Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава сорок четвертая
Способен ли ты выдержать поток новых для тебя фактов и стараться трезво (не поддаваясь ни пропаганде, ни мифотворчеству) их осмыслить и оценить?

1

Вернемся к лету 1941 года.

Через неделю после нападения Германии на Советский Союз между правительством с сентября 1939 года оккупированной Польши (само правительство находилось в Лондоне) и СССР были восстановлены дипломатические отношения. 14 августа 1941 года подписан польско-советский военный договор.

Польша воюет уже не на две стороны – с Гитлером и Сталиным, а только против Гитлера.

Ей надо формировать свою армию – главным образом из вывезенных из Польши Советским Союзом военнопленных. И обнаруживается нехватка более 15 тысяч офицеров и низших чинов…

3 декабря 1941 года Сталин принимает премьера Польши Сикорского в Кремле и дает относительно этих тысяч такие замечательные ответы: 1) они «давно освобождены», 2) «убежали в Маньчжурию», 3) «находятся на Земле Франца-Иосифа», 4) они – на оккупированных немцами территориях… Берия отвечает на театральный (в присутствии Сикорского) телефонный звонок Сталина, что ведутся «неустанные поиски», при этом часть умерла во время транспортировки, часть – от эпидемий в лагерях…

Так, в полной неизвестности относительно судьбы тысяч польских офицеров, но с дурными предчувствиями проходит более года.

И вот как гром среди ясного (хоть и не совсем ясного, как мы видели!) неба грянуло весной 1943 года сообщение нацистов – и лично Геббельса – об обнаружении места массового убийства поляков большевиками. Естественно, Советское информбюро назвало все это «гнусной клеветой», «чудовищной выдумкой» и «подлой ложью».

Что не уменьшило потрясения поляков.

20 апреля 1943 года польское правительство вручило советскому послу в Британии ноту: «…Несмотря на многократные просьбы, польское правительство никогда не получало ни списков пленных, ни разъяснений, где находятся пропавшие офицеры и другие пленные, вывезенные из других лагерей». И потребовало предоставить наконец точные данные.

Какова же реакция Сталина?

Вижу, что наиболее догадливые уже поняли…

Сталин в своем стиле объявил о сговоре (!) премьера польского правительства генерала Сикорского с Гитлером – и разорвал с ним отношения.

2

После победы под Сталинградом и вслед за ней – под Курском (обе победы, несомненно, переломили ход войны; личное замечание – горжусь, что в них участвовал мой отец, рядовой пехотинец) Сталин начал обдумывать послевоенную ситуацию в Европе. Если не бояться называть вещи своими именами – обдумывал, как подчинить Европу себе. Всю или хотя бы большую часть.

Независимые деятели Польши (а что Сикорский именно таков, Сталин знал с советско-польской войны 1920 года) ему в послевоенной Европе не были нужны. 4 мая 1943 года Сталин заявил Черчиллю, что «нынешнее польское правительство не имеет шансов вернуться в Польшу и стать у власти». Возьмем на заметку это жесткое заявление.

В 1943 году перед мировым сообществом встал важный вопрос: верить ли немцам про Катынь? Если признать, что массовые расстрелы – дело рук Сталина, то неизбежное возмущение союзников вобьет клин между ними и Сталиным. А исход мировой войны был для них важнее любых справедливых требований Польши. Исход же этот прямо зависел от союза западных стран со Сталиным: наша страна оставалась главной антигитлеровской силой.

И тем, кто либо никогда не умел думать, либо разучился, расплющенный пропагандой, не стоит торопиться давать поведению Черчилля и Рузвельта плоские и однозначные оценки – как говорится, не дурее нас люди были…

Англичане пробовали убедить генерала Сикорского «во имя добра общего дела» пойти на компромисс: нельзя терять СССР – союзника, одерживающего столь мощные победы над общим врагом.

Президент США Франклин Рузвельт запретил публиковать разоблачающие Сталина документы, «чтобы не подорвать престижа союзного государства во время войны». И как бы ни были нам неприятны такие запреты – в данном случае главу союзного государства, воюющего со столь мощным противником, можно понять.

3

4 июля 1943 года самолет, на котором польский премьер возвращался из Каира в Лондон через Гибралтар, через минуту после взлета с аэродрома в Гибралтаре упал в море.

Сикорский погиб (заметим – до этого на него было совершено не менее пяти покушений). Тело летевшей с ним дочери не нашли (как и тела еще четырех человек). Выжил только пилот, что многих удивило.

