Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава двадцать седьмая
«Ну и что?»

1

Общественный деятель из большого уральского города в заметочке, озаглавленной «Про людоедов», рассказывает:

«Разговаривал с молодым жизнерадостным сталинистом. ‹…› Говорю: “Смотри. Только в 1937–1938 годах по политическим статьям (это данные НКВД) было репрессировано около 1 400 000 человек. Порядка половины из них, 682 000 человек, были незамедлительно расстреляны. Таким образом, страна на протяжении двух лет убивала тысячу своих граждан в день (курсив мой. – М. Ч.).

Еще раз.

Убивали 1000 (тысячу) человек в день, своих граждан (важное уточнение – в отличие от других людоедов ХХ века, тяготевших все-таки к уничтожению не своих. – М. Ч.), непрерывно в течение двух лет”.

А он смотрит на меня, улыбается и говорит:

– Ну и что?»

2

Заметил эту аббревиатуру – НКВД?

Эта страшная аббревиатура – важная часть истории нашей родины: Народный комиссариат внутренних дел (1934–1946). До войны эти буквы и звуки вызывали дрожь у любого «советского» человека: все знали уже, для того чтобы оказаться в лапах этой организации, вовсе не надо быть в чем-то виноватым.

В 1946 году Народные комиссариаты превратились в министерства. МВД звучало менее угрожающе – потому, прежде всего, что управление, входившее ранее в его состав, стало отдельным Министерством государственной безопасности, а с 1954 года – Комитетом государственной безопасности при Совете министров СССР; его главной задачей до конца советских дней стала борьба с инакомыслием: сажать за чтение «не таких» книг, за ознакомление с рукописями собственных работ своих же друзей и т. п. Так что теперь угрожающе звучала аббревиатура КГБ. Сотрудников этого Комитета – охотников на людей – мы (сами преследуемые, а также их добрые друзья и сочувственники) именовали гэбэшниками. И никак иначе. И сейчас так называем.

3

Автор заметки «Про людоедов» хорошо пишет, что он почувствовал после вопроса жизнерадостного сталиниста «Ну и что?»: «Если я скажу, что мне стало страшно, то это не так.

Мне стало противно».

Как я его понимаю!

Человек не думает над своей историей – это факт. Но есть здесь что-то еще, непостижимое, но уж точно тошнотворное – как зрелище мозгов, вылетающих из головы человека после выстрела в нее в упор (сама не видела, но слышала об этом). Может быть, просто-напросто – отсутствие воображения? Оно ведь или есть, или нет: не привьешь, не научишь.

…Не буду цитировать тех, кто оспаривает мнение автора заметки безо всяких на то оснований («Не-е! Меньше, конечно! И вообще – половина было уголовников и диверсантов всяких! И не всех, кого приговорили, расстреляли!..» – и т. п.)

Его постскриптум: «Тут, как обычно, набежали и требуют ссылок. Объясняю. Это данные Справки Спецотдела МВД». Все описание цитировать не буду, скан Справки (это Хрущев в конце 1953-го, обдумывая, видимо, свой будущий доклад, затребовал цифры зазря погубленных Сталиным сограждан) да и других документов – передо мной (поверьте архивисту с большим стажем: источники бесспорные). В 1937 году арестовано около миллиона, к высшей мере – 353 тысячи с небольшим. В 1938-м арестовано 638 с половиной тысяч (это сколько же семей осиротели, разрушились), расстреляно – 328 618…

Это – минимум (есть цифры поболе). Получается, как пишет один из сведущих, «в среднем, за два года в 1937–1938 гг. по стране казнили от 1000 до 1200 чел. в день. ‹…› Подобная интенсивность расстрелов даже совсем упрямого человека, но еще не атрофировавшегося к восприятию цифр и масштабов, может заставить задуматься. За пару недель 1937 года расстреляли больше, чем все военно-окружные и военно-полевые суды царской России за 100 лет» (курсив мой. – М. Ч.)

4

И были еще, оказывается, у товарища Сталина лагеря уничтожения. Только документы о них были тщательно уничтожены. Но нет ведь ничего тайного, что не стало бы явным.

