Клер мог ее утихомирить. Но напрасно Бертий прислушивалась к шагам на лестнице.

– Ты безобразник, Соважон! – выговаривала в это время Клер своему псу. – Нельзя вот так сбегать из дома, ты не можешь всюду ходить за мной! Как ты умудрился порвать цепь?

Зверь всячески демонстрировал ей свое безмерное обожание, а в один момент даже поставил лапы ей на колени и лизнул лицо. Когда Клер наклонилась, чтобы его погладить, стал ласково покусывать ей пальцы. Потом упал на спину, откинув голову и подставляя ей живот. Девушка понятия не имела, что сейчас Соважон ведет себя, как его собратья-волки. Он демонстрировал свою покорность и верность, поскольку видел в ней доминантную волчицу, вожака стаи. Клер его поведение казалось забавным. Она поставила ногу между передними лапами пса, потом подвинула ее вверх, к горлу. Волк-полукровка замер, послушный и довольный.

– Ты выиграл! – сказала девушка. – Никогда тебя не брошу!

Однако счастливая улыбка ее тут же погасла. Куда податься в первую очередь? К отцу или к Бертий?

Приход Колена разрешил все ее сомнения. Лицо у бумажных дел мастера было мокрое от пота.

– А, Клеретт! Ты вернулась! Жара в бродильном цеху страшная! Ужасно хочется пить!

Девушка зачерпнула стаканом воды из керамического сосуда, в котором она сохранялась прохладной, и, полный до краев, подала его отцу.

– Спасибо! Все силы отдаешь работе, а мысль, что можешь вот-вот этого всего лишиться, все равно гложет…

– Папа, прошу, не говори так больше! Я много дней подряд только об этом и думала, жалея тебя. Но теперь твоим тревогам конец! Я хотела объявить за ужином, ну да ладно. Вот, держи! Теперь ты никому ничего не должен.

Из выреза на корсаже она извлекла сложенный вдвое листок и с каменным лицом подала отцу. Колен взял документ, а узнав его, побледнел.

– Можешь сжечь его или порвать, – сказала ему дочь. – А лучше брось в чан с бумажной массой, чтобы от него следа не осталось. Я его тебе дарю. Это подарок за все те годы, когда ты меня любил, оберегал и баловал. Ты был таким несчастным, папочка…

Плечи у Клер поникли, и она расплакалась. Красивое личико ее исказила гримаса отчаяния. И, совсем как маленькая, она не пыталась скрыть слез.

– Клер, девочка моя! Что ты наделала?!

Колен раскрыл объятия, и она укрылась в них, дав волю своему горю.

– Папа, я должна была это сделать – ради всех вас! Я обещала Фредерику, что стану его женой. И ты больше ничего не должен семье Жиро. Ну вот, ты все знаешь! И больше ни слова об этом. Ни слова, пап! Минимум год мы об этом не вспоминаем. Фредерик дал мне год отсрочки. И, похоже, он правда меня любит…

Как бы ни был бумажных дел мастер взволнован, он не сумел скрыть своего невыразимого облегчения. Он расцеловал дочку, обнимал ее снова и снова. И ни слова возражения Клер так и не услышала. Она, которая ждала, что отец возмутится, упрекнет в безрассудстве.

– Клеретт, милая, не знаю, как тебя благодарить! У меня словно гора с плеч свалилась! А я думал, что все, конец! Ты поступила правильно, моя девочка! Я безмерно тебе благодарен!

Не это она хотела услышать… Но мало-помалу отцовская радость утешила Клер. И она даже испытала некоторую гордость за свою жертвенность.

– Съезжу в Ангулем и найду новых клиентов! Теперь проблемам конец! Мы всё наверстаем. Мои парни готовы работать не покладая рук. Идем, Клер! Расскажешь, как вы с Фредериком поладили. И ведь слова не сказала о своих планах! Красивый у них дом, правда? Какая мебель, ковры…

Перед таким всплеском энтузиазма Клер вдруг почувствовала себя более взрослой и искушенной в жизни, нежели собственный отец.

– Лошади мне очень понравились, пап, – отвечала она. – Для меня нет жилища прекраснее, чем наша мельница. Я, пожалуй, поднимусь к Бертий. Она наверняка скучает одна в спальне. Расскажи все маме сам, хорошо?

Она взбежала по лестнице. Колен, который еще не оправился от приятного потрясения, не пытался ее удержать. Он увидел только, как мелькнули на лестнице желтое платье, белые шелковые чулки и красная ленточка на шляпке.

– Клер! – тихо позвал он. – Клер! У меня есть время поговорить. Ты так ничего и не объяснила!

Девушка оглянулась, подалась назад, чтобы его видеть.

– Я же просила, чтобы мы об этом больше не вспоминали, пап. Сжалься надо мной, бога ради!

Только теперь Колен Руа понял, какую цену ей придется заплатить через год. Клер не любила будущего мужа. Только что в черных глазах дочери он прочел затаенный гнев, горечь отречения. Расстроенный, он вернулся в цех.

