Текст книги "Хочешь научиться думать?"

Глава тридцать пятая
Как удержать родной язык от исчезновения из твоей речи?

1

Гениальный лингвист Евгений Поливанов (бессмысленно загубленный «советской» властью в январе 1938 года в расцвете творческих сил) пояснял, что и в его гимназические годы молодежь между собой говорила на своем особом языке. Разницу с «советским» временем он видел в том, что гимназисты параллельно владели «правильным» русским языком своих родителей – и при необходимости легко на него переходили.

Вслед за Октябрьской произошла революция языковая. Поливанов утверждал, что обывателю, «проспавшему» революционную эпоху и сохранившему языковое мышление 1913 года «…будут словами чужого языка такие идиомы, как: “в ячейку, работу ставить… я солидарен… ребята, момент, значит, ужасно серьезный”», и заключает: «Да, это уже другой язык».

Вскоре и владеющие этим новым языком в свою очередь уже почти не понимали «обывателя 1913 года».

Преподаватель объясняет учащимся в 1923 году, как писать работу на тему: «Старые чиновники по “Ревизору”». И записывает в дневнике, как его пояснение – «Перед нами захолустный город, откуда “хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь”» (реплика Городничего. – М. Ч.) – вызывает у учащихся такую реакцию: «Непонятно, и это какой-то странный язык. …Тут мысли нет».

«…Спрашиваю его, как бы он сказал сам. Пошла околесица с “государственным аппаратом” и т. д. Не приемлют простого русского языка! Нужна какая-то тарабарщина!»

Тарабарщина – это наскоро усвоенный и более чем наполовину непонятный полуграмотной новой молодежи политизированный язык.

Один русский язык требовал перевода на другой, тоже русский.

А были ли попытки познакомить вот этих членов «ячейки» с недавно еще живым языком – тем, что в 20–30-е годы ХХ века оставался уже главным образом на страницах русской классики?

2

В предвоенные годы трое талантливых и высокообразованных москвичей – С. И. Ожегов (автор знаменитого «Словаря русского языка»), Н. С. Ашукин (беллетрист и поэт, прославившийся, однако, составленной совместно с М. Г. Ашукиной книгой «Крылатые слова») и театровед В. А. Филиппов задумали весьма необычное издание – «Словарь к пьесам А. Н. Островского».

Война отодвинула их планы. Но после победы работа пошла быстро. В 1949 году словарь был готов. Сын С. Ожегова вспоминает: «Книгу набрали, до выхода в свет сигнального экземпляра оставались считаные дни, но… дальше произошло что-то, что, по-видимому, навсегда останется неизвестным (здесь возразим: в истории слово «навсегда» редко срабатывает. – М. Ч.). ‹…› Кто-то на самом верху проявил интерес к словарю. ‹…› То ли авторов обвинили в апологетике купеческого быта, то ли “поступил сигнал” о “религиозной направленности”, то ли еще что-то. Вот из ЦК ВКП(б) и затребовали текст словаря. ‹…› Словарь “правительственным органам” не понравился, его запретили, договор с авторами расторгли, набор рассыпали».

В 1990-е годы сын наконец напечатал репринтное издание Словаря (тираж был 25 тысяч; еще можно, наверно, при желании найти). И я купила его в киоске Малого театра, в антракте спектакля «Горе от ума» в замечательной постановке С. Женовача.

Полистаем Словарь. Алчный, артельно, аршин (мерять на свой аршин), баклуши бить, балясы (позже стало – лясы) точить, бельмы-то выпучил, бессребреник, благоговение, блажь, была не была (куда ни шло), было и быльем поросло, в кои веки (выбрались куда-либо), веревки вить (из кого-либо), вестимо, вечор, вещий, видали виды…

Помните концовку пушкинского стихотворения?

 
Ты, хлопец, может быть, не трус,
Да глуп, а мы видали виды.
 

Сегодня лишь немногие люди поймут значение многих из этих слов. А шестнадцатилетние – возможно, и ни одного. Комментировать тут особенно нечего. Разве что – напомнить учителям-словесникам об их непременной обязанности заниматься на уроках словарем классики, которую они «проходят».

