Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава двенадцатая
Что такое политика и кто такой гражданин?

1

Продолжу декартовскую тему определения значения слов.

Сколько-то лет назад многие мои знакомые на вопрос, за кого они будут голосовать, отвечали: «Я на выборы вообще не хожу: я в политике разочаровался».

«Наши люди» – в немалом количестве! – и сегодня живут в святой уверенности, что пойти раз в несколько лет бросить бюллетень в урну – это и значит заниматься политикой.

В любой европейской стране (не говорю уж про США, где политическая культура прививается довольно рано) их высмеяла бы юная студентка. Там хорошо известно, что политика – это баллотироваться в депутаты, создавать политические партии…

У наших же людей получается по одному из любимых моих рассказов Михаила Зощенко – «Столичная штучка» (1925).

2

В селе Усачи Калужской губернии выбирают председателя сельсовета. Поступает предложение:

«Надоть передовых товарищей выбирать… Которые настоящие в полной мере… Которые, может, в городе понаторели – вот таких надоть… Чтоб все насквозь знали… ‹…›

– Разве Коновалова, Лешку? – несмело сказал кто-то. – Он и есть только один приехадши с городу. Он – это столичная штучка.

– Лешку! – закричали в толпе. – Выходи, Леша. Говори обществу».

Выходит Лешка и поддерживает выбор односельчан.

«А я, может, два года в городе терся. Меня можно выбирать… ‹…› Я все знаю. Декрет знаю или какое там распоряжение и примечание. Или, например, кодекс… Все это знаю. Два года, может, терся… Бывало, сижу в камере, а к тебе бегут. Разъясни, дескать, Леша…

– Какая камера-то? – спросили в толпе.

– Камера-то? – сказал Лешка. – Да четырнадцатая камера. В Крестах мы сидели…

– Ну? – удивилось общество. – За что же ты, парень, в тюрьмах-то сидел? ‹…› Политика или что слямзил?

– Политика, – сказал Лешка. – Слямзил самую малость…» (курсив мой. – М. Ч.).

3

Перед какой-нибудь публичной лекцией меня нередко представляют каким-нибудь «деятелем» – общественным, а то и политическим. Всегда поясняю, что никакой я не деятель – не политический и даже не общественный. Что мои главные занятия – научные. Я всего лишь активный гражданин. Но, правда, это понятие сегодня у нас почти что никому неизвестно…

В нашей российской жизни и в нашем русском языке у слова «гражданин» вообще сложная история.

Во времена Павла I предписывалось говорить и писать государство вместо отечество и мещанин вместо гражданин (всегда умиляет это внимание российских властей к родному языку…). Слишком недавно на его памяти была Французская революция. Пуганый был царь. Чувствовал, видно, что плохо кончит.

Слово «гражданин» вытеснено было пугающей связью слова с Французской революцией, отменившей сословия и всех французов объявившей гражданами (citoyens). И многие из них потеряли на гильотине головы.

4

После Октябрьской революции в России возникло четкое противопоставление «товарищей» («своих» для новой власти) – «гражданам». Павел Корчагин устраивает в вагоне свою знакомую: «Гражданин, забери свои мешки с прохода, здесь товарищ станет…»

Но слой интеллигенции, видимо, старался какое-то время удержать «французское» значение слова – это видно в стихотворении В. Зоргенфрея 1920 года, где за словом «гражданин» невидимо встает и насильственно вытесненное привычное для российских граждан обращение «господин» или «сударь»:

 
…Сумрак тает. Рассветает.
Пар встает от желтых льдин.
Желтый свет в окне мелькает,
Гражданина окликает
Гражданин:
– Что сегодня, гражданин,
На обед?
Прикреплялись, гражданин,
Или нет?
– Я сегодня, гражданин,
Плохо спал.
Душу я на керосин
Обменял.
 

К концу 30-х годов это слово тонко высмеивает М. Булгаков:

«… Слышался плеск весла и смешки какой-то гражданки в лодочке. ‹…›

– Турникет ищете, гражданин? – треснувшим тенором осведомился клетчатый тип. – Сюда пожалуйте!»

Иван Бездомный, войдя в неведомую квартиру, видит ванну, и в ней «стояла гражданка, вся в мыле и с мочалкой в руках».

Позже слово полностью перейдет в руки милиции («Пройдемте, гражданин!») и суда.