* * *

Прошел месяц. Близился конец июня. Солнце заливало долину своим слепящим светом. У подножия скал, на камнях, между зарослями диких левкоев грелись, свернувшись кольцами, гадюки. Вода в реке текла медленнее обычного. На соседних холмах принадлежащие Жиро поля укрылись белесым ковром поспевающей пшеницы. В этом году жатва обещала быть ранней…

Бертий и Клер саду предпочли прохладу своей спальни, где, обмахиваясь веерами, неутомимо обсуждали будущее. Комната хорошо проветривалась, и с потолочных балок свисали многочисленные букеты сухих цветов. Чтобы чем-то занять руки и, что еще важнее, голову, Клер с удвоенным усердием занялась сбором лекарственных трав.

– Я каждое утро просыпаюсь с мыслью, что ты зря это сделала, – прошептала юная калека. – Как можно выходить замуж за человека, которого не любишь? И хуже всего – когда ты твердишь, что это ради нас, ради меня! Какая мне разница, если я все равно уйду в монастырь?

– Сменим тему! – оборвала ее Клер. – Я получила год отсрочки. Папа сжег долговую расписку, а я – я не пешка, которую игрок ставит, куда ему заблагорассудится. Я согласилась на этот брак, я заключила с Фредериком контракт. По своей собственной воле! Я не потерплю, чтобы эти господа мною распоряжались!

Бертий нервно сморгнула:

– Ты относишь к «этим господам» и отца тоже?

– Да, но его я простила. Я знаю, что он повел себя так, потому что не знал, как быть, и очень испугался. И потом, год – это долго. За год много чего может случиться. Но даже если я умру, отец ничего не будет должен Фредерику!

– Чушь! – воскликнула Бертий. – Запрещаю тебе так говорить. Лучше б сходила к Базилю, узнала, как поживает Жан.

Клер обеспокоенно прижала палец к губам.

– Чш-ш-ш! Мама может услышать! Он наверняка уже уехал. Я сто лет даже имени его не произношу… Когда он прикасался ко мне, это было так странно, даже немного болел живот… Я потом думала о нем день напролет, и сердце стучало, как сумасшедшее…

Чуть завидуя кузине, Бертий отвечала тихо:

– Я почувствовала что-то похожее, когда Бертран Жиро поцеловал мне руку, помнишь? Он коснулся губами моих пальцев – нежно, и было так приятно…

Она улеглась на постель, закинула руки за голову. На ней была шелковая ночная рубашка без рукавов, открывавшая подмышки с белокурым пушком волос. «Какая жалость, что это изящное, красивое тело никогда не узнает сладости мужских ласк!» – подумала Клер.

Ни Ортанс, ни Колен, ни даже Базиль представить не могли, какими признаниями, романтическими мечтами и дерзновенными речами обмениваются кузины, связанные друг с другом жестокой судьбой. До несчастного случая, лишившего Бертий родителей, она и Клер виделись всего раз – на похоронах деда по отцовской линии. Брат Колена Руа очень молодым уехал на юг Франции и Шаранту посетил только по этому случаю.

– Расскажи еще про Понриан! – попросила Бертий. – Множество книг, статуэтка Дианы…

– Ты будешь жить там со мной! – объявила Клер. – И сможешь любоваться всеми этими красотами, пока тебя от них не затошнит!

Во дворе залаял Соважон. Послышался голос Фолле, который звал пса, потом еще один – звучный, низкий. Клер спрыгнула с кровати.

– Это Базиль! Но он же никогда не приходил на мельницу! Я вниз!

Она слетела по ступенькам, как была, босая. Пробежала через кухню. Этьенетта начищала медный таз, потому что назавтра Клер запланировала варку вишневого варенья.

– Базиль, входи! – крикнула она с порога. – Я забыла обуться! Соважон, место!

Девушка очень обрадовалась, увидев посреди двора своего старого приятеля. Высокий, чуть нескладный, Базиль был в своем коричневом полосатом костюме и видавшей виды шляпе-канотье, которую он приподнял в знак приветствия. Подошел, подал ей руку.

– Ну здравствуй, Клер! Пришел с тобой поговорить. Ты ведь ко мне не заходишь…

Клер жадно всматривалась в его лицо – так ей не терпелось узнать, что привело его на мельницу. Этьенетта перестала тереть таз и таращилась на них, приоткрыв рот.

– Прогуляемся и поговорим, – предложила девушка. – Например, к каналу.

Она надела сабо, в которых обычно работала в саду, и увлекла старого приятеля к реке. Базиль, который все это время словно прислушивался к чему-то, сказал:

– Сколько все-таки шума от мельницы! Как вы это терпите?

– Иногда стук слышен и ночью. Это колотушки, которые измельчают сырье. А вот три мельничных колеса, как мне кажется, не шумят, а поют. Мы привыкли, Базиль, и уже этого не замечаем.

Мужчина окинул Клер взглядом. Сегодня она собрала волосы в хвост, под ленточку, но надо лбом порхало несколько непослушных прядок. Белое платье очень простого покроя подчеркивало ее формы.

