Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава двадцать третья
Что ты знаешь про «новый класс»?

1

Существуют ли в сегодняшней России классы? Или создано, как обещал Ленин, бесклассовое общество?

Тогда кто же они такие – наши доморощенные чиновники, бюрократы, которые обеспечены во много раз лучше «простых» людей? Почему с первых же «советских» лет их оказалось так много – гораздо больше, чем в Российской империи? В эпоху перестройки насчитывали около 20 миллионов – считая с челядью. А после конца «советской» власти не убавилось, а в сравнении с СССР – прибавилось!

Збигнев Бжезинский, уже упоминавшийся мною на этих страницах, объяснял это так: «Советская бюрократия разрослась в таких неимоверных масштабах, потому что ‹…› все без исключения, в чем участвовало двое или больше людей, должно было проходить под руководством партийных органов».

Второй вопрос: почему чиновники резко возвысились над всеми остальными гражданами в отношении благосостояния?

И тут есть ответ.

Ленин в годы Гражданской войны приказал установить привилегированное снабжение ответственных работников, а потом присоединил к их числу и иностранцев.

Из чего потом и развились «советские» спецмагазины «Березка» 60–70-х годов.

2

Милован Джилас (1911–1995) долгое время был в послевоенной Югославии главным теоретиком компартии; в годы войны возглавлял партизанское движение в Югославии. Затем резко разочаровался в «социализме». Попал по этой причине в «социалистическую» тюрьму и там написал книгу «Новый класс» – про новую бюрократию.

Диссидент Борис Вайль в 1970 году получил пять лет лагерей только за то, что будто бы – впоследствии это полностью было опровергнуто, но приговор не изменило – отослал эту книгу кому-то в Новосибирск по почте… Напоминайте эти точные факты «советской» жизни старшим, если они будут уговаривать вас полюбить «советскую» власть.

«…Коммунистическая революция, которая проводилась во имя уничтожения классов, – пишет Джилас, – привела к неограниченной власти одного, нового класса. ‹…› До революции быть членом коммунистической партии значило быть готовым на большие жертвы. ‹…› Теперь, когда партия укрепилась у власти, быть ее членом значит принадлежать к привилегированному классу.

‹…› Так называемая социалистическая собственность – не более чем маска, под которой скрывается собственничество политической бюрократии…»

Действительно, огромный класс партбюрократии – секретари обкомов и райкомов, армия инструкторов ЦК всех республик, входящих в состав СССР, профсоюзные боссы и прочие – все они пользовались государственной собственностью (квартиры, дачи, специальные дома отдыха, санатории, продуктовые заказы, дешевые и «высококачественные» буфеты по месту службы и проч.) как своей.

Ленин утверждал, что в условиях коммунизма рабочие и крестьяне (не имеющие, заметим, ни малейшего опыта управления кем-либо, кроме своей жены) будут как-то сами управлять страной. А потом очень скоро бюрократия (буквально: власть канцелярии, чиновничества) сама собой отомрет.

Однако уже при жизни Ленина вместо «отмирания» активно формировалась (начиная с ЧК) могучая репрессивная (прежде всего очень многочисленная) государственная машина.

3

Была в «советские» годы еще одна знаменитая в самиздате книга на эту тему – «Номенклатура» Михаила Восленского (в 1991 году издана наконец у нас – с предисловием М. Джиласа).

Восленский, доктор философских и исторических наук, в 1970 году, еще находясь в СССР, пустил в самиздат рукопись этой книги. Он писал: «Сталин рано понял, что, прибегнув к принципу материальной заинтересованности, может создать мощный бюрократический аппарат, преданный лично ему»; «принялся осыпать милостями верхний слой партаппарата, находившийся в Москве». Так образовалась каста, и довольно мощная.

Эту систему Восленский называет социальным апартеидом (посмотрите в словаре или в интернете значение этого слова!). «На Западе каждый, независимо от своего дохода и общественного положения, может покупать в любых магазинах, есть в любых ресторанах, лечиться в любой клинике, приобретать любую автомашину. ‹…› В московской телефонной книге у магазинов “Березка” помечено: “Население не обслуживается”. А кто же тогда?» Автор приводит слова самих номенклатурщиков: «Пропасть между ними и обычным советским населением такова, что начиная с определенного уровня номенклатурные чины живут как бы вовсе не в СССР, а в некоей спецстране».

