Текст книги "Школа двойников"

– У меня не очень хорошая память на лица, – пробормотала Лизавета, – Я его где-то видела?

– Не совсем…

– Черт, знакомая физиономия…

– Давай еще раз. – Саша отмотал пленку чуть назад.

На экране опять появился человек под штангой, потом он же крупным планом – вспотевший от усилий лоб, сжатые челюсти, закушенные тонкие губы…

– Он похож на помощника исполняющего обязанности!

– Умница! Ах, Боже, что же ты за умница! – Саша стащил Лизавету со стула и закружил в победном танце.

Она сопротивлялась, тогда он отпустил ее и закончил пляску в одиночестве. Задохнулся и опустился прямо на пол рядом со стулом, на котором сидела Лизавета. Саша вполне мог давать уроки исполнения джиги в платяном шкафу.

– Я просто хотел проверить себя… Этот человек при помощи парика и минимального грима элементарно превращается в первого помощника главного претендента.

– Наверное… И Калерия Матвеевна говорила про высокого крепкого человека с длинным прямым носом…

– Вот, вот. Тут вообще многое сходится – и портретный грим, и копирование жестов…

– И школа двойников. Только зачем?

– Я и сам не знаю, – лучезарно улыбнулся Саша. – Конечно, есть кое-какие соображения… Но о них потом.

– Почему потом?

– Потому что ты забыла об эфире, до которого уже не час, а полчаса! – не преминул отыграться Саша.

Лизавету как ветром сдуло: два комментария – это все же два комментария. А получаса явно недостаточно для того, чтобы просмотреть и распечатать последние сообщения агентств, преобразовать их в короткий, внятный текст, попудрить носик, поправить блузку и добежать до студии.

В соответствии с техническим распорядком ведущий должен приходить в студию за десять минут до начала программы – чтобы техники сумели отстроить картинку, осветители поправили свет, а оператор поработал над композицией кадра. За десять минут студию по правилам техбезопасности следует запереть, во избежание досадных случайностей и непрошеных гостей в прямом эфире.

– Лидочка только пошла на монтаж, – крикнула Верейская, заметив пробегающую мимо Лизавету.

– Еще полчаса, она должна успеть, Светлана Владимировна!

За десять минут до эфира Лизавета протянула администратору последний отпечатанный комментарий. Его еще следует размножить. Для каждого эфира нужно минимум пять экземпляров – для режиссера, двух монтажеров, звуковика и администратора, сидящего на суфлере.

За семь минут до эфира Лизавета закончила возню с макияжем – мазнула по щекам и носу пуховкой, подкрасила узенькой кисточкой губы, расправила на плечах заранее уложенные волосы. Потом критически посмотрела на свое отражение и попробовала улыбнуться, стряхнуть суету и беготню.

За пять минут до эфира она вошла в комнату выпускающего, чтобы выслушать предэфирные советы и напутствия.

– Давай быстрее в студию. Режиссер уже волнуется… и вот что… Лидочка пока монтирует, там у них какой-то затык. А по верстке она должна идти сразу после сюжета Миши из других штабов. Там тебе придется выйти и что-нибудь сказать…

– Что-нибудь предвыборное, – заблестела глазами Лизавета. – Тех, кто собирается голосовать за исполняющего обязанности, с нетерпением ждут на всех избирательных участках, остальных просят не беспокоиться!

– Ты мне пошути! – прикрикнула на расшалившуюся ведущую Лана Верейская. – Марш в студию и договорись с режиссером, что скажешь в паузе!

– Есть. – Лизавета поднесла руку к виску и попробовала по-военному четко повернуться кругом, но зашаталась на каблуках.

Вообще-то она не любила каблуки, шпильки и прочие архитектурные излишества, мешающие быстро бежать по жизненной дороге. Но иногда надевала – если «к костюму» – и туфли на каблуках, и шляпки.