3

Чем больше слов и фразеологизмов родного языка вам понятно, тем шире ваш культурный кругозор. Продуктивней работает ваша мысль. И вам легче, чем другим, донести ее до собеседника: большой запас слов к вашим услугам. (В моем детстве ходила острота: «Он как собака: глаза умные, а сказать ничего не может».)

Можно, например, одним словом охарактеризовать человека, не скрывая его недостатков, но вместе с тем не огрубляя, не черня его понапрасну, – если вам так же, как вашему собеседнику, известно, скажем, значение слов толстокожий, прекраснодушный, бесхребетный, прагматичный (в отличие от практичного), прижимистый, посредственность, простецкий – в отличие от бесцеремонного…

4

И еще одно. Моральное состояние нашего сегодняшнего общества явно оставляет желать лучшего. Притерпелись ко многому – к коррупции, ко лжи; воцаряется равнодушное отношение к тому, чего терпеть не следует. И, соответственно, не востребованы и вовсе исчезли из нашего обихода важные слова.

Если вспомнить начало одного из важнейших для современного человечества текстов – «В начале было Слово», то можно попробовать начать с возвращения в нашу жизнь таких когда-то очень и очень значимых слов: порядочный, добропорядочный, бессребреник, честный, неподкупный… А также – постыдный поступок, нечестность, непорядочность…

Не исключаю, что за словами и дела потянутся.

Глава тридцать шестая
Будем ли и дальше скатываться к агентам?

1

Завершаю тему «Русский язык сегодня».

Один из читателей моего поста Федор Тавровский пишет в фейсбуке: «У меня вот с лексическим запасом все в порядке, но характеристики “благородный” и “галантный” мне бы никогда не пришли в голову, ибо они устарели. …Можно ли представить в реальной жизни оборот вроде “Иван Иванович – человек благородный”? Автор создает искусственные проблемы и скатывается в стандартное нытье о деградации молодежи».

Не скажу про Ивана Ивановича, но в реальной жизни слышала: «Сергей Адамович – человек благородный» (имелся в виду, натурально, С. А. Ковалев). И любой человек на планете может сказать, что Рауль Валленберг, спасший личными усилиями десятки тысяч жизней во время Второй мировой войны и через два года после победы погубленный по указанию Сталина на Лубянке, был благородной личностью.

Но единомышленник насчет устарелости этого слова у г-на Тавровского был.

В 1943 году Сталин выбрал новый «советский» гимн – им он решил заменить «Интернационал», служивший «советским» гимном более двадцати лет (музыка выбранного Сталиным нового гимна, к сожалению, вернулась к нам в 2001 году). В текст нового гимна Сталин внес исправления. Они, по воспоминаниям одного из двух авторов текста С. В. Михалкова, касались нюансов смысла. «Так, Сталин перечеркнул фразу “союз благородный”, которая функционировала в роли определения к понятию “Советский Союз”, объяснив это тем, что слово “благородный” обозначает не только “моральный”, но и “аристократический”, принадлежащий к “благородному классу”. В итоговом тексте гимна “благородный” заменили на “нерушимый”».

Что касается «порядка» с лексическим запасом, то тут у меня некоторые сомнения – насчет моего «скатывания». Если что устарело, то именно глагол «скатываться» – советизм, продержавшийся в официозном «советском» языке несколько десятилетий. «…Пропитавшись упадочническими настроениями, скатываются в болото обывательщины… скатываясь к прямой контрреволюции» (1931), «…Значительная часть интеллигенции… скатилась в болото реакционной мистики и порнографии…» (доклад А. А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград», 1946), Маргарита Алигер «начала… скатываться в болото декаданса» (Н. Грибачев. Против космополитизма и формализма в поэзии // Правда. 1949. 16 февраля), югославы «уже скатились к капитализму» (Молотов В. М., 1953), «Трудящиеся клеймят позором и презрением этих гнусных клеветников, скатившихся на путь прямого сотрудничества с оголтелыми врагами нашей родины» (1973, об академике Сахарове и А. И. Солженицыне).