Еще деталь, заставляющая как минимум задуматься: в тот же день из Гибралтара вылетал самолет посла СССР в Великобритании Майского. Оба самолета (Сикорский и Майский не общались) стояли на аэродроме рядом…

Но и этого мало. Уже после войны выяснилось, что как раз 4 июля в Гибралтаре находился знаменитый (впоследствии) Ким Филби – шеф британской разведки на Пиренеях, одновременно – советский разведчик; среди прочего – специалист по диверсиям…

Но если гибель Сикорского – дело его рук, то на кого из двоих своих хозяев он работал в этот раз? Поскольку Сикорский мешал и Сталину, и Черчиллю.

…История эта до сих пор затмевает любые прославленные детективы. Последний просто невероятный штрих: единственный пассажир, поднявшийся на борт самолета в Гибралтаре, был курьер варшавского подполья. Около полуночи, минут сорок спустя после взлета, его тело было обнаружено на взлетной полосе с пулей в голове, а личные вещи выловлены рядом с обломками самолета…

4

Мировая война закончилась победой союзников. Год спустя начался Нюрнбергский судебный процесс над ее зачинщиками, потерпевшими поражение.

Союзники договорились о выведении из обсуждения «трудных вопросов», в том числе – о пакте 1939 года. Однако 1 апреля 1946 года тема пакта всплыла на допросе Риббентропа его защитником!

«Советские» участники процесса пытались уговорить Риббентропа не упоминать об этом. Не удалось. И в последнем слове он заявил, что Сталин обсуждал с ним именно раздел Польши «и дал понять, что “если он не получит половины Польши”, то представитель Берлина “может сразу же вылетать назад”» (Яжборовская И. С., Яблоков А. Ю., Парсаданова В. С. Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях. М., 2001. С. 188).

Главный обвинитель от СССР Р. А. Руденко кинулся к трибуне, пытаясь пресечь вопросы защиты. Не вышло.

Напоминаю. Эти секретные протоколы – свидетельства сговора нашей страны со страной-агрессором – в СССР не были известны: их знал только узкий круг обитателей Кремля.

Услышанное потрясло именно «советских» участников процесса. «Многие из них сделали блестящую карьеру, занимали высокие посты… и, будучи не в силах отказаться от материального благополучия, превратились в верных прислужников режима, погубивших в сталинское время тысячи людей. Да, они сами были преступниками и стремились не к покаянию, а к сокрытию этих преступлений», – пишет Т. Ступникова в своей очень содержательной и честной книге (и очень маленькой! Всем рекомендую прочитать!) «Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика» (Изд. 2-е. М., 2003. С. 95). И продолжает: «Их охватил животный страх».

Но не всех.

5

Державы-союзницы в 1943–1946 годах оказались – целиком по вине Сталина – в психологической (и, пожалуй, исторической) ловушке: речь – о катынском расстреле.

Сталин опрометчиво, уверенный в праве победителя, решил предъявить фальшивку – «Сообщение» комиссии Бурденко – Нюрнбергскому трибуналу, будто не хватало с лихвой стопроцентно доказанных злодеяний нацистов!

Нашему обвинителю генералу Руденко очень советовали не включать Катынь в Нюрнбергском процессе в перечень фашистских преступлений. Но Сталин уперся.

Теперь представьте себе состояние глав союзных держав, которые внимательнейшим образом следили за ходом судебного процесса. Эти люди все про Катынь знали, но не спешили обнародовать свое знание. Да и как было поступать иначе? Идет суд над преступлениями против человечности. На скамье подсудимых – подручные Гитлера, виновники гибели миллионов людей. И вдруг одна из держав – победительниц фашизма, принявшая на себя самые страшные его удары и принесшая на алтарь победы самые большие жертвы, окажется повинной в аналогичных злодеяниях?

А Сталин решил таким способом разрубить катынский узел – снять с СССР обвинения при помощи вердикта Нюрнбергского процесса! Был «уверен, что проштампованное в Нюрнберге Катынское дело подкрепит его внешнеполитическую линию, усилит позиции СССР в Польше и подстрахует курс на создание “советского блока”» (уже начиналась холодная война!). Да еще Руденко, срочно вызванный в Москву, вернувшись, «переправил накануне опубликования обвинительного акта цифру жертв с 925 чел. на 11 тысяч чел., дабы переложить на гитлеровцев вину за всех польских военнопленных-офицеров» – это была официальная (сильно преуменьшенная) «советская» цифра «жертв оккупантов» 1943 года. (Так и хочется, несмотря на трагический контекст, добавить что-нибудь нашенское вроде – гулять так гулять!)