В эту пятницу она оделась для эфира подчеркнуто строго и элегантно, в костюм ее любимого старорозового цвета – довольно широкие лацканы короткого пиджака, четкая линия плеч, глубокие вытачки на талии и узенькая короткая юбка. Сие творение французских портных, безусловно, требовало соответствующей обуви и прочих аксессуаров. Лизавета выбрала черные неуловимо модные туфли – каблук прямой и широкий, но без современного перебора, носок квадратный, но по форме лишь отдаленно напоминающий ботинки морского пехотинца, а из украшений – серебряные, довольно тяжелые серьги и тоненькую цепочку.

– Ты со своими игрушками опоздаешь… Иди с Богом, все будет в порядке!

Словами «Все будет в порядке, с Богом!» Лана Верейская провожала в эфир всех ведущих.

Когда Лизавета вошла в студию, часы на студийном мониторе показывали 19 часов 29 минут. Оператор, уже начавший нервничать, тут же щелкнул замком на тяжелых дубовых дверях.

– Цепляй микрофон! – недовольным голосом распорядился звукорежиссер.

За минуту опытный ведущий вполне может прикрепить к вороту петличку с микрофоном, поставить на приставной столик стакан с водой и даже разложить, как надо, микрофонную папку.

– Раз, раз, здравствуйте, сегодня пятница, третье марта…

– Готово, – еще более сварливо откликнулся звуковик, – через десять секунд в эфире.

На мониторе замелькали цифры ракорда, пошла «шапка» «Новостей». Лизавета, словно кобылка, заслышавшая далекое призывное ржание, выпрямилась, смахнула с лица обыденность и начала программу:

– Здравствуйте, сегодня пятница, третье марта, вы смотрите «Петербургские новости». Сегодня в нашей программе…

Пошел анонс. Сорок секунд передышки, за эти сорок секунд она успела поговорить с режиссером. Выяснилось, что Лидочка сюжет принесла, но вписать отбивку они не успели.

– Сначала выдавай сюжет Миши, – потребовала Лизавета, – а к Лидочке я подведу стандартно: «Также корреспондент „Петербургских новостей“ побывал…»

Передышка кончилась.

– Избирательная кампания набирает темп. Сегодня наши корреспонденты объехали предвыборные штабы всех кандидатов.

Лизавета улыбнулась, представляя репортаж честолюбивого практиканта Мишеньки, и принялась смотреть его вполглаза.

Под конец Мишенька приберег вкусненькое, или, на газетном языке, «жареное». Последним шел рассказ о работе предвыборного штаба одного из московских претендентов. Мишенька дисциплинированно показал номер в отеле, увешанный плакатами и портретами кандидата. Руководитель штаба ответил на дежурный вопрос насчет финансирования кампании. А потом Мишенька наивно так спросил:

– А кто на вас работает и сколько они получают?

– Добровольцы, – рубанул начштаба, – только добровольцы. У нашего кандидата даже охраны не было. Но когда он зарегистрировался как кандидат, появились люди, которые стали его охранять.

– Тоже на добровольных началах? – уточнил практикант.

– Тоже. Раньше охраны не было, – повторил штабист. – Но, видимо, люди решили, что его надо охранять!

Оператор умудрился заснять в штабе несколько колоритных плечистых ребятишек. Скорее всего, боевых охранников кандидата. Так что финал у Мишенькиного сюжета получился эффектный.

Лизавета сразу вспомнила двойника президентского помощника. У нее тоже появились кое-какие соображения, которыми можно поделиться с Сашей Маневичем. Но сейчас не время, она опять повернулась на камеру:

– Наш корреспондент Лидия Махнова расскажет о том, что происходит в центрах поддержки остальных кандидатов…

И так далее, по привычной колее.

– Газета «Петербургские ведомости» приглашает политологов, социологов, астрологов и прорицателей, а также просто любителей предсказаний принять участие в конкурсе прогнозов. Все желающие могут представить свои варианты итогов президентских выборов – определить количество голосов, которые получат кандидаты. Этот конкурс, точнее, его итоги, должен заинтересовать политиков, у них есть шанс выяснить, какие предсказания эффективнее – научные или паранормальные.

Это было последнее сообщение вечернего выпуска «Новостей». Всего доброго и до встречи в ночных телевизионных «Новостях».

