Текст книги "Орелинская сага. Книга вторая"

Нафин со старцами, совершенно убаюканные легкостью плана, разом пришли в себя.

– Что такое?

– Да берег там гнилой. Все заросло непроходимым лесом, и ни один человек, попавший туда, живым не вернулся. Кресс потому и не боится проходить так близко – никаких засад никто не сделает, а до Шад-Хамоса рукой подать. Вы, со своими крыльями, легко можете вглубь пролететь, а нам с ребятами туго придется. Один выход – плыть вдоль берега до места, где можно высадиться и затаится. Там одно такое есть, но, чтобы до него добраться нужно время. Кабы вы согласились побыть на корабле, покуда мы подальше отплывем, а там и сами улетайте. А то, неровен час, случайность какая – Кресс к вам зайдет, или еще кто пропажу обнаружит – поднимется переполох, и нас в два счета нагонят!

– Что ж, это можно, – кивнул Табхаир.

Он осмотрелся вокруг, что-то ища, и вытянул полузакрытые ковром большие песочные часы.

– Столько времени хватит?

– Хватит.

– Хорошо, мы побудем на корабле, пока не пересыплется песок, но ты забыл одну деталь: нас ведь тоже будут сторожить, да еще и запрут, чего доброго. Это сегодня, спасибо Нафину, у нас все нараспашку, а завтра такого не будет.

Цаг махнул рукой.

– Запоры я сейчас уберу, так что никто и не заметит. Все будет двигаться, как надо, только дверь не запрется. А стражник, как и сегодня, будет один, – Пират выразительно посмотрел на Одинга и Нафина. – Справитесь?

– О чем разговор! – радостно потер руки Одинг. – Я с наслаждением сверну шею какому-нибудь разбойнику!

– Только, пожалуйста, никаких убийств! – болезненно поморщился Углет. – Давайте его просто оглушим, свяжем и заткнем рот.

– Охота была возиться, – проворчал Одинг. – Свернуть шею и за борт!

– Нет, нет, – запротестовал Табхаир. – Углет прав, стражника нужно убрать тихо и очень деликатно. Заманим его сюда и хорошенько свяжем.

– Ну, и пожалуйста, как хотите.

Одинг был явно недоволен, что приходится так осторожничать.

– Тогда, за дело! – хлопнул в ладоши Табхаир. – Ты, Цаг, убирай запоры, пока никто не видит, а мы получше увяжем наши вещи. С такими узлами, как сейчас, далеко не улетишь.

* * *

Целый день прошел в напряжённом ожидании.

Утром Цага никто не пришел подменить, и старцы заметно нервничали, гадая, удастся ли ему напросится в сторожа к Чару и Нерту, или нет. Смениться от одной двери, и сразу к другой – такое рвение могло показаться подозрительным. Но сам Цаг только посмеивался.

– Не волнуйтесь, никто из здешних ребят лишних вопросов задавать не станет. Им лишь бы самим не торчать на посту, и, если подвернется возможность побездельничать, только рады будут. А, насчет того, чтобы о чем-то задумываться.., тут вообще можете не горевать – не умеют.

Ближе к полудню, когда принесли обед, заглянул Кресс.

Он был крайне предупредителен и любезен. И, не сложись для них ситуация столь плачевно, Нафин от души повеселился бы, наблюдая, как изобретательно притворяются друг перед другом капитан и старцы. Даже Одинг, который до сих пор только хмурился и отворачивался, теперь улыбался Крессу так широко, что Нафин испугался – не заподозрит ли пират неладное. Но Кресс, похоже, так был упоен своими удачами, что не обратил никакого внимания на перемены в настроении Одинга.

Табхаир тоже был сама любезность. После нескольких фраз о том, как замечательно они себя чувствуют на таком великолепном судне, он спросил, далеко ли до Уиссы.

– Мы прибудем туда не раньше завтрашнего дня, – глядя прямо в глаза старцу, ответил Кресс.

И, если бы пленникам не были известны его истинные намерения, они ни на минуту не усомнились бы в правдивости его слов.

– А, как наши слуги? – снова спросил Табхаир.

– О, им уже лучше. Очень скоро вы сможете увидеться.

– Это хорошо. Но, Кресс, не могу не сказать, что присутствие стражника за нашей дверью все же немного смущает и озадачивает.