6

Подготовка Катынского дела была поручена помощнику «советского» главного обвинителя Р. А. Руденко – Н. Д. Зоре. «Этот энергичный, инициативный молодой прокурор, способный на нестандартные поступки (и, в частности, разжалованный до рядового в 1939 году, когда во время проверки ряда дел доказал, что в основе приговоров были фальсифицированные данные), менее всего был пригоден для реализации замысла хитроумного блефа. ‹…› Знакомство с материалами, с которыми Н. Д. Зоря должен был выступать перед Нюрнбергским трибуналом, заставило его обратиться к непосредственному начальнику – генеральному прокурору СССР Горшенину с просьбой немедленно откомандировать его в Москву для доклада Вышинскому о своих сомнениях. Он получил отказ…» (Катынский синдром… С. 189).

7

В это самое время Сталин узнал о пристальном обсуждении на процессе пакта 1939 года со всеми малоприятными деталями…

Он пришел в бешенство. Участники процесса не должны были допустить, чтобы запятнали его имя! Кто-то должен ответить за это.

Наутро 23 мая 1946 года помощник Руденко тридцатидевятилетний генерал-майор Зоря был найден мертвым в своей комнате. Рядом лежал пистолет, на столе – записка. «Существуют разные версии о его смерти, в том числе официальная – результат неосторожной чистки личного оружия. Многократные попытки установить истину, объективно судить о причинах и обстоятельствах смерти Зори пока не удались» (Катынский синдром… С. 189).

Глава сорок пятая
Может ли ложь о сталинских страшных преступлениях, то есть их замазывание и отрицание, быть нам и нашей стране полезной?

1

Когда генерал Руденко взял да и поправил цифру обнаруженных тел расстрелянных поляков, «это, – пишут исследователи проблемы Катыни, – не могло не привлечь внимания защиты». И – вызова «немецких свидетелей для верификации сообщения комиссии Бурденко».

Вот это – само наличие давно забытой в «советском» судопроизводстве полновесной защиты да еще и вызов ею свидетелей (!), вполне способных доказать фальсификацию комиссии, – оказалось полной неожиданностью для «советских» юристов, проходивших практику на процессах Большого террора 1936–1937 годов, где такими глупостями, как «право» и тем более право каждого человека на жизнь, не занимались и вынесение приговора к расстрелу занимало никак не более десяти минут (это то, что сегодня всем российским гражданам известно или должно быть известно).

2

Каждая сторона представила по три свидетеля. Быстро выяснилось, что «нейтрализовать действия немецкой защиты не удается»: «советские» свидетели не тянули. И было вынесено решение – «не включать Катынь в окончательный вариант приговора за недостаточностью доказательств» (Катынский синдром… С. 190, 192).

«Советская» переводчица Т. Ступникова вспоминает, что слушать и переводить немецкого свидетеля ей «было несказанно тяжело, и не из-за сложности перевода, а на сей раз из-за непреодолимого чувства стыда за мое единственное многострадальное Отечество, которое не без основания можно было подозревать в совершении тягчайшего преступления».

Для большинства «советской» делегации в Нюрнберге Катынское дело стало тяжелым испытанием. «…Тяжело было, бесспорно, всем советским. И судьям, внезапно утратившим свою самоуверенную окаменелость, и обвинителям, которым суждено было на примере Катыни еще раз убедиться, что Нюрнбергский трибунал – это не суд Союза Советских Социалистических Республик. ‹…› Тяжело было рядовым членам делегации», которые, возможно, впервые задумались над реальностью катынских расстрелов и «молча думали о своем, скрывая свои мысли, так как официальное право на существование имела лишь одна кремлевская версия» (Ступникова Т. М. С. 105), то есть что более 20 тысяч поляков расстреляли не мы, а гитлеровцы…

Эта версия была затем закреплена и в Большой советской энциклопедии (Т. 20. 1953) с ложной ссылкой на «признание» Нюрнбергским трибуналом Катыни делом рук «Геринга и других военных преступников». Твердо знайте – такого признания не было. Не верьте лжецам, обеляющим Сталина по каким-то своим личным, нередко семейным причинам…

Ложь о Катыни повторяют во всеуслышание российские сталинисты и сегодня. Хотя не выдуманная ими пятая колонна, а Государственная дума России 26 ноября 2010 года признала, что расстрел поляков весной 1940 года был произведен согласно прямому указанию Сталина и других «советских» руководителей и является преступлением сталинского режима.