Лизавета улыбнулась на прощанье, щелкнула микрофонной папкой и помчалась в редакцию искать Маневича.

Корреспондент Маневич действительно скрывался в редакционном архиве. Лизавета легко отыскала его среди полок с кассетами. Саша одной рукой придерживал солидную стопку кассет, а другой – пытался снять с верхней полки еще одну коробку.

– Давай помогу. Какой номер тебе нужен?

– Бета семьсот сорок семь…

Лизавета глянула на корешок пластиковой коробки.

– Владимир Вольфович в Петербурге… – Потом посмотрела, что написано на тех кассетах, которые держал Саша. – Визит Явлинского… Зачем тебе это? Ты что, фильм затеял – «Петербург как фактор борьбы за президентское кресло»?

– Не совсем. Просто хочу кое-что проверить…

– Ты выпуска не видел? Там практикант сюжетик сделал. Из предвыборного штаба московского претендента. У него, видите ли, телохранители появились сами по себе, как блохи у моего Маcона, когда он на даче загуливает. Я вот что подумала, в свете этого сходства мужика из «Роланда» с помощником и. о. Мы ведь обнаружили двойника главного помощника. А помощников-то – много. Вдруг остальные курсанты школы их тоже «дублируют»? Помощники – великая сила. Те, кто приближены к телу, приближены и к власти. Не к формальной, а к реальной власти.

– Я тоже об этом думал. – Саша поставил стопку кассет на стол и начал их сортировать. – Но не совсем чтобы о власти. Помощник – он ведь хозяина и пристукнуть может. Так или нет?

– Ты думаешь? – искренне ужаснулась Лизавета.

– Я еще ничего не думаю. Просто хочу кое-что проверить…

Саша пересчитал коробки с кассетами и внимательно посмотрел на Лизавету:

– Давай договоримся вот как: я посмотрю, прикину, насколько основательны мои подозрения, а после ночного выпуска потолкуем.

– Хорошо.

Они вместе вышли из архива. В коридоре никого – тишина и покой.

– Пойду выдерну Лану, – сказала Лизавета. – Надо верстаться…

ВЫЗОВ НА ПЕДСОВЕТ

– Вот теперь смотри, – веско произнес Саша, когда Лизавета после ночного выпуска поднялась в просмотровую комнату. – Смотри внимательно! – Он вставил в плейер первую кассету. На экране появился демократичный и кудрявый Явлинский. – Видишь мужичка за его спиной, с короткой стрижкой, лет тридцати, с орлиным носом? Запомни его лицо. – Саша деловито сменил кассету с демократом на кассету с либерал-демократом. – Вон, в правом верхнем углу сидит, видишь? Это, по-моему, главный телохранитель Жирика. С квадратной челюстью и с челочкой.

Еще одна кассета, теперь уже с Зюгановым.

– Обрати внимание вот на этого персонажа. – Саша показал на седоватого мужичка в светло-кремовом пиджаке. – Судя по всему, он профессионально оберегает верховного коммуниста. А теперь смотри!

Саша снова сменил видеозапись. Лизавета сразу узнала запись, сделанную Саввой: тренажерный зал, мужчины у тренажеров. Крупно их лица. Сначала тот, что показался ей похожим на помощника исполняющего обязанности президента, потом другой, третий, четвертый…

– Видишь?

– Да. – Лизавета даже растерялась. – Они все похожи либо на помощников, либо на телохранителей, которых ты мне показывал… у одного кудряшки, у другого седина и характерная нижняя челюсть…

– Вот-вот, кто больше, кто меньше, но похожи!

– Скорее больше, чем меньше… И что это значит?

Саша отмотал пленку назад и опять запустил магнитофон:

– Я и сам не знаю… В одном зале двойники помощников и охранников! Причем если охранники, то не простые барбосы-церберы, а главные телохранители. Тут самые разнообразные комбинации вырисовываются… Ты, например, уверена, что в другом зале не сидят двойники их хозяев? Так, на всякий случай?

Лизавета потерла переносицу, засверкали камушки в бабушкином кольце.