– Стражника?!!! – Пират всплеснул руками. – Помилуй, Табхаир, какой же это стражник?! Старый колченогий мореход, которого я поставил здесь, чтобы выполнял любое ваше желание!… Но, если вам не по нраву, я его немедленно уберу.

Кресс повернулся к дверям и громко крикнул:

– Эй, Цаг, сейчас же убирайся отсюда! И скажи всем, чтобы близко не подходили к двери моих гостей!

После этого он снова обратился к Табхаиру и осведомился, доволен ли тот. Старец молча наклонил голову в знак признательности, но на его лице Нафин заметил легкую обеспокоенность.

Кресс, как ни странно, это тоже заметил и нахмурился.

– В чем дело, Табхаир? Ты опять недоволен? Что не так на сей раз?

– Нет, нет, ничего, – старец вернул любезную улыбку. – Просто мне неловко, что я не оценил твоей заботы.

– Ах, это.., пират успокоился и великодушно махнул рукой. – Ладно, не переживай, я на тебя не в обиде…

После этого, сославшись на то, что управление таким кораблем, как «Демон» требует его постоянного участия, Кресс ушел. А старцы недоуменно переглянулись.

– Я думал он заменит Цага на кого-то другого, – озадаченно сказал Табхаир. – Но, почему он совсем убрал стражей? Здесь что-то не так…

– Проклятый бандит.., – зашипел, было Одинг, но осекся и проглотил конец фразы.

На пороге, застенчиво улыбаясь, стоял Хама.

Все онемели. Лицо роа-радоргского конунга стало наливаться кровью, и Табхаир поспешил предупредить назревающую вспышку гнева.

– Хама! – радостно воскликнул он, раскидывая руки в стороны, словно собираясь обнять предателя. – Как мы рады тебя видеть! Кресс нам сказал, что двое из вас заболели, и я счастлив узнать, что ты не в их числе. Но, что же приключилось с Чаром и Нертом? Бедняги! Они очень страдали?

– Да, очень, – с притворной жалостью сказал Хама, осторожно проходя внутрь и озираясь.

Его маленькие глазки шустро обшарили все помещение и, вдруг, запнулись на собранных вещах.

– А, куда это вы собрались? – обеспокоено спросил он. – Бежать собираетесь?

– Бежать?!!! – Табхаир всплеснул руками почти как Кресс совсем недавно. – Хама, боюсь, ты все же заболел! Зачем нам бежать? О нас прекрасно заботятся, содержат в небывалой роскоши и везут в Уиссу, куда мы и хотели попасть…

– Для чего же тогда собранные вещи лежат у самого выхода?

– Как их вчера положили, так они и лежат, – начал, было Табхаир, но тут не выдержал Одинг.

Он отодвинул брата, подошел к Хаме почти вплотную и угрожающе навис над ним.

– Что ты все выпытываешь? Тебе уже сказали, нам тут хорошо, мы всем довольны и плывем в Уиссу… Или, может, не туда?… Может, ты что-нибудь знаешь об этом, а, Хама?

– Одинг! – предостерегающе воскликнули разом Табхаир, Углет и Нафин, но было уже поздно.

Кавестиор весь съёжился, глазки его забегали, а лицо стало меняться прямо на глазах. От прежнего глуповато-угодливого выражения не осталось и следа. Злобно ощерившись, Хама проворно отскочил к двери и зашипел оттуда, брызгая слюной:

– Да, да! Ни в какую Уиссу вы не плывете! Проклятые самозванцы! Вас до конца жизни будут держать в клетках на Шад-Хамосе, а этих ваших безмозглых мореходов принесут в жертву богине Сохмат! И я буду счастлив, потому что все вы до смерти надоели мне еще на Острове! Я расскажу Крессу, где спрятаны сокровища и спасусь! Один из всех!

Одинг зарычал, хватаясь за меч, но Хама быстро выскочил наружу и захлопнул дверь. Было слышно, как с той стороны сдвинулось бронзовое украшение.

Нафин кинулся было к Одингу, чтобы помешать ему распахнуть дверь и, тем самым, выдать их окончательно, но конунг сам остановился.

– А Дасаф вчера делал это совсем незаметно, – заметил он, повернувшись к братьям.