Отрицание стопроцентно доказанного, циничная ложь заражает наш воздух, угнетает свободу и честность мысли.

3

Кто именно расстрелял тысячи поляков, сегодня досконально известно, вплоть до имен и фамилий палачей. Задумаемся о том, какую нишу заняли в сегодняшнем российском обществе их неведомые нам внуки, ведь для многих из них жизненно важно оправдать Сталина и тем самым обелить имя деда.

Трое или четверо чекистов, прямым образом участвовавших в расстрелах, покончили с собой. Был среди них и такой, кто в 1948 году при внучке лег на могилу своих жертв и плакал.

Почему же многие по-прежнему не верят в одно из страшных преступлений Сталина? Не хотят знать. То есть – не умеют думать.

На «дискуссии» (в данном случае это слово – только в кавычках!) о Катыни 9 февраля 2016 года вину Сталина и его приспешников на нервной ноте отрицал доктор исторических наук В. А. Сахаров. Когда его оппонент А. Гурьянов – составитель огромного тома «Убиты в Катыни» с фотографиями и краткими биографиями тысяч расстрелянных офицеров (листать спокойно невозможно) – указал на подписи Сталина, Молотова и других под письмом Берии с просьбой о бессудном расстреле 22 тысяч пленных, В. Сахаров сказал, что эти подписи показались ему подделанными… Тут уж не выдержал модератор дискуссии – очень сдержанный Николай Сванидзе. И заметил Сахарову, что уважает его степень доктора исторических наук, но все-таки он не почерковед…

В. А. Сахаров – профессор факультета государственного управления МГУ. Его возглавляет декан Вячеслав Никонов (внук Вячеслава Молотова, издавший его биографию). Очень надеюсь, что на лекциях на этом факультете студентам не рассказывают о Катыни то, что мы услышали на «дискуссии», а придерживаются, увы, весьма тяжелой для нас, российских граждан, исторической правды.

Поскольку ложь неизбежно отбивает у молодых людей охоту и умение мыслить. А именно эти свойства понадобятся поколению, которому адресую я свою книгу, когда придет его время (оно не за горами) управлять нашей огромной страной.

Глава сорок шестая
Кто и что подлежит обсуждению в первую очередь – твое время или ты сам?

1

Может ли человек опередить свое время?

Для меня вопрос решен давным-давно – людей, опередивших время, я наблюдала воочию, а также знала о них от очевидцев.

А. П. Чудаков рассказывал мне, например, что с детства слышал от своего деда (который был его наставником и стал прототипом главного героя его романа-идиллии «Ложится мгла на старые ступени») при упоминании имени Сталина неизменно одно-единственное определение: «Бандит!»

Для меня – аксиома, что историю двигает активное меньшинство. Во всяком случае, в России, а только о ней я берусь говорить ответственно, хотя многие мои соотечественники как раз больше всего любят авторитетно рассуждать о других странах, в которых отродясь не бывали.

А что такое «активное меньшинство»? Это и есть люди, опередившие свое время, то есть угадавшие вектор будущего (чего и всем моим читателям желаю). Это никак не то большинство (каким бы ни было оно большим или даже громадным), которому, как подтвердит вам любой серьезный психолог или социолог, достаточно недельного разглядывания резко изменившейся картинки телеэкрана, чтобы резко изменить свои оценки людей и событий – то есть развернуться на 180 градусов.

И о том государственном деятеле, которого он много лет оценивал только очень положительно, он будет говорить вслед за новым телеведущим плохо или очень плохо.

Таковы законы массовой психологии – не придуманные нами, а давно открытые наукой. Но понимая это, можно стараться не поддаться этому.

В 1952 году – в глухое, не внушавшее никаких надежд время – Наум Коржавин написал строки, которые стоило бы повторять иногда каждому мыслящему гражданину России:

 
Время?
Время дано.
Это не подлежит обсужденью.
Подлежишь обсуждению ты,
разместившийся в нем.
 

2

В жизни нашего отечества в ХХ веке было два важных исторических периода, названия которых, на мой историко-филологический взгляд, следует непременно писать с заглавной буквы – «оттепель» и перестройка.

«Оттепель» для моего поколения событийно началась со смерти Сталина (5 марта 1953 года) – у взрослых жителей страны отвели пистолет от затылка. А текстуально – со статьи в последнем номере журнала «Новый мир» за тот же год.

Предшествующее семилетие (осень 1946-го – начало 1953-го) было единственным периодом за все «советское» время, когда литература робко топталась на месте – романы разных авторов не отличались один от другого.