– Не уверена.

– Вот и я не уверен. Зато уверен, что тот человек в Думе умер не случайно и его школа двойников – не пустые слова. Уверен на девяносто девять процентов!

– Ты думаешь, подготовка телохранителей имеет отношение к школе двойников, о которой говорил покойный Дедуков?

– Думаю, только об этом и думаю! – Саша вскочил и принялся метаться по тесной клетушке для просмотров, даже задел шкаф, отделяющий ее от режиссерской аппаратной.

– Кто там? – прозвучал вопрос из-за шкафа. В комнатенку заглянул техник, отвечающий за звуковую аппаратуру. – Вы что, ночевать здесь собрались? Я уже закрываю! Это ты, Лизавета? Звонила ваш администратор, развозка тебя ждет! Так что выметайтесь!

Лизавета позвонила по телефону и успокоила нервничающего в ожидании администратора. Потом они с Сашей отправились в редакцию. Они дождались, когда разъедутся последние труженики прямого эфира, и принялись обсуждать увиденное. Версий было множество, одна другой симпатичнее. Оба уже не сомневались, что какие-то силы готовят двойников из окружения видных политических деятелей. Готовят помощников и телохранителей, как две капли воды похожих на настоящих. А может, и не только помощников и телохранителей. Готовят не просто так, а для своей игры, без сомнения, грязной. В этом Саша и Лизавета были едины. Теперь надо было решить, что делать дальше.

Лизавета полагала, что следует подождать и подумать. Саша кричал, что думать нет времени, надо действовать, ведь за ними установлена слежка.

– У нас на хвосте висит этот тип со шрамом! Твою квартиру обыскали, в редакции тоже все перерыли – ищут именно эту кассету. Кассеточку, на которой они прокололись. Они же не думали, что вы с Саввой дойдете до Калерии, а без ее смутного рассказа никто, даже я, не догадался бы, чей портрет надо выискивать среди тренирующихся! Но теперь они сообразили, что позволили нам свести концы с концами и даже ненароком снабдили доказательствами, – Маневич ласково погладил черную коробочку с кассетой, – а потому принялись за дело всерьез. И мы тоже не должны валандаться!

– Если твои… наши… – поправилась Лизавета, – если наши подозрения оправданны, то из-за этой школы убили минимум двоих. Дедукова и Леночку.

– Плюс отравили Савву и избили Кокошкина! Вот поэтому и надо действовать. А то нас тоже поубивают!

– И что мы можем сделать? – Лизавета посмотрела на часы.

– Для начала скопируем запись.

– Так все разошлись, половина первого – магнитофоны закрыты.

– Кто ищет, тот найдет! – Саша уже накручивал диск телефона. – По-моему, в «Бетакаме» сегодня праздник, чей-то день рождения, да и на магнитофонах должны подхалтуривать.

С третьей попытки он дозвонился и уговорил кого-то, чтобы ему прямо сейчас сделали две копии с Саввиной кассеты. Не все двадцать минут исходной записи, а коротенький фрагмент.

К пьянствующим в «Бетакаме» мужикам он отправился один, заявив, что появление Лизаветы выбьет их из колеи, они перепутают кабели и подключат плейер к радио. И вообще, лучше не светиться вместе. Раз Лизаветину квартиру обыскивали по поводу кассет, значит, ее засекли и пасут – ведь именно она ходила с Савельевым в эту школу телохранителей. А раз пасут, то могут и здесь подсадить глаза и уши. Мало ли как организована утечка информации. Если же Саша один немного поколдует в закутке, это ни у кого не вызовет подозрений, все знают, что Маневич скрупулезно собирает архив. Никто и смотреть не будет, что он там переписывает.

Через полчаса Саша вернулся с тремя кассетами.

– Там дым коромыслом, никто не видел, что и зачем я писал! – Он положил кассеты на край стола и деловито спросил: – Где будем прятать?

– Вот уж не знаю. Классики детективного жанра считают, что лучший тайник – тот, который у всех на виду.

