Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава пятая
Вам совсем-совсем все равно, чье имя носит улица, на которой вы живете?

1

Начну издалека.

Осенью 1920 года кровопролитная Гражданская война, шедшая два с половиной года, завершилась – победой Красной армии. Белая армия спешно эвакуировалась – на судах, по Черному морю – из последнего своего прибежища – Крыма.

За судами плыли кони – за своими хозяевами, не в силах понять, почему те уплывают от них…

Спустя много лет покидавший в 1920 году Россию юный белогвардеец Николай Туроверов напишет об этом стихи:

 
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня,
Я с кормы все мимо, мимо
В своего стрелял коня.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела вдруг вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
 

Новая власть предлагала белым офицерам оставаться, обещая полную реабилитацию всем, кто сдаст оружие, зарегистрируется и откажется от сопротивления.

2

Это был обдуманный жестокий обман. Но обманутые еще не знали, что это обычный стиль новой власти.

Приходили к бывшим белогвардейцам по адресам, ими же самими и указанным, и расстреливали безо всякого суда. Организатором красного террора в Крыму была киевлянка Розалия Самойлова (партийная кличка Землячка).

За первую зиму было расстреляно 86 тысяч человек – из 800 тысяч населения. Это были не только офицеры, но, например, и медсестры из госпиталей Красного Креста, где лечились офицеры. Эти медсестры не эвакуировались с армией Врангеля – верные медицинскому долгу, они не считали возможным бросить своих больных. Они не думали, что их ждет гибель, – во всем цивилизованном мире Красный Крест считался неприкосновенным. Но не в России после Октября: «Советы очень отрицательно относились к Обществу Красного Креста и Международному комитету Красного Креста, поскольку видели там монархические взгляды и настроения» (Пажитнов Е. Е. Жертва красного террора из семьи Михаила Булгакова // Тыняновский сборник. Вып. 13. М., 2009. С. 646). Когда арестовали одну из медсестер, Наталью Трубецкую, исключительно по принадлежности к княжескому роду, медсестры по инициативе тетки будущего писателя Михаила Булгакова, Ирины Лукиничны Булгаковой (вдовы младшего брата его отца), обратились в Особый отдел с ходатайством в ее защиту. «Мы, что подписались, сестры милосердия, правление и члены профсоюза сестер милосердия Ялтинского района ‹…› ручаемся своими подписями, что сестра Трубецкая не была причастна ни к какой политической организации ни при старой, ни при новой власти (под «новой» имелось в виду Временное правительство. – М. Ч.), а потому убедительно просим коменданта тюрьмы отдать сестру Н. Трубецкую правлению членов профсоюза на поруки».

«В этот же день (! – М. Ч.) все шестнадцать подписавшихся, то есть выгораживавших княгиню, врага трудового народа, были арестованы и вскоре расстреляны ‹…› недалеко от водопада Учан-су. Среди них 21 декабря 1920 года расстреляна и Ирина Лукинична. Сохранилась и расстрельная анкета… На ней написано синим карандашом во весь лист: “Расстрелять. Удрис”».

«Так погибла тетя Михаила Афанасьевича, Ирина Лукинична Булгакова, урожденная Цитович (1867–21.12.1920)» (Пажитнов Е. Е. Указ. соч. С. 647–648; курсив автора).

…Не очень-то ясна личность чекиста Удриса, поскольку он подписывался без инициалов; но можно утверждать, что его подпись стоит на распоряжениях о расстреле в Ялте 7 декабря 1920 года – 315 человек, 10 декабря – 101 человек, 21 декабря – 203 человека…

Таковы были масштабы действий новой власти – бессудного уничтожения живых людей как животных.

3

Здесь появляется на российской исторической сцене тридцатипятилетний Бела Кун, во время Первой мировой войны – пленный офицер австро-венгерской армии, успевший после окончания войны (напомню – поражение Германии и Австро-Венгрии завершилось концом обеих империй, императоры которых бежали из своих стран) провозгласить Венгерскую советскую республику… Она просуществовала недолго. Как формулируют историки, она «захлебнулась в крови»: Бела Кун в своих действиях брал пример с «вождя мирового пролетариата» Ленина. Но венгры смириться с этим не захотели, «советской» республике в Венгрии пришел конец, и Бела Кун отправился туда, где «советская» власть набирала обороты и нуждалась в людях, не боящихся проливать чужую кровь.