4

На Западе зажиточный человек «может покупать себе все первосортное, но должен за это много платить. Иначе там, где царит номенклатура. Там как раз наиболее зажиточная часть населения – номенклатурщики и их семьи – получает все первосортное по низкой цене, а то и бесплатно» (Восленский М.).

Насчет «низких цен» даю точную справку – на основе личного впечатления.

Не будучи никогда (как и А. П. Чудаков) членом коммунистической партии (а впоследствии и какой-либо другой – оскомина от многолетнего ее созерцания была так сильна, что я уже не могла себя представить в чьих бы то ни было «рядах»), в 70-е годы я, однако, не раз ходила в Отдел культуры ЦК КПСС – сражаться то за одно, то за другое (и не только свое) сочинение с надеждой провести его в печать (обычно удавалось).

Единственный встретившийся мне в этих коридорах симпатичный человек, искренне желавший в меру своих сил помочь, был инструктор Отдела культуры Юрий Борисович Кузьменко (вечная ему память!). И однажды после долгой беседы он посоветовал мне перед уходом поесть в их буфете.

– У нас неплохой буфет, – сказал он дипломатично.

Поняла, что меня оттуда по крайней мере не погонят. Зашла. Подошла к буфетчице – и разбежались глаза. Все уставлено было невиданными салатами: крабовый (натуральный краб, искусственного еще не изобрели!), шейка и тому подобное. «Эх, – думаю, – однова живем! Поем хоть на десятку, даже на двадцать рублей – что я, не заслужила? Сколько треплю себе здесь нервы!» Моя кандидатская зарплата была 220 рублей.

Уставила весь поднос салатами. «Эх, – продолжаю оправдываться перед собой, – сколько возьмут – столько возьмут… Один-то раз могу себе позволить?!»

– Сколько? – спрашиваю гордо.

Буфетчица подсчитывает и смотрит на меня пристальным взглядом – чужая. И предвидит мою реакцию, которую я, конечно, не предвижу.

– Рубль двадцать.

…Хорошо, хватило у меня выдержки не вскрикнуть «во все воронье горло».

5

Шагнем-ка мы с вами теперь в наши дни.

Есть в Псковской области такой районный городок – Пустошка. Пустошкинский район – все население примерно 10 тысяч душ. Больше двухсот, однако, деревень. Одни названия чего стоят: Алешнюги, Большие Хмели, Васильки, Выплоха, Дворищи, Дуплищи, Забелевица, Забелье, Застаринье, Кисели, Козодои, Крючок, Кстово, Неведро, Святец, Уструги, Холюны и даже своя Ясная Поляна… Жалко было бы (мне лично) стирать с карты России – и навсегда – такие деревни.

В одной из вышеперечисленных деревень (строго-настрого запрещено мне точно ее называть – начальство может обидеться!) живет бывшая доярка. Пенсия у нее – 6 тысяч рублей. А у депутата Государственной думы, избранного, чтобы защищать ее интересы, зарплата вроде бы (так пишут знающие люди) 800 тысяч рублей… В месяц – не в год. (Ну пусть даже в два раза меньше – все равно многовато в сравнении с избирателями…) А я, следя за законотворческой деятельностью некоторых депутатов, ответственно выражаю свое большое сомнение в том, что каждый из них приносит отечеству в 133 раза больше пользы, чем приносила доярка.

Из врачей в районном городке Пустошке – только хирург и терапевт. И бывшей доярке пришлось ехать к окулисту (и не зря – назначил операцию) в Великие Луки – за немалые километры. За очень большие по ее доходам деньги.

Вот, собственно, и всё.

Есть, мне кажется, всем нам над чем подумать. Тем, кто уже этому научился.

Глава двадцать четвертая
Как освобождаться от стереотипов речи и мышления, а также о том, что квартиры ваших родителей до решения Ельцина и Гайдара о бесплатной приватизации им вовсе не принадлежали… Помнят ли они это, охотно ругая Ельцина и Гайдара?