Лизавета оглянулась. В комнате они уже прибрались. Порядка было даже больше, чем до погрома. Она лично выбросила все ненужные газеты, пресс-релизы, пресс-блокноты и пресс-журналы. Когда регулярно ездишь на разного рода съемки, макулатура накапливается со скоростью света. Оглянуться не успеешь, а стол уже забит. Обычно она прибиралась два раза в год – перед Новым годом и еще перед отпуском. В этот раз получился внеплановый аврал. Но чем меньше вещей, тем сложнее что-то спрятать. Лизавета стала дергать ящики стола. Полный порядок – косметика, пакет с зубной пастой и зубной щеткой. Впервые она прихватила этот пакет на работу, когда «шла в эфир» двадцатого августа девяносто первого года, и с тех пор всегда держала в ящике, регулярно обновляя пасту. За все прошедшие годы ни щетка, ни паста не пригодились ни разу, но пакет обязательно лежал на своем дежурном месте рядом с коробкой, в которой Лизавета хранила грим.

Во втором ящике туфли, в самом нижнем – куча кассет. Конечно, можно спрятать здесь… А можно запихнуть в шкаф, где свалены коробки с кинопленкой, оставшиеся от прежних обитателей комнаты, там есть поистине ископаемые сюжеты – что-нибудь типа «Ленинградская делегация едет на XXIV съезд партии» – антиквариат, одним словом. Лизавета посомневалась и положила кассету в ящик. Лист проще всего спрятать в лесу. Саша одобрительно кивнул и ушел к себе в кабинет. Какой тайник выбрал он, Лизавета не видела. Но Маневич явно не выдумал ничего сверхсложного, поскольку вернулся через две минуты.

– Так, одна кассета у тебя в комнате, другая у меня, а третью возьмем с собой. И займемся этими ребятами из «Роланда».

– Ты уверен, что стоит лезть прямо в пекло?

– Я уверен, что за этим пеклом стоит понаблюдать. Как минимум. Идем, договорим по пути.

Лизавета опрометчиво согласилась, не уточняя, о каком именно «пути» идет речь. Между тем Саша привел ее на Надеждинскую.

В половине второго ночи и в центре Петербурга довольно пустынно. На Невском еще попадаются одинокие, спешащие домой прохожие, парочки, часов не наблюдающие, и загулявшие компании, а чуть в сторону – и никого…

Они торопливо шли по Надеждинской. Звонко стучали по мостовой Лизаветины каблучки. Она пыталась подстроиться под широкий и размашистый шаг Маневича. А Саша несся вперед, самозабвенно и решительно.

– Ты напрасно так бежишь… Вот он, этот дом, вернее, дома… – кинула ему в спину Лизавета.

Маневич оглянулся, схватил ее за руку и потащил дальше. Впрочем, скорость несколько снизил.

Но Лизавета не успокаивалась:

– Мы уже прошли вход в школу телохранителей.

– Не важно… – Саша крепко сжал ее ладонь. Они свернули на Малую Итальянскую. Только тут Маневич остановился. – Это здесь?

– Что?

Лизавета оглянулась. Слепые, чуть ли не герметично заделанные дома занимали целый квартал, образовав сплошной монолит. Торец такого закупоренного «дома» выходил на Малую Итальянскую. Напротив него они и остановились. Возле магазина со странной витриной.

В Петербурге конца двадцатого века подобных магазинов немало. Они бросаются в глаза, поскольку занимают прекрасно отремонтированные помещения: темные зеркальные витрины, дубовые рамы и двери, мрамор на ступеньках у входа, нарядный шелк маркиз и бронза затейливой вывески. И при этом в них круглосуточно ничем не торгуют. То есть кое-какие товары там есть – например, причудливой формы бутылки с папуасскими этикетками и неведомым зельем, ценой не менее чем в пятьсот рублей, такие же по-дикарски оформленные плитки шоколада и коробки конфет, диковинные консервы, какая-нибудь косметика и парфюмерия – все непременно не слишком качественное и очень дорогое. Еще в них есть продавцы с надменными лицами завсегдатаев светских салонов. В общем, есть все, за исключением покупателей.