Именно он – вместе с соратницей, коммунисткой с немалым партийным стажем Розалией Землячкой – стал руководить массовыми расстрелами, причем Землячка внесла усовершенствование. Она считала ненужным тратить на офицеров патроны и распорядилась действовать так – привязывать им к ногам камни и бросать связанных в воду. Крымские рыбаки рассказывали: долго потом, проплывая на лодке, видели они стоявшие на дне покачивающиеся тела…

6 декабря 1920 года Ленин на совещании московского партийного актива заявляет (впечатление, что речь он ведет не о людях, таких же, как он сам, а о крысах или вредных насекомых): «Сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним, переварим».

Слово «переварим» звучит страшновато.

Тут и Троцкий заявил, что приедет в Крым, «когда на его территории не останется ни одного белогвардейца». Тоже страшновато, согласитесь.

Верный последователь Ленина и Троцкого Бела Кун (слова и действия которого ясно показывают, что людей отличных от его взглядов он просто-напросто не считал людьми) провозглашает: «…Крым – это бутылка, из которой ни один контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню России…»

И стремительно стал подвигать.

По описаниям историков Крыма, «осужденных (напомню – без суда! – М. Ч.) выводили к месту казни раздетыми и привязанными друг к другу, ставили спиной к выкопанной ими же самими общей могиле, а затем расстреливали из пулеметов. Массовые расстрелы происходили одновременно во всех городах Крыма…»

Эти действия, весьма напоминающие, как уже говорилось, убой скота, происходили главным образом по приказам Белы Куна.

4

В 1964 году, когда после доклада Хрущева в феврале 1956-го и дальнейших событий и публикаций мы уже немало знали о нашей истории, в Купчине под Петербургом (тогдашний Ленинград) решили назвать улицу его именем.

Пять-шесть лет назад встал вопрос о переименовании. Приведем тогдашнее мнение лишь одного из жителей (с неизвестной, как нередко принято в интернете, фамилией): «Я родился на этой улице Белы Куна, сейчас на ней живут родители, а я в этом же районе, но не хочу никакого переименования, также не хотят и мои родители, и все, кто живет рядом с ними. …Мне уже все равно, кто был Бела Кун и какие у него “подвиги”. Это уже имя нарицательное».

Словари русского литературного языка говорят нам, что слово нарицательный обозначает «ряд однородных предметов или явлений (река, лес, дом…)» – в противоположность имени собственному. Нередко имя собственное становится нарицательным: мы можем сказать про скупого человека – прямо Плюшкин какой-то! Но это не значит, что главное свойство этого человека, имя которого стало нарицательным, куда-то улетучивается: оно остается при нем. И палач Бела Кун остается палачом – в любом случае.

Убийца Чикатило стал уже в какой-то степени именем нарицательным. Услышав о серийном убийце, кто-то может сказать – Чикатило просто!.. Но вряд ли кто-то захочет все-таки жить на улице Чикатило, хотя он, убивший около шестидесяти человек, – кролик рядом с Белой Куном.

Глава шестая
О чем невольно думают мыслящие люди России перед каждой годовщиной великой Победы?

1

О чем тут, казалось бы, думать? Все яснее ясного, не над чем ломать голову. Ведь мы выиграли войну! Мы победили того, перед кем склонилась вся Европа!

Но Великая Отечественная война остается одной из самых больших сегодняшних тем для размышления тех, кто любит и умеет размышлять.

Роль Сталина в трагическом, повлекшем огромное количество жертв ходе первых месяцев войны все еще требует непредвзятого анализа – трезвая оценка этой роли до сих пор прячется в тени нашей Победы. И обследование российских восьмиклассников (накануне начала систематического изучения российского ХХ века в девятом классе) Брянской области, Кемеровской области, Перми, Каменска-Уральского, Ярославля, Нижнего Новгорода дало такой суммированный ответ на вопрос «Что ты знаешь и что ты думаешь о Сталине?»: был жесткий, даже порой жестокий, проводил репрессии, но одержал победу в войне.

Таким образом – в сентябре девятиклассники приходят на первые уроки по истории ХХ века с помойкой в голове. Кто-то из старших уже успел им внушить, что была причинно-следственная связь (именно ее передает повторяющееся во всех ответах «но») между бессмысленным массовым террором, разрушившим миллионы семей, осиротившим детей, и нашей победой над Гитлером.

Необходим, среди прочего, жесткий вердикт по поводу того, какую роль в стремительном откатывании нашей армии на восток, в окружении и разгроме целых дивизий и миллионах (!) военнопленных сыграл ничем решительно не оправданный предвоенный сталинский разгром нашего высшего командного состава.

И потому – вернемся все-таки на семьдесят с лишним лет назад.