1

Закончу печальную историю со Спас-Клепиками одним социолингвистическим эпизодом.

Рассказала я в Константинове, как мне закрыли дорогу в тамошние библиотеки, и константиновские библиотекари очень этим возмутились. И одна сочувственно воскликнула:

– Да что ж их начальники, считали, что ли, что вы антисоветскую литературу им везете?!

Я тут же ей ответила:

– Да я бы и привезла – с удовольствием! Если бы у меня были в распоряжении собрания сочинений Солженицына, Варлама Шаламова…

Ошеломление на лице библиотекарши ясно продемонстрировало: она впервые задумалась всерьез над значением привычного с давних времен слова антисоветский…

2

Петербургский искусствовед, автор не одного десятка первоклассных биографий французских (и не только) художников (Домье, Ватто, Врубель, Хогарт и проч.) и искусствоведческих монографий Михаил Герман (1933–2018) написал в далекие уже годы замечательную мемуарную прозу «Сложное прошедшее. Passé composé»; в 2013 году вышло новое, переработанное и расширенное издание (вместе с томом «В поисках Парижа, или Вечное возвращение»). Считаю эти три книги недооцененными, уже потому хотя бы, что тираж – 500 экземпляров. А цитировать их можно было бы десятками страниц – и над каждой из них нельзя не задуматься…

М. Герман напоминает знакомые читателям Булгакова слова: «Квартирный вопрос только испортил их…» – и пишет (в связи с давней повестью Юрия Трифонова «Обмен»): «“Квартирный вопрос” не просто “испортил” людей». Советские обыватели поверили, что «отдельная квартира – две комнатушки на троих – невиданное счастье, а коммунальная квартира с одним унитазом на двадцать жильцов – естественный быт», примирились «с тем, что заработать, скопить на кардинальные ценности бытия – дом, путешествие по миру, здоровье – нельзя, можно только – “достать”. Жизненные блага – простейшие – обмениваются не на труд – на достоинство. Такой вот – обмен» (курсив автора. – М. Ч.).

Вся повесть 1969 года, точно отражающая время, закручена вокруг того, что единственная возможность для сына сохранить для себя (а не сдать государству) комнату больной матери – это совершить при ее жизни некий обмен; на этом настаивает жена, что надламывает отношения сына с матерью, да и с женой… Сегодня подавляющее большинство сограждан полностью забыло, что именно Ельцин и Гайдар (которых сегодня не поносит только очень ленивый) разом разрубили миллионы тяжелейших моральных ситуаций, бесплатно передав всю жилплощадь в частную собственность и полное распоряжение тех, кто на ней проживает. И люди смогли с этого момента завещать свою площадь не прописанным на ней близким… И тем уже не приходится после их смерти (как это было семьдесят с лишним лет подряд) освобождать ее для ненасытного государства в течение трех дней.

Глава двадцать пятая
Умеешь ли ты – и считаешь ли

1

Поговорим об одной из типичных ошибок, которые подстерегают нас, когда мы забываем нажать кнопочку с надписью «Думать!».

Случалось ли вам встречать людей, которые высказывают некое предположение, но вскоре в том же разговоре оперируют с ним уже не как с предположением, а как с бесспорным фактом?

Лично мне везет – то и дело встречаюсь с этим. Чтобы предостеречь людей от такой опасности как можно раньше, я даже ввела подобный (достаточно близкий к реальности) эпизод в свой детектив для подростков «Дела и ужасы Жени Осинкиной».

Там тринадцатилетнюю героиню мать, уходя в байдарочный поход, оставляет в московской квартире на попечение своей двоюродной сестры – та должна приехать к племяннице из Подмосковья. Но вместо этого сестра внезапно (как это и бывает) попадает в больницу – на операцию по поводу аппендицита. А Женя так же внезапно отправляется на машине с очень важными целями в Сибирь, на Алтай.

