Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава тридцать первая
Известно тебе об Испании 1936–1937 годов как о полигоне для расправы Сталина с неугодными ему коммунистами?

1

Испания между тем была наводнена «советскими» чекистами, неустанно действовавшими.

Одного из лидеров ПОУМ, Андреса Нино, арестованного республиканцами, они «выкрали из тюремной камеры и пристрелили выстрелом в затылок, по другим данным – с живого содрали кожу». «Вслед за гибелью Нино (бывшего личного секретаря Льва Троцкого) полетели новые головы. В Барселоне были похищены и казнены советскими чекистами Эрвин Вольф…» – далее перечислены еще четыре очень известных в те годы добровольца, прибывших «в Испанию из разных стран – Германии, Англии и США…». Эрвин Вольф, чешский гражданин тридцати четырех лет, коммунист, сотрудник Троцкого, был похищен чекистами непосредственно в Испании и убит. Жена (чудом уцелевшая) и друзья долго и безуспешно разыскивали его: чекисты обладают непревзойденным умением заметать следы своих преступлений.

2

СССР направлял в Испанию генералов и полковников с большим военным опытом. «Многие из них стали Героями Советского Союза – например, Я. Берзин, Г. Штерн, Я. Смушкевич (дважды Герой. – М. Ч.), К. Мерецков, В. Горев, Б. Симонов, П. Рычагов, Е. Птухин и др. Высокое звание не спасло их от сталинских репрессий. Удивительно, но факт. Почти 90 % участников Гражданской войны (особенно в среде высшего военного командования) подверглись после возвращения из Испании репрессиям и погибли от пули палача…» (Михайленко В. И. Новые факты о «советской» военной помощи в Испании. 2003; для довершения картины кровавого абсурда стоит добавить, что трое из названных были арестованы 24 июня 1941 года через два дня после начала страшной войны, когда – более чем очевидно! – надо было дорожить каждым опытным военачальником).

Присоединим к списку убитых Сталиным еще троих расстрелянных после длительных пыток: воевавшего в Испании В. А. Антонова-Овсеенко (одного из главных участников Октябрьского переворота), советского посла в Испании М. И. Розенберга и журналиста Михаила Кольцова, изображенного Хемингуэем в романе «По ком звонит колокол».

3

В 1938 году Артур Кестлер выходит из компартии – и начинает работу над романом «Слепящая тьма»; в 1940 году книга выходит в английском переводе. Ее высоко оценивают западные интеллектуалы, разочарованные в советском эксперименте. Среди них – Оруэлл; в 1945 году они с Кестлером пытаются создать Лигу защиты достоинства и прав человека – с целью препятствовать распространению коммунистической идеологии на Западе. «Бывший коммунист Кестлер, – напишет критик Майя Злобина, – мог бы служить примером того, как достойно расставаться с недостойным прошлым».

Глава тридцать вторая
Хорошо ли это – уничтожать книги?

1

Давненько дело было – в начале 70-х.

На улице Тухачевского (в Москве), где мы жили, – районная библиотека. И там я выменяла свою только что вышедшую первую книгу на том Зощенко 1956 года. Это было первое издание его рассказов после злосчастного постановления ЦК 1946 года, где Зощенко и Ахматову смешивали с грязью.

Я уже знала от вдовы писателя, как огорчало Михаила Михайловича, что книжка выпущена без предисловия, без официального отказа от поношений в докладе Жданова того же года.

– Всех реабилитируют – одного меня не реабилитируют! – повторял он. Через два года писатель умер, не дождавшись «реабилитации».

Так вот – эта довольно толстая книжка теперь в районной библиотеке подлежала списанию (почему и досталась мне) как ветхая, хотя ветхой она ни в коей степени не была.

– Мы сейчас все ветхие книги списываем – такая директива, – сказала библиотекарь.

– Так в 1956-м издана. Почему же ветхая?.. – пробормотала я.

– А у нас сейчас по инструкции все издания до 1964 года считаются ветхими! – охотно пояснила коллега (я тоже работала в библиотеке).

Ах вот оно что! До 1964-го!

Все стало на места. Год смены хрущевской эпохи («оттепели») брежневской (названной впоследствии «застоем»). Уже не годилась для широкого распространения (по районным библиотекам) литература «оттепели»: лагерный день солженицынского Ивана Денисовича (1961) или воспоминания генерала Горбатова (1964), которого в Лефортово приносили в камеру с допросов после страшных пыток на носилках (генерал так ничего и не подписал – редчайший случай).