В крохотной книжечке, напечатанной историко-литературным обществом «Возвращение» (его очень успешно много лет и до последнего дня жизни возглавлял колымчанин Семен Виленский, 1928–2016) крохотным же тиражом (500 экземпляров), сын воспроизводит рассказы отца – офицера МВД Ф. С. Елизарова, руководившего после войны в Якутии борьбой с бандитизмом (бандитизмом называли бунты заключенных). По природе, очевидно, честный человек, ко многому в своей службе относившийся с болью, рассказывал: «После войны из немецкого плена были освобождены миллионы советских граждан. ‹…› Многие работали на заводах или на фермах, причем это были не только угнанные из оккупированных областей штатские, но и военнопленные. Ко всем таким отношение было весьма настороженное – за рассказы уцелевших о том, что в Германии жизнь была лучше, чем на родине, следовали немедленные лагеря с клеймом “власовец”. ‹…› В Якутии было несколько лагерей, предназначенных именно для “власовцев”, на самом деле – для просто выживших в плену, помнивших разницу между советским колхозным строем и нормальной европейской жизнью. Эту память надо было уничтожить, и как можно быстрее. Тогда и появились настоящие советские лагеря уничтожения. ‹…› В последний месяц зимы к местам будущих приисков направлялись по зимникам и по замерзшей тундре экспедиции, состоявшие из лагерников… ‹…› вооруженных вертухаев и большого обоза. ‹…› Продуктов брали по минимуму, чтобы хватило для охраны и на первое время для зэков. ‹…› Итогом экспедиции должна была стать гибель всех “власовцев” от истощения, болезней и непосильного труда. С началом морозов охранники, расстреляв тех, кто ухитрился дожить до конца сезона, возвращались в родной лагерь с намытым золотом и без ненавистных свидетелей чуждой советскому человеку жизни. ‹…› Смерть была с первых дней запланированной и неизбежной» (курсив мой. – М. Ч.).

5

Что касается уровня жизни Германии, с которым столкнулись, войдя в поверженную страну, ошеломленные фронтовики – и за упоминание о котором по возвращении на родину они получали именование «власовец» и лагерь, – даю справку.

Мой отец, уйдя на войну добровольцем и провоевав рядовым пехотинцем почти полных четыре года – от боев под Москвой до встречи с союзниками на Эльбе, вернулся домой тем же убежденным коммунистом, каким уходил на войну. И было видно в последующие годы, как при этом в его голову так и не укладывается то, с чем он столкнулся в Германии.

– Понимаешь, дочка, там деревень практически нет… Каменные дома, часто двухэтажные… И в каждом доме – холодильник, пылесос, стиральная машина…

В Москве мы жили в доме, в котором перед войной над его третьим (последним) этажом союзное министерство (до войны – Наркомат) рыбной промышленности, в котором работал отец, сделало надстройку – два новых этажа заняли только сотрудники министерства. То есть по довоенным меркам – сравнительно обеспеченные люди. И ни в одной квартире не было ни одного из трех бытовых приборов, которые обнаружил отец в Германии в каждом сельском доме.

Как он наедине с собой решал вопрос о самом лучшем в мире обществе, которое истово строил после Гражданской войны, – эту тайну отец унес с собой.

Глава двадцать восьмая
Нужны ли нам нобелевские лауреаты, а также – за что коммунисты объявили в конце 30-х годов французского писателя Андре Жида предателем?

1

Наблюдая сегодняшнюю жизнь в отечестве, поневоле вспомнишь русского историка В. О. Ключевского: «История учит только тому, что ничему не учит».

В другом случае он продлил свое суждение: «…а только наказывает за незнание уроков».

Сегодня можно выбирать любое из этих поучений.

Например. Нам, российским людям, видимо, мало, что в 1933 году в отечестве (тогда уже шестнадцать лет как советском) был облит помоями и смешан с грязью первый русский нобелевский лауреат по литературе Иван Бунин – поскольку белоэмигрант. Известно проделанное и государством, и, увы, обществом («Я Пастернака не читал, но осуждаю…») в 1958 году с Пастернаком – вторым русским нобелевским лауреатом.

Стихотворение «Нобелевская премия» поэт начинает душераздирающей строкой: «Я пропал, как зверь в загоне…»

Весной 1960 года он сгорел от быстро развившегося в результате травли рака.

В 1964-м отправили по суду в ссылку как тунеядца нераспознанного еще одного будущего нобелевского лауреата – Иосифа Бродского (в одной из предыдущих главок рассказано о его музее в месте ссылки).

Шолохов в 1965 году единственный из русских нобелиатов в официальном советском срезе проскочил благополучно. Но зато в неофициальном толки о плагиате не утихли.