Вс. Вишневский записывает в дневнике 18 сентября 1946 года: «Слух о том, что гр‹ажданка› Ахматова застрелилась» (после известного доклада, в котором А. Жданов топтал Ахматову и Зощенко). Историк литературы Наталья Громова точно комментирует эту запись: «В уме он уже перевел ее в уголовно обвиняемую». В повести 90-х годов у лучшего, на мой вкус, нашего автора детективов Н. Леонова:

«– Гражданин, вы будете чего брать? – спросила девица в ларьке.

‹…› – А вы, случайно, раньше не в милиции работали? Слово гражданин у вас шибко натурально получается».

И уже в начале нашего века священник Георгий Кочетков, ректор Свято-Филаретовского института, резюмирует почти вековую историю слова: «Советская система, конечно, была против всякого гражданского общества до такой степени, что само слово “гражданин” звучало издевкой для всякого человека, понимающего смысл этого понятия».

Вот сегодня одна из задач юных граждан России, для которых написана эта книжка, – вернуть точный смысл понятиям «гражданское общество» (то есть – автономное от государства) и «гражданин».

Глава тринадцатая
Кто имеет право на жизнь?

1

Начну цитатой из моего детектива для юных читателей «Дела и ужасы Жени Осинкиной».

Там двенадцатилетний Федя Репин поставил себе жизненную цель – стать президентом России. А пока он занимается с младшим приятелем изучением нашей российской Конституции.

«Вот статья 20, часть первая – “Каждый имеет право на жизнь”. Ну, я на этом даже останавливаться пока не буду. Я уже давно знаю, что у нас эту статью вообще никто почти не понимает. ‹…› Они считают – зачем ребенку-инвалиду жить на свете?.. У нас полстраны, по-моему, думают, что человек должен доказывать свое право на жизнь…»

Только я успела это написать – месяца два спустя публикуется в интернете письмо некоего гражданина: зачем сохранять жизнь детям, родившимся неполноценными? Ведь на поддержание их жизни в дальнейшем пойдут наши деньги! Надо лишать их жизни прямо в роддомах…

Главное тут вот что: очень многие в интернете горячо автора поддержали. Потом это все, к счастью, куда-то рассосалось. А додумалось-то человечество до такого, что стало у нас в Конституции статьей 20, очень давно – аж в 1776 году: «…неотъемлемое ‹…› право на жизнь, свободу и на стремление к счастью» (Декларация независимости США, принятая тринадцатью американскими штатами).

2

Листая книгу Ю. А. Левады, подаренную мне автором незадолго до его смерти, вижу вопрос – как поступать с родившимися неполноценными детьми. Один из предлагаемых ответов – ликвидировать. (Это очень «наше», «советское» слово. Им заменяли слово «убить» – стеснялись, видно, что больно уж много убивали, вот и искали словцо поаккуратней, побезобидней.)

В 1989 году с таким именно ответом на вопрос соглашается 25 % опрошенных. На излете «советского» семидесятилетия право каждого человека на жизнь оценивалось весьма низко, каждый четвертый из сограждан – за «ликвидацию» тяжелобольных детей (надо понимать – согласием или несогласием родителей не интересуются).

В 1994-м таких уже 18 %. В 1999-м – 11 % (вот вам и лихие 90-е!.. Люди-то не ожесточились, получается, в те годы, а смягчились).

Сегодняшние цифры (после нашего убийственного запрета американцам усыновлять и лечить детей с тяжелыми болезнями: погубим на родине, но не отдадим проклятым янки, провозглашают Лахова и Яровая; не знаю, есть ли у них дети…) мне неизвестны – очень прошу моих любознательных читателей разузнать и сообщить мне – хотя бы через фейсбук.

3

За три недели до Октября Ленин заканчивает брошюру «Удержат ли большевики государственную власть?». Объясняет сомневающимся свой механизм удержания власти и приведения в движение аппарата управления. Лениным, оказывается, давно уже придуман беспроигрышный способ воздействия на чиновников-саботажников!

«Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов ‹…› таким средством, которое» необходимо распространить «на капиталистов и на богатых вообще…»

Ну таких, например, как родной отец Ленина (умерший, к счастью для него, задолго до того, как развернулась в полной мере деятельность его сына) – статский советник, инспектор народных училищ. Слыл тружеником, работавшим на своей ниве, не щадя себя. Наверное, был достаточно обеспеченным человеком – кормил как-никак шестерых детей, давал им образование.

«Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало» (курсив мой. – М. Ч.).

Не слабо. Гильотины новой власти маловато!

Заметьте – принуждение к тому труду, который назначит власть, а не к тому, к чему человек более всего способен!