Теперь все это негласно предписано было забыть.

2

Десять лет спустя я в Ленинке работала в Секторе книги и чтения Научно-исследовательского отдела. В маленькой комнате сектора сидели умные, мыслящие люди – Лева Гудков (глава будущего «Левада-центра»), замечательный человек Боря Дубин, Наташа Зоркая (совместные работы всех троих по социологии многим сегодня известны), Миша Афанасьев – нынешний директор Исторической библиотеки…

Тогда занимались мы массовыми и домашними библиотеками.

И однажды отправилась я в ВЦСПС – встретиться с главой так называемых ведомственных библиотек страны. То есть – не районных публичных, а библиотек при фабриках, заводах и разнообразных учреждениях.

Придется расшифровать – теперь уж мало кто знает эти аббревиатуры: ВЦСПС – Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов. Осуществлял руководство деятельностью всех профсоюзных организаций в Советском Союзе с 1918 по 1990 год… У него была своя газета – «Труд» и свое издательство – «Профиздат».

Избирался этот ВЦСПС съездом профсоюзов СССР раз в четыре года. И в 1968, скажем, году, на XIV (!) съезде профсоюзов избрали 304 члена ВЦСПС и 105 кандидатов… Все с хорошими зарплатами, со спецпривилегиями и т. п. (снова напоминаю книги – М. Джиласа «Новый класс» и Восленского «Номенклатура»; там про эти привилегированные слои «советского» общества все рассказано в лучшем виде).

3

…Профсоюзная дама (очень характерного вида; не хватит мне таланта описать его для тех, кто не видел советских номенклатурных дам) охотно начала мне рассказывать, как именно осуществляет ВЦСПС руководство библиотеками.

– Пришли мы в одну библиотеку – проверять, насколько выполнен приказ о списании из фонда и уничтожении всех этих – ну, сами знаете, – Виктора Некрасова (уехавшего, напомню, в Париж. – М. Ч.), Аксенова… Сидим в кабинете заведующей, за ее спиной – стенной шкаф. И, видно, крючок разболтался – и вдруг раскрываются обе створки, и вываливается вся эта литература! Она, оказывается, не уничтожила ее, как было приказано, а спрятала к себе в шкаф! (Подумала я при этих словах: «Не поднялась рука библиотекаря…»)

Ну, мы тут же, прямо в ее кабинете, и написали приказ о ее увольнении…

– И какие же там были книги? – спрашиваю осторожно. – «В окопах Сталинграда» (фронтовика Виктора Некрасова) тоже там была?

– Ну конечно! – воскликнула дама.

– А по-моему, очень хорошая книга.

Дама воззрилась на меня с непередаваемым (и сегодня не нахожу слов) выражением лица.

Оценка художественного качества книг, подлежащих уничтожению, в ее должностные обязанности не входила.

4

…А меня уже зацепило.

– А в другие города вы с проверками выезжаете?

– Конечно! Вот был недавно сигнал из Моршанска (за давностью времен есть малая вероятность того, что я спутала город; но сюжета это не меняет. – М. Ч.) – фонды библиотеки при тамошней крупной фабрике сильно засорены устаревшими книгами («засорены» – это был важный советизм: пошло с середины 30-х – «Местные кадры сильно засорены врагами народа»). Ну, мы поехали. Открывают нам хранилище – очень большое, богатое… Масса собраний сочинений классиков XIX века: Крылов, Гончаров, Достоевский…

И все – по старой орфографии – представляете? С ятями, с твердыми знаками… Кто же такие книги может читать?! Ну мы, конечно, фонды у них сильно почистили. Все эти книги, конечно, вывезли…

Тут меня еще раз зацепило.

– Видите ли, поясню вам как филолог, пятилетнего русского ребенка выучить читать напечатанное по старой орфографии можно ровно за двадцать минут. Проверено на нашей дочери. Взрослого – тем более.

Дама смотрела с недоверием.

– А откуда, кстати, у фабричной библиотеки такие богатые фонды?