О советской судьбе Солженицына – нобелиата 1970 года – нечего и говорить.

Да, история нас явно не учит – только наказывает.

И не умеряет ни ража воспаленных завистников, ни пыла подхалимов, старающихся угодить сильным мира сего – тем, кто недоволен, скажем, политическими взглядами нобелевского лауреата Светланы Алексиевич.

Маловато в России от души ее поздравивших! Позорно это вообще-то…

2

Нашлись соотечественники, снедаемые личными комплексами, отыскавшие новые укоризны для замечательного литератора. Она подняла такие глубинные слои жизни нашего общества, которые до нее не поднимал никто! И вот – реакция завистников, тех, кто не в силах совладать со своими черными чувствами.

…Она, мол, будучи молодой журналисткой, испытывала в 1977 году, по ее собственным словам, «влюбленность» в личность Дзержинского и назвала статью о нем в журнале «Неман» «Меч и пламя революции»! А затем резко переменила свой взгляд. Как посмела!

То ли дело – не правда ли? – наши сталинисты! (Среди недоброжелателей нобелевского лауреата, уверена, их немало! Уж слишком очевидно ее чувство к людоеду.) Как любили Сталина с младых ногтей, так и не пошатнули их в этой любви сведения о миллионах невинных жертв.

3

Узость кругозора обличителей нобелевского лауреата лишила их важного знания. Оно заключается в том, что самыми яркими критиками советского режима стали в ХХ веке именно те, кто, как и С. Алексиевич, прошли через этап пламенной веры в коммунистическую утопию, – Дж. Оруэлл, А. Кестлер, М. Джилас (см. в предыдущих главах – именно он первым понял, что у нас, объявлявших своей целью бесклассовое общество, родился «новый класс»!).

Именно этих ярких, талантливых людей сильней всего обожгло – при непосредственном соприкосновении – несоответствие «советской» реальности их мечтам о всеобщей справедливости и вере в ее осуществимость, обещанную российскими большевиками.

Известное же дело: чем сильнее, острее наша симпатия к кому-либо или чему-либо, тем полнее обычно разочарование.

4

Мы уже писали на страницах этой книжки, что известный французский писатель Андре Жид страстно сочувствовал коммунистам и СССР. Он признавался: «Если бы для успеха СССР понадобилась моя жизнь, я бы тотчас отдал ее».

Летом 1936 года (напомню!) писатель пробыл два месяца в СССР. Они совершили в его сознании переворот. Вернувшись, выпустил книгу «Возвращение из СССР». Она вызвала потрясение, была переведена на 14 языков. А у нас его имя исчезло. Сам автор книги был потрясен увиденным и осознанным больше, пожалуй, чем его читатели.

Добавлю к уже написанному ранее несколько фрагментов из книги А. Жида.

«Действительно, в СССР нет больше классов. Но есть бедные. Их много, слишком много. Я, однако, надеялся, что не увижу их, – или, точнее, я и приехал в СССР именно для того, чтобы увидеть, что их нет.

К этому добавьте, что ни благотворительность, ни сострадание не в чести и не поощряются. Об этом заботу на себя берет государство. Оно заботится обо всем, и поэтому, естественно, необходимость в помощи отпадает. И отсюда некоторая черствость во взаимоотношениях, несмотря на дух товарищества. ‹…› Сейчас, когда революция восторжествовала, когда она утверждается и приручается, ‹…› революционное сознание (и даже проще: критический ум) становится неуместным, в нем уже никто не нуждается. Нужны только соглашательство, конформизм. Хотят и требуют только одобрения всему, что происходит в СССР. Пытаются добиться, чтобы это одобрение было не вынужденным, а добровольным и искренним, чтобы оно выражалось даже с энтузиазмом. И самое поразительное – этого добиваются. С другой стороны, малейший протест, малейшая критика могут навлечь худшие кары… И не думаю, что в какой-либо другой стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено» (курсив мой. – М. Ч.).

…А ведь симпатии европейских интеллигентов к СССР во второй половине 1930-х годов держались главным образом на противопоставлении его гитлеровской Германии!

Вчерашние единомышленники, включая Р. Роллана, считавшие себя друзьями СССР, объявили А. Жида предателем и отвернулись от него.

Но вскоре список «предателей», увы, стал расти…

Глава двадцать девятая
С кем воевал Сталин во время Гражданской войны в Испании (1936–1939)?