2

В конце 1940 года Гитлер со своими приспешниками обсуждает план «Барбаросса» – план нападения на нашу страну 15 мая 1941 года (потом начало кампании перенесут на месяц с лишним). Генералы вермахта осторожно дают фюреру понять: людских резервов для восполнения потерь хватит лишь до осени 1941 года. И еще – необходимо озаботиться зимним обмундированием армии…

Гитлер отклоняет эти опасения и соображения. «Восточный поход» должен закончиться до наступления зимы.

Подчинившись давлению фюрера, опытные генералы приходят к единодушному выводу (про единодушие в ошибочных и даже губительных решениях мы и сами сегодня знаем немало), что Красная армия будет разбита в скоротечной кампании, которая займет не более 8–10 недель.

К июню 1941 года Вооруженные силы Германии, развернутые против нашей страны, составляют более 7 миллионов – 181 дивизия и 18 бригад (здесь и далее пользуюсь данными военных историков). На нашей границе от Балтийского моря до Карпат к утру 22 июня имелось только 56 наших дивизий (32 % общей численности). Остальные дивизии, входившие в состав приграничных округов (Западного, Киевского, Одесского и проч.), находились на марше или в других районах – от 300 до 400 километров от наших границ… Вот как Сталин встретил войну, о близком начале которой ему разведчики прожужжали все уши.

Тут и появляется первый материал для весьма болезненного размышления: по-че-му?!

3

Наша армия в первые месяцы войны отступала с трагической скоростью. В первые же недели в плену оказалось более 4 миллионов военнослужащих. Есть над чем задуматься? Очень даже есть! Бытует мнение, что в эти первые месяцы еще остра была память о расстрелянных отцах, раскулаченных семьях… Понадобилось время, чтобы эта боль отступила перед задачей сплочения всех сил ради спасения страны от гибели.

На фронте погибло более 10 миллионов военнослужащих (цифры варьируются, но меньше, кажется, не называет никто). Под оккупацией в течение нескольких месяцев оказалось больше 60 миллионов. Миллионы из них погибли…

Но, как сказано у недооцененного (на мой взгляд) русского поэта ХХ века Александра Твардовского:

 
Отступали мы до срока,
Отступали мы далёко,
Но всегда твердили:
– Врешь!..
 

4

Через долгие четыре года войны наша армия оказалась в Европе. Открывала ворота лагерей. Выпускала узников всех стран…

 
На восток, сквозь дым и копоть,
Из одной тюрьмы глухой
По домам идет Европа.
Пух перин над ней пургой.
 

Что это за «пух перин»? Это знали только фронтовики да мы, дети фронтовиков, которым отцы успели об этом рассказать.

Нет места, к сожалению, для рассказа об этом моего отца, прошедшего рядовым в пехоте (он заведовал сектором в институте и ушел добровольцем, с большим трудом сняв так называемую бронь – он не подлежал по ней призыву) все Московское сражение, весь Сталинград, всю Курскую дугу… И вернувшегося к пятерым детям и жене живым, «всем смертям назло». Скажу совсем кратко – ворвавшись в немецкие дома, в панике покинутые семьями (немцы в тылу уже примерно знали, что творили в России их мужчины, – и страшились расплаты), бойцы, многие из которых потеряли к этому времени всех близких, не находя выхода гневу, вспарывали штыками перины… И пух из них летал повсюду.

 
…По дороге на Берлин
Вьется серый пух перин…
 

Вернулся живым, кстати сказать, не только отец, но и его старший сын (с двумя тяжелыми ранениями). Это уже было чудом. Поясню.

Из 300 московских мальчиков 1925 года рождения, призванных одномоментно в Сокольническом военкомате г. Москвы, домой вернулось трое.

Позже стало известно, что это устойчивая цифра: из призывов 1923, 1924 и 1925 годов рождения живым остался один из ста… Кто считает, что Сталин тут ни при чем, тот очень ошибается. Страна встретила войну, покрытая сетью лагерей, где мужчины призывного возраста умоляли, чтобы их отправили на фронт. Но Сталин не доверял «политическим». И миллионы этих ни в чем не повинных людей в голоде и холоде шли к бессмысленной смерти. А если бы палач закрыл половину хотя бы своих лагерей уничтожения и отправил на фронт мордатых охранников – сколько юношей могли бы остаться в живых!..

Понимать это – всю совокупность этих фактов – и значит уметь думать. Не забывать включать мозги. Всегда говорю: «Там справа у вас такая кнопочка!»

А кто, зная все эти неоспоримые факты, продолжает считать Сталина великим военачальником, – пусть это останется на его совести. Моя задача – донести правду до тех, кто еще способен ее воспринять.