– Нам рассказывали, – охотно пояснила дама, – у них на фабрике в 1905 году начались большие волнения рабочих. И вот фабрикант, чтобы отвлечь рабочих от этого, завез в библиотеку огромное количество книг – чтоб привлечь их к чтению…

Тут зацепило меня третий раз – уже последний.

– Скажите, а вас-то лично это не смутило – что капиталист на свои деньги подарил рабочим уйму книг, а вы, «советские» профсоюзники, их у рабочих отобрали?

Взгляд ее описывать не берусь.

А вот научило ли это ее если не думать, то хотя бы задумываться над своими действиями – предоставляю судить моим читателям.

Глава тридцать третья
Как ты думаешь, мешает ли интеллектуальной эффективности твоих размышлений скудость твоего словаря? То есть малое количество слов родного языка, которыми ты пользуешься?

1

Протоиерей о. Димитрий (Климов), настоятель кафедрального собора в г. Калач-на-Дону – храма Святителя Николая Чудотворца, выпускник исторического факультета Волгоградского университета (и затем, натурально, Православного университета), сказал недавно: «Градус агрессии зашкаливает».

О. Димитрий недоумевает:

«Странно, почему нет в эфире программ, которые бы часами объясняли и разъясняли, как важно любить и прощать, но передач, объясняющих, как важно ненавидеть, и указывающих, кого именно на данном историческом этапе, – множество. Агрессивность и неприязнь стали лозунгом, объединяющим людей».

И далее – точное пояснение выпускника истфака:

«Так неоднократно было в истории. Все эти объединения по историческим меркам просуществовали недолго».

О половодье ненависти в нашем отечестве о. Димитрий говорил на казачьем кругу в проповеди, названной им «Опомнитесь!». Прочитав ее, я с двумя друзьями отправилась на машине в Калач-на-Дону – познакомиться с таким замечательным священником.

И мы не пожалели.

Но сейчас разговор о другом. О. Димитрий поясняет нам всем, верующим и неверующим:

«Настоящий патриотизм русского человека мог бы проявляться в том, чтобы сохранять один из главных культурообразующих компонентов – язык. ‹…› Где русский патриотизм, если никто не говорит на русском языке?»

Речь он ведет о мате, «как миазмами» пропитавшем всю страну, подчинившем красочную русскую речь. Но беспокойство о. Димитрия о состоянии родной речи явно шире.

2

На наших глазах родной язык сжимается, как шагреневая кожа.

Вымываются из речевого обихода сотни еще недавно всем понятных слов. Провожу в библиотеках по всей России – в буквальном смысле от Калининграда и Дагестана до Камчатки – блиц-викторины со школьниками по русскому языку, литературе и русской истории XIX – XX веков. И вижу: многих подростков ставят в тупик слова «невежа», «невежда», «навзничь», «ничком»…

Значение простейших русских слов выветривается из языковой памяти – дети утрачивают связь со словарным запасом родителей, не говорю уж о бабушках… Надо было видеть ошеломление библиотекарей, впервые наблюдающих во время моих викторин утрату этой связи у своих юных читателей! Они не представляли себе, что русский подросток может не понимать русских слов «невежа» и «навзничь»!

Растет процент тех, кому хватает для жизни крайне скудного запаса слов родного языка.

Зададимся вопросом – мешает ли скудость словаря продуктивно думать?

3

Началось это не сегодня и отнюдь не с подростков.

Помню, как в эпоху Ельцина, стоило ему кого-либо уволить, появлялась в газетах и выступлениях одна и та же хлесткая формулировка: «Ельцин сдает своих!»

Словцо сугубо уголовного жаргона (это уголовники сообщают друг другу, что такой-то, находясь под следствием, сдает следователю своих…) ни в малой степени не отражало драматические перипетии ситуации необычайно болезненного (а могло ли быть иначе?) перехода от семидесятилетнего режима с его условными именованиями («советская власть», «развитой социализм») к тому, что Карл Поппер назвал открытым обществом (см. в ранних главках). О том, как и почему в нулевые и особенно последующие годы мы попятились назад, – разговор совсем другой и особый, в этой книжке я его не веду: она посвящена истории, а не современности.

Издавались «словари нового политического мышления». Но подавляющее большинство (примерно те самые нынешние 86 %) не поняли и по сю пору, кто же такие либералы и что такое демократия (об этом тоже рассказано в ранних главах). И до сего дня новый политический язык так и не создался – его наскоро заменил журналистский стёб (то есть речь, проникнутая иронией над всем высоким и серьезным), во многом – блатной («сдавать», «мочить»).