– Клер, я не собираюсь ни читать тебе мораль, ни критиковать, но друзей вот так, без серьезной на то причины, не забывают! Мы с тобой всегда были друг с другом откровенны и честны. Эта история с помолвкой… Это правда? Сначала я решил, что у моей девочки случился нервный срыв и она нагородила всякой ерунды. Но ты уже месяц безвылазно сидишь на мельнице, а я все жду, когда ты проедешь мимо. Соважон к нам тоже носа не кажет. Жан думает, что ты его презираешь!

– Жан? Он до сих пор у тебя? – спросила девушка.

– Да, и мы стали добрыми приятелями. Ты разбираешься в людях, Клеретт! Этот парень мне нравится. И я не хочу, чтобы он сгнил в Кайенне. А еще Жан твердит, что ты что-то обещала ему дать и что далеко он без этого не уедет…

Клер присела на низкую каменную ограду, обрамляющую узкий канал, по которому, быстрая и прозрачная, текла вода. Только теперь она вспомнила, что обещала отдать Жану свои луидоры. Но солгать Базилю ей даже в голову не пришло.

– И он не сказал, что именно? Базиль, я собиралась отдать ему свои сбережения, только у меня их больше нет. Папе нужны были наличные, и я все ему отдала.

Смущенный Базиль потер подбородок.

– Конечно, чтобы уехать из страны, нужны деньги. Но у меня есть на этот счет одна задумка… Клеретт, я уезжаю в Ангулем! В Пюимуайене, на площади перед церковью, меня поджидает на двуколке наш бакалейщик, мэтр Готье. Обещал взять меня с собой, ему тоже нужно в город. Лошадка у него старая, так что ехать мы будем долго. Но это все же лучше, чем идти пешком. Так что я пришел тебя предупредить, на случай, если ты все-таки надумаешь заглянуть в гости. По моему совету Жан с наступлением темноты переберется назад в Пещеру фей. Меня не будет два дня, и я не хочу, чтобы его нашли жандармы. Некий мсье Дюбрёй, начальник полиции в Ангулеме, утром зашел ко мне, задавал вопросы. Жан узнал и с тех пор места себе не находит!

Клер встрепенулась. Она уже корила себя за то, что ради собственного спокойствия отказалась от встреч с Базилем и его подопечным.

– Они обыскали дом?

– Если б обыскали, я бы уже был в тюрьме, моя крошка, и мы бы даже попрощаться не успели. Но, слава Богу, обошлось! Большой начальник надолго не задержался. Сказал, что обедал в Понриане и на обратном пути решил заглянуть ко мне – так сказать, визит вежливости. Но я знаю точно: пахнет жареным! Жану надо поскорее уезжать.

Девушка встала с ограды. Было видно, что она нервничает.

– Расскажешь, что ты задумал? – спросила она шепотом.

– Когда вернусь! Я, Клер, человек суеверный. В Ангулеме я протелеграфирую старому другу, который живет под Ла-Рошелью. Больше я ничего пока не скажу!

Базиль приблизился и погладил Клер по щеке, гладкой, как цветочный лепесток.

– Ах, молодость! Ты хорошеешь с каждым днем, моя Клеретт! Сейчас ты переживаешь свою весну, не растрачивай ее понапрасну.

Он взял ее за плечи и спросил с горькой улыбкой:

– Ты не ответила. Быть этой свадьбе или нет? Может, роскошь господского дома так вскружила тебе голову? Только не говори, что любишь этого типа!

Клер предпочла откровенность. Оправдываясь, она испытывала что-то вроде облегчения.

– Когда мы виделись месяц назад, я как раз возвращалась на коляске из Понриана. Я решила выйти за Фредерика ради своих родных. И я боялась снова встречаться с Жаном. Это было бы слишком больно…

– А у него, думаешь, душа не болит? Ты показываешь клочок рая парню, который до этого знал только ненависть и нужду, а потом исчезаешь. Это не очень благородно, Клер! Ты меня разочаровываешь. Сходи хотя бы попрощайся с ним! И помни: это твоя весна, самое прекрасное время в жизни женщины. А сожаления останутся с тобой до конца жизни.

Приподняв в знак прощания шляпу, Базиль, широко ступая, зашагал по дороге. Клер чувствовала себя очень усталой. Она посмотрела на небо: до вечера еще далеко. На небольшом поле за деревянной оградой, которое стояло под паром, ее козы паслись на поросшей кустами ежевики густой траве. Клер свистнула, привлекая их внимание. Козы с блеянием подбежали к хозяйке, и та стала приглаживать им бороды, чесать между рожек.

– Ведите себя хорошо, мои девочки! Мне очень грустно.

Из-за зарослей терновника выпрыгнул Соважон. Его неожиданное появление рассеяло маленькое стадо.

– Соважон, место! Не смей трогать моих коз, слышишь?

Пес, виляя хвостом, потребовал ласки.

– Идем в дом, там прохладнее! – тихо сказала ему Клер. – Вечером у нас прогулка!