«– Ты думаешь, я мало даю… партии, народу… Ты думаешь, что ты много даешь, а я мало… ‹…›

– Так ты считаешь, что много даешь партии? Что же ты даешь?

– Все! – отвечал Уздечкин. – Абсолютно все, что имею. Последнее понадобится отдать – отдам последнее» («Кружилиха», 1947).

«Под началом у Коростелева оказалось большое хозяйство. Оно было порядком запущено в годы войны, когда в совхозе размещались, помимо своих коров, стада, эвакуированные из Ленинградской области. Корма ухудшились; на скотных дворах было тесно; животные болели, удои снизились…

Чтобы совхоз укреплялся и рос, нужно было прежде всего создать добрый запас хороших кормов и новые помещения для скота. Без этого нельзя поднять удои, нельзя победить болезни, нельзя растить здоровый молодняк» («Ясный берег», 1949).

Во фрагментах, взятых почти без выбора из двух романов конца 1940-х годов, нельзя узнать руку Веры Пановой – автора повести «Спутники», поразившей читателей в начале 1946 года, и романа «Времена года», пожалуй не менее поразившего в 1954-м.

3

И нашелся человек, который первым дал беспощадную оценку послевоенного литературного семилетия. И нашелся смелый редактор – Александр Трифонович Твардовский, который, не убоявшись властей, это напечатал.

Вот что писал умный и смелый литератор в то время, когда все советские книги принято было в основном хвалить, – это там, у них, в капиталистическом мире выходят плохие романы, а у нас – хорошие или очень хорошие! «…Удручающе одинаковы эти вязкие книги! В них стереотипны герои, тематика, начала, концы. Не книги, а близнецы – достаточно прочитать их одну-две, чтобы знать облик третьей. Всюду в них равно знакомые плоскости. Можно подумать, что производил их не человек, а конвейер. Прочитав первую, останешься к ней равнодушен, но от третьей почувствуешь себя уже оскорбленным. Человек говорит о книге “моя”, а я переспрашиваю: “Ваша? А что же в ней вашего?..”»

О героях таких книг: «…Как они между собой разговаривают! Тирадами, взятыми с радиопленки. Разве таким бывает людской разговор, разве льется так речь человека, особенно когда круг собеседников состоит из двух человек!»

Рассказано, как библиотекарша спросила парня, «почему он перестал приходить к ней за книгами, а тот ответил: “Я уже прочитал три романа. Ведь в них все про то же…”».

Кто не застал всего этого по возрасту – поверьте мне на слово: никому и в голову-то прийти не могло тогда публичное высказывание, столь откровенное и здравомысленное. Потому что здравый смысл и само умение думать ни от кого не требовались. Какие именно тогда нужны были критики – хорошо написал в те же годы (1953–1956) Наум Коржавин в поэме «Начальник творчества» (на долгие годы оставшейся в рукописи):

 
…Он за идейность вел борьбу
И был врагом «объективизма».
Но что за бред – «объективизм»?
Такого слова нету даже!
…Он вел борьбу за то, что жизнь
Не то, что есть, а то, что скажут.
 

4

Статья практически неизвестного до того времени литератора Владимира Померанцева с необычным названием – «Об искренности в литературе» – возвестила начало нового литературного и общественного времени. Она резко меняла язык и тональность публичного разговора.

О какой такой искренности?.. Что за странное новое понятие в ряду хорошо известных, участвующих в обязательном порядке в анализе литературных произведений – партийность, идейность, народность?..

Шок многократно возрастал при чтении. «Искренности – вот чего, на мой взгляд, не хватает иным книгам и пьесам. ‹…› Неискренность – это не обязательно ложь. Неискренна и деланность вещи. ‹…› Все, что по шаблону, все, что не от автора, – это неискренне. Шаблон там, где не вгляделись, не вдумались. ‹…› В истории литературы художники стремились к исповеди, а не только к проповеди» (курсив мой. – М. Ч.).

5

Точно так же опередил – благодаря умственной смелости – свое время и тем самым подтолкнул его Наум Коржавин.

Это он в цитированной нами поэме «Начальник творчества» – вскоре после смерти Сталина (до доклада Хрущева, заставившего многих впервые глянуть в бездну) так описывал отношение к этому событию убежденного сталиниста:

 
…Подозревал он месть врагов
И даже руку Тель-Авива.
И клялся всей душой своей,
Что тут враги. Сумели ж, черти…
И зря.
К позору всех людей,
Вождь умер собственною смертью.