Всякий раз трогают почти до слез строки (того же Твардовского) о нашем солдате, дошедшем до Берлина:

 
Он стоит, освободитель,
Набок шапка со звездой.
Я, мол, что ж, помочь любитель,
Я насчет того простой…
 

Вновь включим мозг: кто именно сделал так, чтобы тринадцать-пятнадцать лет спустя нашего солдата-освободителя лишили этой скромной заслуженной гордости? И встречали в странах Центральной Европы уже с ужасом и отвращением?..

Как говорит герой Шекспира: «Кто это сделал, лорды?»

5

Так как все начиналось-то?

Многие сегодня того не знают. А знать надо. Чтобы, среди прочего, оценить во всем объеме истинную роль Сталина во Второй мировой войне.

1 сентября 1939 года армия Гитлера вступает в Польшу, захватывая ее западные области. Вслед за тем союзники Польши – Франция и Британия – вступаются за нее, соблюдая заключенные ранее договоры (вскоре, конечно еще до лета 1941 года, Сталин, оправдывая Гитлера, цинически заявит иностранным корреспондентам, что не Германия же напала на Англию и Францию, а они напали на Германию!).

Начинается Вторая мировая война. Советский Союз тоже не остается в стороне.

8 сентября 1939 года Молотов (нарком иностранных дел) посылает телефонограмму германскому послу: «Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству германской империи».

Поторопились.

Истекающая кровью Варшава отважно сопротивляется до 28 сентября. А Молотов 17 сентября объявляет по радио, что «Польское государство и его правительство фактически перестали существовать».

И что же могучий сосед?

«Советское правительство считает своей священной обязанностью подать руку помощи своим братьям-украинцам и братьям-белорусам, населяющим Польшу». 17 сентября Красная армия переходит границу с Польшей. Идут военные действия, но наша война с Польшей не объявлена… Захвачено в плен более 230 тысяч солдат и офицеров польской армии (трагическая судьба части пленных офицеров сегодня хорошо известна – расстреляны в 1940 году по предложению Берии, без суда и следствия). Десятки тысяч отправлены в вагонах для скота в сибирские лагеря – «священная обязанность» выполнена.

Маршал Ворошилов, 7 ноября: «…Панская Польша как государство перестала существовать».

Польша возродится только в 1945 году, после победы над Гитлером.

И поэтому депутат Государственной думы России Клинцевич полагает возможным сегодня нравоучительно заявлять, что Польша обязана своим существованием «именно советскому солдату». А это как раз тот случай, когда прежде, чем звонить в колокола, стоило бы, по совету наших предков, заглянуть в святцы.

Глава седьмая
Можно ли поменять национальный характер?

1

Замечательный исследователь русского языка и культуры Анна Вежбицкая поставила перед собой немыслимо трудную, тончайшую задачу – уловить связь между языком и, так сказать, «душой» народа. Или, как сегодня предпочитают говорить, ментальностью. Многие брались уловить эту связь, но отступали перед трудностью задачи, невольно толкающей к огрублению.

Выяснилось, что есть некий смысловой универсум русского языка. И он отражает важнейшие наши черты: «1) Эмоциональность – ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков».

За два с лишним десятилетия после этих наблюдений кое-что, конечно, изменилось. Да, высокий накал по-прежнему имеется. Оскорбления, которыми осыпают сегодня друг друга в интернете (по большей части анонимно) русские люди, достигли уже накала доменной печи. А вот богатства оттенков, пожалуй, поубавилось. От мата до сортирной лексики – вот и весь диапазон отрицательных эмоций.

Но двинемся дальше за наблюдателями над нашей ментальностью:

«2) Иррациональность (или нерациональность) – в противоположность так называемому научному мнению…» – как раз то, ради чего я и затеяла весь этот разговор.

«Мне так кажется!» – и этого вполне достаточно сегодня у нас в России, чтобы высказаться публично – вслух или в интернете.

«3) Неагентивность. (Напомню, что буквальный перевод слова «агент» – «действователь».) “…Ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена; склонность русского человека к фатализму, смирению и покорности; недостаточная выделенность индивида как автономного агента ‹…› как контролера событий”».