2

Сегодня наш официальный язык (а отчасти уже и бытовой) интенсивно заболачивается давно устаревшими словами – вот этими самыми советизмами, которым место в истории, а не в сегодняшней русской речи. «Меньшевики оказались агентами махрово-черносотенной буржуазии…» (Стенограмма судебного процесса над меньшевиками, 1931, март). Сталин говорил Фадееву (главе Союза писателей) об А. Толстом, Федине, Эренбурге как об «агентах иностранных разведок». «В результате своей крайней мнительности и подозрительности Сталин дошел до такого нелепого и смехотворного подозрения, будто Ворошилов является английским агентом. (Смех в зале)» – это в знаменитом докладе Хрущева о культе личности в феврале 1956 года на ХХ съезде правящей партии. Но инерция специфического использования этого слова так сильна, что в том же самом докладе Хрущев называет расстрелянного три года назад Берию агентом иностранной разведки – хотя и ему, и делегатам съезда ясно, что в число страшных грехов Берии этот как раз не входил.

В декабре 1965 года в Записке КГБ в ЦК КПСС сообщается, что некоторые члены литературных объединений «превратились по сути дела во внутренних эмигрантов, стали агентами наших идеологических противников».

Использование этого слова в качестве дубины в руках дикаря едва ли не первыми заметили и отразили в текстах тонкие наблюдатели речевой жизни советского общества Ильф и Петров: когда требуется энергичное сравнение, «берутся наиболее страшные. Советского автора называют вдруг агентом британского империализма, отождествляют его с П. Н. Милюковым» (1932).

Поэтому сегодняшнее официальное требование к общественным организациям признать себя иностранным агентом в нашей стране означает – поставить клеймо, не требующее дополнительных пояснений.

3

В «советские» десятилетия слова проделывали свой сложный путь. Хорошее (или, по меньшей мере, нейтральное) слово буря, попадая в определенный контекст, приобретало несмываемую печать специфически «советского» лицемерия и лжи: «Гнусные преступления гитлеровских палачей в Катыни, до конца раскрытые Специальной комиссией, вызовут бурю гнева и возмущения как советского и польского народов, так и всего передового человечества» (Правда. 1944. 26 января; сегодня всем известно, что именно к этому преступлению – убийству по решению Сталина двадцати с лишним тысяч поляков – гитлеровцы отношения не имели).

Невозможно совсем отказаться от значительной части нашего словаря, испакощенной пропагандистским употреблением. Слова надо отмывать и возвращать в общую копилку. Но есть и такие, которые, пожалуй, не отмыть: они надолго (если не навсегда) останутся в той эпохе – как глагол «скатываться», с которого мы начали этот разговор.

Глава тридцать седьмая
О какой России ты мечтаешь?

1

Кто застал «советское» время – вспомнит (или напомнят родители) привычный штамп: «Третий (или четвертый? Уже не помню!..) – решающий – год такой-то пятилетки…» Идут, похоже, и правда решающие годы – так карты легли. Потому пора, пожалуй, не просто учиться думать, а пытаться думать о главном. То есть – от чего зависит нынче движение отечества в нужном направлении? Такое, что удержит от катастрофического падения.

В программе «Отцы и дети» на радио «Серебряный дождь» мне под конец задали вопрос: «Как вам кажется, когда было легче воспитывать детей – в пору, когда вы были маленькой, или сегодня, в нынешнее время?» Я честно ответила: «… Думаю, что очень трудно сегодня ‹…› по той простой причине, что расползается аморальность. Уже дома, не стесняясь, говорят родители: “Что ты хочешь – ну, этот взяточник, – но все так делают! Ты бы был на его месте – наверное, то же самое бы сделал…” Коррупция страшна тем, что она сбивает моральные ориентиры в обществе – и главным образом у детей и подростков. …Они привыкают, что коррумпированная страна – это норма. Поэтому трудно воспитать морально. А нас (пятерых детей моих родителей. – М. Ч.) было легко».