Журналисты давно сами перестали понимать, на каковском же языке они говорят и пишут? Какое, собственно, миросозерцание (понапрасну забытое слово!) выражают? И немудрено – ведь даже в поздние «советские» годы, непосредственно предшествующие концу «советской власти», вполне антисоветски настроенные слои общества не думали о постсоветском будущем конструктивно. То есть не думали о том, как будут его строить, отходя от «социализма».

Почему? Да потому, что они, повторю, попросту не верили, что «советская власть» когда-нибудь кончится, и особенно охотно поднимали кем-то придуманный тост «за успех нашего безнадежного дела».

4

Это – о размышлениях на темы политические.

Но ведь думаем-то мы в жизни и о других вещах. Действует ли тут на нас усыхание нашего словаря?

Профессор Калужского университета О. П. Ермакова издала «Краткий толковый словарь ушедших и уходящих слов и значений» (Калуга, 2008) – слов, которые ушли вместе с предметами и явлениями, которые они называли (примус, исполком, красный уголок…).

Она же провела анкетирование среди студентов своего филфака – всех пяти курсов.

«Студентам предлагалось назвать слова, которые они используют для положительной оценки лица и для его отрицательной характеристики».

И получилась такая картина: ни в одной анкете не оказалось таких положительных определений – деликатный, тактичный, благородный, великодушный, галантный.

И ни в одной – таких отрицательных: бесцеремонный, бестактный, пустой, завистливый, неблагородный…

Ни в одной – на пять курсов… То есть – явление массовое.

Это что же – ушли в историческое небытие тактичные и бесцеремонные наши сограждане? И великодушные, и неблагородные?..

С явным трудом сдерживая эмоции, профессор дает свое заключение: «Разнообразие оценок, в том числе отрицательных, в настоящее время нередко уступает место грубой характеристике придурок (или дебил)…»

Да, чтобы так человека назвать, тут много думать не надо. А ведь сколько есть оттенков! Недалекий, малообразованный, неумный…

Кто-то обязательно скажет: «Да не все ли равно – сказать “дебил” или “недалекий”?»

Нет, не все равно!

Объяснять не буду – включайте голову!

Глава тридцать четвертая
Нравится ли тебе замена слова «школа» аббревиатурой СОШ?

1

Одиннадцатые классы средних школ России писали сочинение: оно наконец вернулось в список завершающих среднее образование работ. Накануне портал «Учеба» обратился к нескольким филологам с просьбой прокомментировать предстоящее событие.

Я стала читать методические пояснения. «Совет по вопросам проведения итогового сочинения…»

Вопросы проведения сочинения…

Подумалось: самих-то авторов такой фразы неужели сочиненное ими не коробит?

Но дальше в той же фразе – слово уже вовсе недопустимое: этот самый Совет «озвучил открытые тематические направления сочинений…».

Это как? Вышел на площадь и громко, через рупор? Думаю, что нет. Потому вместо глагола «озвучил» (частота его употребления сегодня непомерна: чем уж это слово так сограждан покорило?) нужно попросту написать – объявил. Если же и правда было громко прочитано, то для такой нужды есть в русском языке хороший глагол огласил.

В толковых словарях ясно сказано, что значит «озвучить»: «…записать звуковое сопровождение (фильма) отдельно от съемки» – сделать фильм звуковым. А в «Словаре трудностей русского языка» назван и источник этой «приблизительности в выражении мысли, неточности в обозначении тех предметов, действий, о которых идет речь», – конечно же, речь «политиков, парламентариев…». Депутаты, среди которых немало бывших троечников (употреблю-ка я давнюю русскую поговорку – узнаю молодца по походочке), заливают телезрителя потоком небрежных оборотов речи.

Началось это еще в конце 80-х годов – впервые с телеэкрана «без бумажки» заговорили люди, привыкшие выступать только «по бумажке», да еще кем-то написанной или отредактированной. Я завела тогда картотеку под названием «Депутатский язык». Образованные люди, заражаясь, стали говорить вслед за депутатами, механически повторяя их без конца несущиеся с телеэкрана речевые ошибки: «более оптимальный», «самый оптимальный»…

2

Аббревиатуры также потоком хлынули в последнее десятилетие в нашу речь, повторяя начало 20-х годов.