Закрадывается подозрение, что здесь специально устроено так, чтобы покупатели никогда не появились в магазине, а хозяева даже боятся оживления в торговле – ведь тогда придется опять заполнять чем-то полки, возиться с выручкой, обновлять ассортимент… Нет уж, магазины этого сорта предпочитают не связываться со столь низменными материями.

На мраморных ступеньках такого квазилабаза и стояли журналисты.

– Кажется, Савву угостили пепси-колой именно здесь!

– Отравленная водичка… – Лизавета покачала головой. – Ты всерьез полагаешь, что кто-то пустил в ход бактериологическое оружие? – Она до сих пор так и не смогла всерьез воспринять версию об отраве, подсунутой коллеге. Почему-то была не в состоянии это сделать, хотя люди, которые разобрались с Дедуковым и Леночкой, просто не могли быть «несерьезными».

– Если у них, – Маневич голосом и глазами показал, что «их» много и относиться к нем следует с опаской, – есть таблеточки, способные вызвать искусственный инсульт, то почему бы не быть снадобью, действующему как забодяженная водка? Я верю, что Савва пил только пепси, и именно в этом магазине. Он же по твоему совету следил за школой «Роланд»?

– Ничего подобного я ему не советовала!

– Говорила-говорила! Я все подробности выпытал!

Лизавета нахмурилась и отвернулась. Действительно, она порекомендовала Савве выяснить побольше про эту школу телохранителей. Получается, что она чуть ли не лично подсыпала яду в Саввин стакан.

– Ладно, не переживай… – дотронулся до ее плеча Маневич.

Лизавета сделала вид, что не обратила внимания на дружеский жест. Она по-прежнему смотрела в сторону. И правильно делала – именно она заметила высокую тень возле слепого, запечатанного дома. Кто-то шел вдоль здания, причем старался передвигаться очень незаметно, но не сделал поправку на свет фонаря. Электроэнергию в Петербурге, как и везде в России, теперь экономят, уличные фонари горят через один или вообще как попало. Однако в данном случае именно «как попало» и сработало.

Человек словно почувствовал, что его заметили, – он замер, прижавшись к стальным воротам, закрывавшим подворотню дома. Тем не менее Лизавета сумела уловить походку и силуэт.

– По-моему, опять объявился твой человек со шрамом.

– Кто? – встрепенулся Маневич.

– Тот, вчерашний. Как он мог нас выследить? Не понимаю… В метро никого не было, и вообще…

– Ты уверена, что он здесь?

– Да сам посмотри – вон там, у ворот. Видишь, кто-то прячется?..

– Слушай, давай с ним побеседуем!

Лизавета посмотрела на журналиста Маневича, словно на умственно неполноценного. И почувствовала, как по спине пробежал холодный ветерок – так, вероятно, чувствует себя человек, оставшийся один на один с буйнопомешанным. Саша угадал ее мысли.

– Что, считаешь, я с глузду съехал? С роликов скатился?

– Честно говоря, да… Я уже давно жалею, что пошла с тобой сюда… Я, конечно, готова петь песни безумству храбрых, но именно песни, не более того…

– Да ты сама посуди! – Маневич явно загорелся своей сумасшедшей идеей. – Никакого риска! Он здесь один, нас двое. Подходим и спрашиваем, что ему нужно. Даже если он каратист-перекаратист, с двумя ему не справиться. В случае чего я его задержу, а ты успеешь добежать до Маяковской, там в метро милицейский пикет, позовешь на помощь.

– Метро закрыто. И бегать на каблуках я не умею.

– Здесь даже медленным шагом – минут пять. Если пикет закрыт, то до отделения тоже недалеко. Которое на Лиговке. А я продержусь! Ты вообще можешь остаться здесь. И действовать по обстановке. – Саша сжал кулаки, словно комиссар перед расстрелом, и шагнул на мостовую.

– Ну уж нет!