Там происходят всякие серьезные события. И в один из острых моментов звонит мобильник, раздается безмятежный голос ее любимой тети Веры:

«– Женьк! Ты где есть-то? Я по городскому звоню-звоню, никак тебя не застану. Я уже шесть дней дома. Операция нормально прошла. Но, Женьк, что было! Там гнойный уже был, хирург сказал – еще несколько часов и лопнул бы… ‹…›

Вера говорила, не умолкая, по обыкновению – которое разделяли с ней миллионы российских женщин и некоторое количество мужчин, – не ожидая ответов на град своих вопросов.

– Ты что – у подружки, что ли, какой на даче? ‹…› Небось, рада до смерти, что одна осталась!..»

…Телефон разрядился, и она так и не успела узнать, где же ее племянница на самом-то деле? Но легко домыслила.

2

И вслед за тем Вера позвонила сестре (Женина мама на байдарках в приполярном Урале) и сообщила:

«Сейчас только Женьке дозвонилась – она у подружки на даче под Москвой. Я ей говорю – давай возвращайся в квартиру, я к тебе приеду, чего-нибудь вкусненькое приготовлю! Ну тут у нас прервалось, там связь, наверно, плохая…

Тут прервалось и у них, металлический голос объявил, что Веркин телефон недоступен. ‹…›

Тут мы должны еще раз пояснить, что кузина Марии Вера была симпатичнейшим и добрейшим человеком. Но ‹…› ей неизвестно было, скажем, отличие гипотезы от теории. И любая высказанная ею же самой гипотеза – о том, например, что Женя, возможно, находится под Москвой, на даче у подружки, – в следующую же минуту превращалась для нее в точный научный факт. Смелыми мазками набрасывала Вера свою собственную картину события – и далее исходила исключительно из нее, ни в каких фактических уточнениях более не нуждаясь.

Мария Осинкина прекрасно знала эти особенности своей сестрицы и в повседневной жизни всегда брала их в расчет. Но в настоящее время она находилась в состоянии ослабления воли и вообще жизненно важных функций организма. Поэтому утверждение Веры, что Женя – под Москвой, тогда как от мужа своего Мария совсем недавно получила твердую информацию, что их дочь – в Сибири, привело ее в совершенно определенное – то есть совершенно неопределенное – состояние. Из него у любой российской женщины, из чистого ли она состоит железа или, наоборот, из одних нервов, – выход единственный. Мария к нему и прибегла. И горько-прегорько заплакала, сидя в одиночестве на скамеечке в чужом поселке…»

3

Диалог вменяемых людей – прекрасная ситуация для гимнастики ума. Кому приходилось слушать людей цивилизованных, тот заметил обычное устройство такого диалога: один говорит – другой молча слушает, мотает, так сказать, на ус, проверяет свои установившиеся оценки. Потом говорит другой – теперь первый ему внимает. И оба неглупых человека в процессе диалога еще немножко умнеют.

Но это там, «у них». У нас это – необычная картинка. У нас – замечали? – со вниманием вас слушают редко. Точнее, внимание-то есть, но оно другого порядка: слушая, собеседник с первых ваших слов обдумывает, как именно он будет вам возражать. Потому на лице его – некоторая рассеянность, отрешенность… Многое из сказанного вами он пропускает мимо ушей, сосредоточенный на выстраивании возражений.

Потому мой совет: самые важные для вас вещи торопитесь высказать в начале диалога, пока еще собеседник не погрузился целиком в подыскивание аргументов против ваших.

4

Но не так давно я столкнулась с совсем иным поведением, внушающим оптимизм.

Шестой раз проводила я ежегодный Всероссийский конкурс библиотекарей об эпохе девяностых годов – под названием «Время Гайдара». Задача конкурса – продвинуть к учителям истории, к старшеклассникам и вообще в наше общество книги о 90-х годах, чтобы заменить мифы об этом времени историческим знанием.

Там есть такой раздел – «Библиотекарь работает со школьником». Одна из номинаций этого раздела – «Узнал ли ты что-то новое для себя о 90-х годах из книги “Егор”?» Приходят с разных концов страны сочинения восьмиклассников и более старших, все разные, но в нескольких были сходные фрагменты, примерно такие:

«В нашей семье у всех были разные мнения о 90-х годах. У папы – одно, у мамы – другое, у бабушки – третье, у меня – никакого. Мы несколько вечеров собирались за столом, я читала отрывки, что-то пересказывала. Мы молчали, думали…»

Вот именно эта последняя фраза меня, не скрою, глубоко поразила. Я уж считала, что над сказанным собеседником думать у нас давно разучились – только спешат возражать.