Так что отцу Ленина вряд ли позволили бы продолжать заниматься народным образованием – скорее, зарабатывал бы на кусок хлеба сугубо физическим трудом, сколько хватило б сил.

В день Николая Чудотворца православным не положено было работать. Ленин издал 25 декабря 1919 года приказ – «…Надо поставить на ноги все Чека, чтобы расстреливать (не более и не менее! Осознайте, наконец, те, кто все еще видит в Ленине кого-то совсем другого!.. – М. Ч.) не явившихся на работу из-за “Николы”» (пропустивших субботник).

4

Так как с неотъемлемым правом на жизнь?

В первые же послеоктябрьские дни новая власть отменила смертную казнь, введенную Временным правительством на фронтах – в первую очередь для тех, кто, распропагандированный большевиками, не только сам не хотел воевать, но стрелял в спину воюющим.

Нет предела лицемерию новой власти! Как скоро выяснилось, отменена смертная казнь была очень ненадолго.

Менее чем через полтора месяца, 7(20) декабря 1917 года Совнарком образовал Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Уже в январе 1918 года Ленин огорчается, что «наша власть – непомерно мягкая». И призывает к беспощадности.

В феврале 1918 года германская армия наступает на Петроград, Совнарком объявляет: «Социалистическое отечество в опасности!» И ВЧК (глава – Ф. Дзержинский) получает право внесудебной расправы (расстрел на месте) с «неприятельскими агентами, спекулянтами, громилами, хулиганами, контрреволюционными агитаторами, германскими шпионами».

Агентов и шпионов идентифицировали прямо на месте, без всякого следствия. И они тут же получали свою пулю в голову. Да и спекулянты с хулиганами вряд ли заслужили именно смерть…

А впереди были расстрелы в подвалах Лубянки «по подозрению», по принадлежности к сословию, заведомо враждебному революции.

И так далее.

Формулируем кратко, но, увы, неоспоримо – после Октябрьского переворота (напомню – в течение десяти лет, вплоть до 1927 года, сама новая власть говорила именно о перевороте, а не о революции) люди России лишились права на жизнь – и надолго.

Глава четырнадцатая
Кому можно и нужно воздвигать памятники на главных площадях наших городов и поселков?

1

Умный журналист рассказывает в заметке под названием «Пусть стоит», что памятники Ленину, стоящие на главной площади любого самого маленького поселка в России, сносить по-прежнему не хотят. «Пускай остается, пусть будет ‹…› – на этом и только на этом и держатся все советские памятники, улицы, названия городов».

Да, не одна тысяча памятников Ленину стоят по всей России, и их снос аттестуется как вандализм. Хотя давно уже ясно любому здравомыслящему человеку, что, скажем, никак нельзя продолжать считать великим мыслителем человека, совершившего грандиозную мыслительную ошибку, повлекшую Россию к катастрофе на более чем столетие. Ленин был, как известно, уверен, что как только он совершит революцию в России – тут же грянет мировая революция. Как опять же всем известно (достаточно бросить взгляд на карту мира), этого не произошло.

И Россия несла ужасные последствия его непродуманных действий на протяжении многих десятилетий ХХ века. Личную роль Ленина с его нечеловеческой целеустремленностью, энергией и полным отсутствием моральных преград в событиях Октября 1917 года невозможно преувеличить.

2

Журналист утверждает: «Можно сочинить какое угодно теоретическое объяснение: что Ленин очень важен для России, что он построил страну, которая полетела в космос и победила фашизм. ‹…› Но все эти объяснения – заведомая неправда. ‹…› “Пусть будет” – это единственный реальный аргумент. ‹…› Непобедимость и устойчивость советской символики в современной России – она вообще только на том и держится, что всем на всё плевать. При какой угодно власти, в каком угодно году кто-нибудь предложит убрать у нас Лениных – и вся страна ему хором ответит: “Пускай стоит”. ‹…› И это, наверное, и есть самое неприятное и самое унизительное; если бы у Ленина в России действительно были миллионы убежденных сторонников, готовых умирать за то, чтобы он стоял на площадях во всех городах, это было бы не так ужасно, но ведь нет – равнодушие и только равнодушие, больше ничего».

3

Тут я с умным журналистом все же не соглашусь – только в одном.

Он, конечно, совершенно прав насчет бездумного «пускай стоит». Потому я и пишу эту книжку, отодвинув в сторону свои любимые занятия нашими замечательными писателями ХХ века, чтобы поколение моих юных читателей выросло не бездумным!