…Когда-то, во времена сплошного стёба, очень хороший журналист Леонид Парфёнов придумал телепроект, показавшийся всем весьма забавным – «Старые песни о главном». Этому проекту суждено было сыграть интенсивно плохую роль в смутном возрождении ностальгии по «советской» старине. Дело прошлое; просто сейчас время забыть старые песни и думать о сегодняшнем. То есть задавать самим себе исконный русский вопрос – что делать?

2

Один из самых разумных сегодняшних политологов Владимир Пастухов в одной из своих статей поясняет, что в нашей с вами стране произошла дегенерация культурного слоя – и сформировалась «криминальная культурная матрица»:

«Внутри “криминальной матрицы” воровать – нормально, а не воровать – значит бросать вызов обществу. Открывать и закрывать уголовные дела за деньги – нормально, а бороться с преступностью – подозрительно. Брать “откаты” – нормально, а соблюдать установленные правила – поступать “не по понятиям” – нет. В случае конфликта “решать вопрос” – нормально, а добиваться соблюдения прав – быть “лузером”».

Доктор политических наук Пастухов полагает: «В иных условиях эти люди вели бы себя иначе».

Похоже на правду. Но не очень стыкуется с одним из дальнейших соображений: «Криминал будет первым, кто воспользуется любыми демократическими реформами в своих интересах». Так почему в атмосфере демократических реформ не «вести бы себя иначе»?

Тут есть над чем поразмыслить. Например, люстрация, к которой не прибегли в 90-е (тоже материал для сегодняшнего размышления), – «это способ избежать террора, ограничившись точечными поражениями в правах. Она ‹…› даст возможность осуществить декриминализацию российского общества в щадящем режиме…».

3

Когда-то, преподавая около трех семестров (не подряд, что тоже было важно) в США, я многое поняла в этой стране. И говорила друзьям об одном важном отличии от нас – не в нашу, увы, пользу. Там, если у двух американцев 99 % расхождений, но в одном проценте они сходятся, один из них радостно восклицает: – Джон, у нас с тобой прекрасная основа для коалиции! …У нас, если двое россиян сходятся на 99 %, но на один процент расходятся, – они враги.

Так вот, поступила я с В. Пастуховым по-американски – поддерживаю многие его суждения, будучи решительно несогласной с пренебрежительной оценкой последнего киевского майдана, который будто бы «является для России серьезным предостережением» (так утверждают, как известно, как раз те, кто особенно активно формировал в России «криминальную матрицу»). Потому же с удовольствием процитирую уже давнюю статью известного журналиста, где он дает наброски своей собственной мечты о России. Например, мечтает он об отпуске на Байкале – таком, чтобы при этом «свежий омуль в кафе на набережной… Памятник непонятно кому, пока не подойдешь, не разберешь – то ли Шукшину, то ли Лескову, но точно не товарищу Вайнеру из Губчеки. Товарища Вайнера переставили во двор краеведческого музея (замечу – никакого вандализма! Очень верное решение в мечтах журналиста! – М. Ч.) и снабдили табличкой на тему, сколько народу товарищ Вайнер замучил лично, а сколько опосредованно». Упоминает, что в Монтрё (городок в Швейцарии, где в последние годы жил Набоков; побывала там, когда вела семестр в Женеве. – М. Ч.) «есть улица Стравинского, которого даже в Москве нет, а мне нужен Стравинский вместо Дзержинского. ‹…› И чтобы массовое сознание не крутилось вокруг войны 1941–1945 годов, чтобы гордость за страну была более универсальной и менее, что ли, обиженной. ‹…› Чтобы мент был не мент, а уважаемый местный дядька, которому все доверяют и про которого все знают, сколько он зарабатывает, с кем дружит и кому и как отчитывается».

Как нам эти мечты воплотить в реальность?

Об этом надо напряженно думать и внятно рассуждать.

Глава тридцать восьмая
Так что же делать?