Но в те годы власть хотя бы не скрывала, что ее цель – разрыв со старой Россией! Аббревиатуры разрывают связи слов, разрушают живую ткань языка. Интернет взывает: «Как расшифровывается аббревиатура МБОУ СОШ??? Очень надо!» На самом-то деле – МОУ…

Чего проще, правда? МОУ СОШ. Так почему-то нынче называются средние школы.

У «школы» были однокоренные слова – «школьник», «школьный», «дошкольник»… У аббревиатур нет никаких связей с другими словами родного языка… Торчит как пень…

Расширение словаря современной молодежи идет во многом за счет аббревиатур и технических безликих терминов – не спорим, нужных для работы в интернете и проч. Жаль только, что параллельно идет сужение молодежного лексикона – за счет слов, которые могли бы жить в повседневной речи, препятствовать ее обеднению, усыханию, способствовать тонкости мысли.

Оказалось, например, что вышли из молодежного употребления такие обозначения человеческих свойств: несведущий, прямолинейный, оголтелый, вероломный…

«Оголтелый» – слово, не только не употребляется, но уже и смысл его непонятен. А оголтелых при этом у нас в России немало…

«Безропотный» и «безответный» – и эти слова тоже ушли в небытие, заменившись одним синонимом на двоих – «послушный»…

Как пел Булат Окуджава – «А все-таки жаль…».

3

Вообще довольно примечательны замены, произведенные в родной речи поколением двадцатилетних (и, конечно, предшествующим): сужение, упрощение – порой на грани убожества.

Мои юные информанты (в первую очередь – Евгения Астафьева, за что ей моя особая благодарность) донесли до меня следующие молодежные синонимы – они, оказывается, почти полностью вытеснили сегодня некоторые ничем не провинившиеся перед нами русские слова:

докучный – приставучий,

мягкотелый – слабовольный,

беспечный и легкомысленный – несерьезный,

инертный – ленивый,

радушный – гостеприимный,

обходительный – вежливый, джентльмен,

привередливый – как ни странно, пока еще в ходу, но часто заменяется словцом попроще – капризный,

чистосердечный – честный, прямой, открытый,

несговорчивый – иногда употребляется; но охотней заменяется – упрямый, упертый,

инфантильный – мне ответили про это слово так: употребляется (то есть остается все-таки известным!), но чаще заменяется словом «детсад»: «ты ведешь себя как детсад!»,

нерасторопный – нынешняя замена такая: «тормоз»… Или – «тормознутый». То есть словцо, годное для однократного употребления в веселом молодежном застолье, но никак не равноценное оттесненному выразительному слову.

Докучный, мягкотелый… – жалко терять эти слова. В них будто пульсирует живая кровь родного языка. Они позволяют тоньше, без огрубления охарактеризовать какого-то человека.

4

Преподаватель Марина Серебренникова описывает, прочитав мои рассуждения о сегодняшнем языке, диалог на зачете. Студент, произнеся «Бьются как рыбы… в воде» и видя ее неудовольствие, спросил простодушно: «Неужели на суше?» Она замечает: «А ведь это мы, старики, почти не употребляем фразеологизмов в своей речи – откуда же молодежи их брать?»

Наша речь формируется в семье. И там, где она естественным образом, без натуги пересыпана поговорками и присловьями, они оседают в нашей личной речи. И отличают ее от других незаметно для нас самих.

Голь на выдумки хитра. С одной овцы две шкуры не сдерешь. Пожалел волк кобылу – оставил хвост да гриву…

Моя няня и крестная мать, старшая односельчанка мамы, уходя домой, неизменно объявляла, прощаясь:

– Вот вам хомут и дуга – я вам больше не слуга!

Учила меня:

– Подальше положишь – поближе возьмешь! (Дня не проходит, чтоб я не убедилась еще и еще раз в мудрости этих слов!) А мои приятельницы очень полюбили и взяли на вооружение ее неизменное назидание:

– Все дело по делу делать надо!

…Не хотите ли вы сказать, спросит мой юный и уже язвительный читатель, что незнание этих присловий мешает нашей мысли?

Пожалуй – да. Мешает. Только вы сами этого не замечаете.