Не согласна я в другом – ужасно было бы, если после всего, что сделано с Россией после Октября, у Ленина были бы в России миллионы убежденных сторонников, готовых умирать за его памятники.

И не все так уж равнодушны к этому имени. Кое у кого что-то тлеет в душе – с памятных с детства фотографий маленького Ленина: «Когда был Ленин маленький, / С кудрявой головой, / Он тоже бегал в валенках…» – и так далее.

Но равнодушие, нежелание пораскинуть мозгами – конечно, очевидно.

Между тем против памятников Ленину есть, на мой взгляд, железный аргумент. Для всякого человека, особенно имеющего детей, он должен быть неоспоримым и вполне может опрокинуть безмятежное «пусть стоит!».

Многим (но далеко не всем! Об этом – дальше) взрослым от памятника и впрямь не жарко и не холодно. Идут мимо не глядя. Но трех-четырехлетний ребенок, каждый день проходя за ручку с бабушкой мимо памятника, однажды, как уже сказано на этих страницах, непременно спросит: «Ба, а это кто?» Ну и пробормочет бабушка что-то хорошее.

Так или иначе в каждом городе или городке с неуклонной закономерностью возрождается у самых-самых юных поколений миф о Ленине.

А ведь на его месте должно бы уже быть все-таки что-то другое…

4

Памятник на городской площади – это не книга (ее можно не брать в руки и не читать). Не картина – если не нравится, то можно не заходить в музее в тот зал, где она висит. А памятник волей-неволей видит всякий идущий по городу.

Потому вопрос об установке памятника историческому лицу не может решаться большинством голосов.

Не можем мы начать устанавливать памятники Сталину (хотя вроде бы, судя по опросам, полстраны продолжают его любить и ценить), не считаясь с теми, у кого расстреляны были родные (с посмертной реабилитацией, конечно, – «извините, погорячились, время такое было»), кто много лет жил с клеймом сына врага народа или сам прошел через ГУЛАГ, – таких сегодня все еще немало…

Любители Дзержинского мечтают заново водрузить посреди Лубянской площади его фигуру, не считаясь с тем, что люди мыслящие (какими станут, верю, и читатели этой книжки), каждый раз проходя мимо памятника, невольно будут видеть кровь, стекающую с рук главы ЧК. Получается настоящее насилие над этими людьми.

За что?..

…Потому-то парижане сумели противостоять всем попыткам установить в столице статую Робеспьера (а ведь больше двух веков прошло после его действий! Молодцы французы – не сгладилась их память!).

Единственная статуя Робеспьера размещена в Париже в Пантеоне, а не в открытом городском пространстве.

И очень сложно по-прежнему обстоит во Франции дело с памятниками Наполеону и топографическими знаками его памяти.

Да и британцы со своим Кромвелем, еще одним узурпатором права человека на жизнь… Даром что в середине XVII века умер, а первый памятник – не в столице, заметьте, а в Манчестере – водружен спустя почти 220 лет… И все равно королева Виктория, узнав про это, ехать в Манчестер открывать там новую ратушу отказалась! Памятник в Лондоне (единственный в столице) установлен только в начале ХХ века – со скандалом, на частные пожертвования.

Так что есть тут над чем нам, российским людям, поразмыслить – тем, конечно, кто имеет вкус к этому занятию – размышлению…

Глава пятнадцатая
Кто такие либералы и что такое щедрость?

1

И снова к вечной теме – определение понятий.

Опорные понятия современного цивилизованного общества у нас давно не употребляются всерьез. Вроде уже и неудобно состоявшемуся человеку ввернуть в разговор – либералы, демократия, когда давно уж в России в ходу исключительно либерасты и дерьмократия.

Лет десять назад пошла я (по недомыслию) на федеральный канал участвовать в обсуждении – стенка на стенку – либеральных и традиционных ценностей… Долгий был спор – с участием массовки. А мне выделили три минуты для подведения итогов голосования. Итоги эти оказались такими: 77 % – за традиционные ценности, 23 % – за либеральные.

За отведенные мне минуты я наскоро объяснила про отвергнутые нашим российским большинством либеральные ценности (о которых это большинство имеет самое смутное представление) – про то, например, что в США уже не меньше чем полвека не утвердят проект любого общественного здания (библиотека, отель), если в нем не предусмотрен доступ в это здание инвалидам. У нас в те годы – 70-е, напомню, – и мысли о них не было: инвалиды были практически изъяты из общества; школы, библиотеки, музеи были для них недоступны.