1

И вновь упомяну – Андре Жид находился в СССР как раз в самом начале фашистского путча в Испании против республиканского правительства. Но когда на банкете один из французских гостей поднял тост «за победу Красного фронта в Испании», это вызвало легкое замешательство…

Вскоре гостям «становится понятным, что ‹…› ждут указаний “Правды”, которая по этому поводу еще не высказалась. Пока не станет известно, что следует думать на этот счет, никто не хочет рисковать».

Но после «указаний» немало добровольцев отправились воевать против фашистов.

Однако никто в СССР, кроме посвященных, не знал и не предполагал, что главной задачей Сталина в Испании стала борьба не с фашистами, а с «неправильными», с его точки зрения, их противниками в Народном фронте Испании – с анархистами и «троцкистами» (часто – мнимыми). Наблюдая действия чекистов в Испании с их многочисленными расстрелами, наконец прозрели относительно сути сталинского режима известнейшие западные интеллектуалы – Хемингуэй (отразивший свой взгляд на испанские события в романе «По ком звонит колокол»), Джордж Оруэлл и Артур Кестлер.

2

Джордж Оруэлл (1903–1950) известен в нашей стране как автор повести «Скотный двор» (1945), показывающей перерождение революции (к власти приходят животные), и антиутопического романа «1984» (1949). Роман, «пронизанный, – как пишут биографы Оруэлла, – всеобщим страхом, ненавистью и доносительством», едва ли не самое сильное обличение тоталитарного режима, в первую очередь – «советского».

Конечно, много лет мы читали его в самиздате – с прямой опасностью для свободы (в 1959 году «1984» напечатали закрытым изданием – исключительно для верхушки партии, в нем изображенной).

В годы перестройки эти книги опубликовали в России – и чтение их перестало быть опасным.

Яркая часть романа «1984» – описание новояза (синоним официального «советского» языка). «…Слово “свободный” в новоязе осталось, но его можно было использовать лишь в таких высказываниях, как “свободные сапоги”, “туалет свободен”. Оно не употреблялось в старом значении “политически свободный”, “интеллектуально свободный”, поскольку свобода мысли и политическая свобода не существовали даже как понятия, а следовательно, не требовали обозначений. ‹…› Все слова, без которых можно обойтись, подлежали изъятию. Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли…»

Надеюсь, мои юные, но умные читатели уже давно поняли, что расширять горизонты своей мысли – насущная задача каждого мыслящего человека.

Несколько слов о биографии Оруэлла. Британский Скотленд-Ярд долгие годы следил за Оруэллом как за человеком, близким к коммунистам, что он и подтвердил, отправившись добровольцем в Испанию в 1936 году воевать на стороне республиканцев (то есть и коммунистов). Там-то и постигло его глубокое разочарование. Биографы Оруэлла пишут, что «Оруэлл смотрел на СССР с горечью, глазами революционера, разочаровавшегося в детище революции».

3

О Гражданской войне в Испании в нашей стране привыкли судить прямолинейно – героическая борьба испанских коммунистов, поддержанных добровольцами из других стран, с фашистами, возглавляемыми Франко. Напомню – война началась с того, что Франко поднял мятеж против коммунистов, находившихся в тот момент в Испании у власти (что грозило Испании – если не бояться называть вещи своими именами, – чем-то близким «советскому» тоталитарному режиму).

На самом деле та война была очень сложным явлением. (Многие ли знают, кстати сказать, что Франко в 1959 году воздвиг под Мадридом гигантский военный мемориал «Долина Павших» – памятник всем павшим в Гражданской войне?)

Да, взгляды P.O.U.M. (или ПОУМ; Объединенной партии рабочих-марксистов) с ее антисталинским настроем и взгляды коммунистов на цели, дальнейшие перспективы общей борьбы с фашистами во многом расходились. Но именно испанские коммунисты, еще остававшиеся до конца Гражданской войны у власти, вдохновлялись Большим террором в СССР 1937 года. Используя сталинскую политическую стилистику, они объявили эту партию «шайкой замаскированных фашистов, наймитов Франко и Гитлера, сторонниками псевдореволюционной политики, которая на руку фашистам». По словам коммунистов, P.O.U.M. была «троцкистской» организацией, «франкистской пятой колонной». «А это значило, что десятки тысяч рабочих, в том числе восемь или десять тысяч бойцов, мерзших в окопах, и сотни иностранцев, пришедших в Испанию сражаться с фашизмом… оказались предателями, наемниками врага. Эти слухи распространялись по всей Испании с помощью плакатов и других средств агитации, снова и снова повторялись коммунистической и прокоммунистической печатью во всем мире» (Оруэлл Дж. Памяти Каталонии. 1938).