5

В последние годы перед моим увольнением из бывшей Ленинки (уволили в 1984-м – немного не дотянула до перестройки!) я работала в Научно-исследовательском отделе в одной комнате с будущими сотрудниками «Левада-центра», будущим директором Исторической библиотеки М. Д. Афанасьевым и другими умными людьми. Там на стене мы повесили плакат: «В спорах вырождается истина».

Действительно – смотря как ведется спор. Например, сегодняшние телевизионные ток-шоу с их очень умелыми телеведущими, поощряющими перебивание участниками друг друга и особенно – одновременное словоизлияние нескольких участников, когда расслышать нельзя никого (и то и другое совершенно недопустимо для рядового европейца), а размышление над услышанным вообще не предполагается, – нацелены именно на это. Истина в этих «спорах» и впрямь вырождается, и довольно успешно.

Глава двадцать шестая
Была ли когда-нибудь в нашей стране советская власть?

1

Приходилось и приходится слышать: «Вот вы ругаете коммунистов, а сколько среди них было честных, порядочных людей!»

Мне ли не знать!

Если бы не доклад Хрущева, который нам на филфаке читали в Коммунистической (теперь вновь Богословской) аудитории в здании МГУ на Моховой, мне в эту партию была прямая дорога. Поскольку дома у меня были три честнейших коммуниста: отец и два старших брата. Всегда говорю: не считая присутствующих, более честных людей я в своей жизни не встречала.

Но после трехчасового чтения доклада о бесспорных злодеяниях главы этой партии и его подручных для меня, второкурсницы, все было кончено. Не могло быть и речи войти в эти ряды.

Однако о личном поведении в годы застоя людей с партбилетом в кармане знаю немало.

Углубимся ненадолго в далекие советские времена, пронизанные двусмысленностью, начинавшейся уже со слова «советский». «Советское время», «советская власть»… Разве когда-либо в нашей стране была власть Советов? Любой живший в те годы подтвердит, что власть принадлежала правящей партии. Давно будучи не партией, а центром единовластия, она, однако, продолжала свой маскарад. На чем, собственно, и сыграл герой моего последующего рассказа.

2

…Он рассказывал об этом в интервью журналу «Архитектура и строительство Москвы» летом 1988 года.

Был в брежневское время такой очень влиятельный чиновник – Н. В. Баранов, по совместительству – очень средний архитектор. Очень «зловещая фигура. Его не только не любили, но боялись в архитектурном мире. У него была огромная власть, которой он активно и во зло пользовался». Требовал, например, от историков архитектуры таких определений: «Корбюзье – не архитектор, а фокусник, Милютин – жулик, а Ладовский – беспочвенный формалист». И уж совсем развернулся, возглавив редколлегию 12-томной Всеобщей истории архитектуры.

Герой нашего повествования Х., историк архитектуры 1920–1930-х годов, рассказывал в 1988 году, как Баранов «начал впечатывать себя в историю советской архитектуры как фигуру первостепенного значения. А это уже касалось моей сферы деятельности. Я подумал, что потомки могут быть введены в заблуждение, если мы, современники Баранова, не разрушим воздвигаемый им себе монумент. Вот тогда, не видя других мер воздействия, я и написал 15 апр. 1977 г. письмо в КПК (Комитет партийного контроля. – М. Ч.), разослав 20 копий в разные адреса…».

3

«Председателю Комитета партийного контроля при ЦК КПСС тов. А. Я. Пельше от члена КПСС с 1954 г. С. О. Х. (партбилет № 00047885).

О фактах использования служебного положения заместителем председателя Госкомитета [и т. д.] Н. В. Барановым в целях преувеличения своей роли в истории советской архитектуры» (а в советские годы формально считалось, что член партии должен быть скромным).