А про «традиционные» наши ценности сказала я так:

– Если мы сейчас попросим кого-то из проголосовавшего за них большинства просто назвать эти ценности – дальше одной никто из проголосовавших – ручаюсь! – не двинется…

Не привыкшему и не очень-то умеющему думать большинству достаточно самого слова – традиционные. Хорошие, значит.

2

Либерализм – идеология, идейное течение, ставящее целью защитить права личности, «обеспечить личности пространство для самореализации» (Кара-Мурза А. А. Предисловие к книге «Российский либерализм: идеи и люди»). Но не во всякой стране и не во всякое время эта задача актуальна для граждан этой страны. Долгие десятилетия подавления личной свободы и личности как таковой могли полностью атрофировать у большинства населения желание обрести эту украденную свободу – они могут просто не замечать ее отсутствия.

Когда появились в России первые либералы? По-видимому, в начале XIX века, когда приход к власти Александра I ознаменовал начало новой эпохи и слово «свобода» стало носиться в воздухе.

Молодой М. М. Сперанский размышлял о свободе человека, вслед за Кантом полагая «свободу, изначально данной человеку благодаря его разумной свободной воле».

Но Александр I в представленном Сперанским «Плане государственного образования» (ах как могла бы двинуться Россия вперед, если бы принял царь этот умный план!) увидел угрозу самодержавию.

«Поздним вечером 17 марта 1812 года, после беседы с царем, в полицейской карете опальный фаворит отправился в ссылку в Нижний Новгород» (Худушина И. Михаил Михайлович Сперанский). Правда, через четыре с лишним – долгих! – года он был назначен пензенским губернатором. А затем – губернатором Сибири. А затем – возвращен в Петербург…

Тем не менее драматическая судьба первого российского либерала – поучительная для желающих понять историю России тема.

3

А то вот было еще такое слово – мировоззрение. Мне, помню, в студенческие университетские годы больше нравилось почему-то – миросозерцание…

Сегодня всем (или всем известному большинству) как-то не до мировоззрения («Какое там еще мировоззрение!..»), равно как и не до миросозерцания.

У старшего поколения в голове каша из полузабытого марксизма-ленинизма: «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Бытие определяет сознание» (помню, в двадцать лет вдруг ошеломил меня пример: в одной семье, при общих родителях-бабушках-дедушках один сын вырос бандитом, другой – отличным парнем; тут и кончился мой материализм)… Классовая борьба в основе всей жизни человечества… «Грабь награбленное!» Русский, более доступный народу вариант Ленину понравился больше, чем «Экспроприируйте экспроприаторов!». И сегодня очень многие не отказались бы от такого лозунга.

У среднего поколения (в состоявшейся его части) нынче весь ценностный ряд – глубоко внутри, в невысказанном: «Берёт. А я бы на его месте сидел – не брал?..», «Посадили? Не делился, значит. Делиться надо!..» Но уже появились прямые высказывания этого рода в личном пространстве – у себя дома. Уже не стесняются говорить такое при детях. Вот почему значительная часть моих личных сил (в ущерб, повторю, любимой профессии) брошена на то, чтоб эпидемия (уже 60 % взрослых не считают воровство пороком) не перекинулась на новое поколение.

А то жаль будет Россию-матушку!

4

Простое, казалось бы, русское слово – щедрый. Но и с ним – чудеса.

Владимир Даль нам ясно говорит в своем несравненном (как бы мы без него жили?) словаре: «Милостивый, милосердый на помощь, на подарки, на раздачу милостыни, пособий…»

А заглянешь нынче в интернет – ан нет. Одна из моих подписчиц в фейсбуке поясняет: «Знакома ли вам фраза о том, что русские – щедрые? Лично мне – да. Наш народ поражает представителей самых разных стран своей способностью тратить деньги с неприкрытым размахом. Наверное, поэтому состоятельных русских радостно приветствуют за границей». И другая подписчица ей вторит: «Русские на самом деле самые щедрые в мире. Никто, кроме нас, так не отдыхает. Если мы куда-то приехали, то оставим в этой стране все до последней копейки». Еще один подписчик добавляет: «Щедрость русских на самом деле не знает границ. ‹…› Я даже вот себя вспомню, еще у нас в стране я как-то сдержан, благоразумен. Но стоит мне оказаться за границей, то все, крышу рвет, хочется купить все, что видят мои глаза…»

Вот, оказывается, что значит в сегодняшнем сознании русского человека быть щедрым! Это – ни в чем не отказывать себе, любимому. Да-а… Такие дела. Как хотите, но, на мой взгляд, есть тут над чем нам с вами задуматься.