И впрямь. Ведь мы говорим: «Мне не удалось…» – то есть я нахожусь под действием неведомых злых сил… Это – там, где другие народы переводят стрелки на себя: «Я был неуспешен…»

2

В книге Вежбицкой приводится одно из когда-то расхожих (напомню тем, кто забыл значение этого русского слова, – ходячих, широко распространенных) суждений о нашем народе:

«Русские по природе своей добросердечны…» Что правда, то правда. Не подскажет ли мне кто-нибудь, куда подевалось в последнее время это наше природное, в XVIII – XIX веках многими чужестранными наблюдателями отмечаемое добросердечие? Конечно, и сегодня встречаем мы немало добросердечных людей, помогающих своими небольшими средствами больным детям, выхаживающих изувеченных животных… Но – увы! – уже язык не поворачивается назвать это свойство нашей национальной чертой.

Продлим цитату: «…Но чрезвычайно зависимы от устоявшихся социальных привязанностей; они лабильны (напомню: лабильность – подвижность, неустойчивость. – М. Ч.), нерациональны, сильны, но вместе с тем недисциплинированны и испытывают потребность подчиняться некоему авторитету».

…Лабильность эту, кстати сказать, надо бы принять во внимание тем, кто придает слишком большое значение рейтингам, процентам нашей всенародной поддержки кого-либо или чего-либо.

Вот тут не лишне бы вспомнить «Евгения Онегина» – тем, по крайней мере, кто учил в школе наизусть (или как минимум хотя бы читал) отповедь Онегина бедной Татьяне:

 
…Сменит не раз младая дева
Мечтами легкие мечты;
Так деревцо свои листы
Меняет с каждою весною.
 

Это вообще-то про наше так называемое большинство. Уж какое большинство москвичей поддерживало своего мэра Лужкова!.. И вот его уволили в связи с «утратой доверия» (правильно или нет – сейчас не о том речь). Не говорю уж о полном отсутствии митингов протеста – но видел ли кто на улицах Москвы хоть один одиночный пикет в поддержку своего мэра?

Вот вам и большинство.

Так что насчет «единодушной поддержки» кого бы то ни было – у нас в России поостеречься надо утверждать…

3

Еще одно любопытное наблюдение того же исследователя особенностей нашего языка:

«…При передаче отрицательных оценок в английской речи имеется тенденция прибегать к разного рода смягчающим выражениям (по всей видимости, это делается с целью не нарушать общественную гармонию), а при выражении положительной оценки ‹…› охотно прибегают к гиперболе (по-видимому, ради той же самой социальной гармонии). ‹…› Русская же речь отдает предпочтение гиперболам для выражения любых оценок, как положительных, так и отрицательных – и, в частности, моральных. Такая любовь к категорическим моральным суждениям, конечно же, является отголоском моральной и эмоциональной ориентации русской души».

«…С целью не нарушать общественную гармонию…» Да-а… Есть нам, русским, над чем задуматься – тем, конечно, кто уже научился (и не разучился!) думать.

А наши невежды, представления не имеющие о какой-либо заботе насчет общественной гармонии, любят с презрением отзываться об «англосаксах»!

Запомните и зарубите себе на носу (или намотайте на ус, у кого он уже пробивается) – презрение к другим нациям идет рука об руку с невежеством! С малыми знаниями как о своей нации, так и о других!

4

Так что если вы поняли важность задачи – научиться думать, то надо бы вам и учесть давление нашего менталитета. Он у нас с вами охотно заменяет мысль – эмоцией. Да еще и прибегает к гиперболизации эмоций (что невольно заглушает всякое размышление).

Ведь есть же известное выражение – «бороться с собой». Так вот: мы, русские, обречены бороться и с установившимся складом национального характера – чему-то в нем, представьте себе, и противостоять, а не похваляться – мы, мол, самые умные. А то некоторые подростки уже шибко привыкли полагать (под влиянием весьма недалеких взрослых), что мы, русские, во всем решительно превосходим всех на свете.

Да вот хотя бы. Русский историк Михаил Погодин (сын крепостного, между прочим), патриот уж не меньше нас, грешных, писал: «Народ наш, равно как и правительство, совершенно олицетворены в Иване-царевиче наших сказок. Иванушка лежит на печи да спит, пока братцы хлопочут; он только тогда почувствует свои богатырские силы и сметливый, находчивый ум свой, когда беда грозит или предстоит великий подвиг; но только кончит свое дело, взвалится опять на лежанку и заснет крепким, ленивым сном».

А как легко нас купить на этот «великий подвиг»! Только скажи кто-нибудь сдуру, что соседняя страна, боровшаяся вместе с нами с гитлеровцами, вся как есть наводнена фашистами, – и наш Иван-царевич уже тут как тут…

Осознание чего-либо – первый шаг к исправлению.

И нашу – предположим, даже и природную – иррациональность тоже, безусловно, можно и следует подкорректировать.