Письмо начиналось так: «Завершается грандиозное мероприятие – издание 12-томной Всеобщей истории архитектуры…» Появились в продаже два последних тома. Если современник или потомок «захочет узнать по этим двум книгам, кого же в ХХ веке считают самыми выдающимися архитекторами… ‹…› то перед ним откроется следующая картина: среди зарубежных архитекторов, с большим отрывом опережая всех по отведенному ему месту в XII томе ВИА, первым идет Ле Корбюзье… ‹…› среди советских архитекторов первым идет Н. В. Баранов…»

4

Письмо направили из ЦК на рассмотрение председателю Госкомитета при Госстрое СССР некоему Ф. (у которого Баранов был заместителем). Тот создал комиссию по рассмотрению письма и сам ее возглавил. Захотел поговорить с автором письма и, «забыв, что в данном случае он разбирает заявление в партийные органы, а не выступает в роли моего начальника, Ф. не нашел ничего лучшего, как позвонить в дирекцию института (Институт теории и истории архитектуры, где работал автор письма. – М. Ч.) и гневным голосом потребовать меня к себе. ‹…› Я работал в тот день в архиве. На другой день прихожу в институт, Я. (директор института. – М. Ч.) с бледными трясущимися губами – ко мне: “Ф. вызывал, а вас не было в институте. Дело такое, что я вынужден объявить вам выговор”. Спрашиваю: “По какому вопросу он меня вызывал? Из-за письма? Так оно вне сферы наших с ним служебных отношений, и вы успокойтесь, не волнуйтесь. Это чистая случайность, что председателем комиссии стал человек, у которого я – подчиненный. Я вообще не собираюсь с ним разговаривать на эту тему в роли его подчиненного (курсив мой. – М. Ч.).

‹…› Позвоните ему и скажите, что Х. отказывается разговаривать о письме в КПК при ЦК КПСС в рабочее время. ‹…›” …“Вы понимаете?.. Как вы можете!..” Я ему говорю: “Звоните, Ф. поймет, он человек умный”. Действительно, на том конце провода все было понято мгновенно. Тон изменился: да-да, конечно, Х. совершенно прав, буду ждать его после работы…»

Не так важно, чем дело кончилось в этом случае, таких действий Х. было очень много, нередко результативных.

А если бы так действовало большинство коммунистов?

5

Это был искусствовед, историк архитектуры с бесспорным мировым именем С. О. Хан-Магомедов (1928–2011), впоследствии – академик архитектуры. Он вступал в партию в 1954 году, желая принести максимальную пользу своей стране. Оставался в ней, пока верил, что это в какой-то мере удается. И вышел из ее рядов в 1990 году, пояснив близким: «Я с такими мерзавцами в одной партии быть не могу!»

6

Так была ли в стране, которую называли «советской», советская власть – то есть власть Советов?

Была – несколько месяцев в 1917 году. И только. Последующие 70 лет в стране была власть единственной правящей партии. (Потому в этой книжке слово «советская» неизменно заключается в кавычки.)

Наша страна с декабря 1922 года по декабрь 1991-го называлась СССР – Союз Советских Социалистических Республик» (сокращенно – Советский Союз). Какой-то умный человек не так давно точно написал, что все четыре слова несли ложное значение.

Так, очень условно можно было считать нашу огромную страну «союзом», то есть добровольным объединением. Если бы это было так, целый ряд входивших в него территорий не перешел бы столь охотно в начале 90-х годов к независимому существованию.

Про слово «советские» уже все сказано.

«Социалистические» – социализма никто и никогда в нашей стране не видел в глаза и не знает, что это такое.

Про «республики» нечего и говорить – главы этих государственных образований не появлялись в результате свободных выборов (что является важнейшей частью республиканского устройства), а назначались Кремлём.

В графе «гражданство» мы, заполняя декларацию на границе, писали – «советское».

И у нас в России, и во всем мире авторитарный режим, существовавший в нашей стране 70 лет (до конца августа 1991 года), привычно – и при этом совершенно неверно – называют советским.

Эта языковая ложь, лежащая в основе истории России ХХ века, конечно, не может быть названа безобидной – она несомненно наложила некий подспудный отпечаток на всю нашу историю этого времени и продолжает оказывать на нас свое тлетворное влияние и сегодня.