Не приходится удивляться, что именно после войны в Испании Оруэлл (раненный на этой войне и бежавший из Испании именно от пули агентов НКВД) возненавидел Сталина и его компартию, несущую миру угрозу тоталитаризма.

И написал свой знаменитый роман «1984», прочитав который (он, кстати сказать, очень даже увлекательно написан) вы ровно в десять раз расширите понимание истории своей страны в ХХ веке.

Глава тридцатая
Известно ли тебе о страшных последствиях соблазна Великой Утопии?

1

Помню папиросные листочки машинописи… Начало 60-х, только окончен университет. Всего несколько лет после доклада Хрущева на ХХ съезде правящей партии – о злодействе ее руководителя.

И мы все думаем: как же эти железные революционеры признавались на следствии незнамо в чем?.. Особенно занимал нас Бухарин – самый яркий из них.

В самиздатском переводе повести Артура Кестлера «Тьма в полдень» (впоследствии – «Слепящая тьма»), где за Рубашовым легко угадывался прототип, давался ответ: убедительный и потрясающий.

Кестлер пишет: для его героя «давно утратили всякий смысл такие понятия, как справедливость и объективная истина. …Партия требует, чтобы он признал за собой вину в преступлениях, которых не было».

До этого он не раз предавал – во имя интересов партии – близких людей и отправлял их на смерть; он нарушал все возможные моральные постулаты. И теперь ему просто не на что морально опереться. «Он не просто одинок, он пуст внутри себя».

2

Самое краткое определение значения слова утопия – «место, которого нет».

Известное выражение «Благими намерениями вымощена дорога в ад» приписывается разным умным людям XVII века. Важно, что оно правильно передает суть утопии как социальной мечты и цели, – если ты стремишься построить общество, в котором всё, решительно всё будет очень хорошо, ты с большой долей вероятности построишь общество, где всё будет очень плохо. Оно называется тоталитарным. В нашем российском случае это – ГУЛАГ: место мучительного умерщвления миллионов (!) невинных людей.

…Умные люди нас об этом предупреждали. Обратите внимание – ведь они могли сказать: «Благими намерениями вымощена дорога…» – в болото, в непроходимый лес и тому подобное. Но твердо и не зря сказано – в ад. В ад ГУЛАГа.

3

Соблазн Великой Утопии оказался весьма важным фактом в биографиях интеллектуалов ХХ века.

Артур Кестлер вступил в компартию Германии в 1931 году – после успеха нацистов на выборах в рейхстаг. «Русская революция, событие, оказавшееся главным в жизни Кестлера, вдохновлялась великими надеждами. Мы теперь об этом забываем, однако четверть века назад (статья «Артур Кестлер» пишется Оруэллом в 1944 году. – М. Ч.) с уверенностью ожидали, что русская революция увенчается осуществлением Утопии. Этого, незачем доказывать, не произошло».

Наблюдая «чистки и массовые депортации», Кестлер «делает вывод: к таким итогам ведут все революции». Опыт безоглядного доверия Утопии, несомненно, углубил разочарование.

Доверие же было сначала столь велико, что, прожив в 1932 году почти год (!) в Советском Союзе, Кестлер верил, что толпы голодных детей (шел год голодомора) – это результат отсталости прежней России, а в развитых странах Европы путь к коммунизму будет иным, вполне удачным. В 1933 году он становится сотрудником Бюро пропаганды Коминтерна.

В 1936 году Кестлер отправляется в Испанию. Что он там увидел – описано в книге Оруэлла «Памяти Каталонии»: «Почти все крупные здания были реквизированы рабочими и украшены красными знаменами либо красно-черными флагами анархистов, на всех стенах были намалеваны серп и молот… все церкви были разорены, а изображения святых брошены в огонь. То и дело встречались рабочие бригады, занимавшиеся систематическим сносом церквей»; по ходу дела они убивали священников и даже монахинь.

Кестлер тоже пишет книгу об этой войне (за нее франкисты приговаривают его заочно к смертной казни), признаваясь впоследствии, что значительная часть сведений о зверствах франкистов была им сфабрикована в пропагандистских целях.