Лизавета последовала за ним, чувствуя себя вовсе не декабристкой и не героиней, а идиоткой. Мало того, что она сама не умеет прислушиваться к голосу разума, так еще игнорирует мудрые советы ближних. Ведь предупреждал ее другой Саша, любимый ее оператор Байков! Лизавета ему даже слово дала – пообещала, что не будет впутываться в авантюры. И вот результат: глухая ночь, безлюдная улица, крайне подозрительный дом, возле него еще более подозрительный человек, и они, два репортера, безоружных и наивных, идут к нему, дабы задать дурацкий вопрос. Спросить тоненьким голосочком: вы не знаете, как пройти в библиотеку?

Неизвестный, притаившийся у ворот, их явно заметил. Когда до шпика оставалось метров десять, он отодвинулся от ворот, словно разрешая себя разглядеть. Это действительно был тот самый человек со шрамом и усами и – что удивительно! – в том же самом белом пальто. Обе руки он держал в карманах.

– Мы давно вас заметили. – Саша Маневич явно хотел сразу расставить точки над i, чтобы не было никаких неясностей. – Вы за мной уже неделю следите.

– Предположим, – усмехнулся человек, похожий на генерала Китченера. Усмехнулся доверительно и открыто, как и положено тому, на чьей стороне сила.

– Так вот… – Продолжать разговор в агрессивной манере Маневич уже не мог, и его следующая фраза прозвучала как-то совсем по-детски: – Объясните, пожалуйста, зачем вы это делаете?

– Хороший вопрос! – одобрительно отозвался Фельдмаршал. – Я и сам давно собирался это сделать. – Он сделал еще один шаг навстречу журналистам и протянул Саше руку. А вот рассказать, что именно он собирался сделать, объяснить, почему он следит за корреспондентами «Новостей», мужчина со шрамом не успел.

Лизавета толком не сообразила, что произошло. Она видела, как бесшумно отворилась небольшая дверь в стальных глухих воротах. Видела, как над головой человека со шрамом мелькнула черная толстая палка. Видела, что он успел обернуться и даже вытащил из кармана пальто левую руку, в ней был зажат пистолет. Выстрела Лизавета не слышала. Человек со шрамом мягко осел на асфальт. Саша отпрыгнул назад, схватить Лизавету за руку и потащил прочь. Молча. Ничего не объясняя. Как и следовало полагать, далеко убежать они не успели. Их догнали какие-то люди в черной одежде с палками в руках. Людей было четверо. Двое уронили Лизавету в снег. Она так растерялась, что даже забыла о том, что можно кусаться и царапаться. Ведь она ожидала всяческих неприятностей от человека со шрамом, а тут беда пришла совсем с другой стороны – вернее, из-за другой двери. Пока двое пластиковой удавкой стягивали Лизавете руки и залепляли ей рот клейкой лентой, двое других занимались Сашей Маневичем. Разумеется, он сдался не так легко, как Лизавета. Одного нападающего Саша ударил локтем в солнечное сплетение, ребром ладони попытался дотянутся до шеи другого. Драться Маневич умел. Чуть подвыпив, он любил рассказывать, как служил в спецназе. Но спецназ для Маневича остался в прошлом, в боевых искусствах он не практиковался очень давно, а те, кто на них напал, занимались этим, по всей видимости, ежедневно. Они действовали очень профессионально. Без лишних телодвижений. Поваленная на асфальт Лизавета краем глаза видела, что удары Маневича не произвели на них никакого впечатления. Ни один даже не дернулся, они просто остановились на мгновение, а потом произошло что-то неуловимое, и вот уже Сашины руки заломлены за спину и он скрипит зубами от боли.

Лизавета, миллион раз записывавшая на пленку милицейские рекомендации тем, кто подвергся нападению, не успела ни закричать, чтобы привлечь внимание окружающих, ни постучать в ближайшие двери и окна. Да и не было никаких окружающих, как не имелось никаких окон и дверей, за исключением наглухо замурованных. И была еще одна дверь – железная серая дверь в стальных серых же воротах, – именно туда их и потащили. В подворотне было темнее темного. Лизавета слышала, как лязгнул замок – безнадежно и бесповоротно. И еще успела удивиться, почему они не слышали этого звука, когда дверь открывалась.