1

Прежде всего – отрешиться от мысли, что сегодняшний день будет длиться вечно. Такого не бывает, а сегодня уже слишком многое указывает на близость перемен. Те, кто занимаются бизнесом, видят это, думаю, много лучше меня. Признаки близости перемен к лучшему можно перечислять долго.

Так что не сомневайтесь – через несколько лет вы будете жить и действовать в другой стране. (И многие из тех, кто покинут Россию, пожалеют об этом.)

И в ней (ведь мы – не забудьте – в России!) возникнет новый для последних десятилетий запрос – запрос на честных людей.

Вопреки тому, что сегодня кажется вечным: рэкет, коррупция, беззаконие, – в недалеком будущем неизбежен (по логике исторической жизни современного человечества) спрос на честность, на возможность доверять человеку, на то самое честное купеческое слово, цену которого так хорошо знали наши прадеды (мой прадед – Андрей Автономович Романов – был купец первой гильдии, конезаводчик).

2

Пророчу – повторится то, что было с ценой хорошего образования. Помню, как в начале 90-х близкие мне выпускницы романо-германского отделения филфака МГУ недоумевали почти со слезами на глазах: зачем только они получали университетское образование? Кому оно сегодня нужно, когда люди с дипломами торгуют у метро сигаретами и даже, кажется, спичками?

Я возражала – это те, что не с дипломами, а с корочками. Цена настоящих дипломов никуда не денется.

Прошло не более двух лет, и барышни со мной вынуждены были согласиться. На нашем романо-германском всегда очень хорошо учили языкам – и тогда, когда никаких зарубежных поездок выпускников не предвиделось. И вот вдруг объявился у возникших в Москве в немалом количестве фирм очень серьезный спрос не на корочки, а на настоящее знание иностранных языков. И кто имел к ним вкус и не ленился в университете – пошли нарасхват и на хорошую зарплату. И уже не слышно стало ламентаций о ненужности университетского образования – оно автоматически поднялось в цене, но только с вышеуказанной поправкой.

…Сейчас обращусь к вашим родителям (покажите им эту страничку). Если хотите оставить своим детям нечто посущественнее (или – не хочу наткнуться на бурное внутреннее сопротивление многих читателей! – не менее существенное) банковских вкладов, воспитывайте в них, начиная прямо с сегодняшнего дня, давние моральные начала: не врать, не воровать, не пытаться отнять нажитое другими, не брать принесенного в конвертах на чиновничий стол… Доказать – не могу, но свою уверенность выскажу – не ошибетесь!

3

Отрочество – возраст пытливости, желания знать. (Не говорим о тех, кто, по Пушкину, «ленивы и нелюбопытны» и таковыми останутся.)

Среди прочего – знать, а что тут было, когда меня не было?..

Сегодня вокруг отечественной истории – груды лжи и опасных умолчаний. Хочу помочь хотя бы вам, подросткам, узнать исторически точно прошлое своей страны.

Ехала на днях с таксистом, лет тридцати восьми – сорока. Как говорится, хорошее русское лицо. Двое детей – дочь-школьница и годовалый сын.

– Я живу в километре от МКАД, город Дзержинский – знаете?

Честно признаюсь – не знала (это навело меня на мысль, что Подмосковье знаю хуже, чем Россию, которую за последние 20 лет изъездила на машине вдоль и поперек). Вырвалось почти непроизвольно:

– Да что ж вы свой город не переименуете?

Встречный вопрос таксиста – ничуть не раздраженный, скорее пытливый:

– А что он (Дзержинский то есть) сделал?

Парень всерьез захотел понять – по какому случаю переименовывать?

В первую секунду опешив, дальше я коротко сказала ему о расстрелах «по подозрению», по принадлежности к сословию, в целом враждебному новой власти… И о беспризорных, о которых, как широко известно в нашей стране, заботился Дзержинский, однако весьма мало известно, что многие из этих детей оказались на улице после того, как он расстрелял их родителей.

Очень серьезно выслушал меня таксист Женя. И так же серьезно сказал одну фразу – на мой взгляд, важную:

– Теперь буду знать.