– Что же ты наделал, Одинг, – укоризненно покачал головой Табхаир. – Ведь Хаму к нам прислали не случайно. Это и есть новый стражник., и нам следовало тихо и мирно посидеть с ним до вечера, проводя время в любезных беседах. А теперь, что? Даже не знаю… Одно утешает, Хама, видимо, тоже не должен был себя выдавать. Вряд ли Кресс наделял его такими полномочиями. Скорей всего сам собирался насладиться нашим отчаянием. Но глупый кавестиор не уступил по несдержанности нашему Одингу.

Табхаир подошел к двери и вежливо в неё постучал.

– Что вам нужно? – визгливо закричал Хама. – Я все равно не открою!

– Да я и не прошу, – пожал плечами Табхаир. – Вот только думаю, не поторопился ли ты, рассказав нам все?

– Вы и так догадались!

– С чего ты взял? Одинг всего лишь спросил, не знаешь ли ты куда нас везут? А ты сразу вывалил и про клетки, и про жертвоприношения… Боюсь, Крессу это не понравится. Такому, как он, приятнее самому сообщать подобные новости и наслаждаться реакцией. Ты обделил его… Понимаешь, чем это может обернуться?

За дверью послышалось сопение, но уже через минуту кавестиор злобно ответил:

– Ничего, я откуплюсь. Я расскажу ему, что хранится в ваших вещах! За Пояс Силы Кресс простит мне все!

Табхаир плюнул и отошел от двери.

– Все просчитал поганец! – сказал он вполголоса. – Наверняка по первоначальному плану собирался забрать наши вещи себе, чтобы вернуться в Абхию спасителем священной реликвии. Потому до сих пор про Пояс и не рассказал. А теперь, перед угрозой наказания, готов этим поступиться. Ловок, нечего сказать!

Углет покачал головой.

– Пожалуй, против убийства такого мерзавца не возразил бы даже я.

– Ловлю на слове, – не замедлил откликнуться Одинг.

Табхаир, тем временем, достал из сундука, стоящего в углу, кусок пергамента, палочку для письма и чернила, и принялся что-то сосредоточенно писать, разложив все прямо на крышке.

– Что ты делаешь, Табхаир? – спросил Одинг.

– Убиваю время, – пожал плечами тот. – Вы тоже могли бы пока чем-нибудь заняться. Хама к Крессу ябедничать не побежит – побоится. Поэтому, скорей всего, будет сидеть под дверью, как собака. И нам ничего другого не остается, как сидеть и ждать сигнала от Цага.

Вскоре яркие солнечные лучи, пробивающиеся через дверную щель, прошли весь положенный им путь по полу и стенам каюты, потускнели и, наконец, совсем пропали. Потянуло вечерней свежестью, и Табхаир, завершив, наконец, свои таинственные писания, решительно встал, скатал пергамент и посоветовал остальным быть в готовности.

– Цаг может придти в любую минуту, – сказал он. – После этого нам нельзя будет терять время. Действовать придется быстро и очень слаженно.

Все кивнули, но прошло еще не меньше часа, прежде чем за дверью раздался голос хромого пирата. Заплетающимся, как и вчера языком, он осведомился у Хамы все ли здесь в порядке?

– У меня все хорошо, – ворчливо ответил тот, – а вот ты почему свой пост оставил?

– А мои пленники тихие, – весело ответил Цаг. – Спят давно, да и заперты крепко… Ну, ладно, раз у тебя все хорошо, пойду, пожалуй, на корму – развеюсь. А то я, кажется, перебрал с элем.

Не успели его шаги затихнуть в отдалении, как Табхаир в два прыжка подскочил к двери.

– Хама, – ласково пропел он, – открой, пожалуйста, я хочу тебе что-то сказать.

В ответ злобно рассмеялись.

– Я не просил тебя смеяться, – продолжал Табхаир. – Просто просил открыть дверь. А посмеёшься ты потом, на Острове, вместе с Крессом, когда не сможешь найти сокровищ.

Смех за дверью оборвался.

– Ты нарочно врешь! Я тебе не верю! – захрипел Хама, словно у него внезапно пересохло в горле. – Мы вместе перепрятывали сокровища, и деться из той пещерки им было некуда!…

Он замолчал, ожидая, что Табхаир что-нибудь ответит, но старец уже потерял интерес к разговору. По звуку голоса Хамы он понял, что кавестиор подошел прямо к двери и отскочил в сторону.

– Давай, Нафин, действуй!

Юноше дважды повторять не пришлось. Сильный удар ноги едва не вышиб дверь совсем. Раздался глухой стук, затем сдавленный стон. Судя по всему, кавестиору здорово досталось. Он растянулся на палубе, но не успел придти в себя, как Одинг с Нафином затащили его в каюту.

Табхаир прикрыл дверь.

– Соглашение в силе? – бросив Хаму на пол спросил Одинг у Углета.

– Некогда болтать! Нафин давай веревку! – Табхаир затолкал кляп в рот ошалевшему кавестиору и отошел, чтобы не мешать.

Хаму быстро связали, не поскупившись на узлы. Затем Табхаир сунул в руки Нафину песочные часы и шагнул к двери.

– Пора, – сказал он коротко.

– Э-эх, – выдохнул Одинг, с сожалением глядя на Хаму, усаженного на сундук. – Жаль! Но душу я все-таки отведу!

Он замахнулся и, что есть силы, двинул предателю в челюсть. Голова кавестиора дернулась и безжизненно повисла, а тело мягко свалилось на ковер.

– Пошли, пошли, – поторопил Табхаир, стоя в открытых дверях, – время дорого.

Орели выбрались на палубу и бесшумно заскользили по направлению к корме.

Еще накануне, рано утром, Цаг принес им откуда-то несколько больших темных мешков, посоветовав накрыться ими, когда выйдут вечером. Но сейчас, без конца огибая сваленные, как попало тюки и короба, Нафин подумал, что можно было бы обойтись и без мешков. То, что пираты превратили корабль в барахолку, оказалось очень кстати.

До места добрались быстро и без происшествий – спасибо подробным указаниям Цага. На корме трое пиратов сладко посапывали, как в гнездах, в скрученных канатах. Один прижимал к груди пустую флягу и выглядел умиротвореннее прочих. Возле них, ежась, то ли от прохлады, то ли от волнения, переминались с ноги на ногу Чар, Нерт и Цаг.

– Ну, наконец-то! – воскликнул хромой пират, увидев орелей. – Как все прошло?

– Отлично! – бодро ответил Одинг. – Хама оказался.., как бы это получше выразиться.., очень, э-э… покладистым.

Цаг понимающе хмыкнул, а Чар с Нертом заулыбались.

– Ну, как вы?! – бросился к ним Углет. – С вами хоть хорошо обращались?

– Нормально! – беспечно отмахнулся Нерт.

Они с Чаром сердечно обнялись с орелями, после чего Чар отвернулся и, некоторое время протирал глаз, в который «что-то попало».

– Мы всю прошлую ночь не спали, – рассказывал, между тем, Нерт. – Все гадали, как бы нам выбраться и свернуть шею проклятому Хаме!

Одинг одобрительно хмыкнул.

– А тут, средь бела дня, заявляется Цаг! Вот радости-то было! Мы уж и не чаяли с ним увидеться, думали он давно на корм рыбам пошел. А, когда он нам про свой план рассказал, совсем духом воспряли!…

Цаг, слушая Нерта, широко улыбался, но, стоило помощнику капитана упомянуть про план, сразу стал серьезным.

– Все это хорошо, но время уходит. Давайте-ка за дело приниматься.

Гуфа оказалась довольно большой и очень тяжелой. Пришлось повозиться, чтобы спустить её на воду плавно, без всплеска. Потом Цаг протянул орелям концы канатов.

– Держите их, пока будем спускаться, а потом бросайте в гуфу.

– Хорошо, – кивнул Табхаир, – но, прежде чем мы простимся, возьмите это.

Он протянул Чару сложенный пергамент.

– Что это?

– Это схема, с помощью которой вы разыщете на Острове сокровища. Будет возможность – сплаваете и заберете.

– А, как же пираты?

– Без этой схемы они ничего не найдут. Разве что сроют Остров до основания.

Чар замялся, неловко вертя пергамент между пальцами.

– Но,… ведь если по совести, эти сокровища следовало бы разделить между всеми нами. Вам ведь они тоже могут пригодиться…

Вместо ответа Табхаир забрал у Нафина часы, поднял их и демонстративно перевернул.

– Время пошло!

Мореходы быстро спустились по канатам.

Орели смотрели сверху, как они рассаживаются и берутся за весла. Табхаир снова перевернул часы, подождал, когда то, что пересыпалось вернется на место, и окончательно «запустил» их только тогда, когда гуфа отошла от корабля на некоторое расстояние.

– Все! Теперь нам пора вернуться к себе.

Перешагнув через спящих пиратов все заспешили обратно.

Они были уже почти на месте, но возле пестрых тюков, на которых вчера восседала веселящаяся компания, резко остановились. Дверь в их каюту была широко распахнута, а на пороге стоял Кресс собственной персоной и удивленно рассматривал валяющегося на полу Хаму.

– Ах, проклятье! – заскрипел зубами Одинг. – Ну, будь, что будет!

Он стремительно бросился на пирата. Тот едва успел повернуть голову, как был буквально заброшен в каюту сильнейшим ударом. Сам Одинг ввалился следом, за ним вбежали Углет и Нафин, и последним вошел Табхаир с часами в руках.

В отличие от кавестиора, Кресс не потерял сознание. Потряхивая разбитой головой, он попытался встать, но Одинг наступил ему ногой на грудь и приказал не двигаться. Для убедительности он вытащил меч, который приставил пирату к горлу.

Кресс быстро оценил ситуацию. Выражение лица одноглазого старика пощады не сулило. Поэтому он попытался изобразить полное непонимание того, что происходит, и обезоруживающе улыбнулся.

– Ну, и удар у тебя, Одинг! Не ожидал! За что ты со мной так? Неужто разозлился, что вам до сих пор не принесли ужина? Так я затем и пришел, чтобы позвать…

– А ведь, правда, – процедил сквозь зубы Одинг, – ужина нам не приносили. Голодом хочешь заморить, чтобы не сильно сопротивлялись, когда потащишь рассаживать по клеткам на своем поганом Шад-Хамосе?!

Улыбка на лице пирата погасла. Глаза сузились и сверкнули нехорошим светом.

– Так вы все знаете… Этот рассказал?

Он кивнул в сторону Хамы.

– Отчасти, – вступил в разговор Табхаир. – И мы поражены, Кресс, неприятно поражены. Боюсь, придется с тобой расстаться.

Пират усмехнулся.

– Ничего не выйдет, старичок! Вы ведь не боги. А больше до берега здесь никому не долететь. Как мне известно, ваш парень уже пытался и безуспешно. Так что, выходит вам верная смерть. А у меня на Шад-Хамосе хотя бы поживете в почете.

– Это в клетках, что ли?

– Да ладно! Дались вам эти клетки! Глупый коротышка все не так понял. Он за что-то вас сильно ненавидит, вот и выдал желаемое за действительное. Можете его убить – мне не жалко. Я просто хотел, чтобы вы погостили у меня, посмотрели бы, как я живу…

– Что-то не хочется, Кресс. К тому же, когда приглашают в гости, то обычно спрашивают у тех, кого приглашают, могут ли они это сделать, или имеют в виду какие-то другие планы. Ты же тащишь нас силой и обманом, а это больше похоже на плен, чем на учтивое приглашение.

Лицо пирата делалось все злее.

– Тогда, хоть о своих друзьях мореходах подумайте. Вы улетите, а с ними я расправлюсь так, как ни с кем и никогда! Их крики и стоны вы услышите даже на морском дне, где к тому времени окажетесь. Уж это я вам обещаю.

Но его слова произвели совсем не тот эффект, какой ожидался. Одинг, все это время пыхтевший от злости, вдруг расхохотался.

– Нет, вы слышали это?! Он еще и грозится. Да, кто мне мешает взять и прямо сейчас проткнуть мечом твою злобную глотку!

Кресс презрительно посмотрел на него.

– Ты сам себе помешаешь. Думаешь, я не замечал, как тебя мутило от одного моего вида? Думаешь, не догадывался почему? Очень даже догадывался. Ты презираешь меня, считаешь подонком, и ни за что не станешь марать свой благородный клинок о такую падаль.

Табхаир удивленно вскинул брови.

– А он неплохо разбирается в людях, этот наш потомок великого воина. Кто бы мог подумать! Боюсь, Одинг, он тебя раскусил.

– Меч я, может, марать не стану, – спокойно заметил конунг, – но придушить смогу и голыми руками.

Кресс лишь презрительно фыркнул, всем своим видом давая понять, что и эта угроза для него лишь пустой звук.

Табхаир покосился на часы и обратился к Нафину и братьям.

– Ну, что будем с ним делать? Времени остается все меньше, а оставить его просто так мы себе позволить не можем. Нужно что-то решать. Говори ты, Углет.

– Моё мнение вы знаете, – отвел глаза старик. – Я против убийств.

– А не так давно мы слышали другое, – укорил его Одинг. – Моё мнение вы тоже знаете, и, насчет того, чтобы придушить голыми руками я не шутил.

– Что скажет Нафин? – спросил Табхаир.

Юноша замялся.

– Я не знаю, – неуверенно проговорил он. – Но, думаю, что мы не должны решать жить кому-либо, или умереть. Даже если этот «кто-то» пират вроде Кресса. У каждого свой жизненный путь, свой выбор на этом пути… Кресс выбрал эту дорогу, и где-то на ней Судьба наверняка заготовила ему достойную кару за все им содеянное. Мы не вправе мешать.., мы вообще не должны убивать, иначе, чем станем отличаться от таких, как он!

– Все верно! – Табхаир бросил последний взгляд на часы. – Лишний раз убеждаюсь, что чем больше рассуждаешь, тем дальше удаляешься от верного решения. А оно всегда лежит на поверхности… Одинг, времени почти не осталось. Мы сейчас выйдем с вещами, а ты можешь задержаться на минуту, и делай, что хочешь.

– Спасибо, брат! – прочувственно ответил Одинг.

– Вы не долетите, клянусь Сохмат! – крикнул Кресс в последней отчаянно попытке. – А ваших друзей я буду жечь огнем! Медленно, чтобы подольше мучились! А потом сдеру их обугленные шкуры!…

Старцы, не отвечая, собирали свои котомки.

– А, если одноглазый меня сейчас убьет, – продолжал кричать Кресс, – то это же самое сделают мои люди! За меня они ваших дружков зубами разорвут!

– Наших друзей давно нет на твоем корабле, – не глядя на пирата, бросил через плечо Табхаир. – Да и нам лететь недолго. Тут ведь то самое единственное место, где до берега рукой подать, не так ли?

Лицо пирата сделалось белым.

– Откуда ты знаешь? – просипел он. – Кто тебе сказал?

– Я же бог! – гордо ответил Табхаир. – Мне ведомо все. Прощай.

Втроем орели вышли на палубу, немного прошли по ней и осмотрелись. На горизонте отчетливо темнела полоска берега.

– Нам туда, – с облегчением указал на неё Табхаир. – Рад, что Цаг не обманул. Последнее время я весь на нервах, не знаю, кому и верить… Ну, где там Одинг? Мне не терпится покинуть это место!

Конунг вышел довольно быстро. Он на ходу прятал меч в ножны и был крайне возбужден.

– У кого мои вещи? – спросил ни на кого не глядя.

– У меня, – ответил Углет, не сводя глаз с лица брата. – Что.., что ты с ним сделал?

– Тебе лучше не знать, – раздраженно бросил Одинг.

Но, когда, при передаче котомки, их руки встретились, Углет явственно почувствовал что-то влажное и липкое. И сразу догадался – кровь!

* * *

Лететь пришлось долго. Дольше, чем ожидалось. Тонкая береговая полоска на горизонте никак не хотела приближаться.

На корабль не оглядывались. И, несмотря на обретенную свободу, настроение у всех было подавленным.

Может быть, из-за этого орели пропустили тот момент, когда желанный берег начал, наконец, увеличиваться. Он разрастался и приближался все стремительней, и, когда силы летящих были уже на исходе, принял их в свои песчанно-каменистые объятия.

– Наконец-то, земля! – прохрипел Нафин, валясь на узкую полоску песка у самой воды.

Старцы попадали рядом молча, разметав неимоверно уставшие крылья как попало. Казалось сейчас они вообще не в состоянии сделать что-либо, но, тем не менее, не сговариваясь, из последних сил, обернулись-таки на корабль.

Крохотная черная точка на горизонте – вот и все, что они увидели. «Демон» не сменил курса, и это означало, что пропажу пленников до сих пор не заметили.

– Хорошо, – простонал Табхаир. – Значит, мы можем немного передохнуть.

И повалился лицом в песок.

Как долго они так пролежали, никто толком сказать не мог. Теплая ночь, словно догадываясь о том, что довелось пережить орелям, пыталась успокоить их тишиной и покоем. Прямо за песчаной полосой, на которой они лежали, тянулся, тоже не слишком широкий, каменистый берег, а сразу за ним начинался тот самый непроходимый лес, о котором говорил Цаг. Ни один лист не шевелился на деревьях в том лесу, ни одна птица, или какое-нибудь другое живое существо, не тревожило своими криками, только море ласково пошлепывало берег, как мать, баюкающая ребенка.

Но опасному умиротворению нельзя было поддаваться. Постепенно, один за другим, орели начали поднимать головы.

– Я чувствую себя ужасно, – с кряхтением произнес Табхаир, – Подобные перелеты мне совсем не нравятся. Не понимаю, Нафин, что хорошего ты в них находишь?

– Это потому, что здесь ветра нет, – лениво поднял голову юноша. – Разве можно сравнить полет здесь с полетом в горах! Там, когда поймаешь воздушную струю, то уже не летишь, а, словно, лежишь в ней и только наслаждаешься…

Он мечтательно прикрыл глаза, но сказать что-либо еще поленился и снова уронил голову на песок. Наверное поэтому, Табхаир не разделил его восторгов и только недоверчиво скривил губы.

Одинг, тем временем, привстал, повернулся лицом к воде и, достав меч из ножен, погрузил его в воду. Потом подцепил горсть песка и стал тщательно чистить им клинок. Закончив с этим, он так же тщательно вымыл и руки.

Все наблюдали за ним молча. И, лишь когда, стряхнув с рук воду, Одинг повернул к ним мутный тяжелый взгляд, Табхаир поспешил сделать вид, что никто ничего не заметил.

– Поесть бы сейчас, – неуверенно пробормотал он, озираясь по сторонам.

– Хочешь есть, так обратись ко мне, – сердито буркнул Одинг. – Пока ты своей писаниной занимался, я кое-что припас от обеда.

Он потянул свою котомку, развязал её и бросил перед братьями и Нафином на песок.

– Вот, ешьте! И нечего по сторонам глазеть! Ничего другого здесь все равно нет!

Табхаир с Нафином с готовностью принялись за еду, не столько из-за голода, сколько из желания загладить неловкость момента. Но Углет по-прежнему продолжал сидеть спиной к Одингу, только лицо у него сделалось еще более напряженным.

– А ты, что же, Углет? – нахмурился Одинг. – Неужели есть не хочешь? – спросил он, толкая брата в бок.

Углет вздрогнул и невольно отстранился.

– Да, что такое?! – взорвался Одинг. – Брезгуешь ты мной теперь, что ли?!!

Лицо Углета страдальчески исказилось.

– Прости, прости, – быстро заговорил он. – Я понимаю, что неправ, что не должен… Наверное, другого выхода не было… Но, все же, никак не могу с собой совладать! То, что ты сделал.., хотя, скорей всего, правильно… Но мне очень плохо!… Внутри все переворачивается, как подумаю, что мой брат убил…

– Убил?!!!

Единственный глаз Одинга выкатился так, что едва не вылетел из глазницы.

– Я, роа-радорг! Конунг роа-радоргов!! Ас!!!… Чтобы я убил вот так, без боя?!!! Да ты в своем уме?

Углет часто и испуганно заморгал.

– Но ты же сам говорил.., грозился… И, потом, кровь на руках…

– Ну да, кровь! – закричал Одинг. – А, как без крови?! Я отрезал мерзавцу язык, чтобы он никогда и нигде не смог похваляться родством с Китионом! Но убить!… Да я даже ударить эту гадину толком не смог – противно было! Мерзость такая!… Такая мерзость!

Одинг схватился руками за голову, отвернулся и замычал, раскачиваясь из стороны в сторону.

Углет так и замер с раскрытым от удивления ртом, а Табхаир едва не подавился, глотая непрожеванный кусок.

Нафин тоже ощутил неловкость. Он вдруг явственно осознал, какое унижение должен был пережить Одинг. Ему, привыкшему к открытым схваткам, наверное, и в страшном сне не могло присниться, что в один злосчастный день, он, словно презренный палач, будет карать человека, которого всей душой презирает. Конунг мог сколько угодно кричать о том, что готов свернуть шею любому из пиратов и, особенно, Крессу. Но, когда дошло до дела, годами воспитываемые в нем понятия о чести взяли верх. Возможно, он просто связал бы пирата и засунул ему в рот кляп, как Хаме, однако не давала покоя мысль, что презренный разбойник будет потом хвалиться родством, и с кем!… И тогда Одинг сделал то, что жгло его душу, как раскаленное железо…

Юноша посмотрел на Табхаира и смутился еще больше. Кажется, старец думал о том же самом и сидел весь пунцовый, то ли от смущения, то ли от стыда.

Заметив, что Нафин на него смотрит, Табхаир опустил глаза, нарочито медленно встал, стряхнул песок с одежды и, неловко потоптавшись, переместился поближе к Одингу.

– Прости меня, брат, – произнес он таким искренним, таким покаянным голосом, что рот у Углета раскрылся еще больше. – Это я виноват… В то, что убьешь этого мерзавца, никогда не верил, потому и позволил остаться. Но то, что ты сделал.., я понимаю… Прости. Это я тебя невольно заставил. Недооценил всю силу оскорбления, которое неумышленно нанес Китиону. Но я не думал, что твое уважение к нему столь сильно, что вынудит тебя.., ну, ты понимаешь, о чем я…

Одинг раздраженно махнул рукой, и Табхаир замолчал.

– Нет, братья, это я виноват, – раздался вдруг голос Углета. – Это мне не следовало судить опрометчиво. Ты, Табхаир, уравнял Кресса с Китионом только для того, чтобы спасти нам жизнь, и сам это понимаешь. А то, что сейчас каешься и просишь за это прощения – лишний урок мне… И ты, Одинг, все сделал правильно! Для тебя иначе поступить было невозможно. Не стыдись того, что сделал. Ты не осквернил поганой кровью ни рук, ни меча! Ты всего лишь смыл ей грязное пятно с имени того, кого почитаешь! И я горжусь вами! И стыжусь самого себя! Мне стыдно, что усомнился в благородстве тех, кого называю братьями!

Он тоже поднялся и встал рядом с Одингом.

А Нафин вдруг совершенно некстати вспомнил Тихтольна. Память удивительно отчетливо напомнила ему слова погибшего ореля о том, как он, испугавшись, что жители Гнездовища умеют летать, вернулся, чтобы в одиночку помешать им достичь Сверкающей Вершины. «Наверное, все они там какие-то особенные, – подумал юноша. – С виду посмотришь – самые обыкновенные, но, случись что…», – он запнулся и потряс головой, чувствуя противное пощипывание в носу. А потом поднялся.

Трое старцев стояли перед орелем у самой кромки воды. Их крылья были печально опущены, и никогда еще сыновья Дормата не казались Нафину так схожи между собой.

– Знаете что, – сказал он тихо, – не стоит Кресс того, чтобы вы из-за него каялись. Пусть плывет себе, куда плыл. А вы… Вы замечательные! И я готов в ноги Судьбе поклониться за честь быть с вами рядом! Сто лет вы прожили среди людей, но они выделяли вас только из-за одного – из-за необычных, неземных крыльев. А, ведь даже без них, вы достойны именоваться богами!… И, если мне везло, Табхаир, то только потому, что больше некому привести вас на Сверкающую Вершину, туда, где по достоинству смогут оценить ваши мудрость, честь и благородство!

Старцы удивленно оглянулись на него.

– Да, да, я знаю, что говорю! Вы дети своего народа, и даже столетие, проведенное внизу, на земле, не смогло это искоренить. Так что престаньте каяться и просить друг у друга прощения. Все, что вы делали, и о чем думали, правильно!… Но, чтобы наши злоключения не оказались напрасными, отсюда необходимо поскорее улетать. Пираты еще могут вернуться. Поэтому, давайте, Одинг с Углетом, подкрепитесь, и летим! Будем думать только о том, что впереди…

Спустя полчаса ленивая ночная птица, сидевшая на толстой ветке и сонно утопившая голову по самый клюв в растопыренные перья на груди, была разбужена хлопаньем крыльев, необычным для здешних мест. Так могли лететь только очень и очень большие птицы. Она лениво открыла глаза и увидела серебрящиеся в лунном свете четыре силуэта, явно принадлежащие самым диковинным существам на свете. Птица сердито ухнула и поспешила убраться в дупло – мало ли, что придет на ум этим созданиям…