4

Культуролог и антрополог Алейда Ассман, выпустившая в России весьма нужную нам книгу «Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика», высказывает важную мысль:

«…Признать общенациональную вину – вовсе не значит, как опасаются многие, запятнать образ нации. Напротив, у нации, у народа, у страны появляется возможность категорически отмежеваться от преступлений, которые были совершены в истории, и громко заявить о ценностях гражданского общества».

Далеко не все в России это поняли.

Это не страшно. Важно, чтобы поняли те, кому выпало менять страну к лучшему. Хотя сами они этого пока и не знают.

Глава тридцать девятая
Почему стоит жить в России?

1

Время идет сегодня – в третьем тысячелетии, в XXI веке, да еще и в совершенно непредсказуемой стране России – так быстро, что похоже – честные, не зараженные коррупцией люди понадобятся моей стране гораздо раньше, чем думалось.

А коррупционеры уже начали свое движение на свалку истории. Недолго осталось ждать, чтобы узнать – права ли я. В актуальности своих рассуждений о наших подростках, во всяком случае, нисколько не сомневаюсь.

2

Когда провожу в разных городах и селах России блиц-викторины со школьниками (от 1-го до 11-го класса – установила опытным путем, что одни и те же вопросы годятся для всех) по русскому языку, русской литературе и русской истории XIX – XX веков, задаю вопрос о значении похожих слов – например, ревниво и ревностно (на лицах присутствующих взрослых читаю еще большее затруднение, чем у подростков!), добродушный и великодушный… И разобравшись со значением последней пары, всегда сообщаю – великодушие иностранные путешественники неизменно называли едва ли не главной национальной чертой русского народа.

И на юных личиках при этом моем сообщении неизменно возникает задумчивость.

3

Был у нас в отечестве (по-нынешнему – у тех, кто опрометчиво отождествляет страну с временщиками, – на «родине» в кавычках) замечательный переводчик – Михаил Леонидович Лозинский. Он очень дружил с Гумилевым, потому после расстрела поэта в 1921 году был арестован; потом его выпустили – время еще не сгустилось в кровавый туман, – но навсегда оставили под наблюдением. Так что покоя не было.

В сентябре 1924 года Лозинский пишет своей сестре Елизавете Леонидовне. Письмо, на мой взгляд, такое значительное, что выделяю его в особый раздел!

4

«Конечно, жить в России очень тяжело во многих отношениях. Особенно сейчас, когда все увеличивается систематическое удушение мысли. Но не Родина там, где хорошо, и служение ей – всегда жертва. И пока хватает сил, дезертировать нельзя. В отдельности влияние каждого культурного человека на окружающую жизнь может казаться очень скромным и не оправдывающим приносимой им жертвы. Но как только один из таких немногих покидает Россию, видишь, какой огромный и невосполнимый он этим приносит ей ущерб; каждый уходящий подрывает дело сохранения культуры, а ее надо сберечь во что бы то ни стало. Если все разойдутся, в России наступит тьма, и культуру ей придется вновь принимать из рук иноземцев. Нельзя уходить и смотреть через забор, как она дичает и пустеет. Надо оставаться на своем посту. Это наша историческая миссия».

Комментариев к этому письму не требуется.

Лозинский владел западноевропейскими языками, а также персидским. Вклад его в нашу культуру безмерен. В его переводе вышли в СССР «Гамлет», «Макбет», «Отелло», «Ричард II», а также «Тартюф» Мольера, «Сид» Корнеля, «Кола Брюньон» Р. Роллана и очень много других классических сочинений. Даже «Графа Монте-Кристо» мы читаем в выправленном им переводе позапрошлого века. Главным делом своей жизни (выпало ему плохое время – он умер в начале 1955 года) он считал перевод «Божественной комедии» Данте.

Стоит упомянуть и перевод «Заповеди» Киплинга, признанный лучшим; Е. С. Булгакова рассказывала мне, что нижеследующие строки любил декламировать Булгаков:

 
…Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой…