Текст книги "Орелинская сага. Книга вторая"

Они не без труда перевалились через забор, сильно исцарапавшись о колючий кустарник внутри. При этом пояс Нафина, удерживающий крылья, отстегнулся и упал. Лишь невероятным усилием мышц удалось юноше удержать их в скрученном состоянии. Но Сурбус, к счастью, ничего не заметил. Высунувшись из кустарника он тревожно осматривал двор, словно искал кого-то.

– Ты что? – спросил юноша.

– Кажется, собак нет, – прошептал гончар. – Это очень хорошо. Пошли.

Крадучись, они добежали до угла и совсем, было, собрались свернуть к той стене, что шла вдоль переулка, как вдруг Нафин охнул и замер на месте.

Здесь голоса двух говоривших звучали очень отчетливо, и голос Су-Сумы как раз произносил:

– Я не могу этого дождаться! Как скоро они придут в город?

– Как только поправится Книжник, госпожа, – ответил голос Илозара.

– Он ничего не выдал?

– Нет, я следил. Один раз, в разговоре с Абхаином, Книжник был на грани, но удержался.

– Хорошо. Я волновалась, что он не сдержится. Хотя, прекрасно его понимаю. Мне тоже нелегко было себя сдержать, когда я встретила их на дороге… Но – к делу! Кто позаботится о том, чтобы они прошли именно через Древние врата?

– Книжник, госпожа. Нам нельзя возвращаться в Кешран. Абхаин все подмечает, и сразу раскусил, что мы ездили не за товарами. Если сейчас кто-то из нас вернется, он, пожалуй, отнесется к этому с подозрением.

– Ладно. А Книжник будет в состоянии? Времени осталось совсем мало.

– Будет, госпожа. Тело осталось гибким, зрачки не исчезли… Выложился он основательно, но не до конца.

– Хорошо. Давай книгу.

Послышалось шуршание, и Нафин едва не взвыл от досады, что ничего не может увидеть.

– Вот оно! – прошептала Су-Сума. – Даже не верится, что это, наконец, произойдет. Я ни о чем другом думать не могу! Последний… Ты осознаешь, Илозар, что скоро мы его увидим?

– Да, госпожа, – благоговейно ответил тот.

Повисла тишина, в которой явственно прозвучало всхлипывание.

– Не надо, госпожа, – сказал Илозар.

– Кресс, мой мальчик, – голос Су-Сумы заметно изменился. – Все-таки ты не напрасно жил, и свою роль сыграл. Жаль, что не ту, о которой я мечтала… Но, клянусь, злодей, погубивший тебя, поплатится! Ох, как он поплатится!

– Не надо, госпожа, – снова повторил Илозар.

– Хорошо, не буду. Ступай к себе и помни – главное, чтобы они прошли сквозь Древние врата!

Раздались легкие шаги, и все стихло.

– Что с тобой, Нафин? – спросил Сурбус, который все то время, пока Нафин слушал, стоял тихо и тоже прислушивался. – Тебя этот разговор как-то касается?

– Да.

Нафин повернул к гончару совершенно белое лицо.

– Скажи мне, что такое эти Древние врата?

– Они на границе Старого города. Да и не врата это вовсе, а просто два резных камня, стоящие вертикально. Считается, что когда-то на том месте находилась кузня, где был сделан перстень Сона, а они обрамляли вход в неё… Но объясни мне, что все это значит? Ты смертельно напуган.

Вместо ответа Нафин сполз по стене на землю и закрыл лицо руками.

Табхаир был прав! Су-Сума замышляет против них что-то ужасное! И купцы, ведя их по пустыне, об этом знали, и Книжник!.. Книжник… Как они все его жалели! Как хотели вылечить! И вот теперь, четыре старика ждут в Кешране удобного момента, чтобы вернуть поскорее к жизни того, кто хладнокровно поведет их прямо в руки Су-Суме!

– Чей это дом? – спросил Нафин, заранее догадываясь об ответе.

– Бат-Кана – Ответил Сурбус, забравшись на забор и рассмотрев дом как следует, – знатного горожанина из Анхкора. Много было пересудов, когда он его купил. Дом древний, исконно ваннаанский… Но, я же говорю – здесь теперь все продается…

Нафин стряхнул оцепенение и вскочил на ноги.

– Слушай, Сурбус, – отчаянно зашептал он, – мне необходимо проникнуть в этот дом! Не спрашивай пока, зачем и для чего, но поверь, близким.., очень близким мне людям, грозит смертельная опасность! И исходит она отсюда! Если к утру я не вернусь, то очень тебя прошу, иди сразу же в Кешран, в дом, где служит Фраганария! Там сейчас живут четыре старика. Скажи им, что пришел от меня, что со мной беда и, самое главное, передай слово в слово: «Книжник – предатель. Табхаир был прав во всем!». Запомнил?

– Табхаир? – переспросил Сурбус. – Это же Абхаинский бог.

– Ну да.., неважно.., главное, скажи именно так, как я прошу!

– Хорошо, скажу.

Нафин выхватил из кошеля целую пригоршню золотых монет.

– Вот тебе деньги. За мной сейчас не ходи. Иди домой.

Он полез, было, на забор, но вдруг спрыгнул и снова позвал Сурбуса.

– Послушай, – сказал смущенно, – если мы больше никогда не увидимся, то, пожалуйста, найди Камелика, и в день «расцвета» перстня… Хотя… Нет, не надо. Ты ведь, как и Сфир не веришь в этот луч…

И Нафин, не обращая внимания на онемевшего от изумления и испуга Сурбуса, снял пояс, расправил крылья и взлетел. Через забор, через улицу, и снова через забор, за которым опустился в темном густом саду.

Обида и страх попеременно вспыхивали в его душе, поэтому Нафин не обращал никакого внимания, ни на роскошные цветы, источающие сладкий аромат, ни на искусно подстриженные деревья и кустарники, ни на живописно уложенные камни вокруг крошечного фонтанчика. Враждебный сад не казался ему прекрасным. Скорее, дикими зарослями, сквозь которые следовало прорваться к дому.

Что Нафин собирался там увидеть, или услышать, он и сам не знал, но был уверен – в этом доме разгадка, и он должен её узнать!

Внезапно, прорвавшись сквозь кусты, юноша выскочил на ровную полянку, залитую лунным светом. В глаза сразу бросилась большая кибитка, прилепившаяся к противоположной части забора, и человек, сидящий перед ней.

Это был молодой мужчина с приятным грустным лицом и длинными густыми волосами, не замотанными, вопреки местному обычаю, никакими тканями. Он рассматривал что-то в траве, и на появление Нафина отреагировал так спокойно, словно ничего необычного в этом не было. Просто поднял голову и сказал тихо и очень печально:

– Я убил жука. Просто так, только что. Сидел, размышлял, а он заполз мне на руку. Я испугался и прихлопнул… И все! Только что он был живой, полз куда-то.., а я всего лишь вздрогнул, и жизнь его оборвалась!.. теперь уже ничего не поправить, и это оказывается очень страшно…

Как ни был Нафин зол и взбудоражен, он не мог не изумиться. «Наверное, этот парень не в себе, – подумал юноша. – Так убиваться из-за какого-то жука! Видно, один из тех убогих, что сидят возле базара. Но здесь-то он, что делает, в конце концов?!».

В этот момент дверца кибитки открылась.

– Гар, с кем ты разговариваешь? – донеслось оттуда.

– К нам пришел гость, – ответил тот, кого назвали Гар.

– Гость? В такую пору?

Кибитка слегка покачнулась, и по коротенькой лесенке стал спускаться крылатый старик с таким знакомым лицом! Он отыскал взглядом Нафина, мгновение всматривался, а потом охнул и бросился к нему, бормоча на чистейшем орелинском:

– Наконец – то! Мальчик мой! Я уже измучился, ожидая тебя!..

Часть третья

Нафин стоял, как громом пораженный. События сменялись с такой быстротой, что у него закружилась голова. Жутковатые приготовления Су-Сумы, страх за старцев, за себя, желание проникнуть в тайну, потом этот странный молодой человек и, наконец, самое невероятное – пятый сын Дормата, говорящий на орелинском. Да еще и говорящий такие вещи, от которых не только голова, но и все вокруг завертелось.

Нафин попятился.

– Ты меня ждал? – с трудом выдавил он.

– Нет, не ждал! – радостно воскликнул старик. – Заждался! Я был уверен, что ты появишься раньше, но ничего, и это время прошло с пользой!

Он обнял Нафина за плечи и торжественно объявил:

– Я нашел всех своих братьев! Поэтому тебе не придется долго плутать – мы их быстро соберем. Дороги мне известны, языки тех стран я знаю, и даже имею кое-какие соображения по поводу того, как к моим братьям подступиться. Они ведь, знаешь ли, не как я, не простые люди – боги! Ты давно на земле? Слышал про абхаинского Табхаира и радоргского Одинга?.. Углета вот только считают демоном и убийцей, но поверь, он не такой. Он очень несчастный. Поэтому мы заберем Нанна – это недалеко, в Уиссе, а оттуда сразу же направимся в Иссорию…

Нафин ничего не понимал. То есть, до него конечно дошло, что новый старец каким-то образом оказался посвящен в суть его миссии, но при такой осведомленности не могло не вызвать удивления то, что этот старик ничего не знал про уход своих знаменитых братьев с насиженных мест.

– Их там давно уже нет, – проговорил Нафин, глядя в глаза старому орелю. – Странно, что ты не слышал.

Теперь пришла очередь изумляться старцу

– Как нет?! Еще и года не прошло, как мы объехали эти страны! Все были на месте! Куда же они подевались?

– Я их забрал.

Выражение растерянности на лице старика мгновенно сменилось тревогой и даже некоторым испугом.

– Забрал? Сам? Но так не должно было быть! Я же обязан был тебе помогать!..

Он горестно заохал и, словно ища поддержки, повернулся к молодому человеку, которого называл Гар. Тот уже давно стоял поблизости, подобно зеркалу отражая на своем лице все переживания старика – сначала восторг, потом растерянность и, в конце концов, огорчение и испуг.

– Но откуда ты узнал обо мне? – смог, наконец, спросить Нафин.

– Забрал.., надо же. И где мы могли разминуться?.. Странно.., – не слыша его, бормотал старец. – Но.., раз ты их забрал, значит, они с тобой! Но это же прекрасно! Где они?! Где мои братья?!

Он снова подскочил к Нафину и снова обхватил его за плечи.

– Здесь. В Кешране, – ответил юноша, думая про себя, что пятый сын Дормата самый странный изо всех, кого он видел.

– В Кешране? Но почему не тут? Что они там делают?

Эти вопросы вернули Нафина на землю. Недавние страхи, отступившие было после неожиданной встречи, нахлынули с новой силой. Юноша испуганно покосился на темнеющий, словно затаившийся за деревьями дом, и, отвечая, понизил голос до шепота.

– Они не могут сюда идти, здесь очень опасно… Это долгая история. Я тебе её обязательно расскажу, но объясни, наконец, откуда ты про меня узнал?

В этот раз старик вопрос услышал и хлопнул себя по лбу.

– Ах, я глупец! Ну, конечно!.. Налетел, заболтал, испугал, наверное? – он немного смущенно рассмеялся. – Прости, я так долго ждал этой встречи, представлял её и так, и этак, но никак не думал, что все произойдет таким образом – ночью, в саду… Хотя, чем плох сад? Может, так еще и лучше…

Он повернулся к Гару и сказал, то ли с затаенной гордостью, то ли с печалью:

– Вот видишь, мой мальчик, я и дождался.

– Вижу, – на чистейшем орелинском ответил молодой человек, – но грустить, как и обещал, не стану.

Потом слегка поклонился Нафину и представился:

– Меня зовут Шанерис-Гар, но все обычно зовут просто Гар.

– Нафин, – поклонился в ответ юноша.

– Нафин, – повторил за ним старик. – А я-то все думал, как тебя будут звать. Таких прозвищ насочинял – одно другого вычурнее, а оказалось все очень просто…

– А тебя как зовут? – спросил Нафин.

Старик снова хлопнул себя по лбу и, видимо, гораздо сильнее, чем в первый раз, потому что тут же принялся с оханьем потирать место ушиба.

– Нет, я сегодня определенно ни на что не годен! Меня зовут Рагор. И, знаешь что, Нафин, давай-ка, скорее, сядем на эту скамью, и. пока я окончательно не разбил себе лоб, начнем рассказывать все друг другу по порядку.

Он усадил Нафина и вопросительно посмотрел на Гара, но тот покачал головой.

– Нет, нет, я с вами не останусь. Беседуйте наедине. А мне уже давно не терпится пойти полюбоваться звездами.

С этими словами он направился к кибитке и, забравшись в неё, прикрыл за собой дверь. Нафин заметил, что Рагор провожал его взглядом заботливого, но тревожащегося о чем-то отца. «Точно, этот Гар не в себе, – подумал юноша. – Любоваться звездами из кибитки…». Но старик словно услышал его мысли.

– У нас вместо потолка натянуто полотно, – пояснил он. – В теплые дни мы его откидываем, потому что Гар очень любит смотреть на небо, а когда холодно, или идет дождь, снова натягиваем и закрепляем сверху деревянный настил, который сейчас спрятан под днищем. Очень удобно,… но, боюсь, я опять сейчас заболтаюсь, и ты решишь, что попал к какому-то полному идиоту.

На самом деле юноша был на волосок от того, чтобы так подумать, но старик, судя по всему, наконец, всерьез настроился все ему рассказать. Он легко вздохнул и присел рядом.

– Честно скажу – мысли путаются, не знаю с чего начать. Пожалуй, начну со снов. Ведь с них все на самом деле и началось. Я их вижу столько, сколько себя помню… Не те, о которых речь, а сны вообще. Еще, будучи маленьким мальчиком, удивлял своих приемных родителей тем, что подробно описывал места, в которых никогда не бывал. Но самое странное, что спустя короткое время все мы действительно оказывались в таких местах. Случалось такое, конечно, не часто. Но, когда случалось, мои приемные родители знали – эта поездка будет сопряжена с какими-то важными событиями… От меня никогда не скрывали, что я вылупился из яйца, принесенного облаком. Мать до самой своей смерти называла птенчиком, а отец не уставал выяснять, что я ощущаю во время полетов. Это было прекрасное время – мое детство! Крылатого ребенка в труппе воспринимали не только как знак, посланный небом на удачу, но и как самого обычного малыша. Меня баловали, закармливали вкусненьким и все силы прилагали, чтобы помочь научиться летать. А. когда, наконец, получилось, устроили целый пир!.. Помню, лет до десяти, при каждом удобном случае, в поле, или на берегу широкой реки, вся труппа собиралась, чтобы поглазеть, как я летаю. Восторгам не было границ, но, к сожалению, только они и восторгались моими крыльями.

Когда во время представления в одном небольшом селении я по мальчишеской глупости вздумал полетать прямо над зрителями, они решили, что без колдовства тут не обошлось, и схватились за оружие. Мы еле ноги тогда унесли, и с тех пор отец запретил мне летать где попало. Он быстро сообразил, как выйти из положения. Взял и придумал сложную систему ремешков, которыми оплел моё тело так, чтобы казалось, будто крылья привязаны. С тех пор мы всем говорили именно это, а, чтобы никто не приставал и не просил как следует рассмотреть крепежи, придумали историю о старинном секрете, который ни в коем случае нельзя выдавать.

Старик распахнул одежды и показал Нафину кожаные полоски, замысловато переплетенные на груди.

– Первое время они страшно мешали и натирали подмышками, но потом я привык. Даже научился сам их делать и подгонять по размеру. Выдумка оказалась очень удобной. Сначала зрители пугались, но, узнав, что я обычный человек, а крылья просто привязаны, успокаивались и приходили в восторг. Вскоре я совсем перестал снимать эти ремни, и, к тому моменту, когда умер последний актер, знавший меня ребенком, никто уже и не помнил, что я с этими крыльями родился.

Старик вздохнул и немного помолчал, провожая вызванное памятью воспоминание.

– Вот тогда-то мне и стали сниться эти странные сны про города в горах и про красивых крылатых людей, заседающих в огромных залах, где за окнами проплывали лишь макушки величавых облаков…

Я, Нафин, всегда очень серьезно относился к своим снам. Они не казались мне бессвязными видениями, которые случайно создало уснувшее сознание. В иных виделось предупреждение, в других – подсказка, но всегда они что-то значили. И, следуя и предупреждениям, и подсказкам, я неизменно принимал правильные решения, был прозорлив, умен и даже талантлив… Да, да, не удивляйся! Сюжеты для наших лучших представлений пришли во сне, чему я был несказанно рад…

Но сны про крылатых людей ощущались совсем по-особому.

Как-то сразу я почувствовал, что вижу отголосок иной, но настоящей и очень близкой мне жизни.

Сначала они просто приводили в восторг, но однажды, увидев летящее в пропасть тело со спутанными крыльями, я проснулся, крича от страха, потому что понял – только что я видел смерть близкого человека.

С тех пор к видениям прибавился и голос.

То, что он говорил, казалось непонятным, но слова и фразы настойчиво повторялись, заставляя думать, что вот-вот, еще немного, и я все пойму. Словно кто-то специально твердил мне одно и то же, чтобы я понял и разобрался.

И я разобрался!

Не спрашивай, сколько времени это заняло. Наверное, все языки, которые я знаю, я выучил за более короткий срок. Но упорство было вознаграждено! Словами никогда не передать всех тех чувств, которые охватили меня в момент первого понимания. Восторг – слишком приземлено; недоумение – слишком мелко; скорбь – слишком легковесно. Даже просто сказать, что я был потрясен, значит не сказать ничего. Я видел гибнущим того, кого мог бы называть отцом! Видел тех, кто мог бы называть меня племянником и Правителем, и слушал, слушал, слушал о тех, кто был мне братьями…

У меня получилась счастливая жизнь, Нафин. Пожалуй, только Одинг мог бы похвастать такой любовью и заботой со стороны близких. Но, в отличие от него, у меня были друзья, способные по-приятельски хлопнуть по плечу и ученики, без благоговейного трепета обнимающие за шею со слезами восторга, когда у них что-то получалось особенно хорошо… У меня были ворчливые родители, которые за моей спиной, думая, что я ничего не знаю, втолковывали каждому новичку в труппе, что «Рагор самый умный, самый красивый и самый талантливый». И. что им всем очень повезло быть рядом со мной, учиться у меня и просто смотреть, как я все делаю… Я познал любовь самой прекрасной женщины на свете и с тех пор перестал бояться смерти… Все дни моей жизни на этой земле можно уподобить нитям драгоценной ткани, которые мастерицы перед плетением перевивают тончайшим золотым волосом! Но, когда я узнал, что где-то на земле живут четыре моих кровных брата, а высоко в горах еще двое, когда узнал, что все мы обязательно должны собраться вместе и вернуться к своему народу, то, поверь, мальчик, все в душе перевернулось! Мне безумно захотелось самому всех разыскать, но, увы, голос во сне предупредил, что придет юноша, и только он один должен собрать всех нас – сыновей Дормата – и отвести на Сверкающую Вершину.

– И ты знаешь, для чего?! – подскочил Нафин.

– Нет, – Рагор покачал головой, – больше я ничего не знаю. Мне открыли только то, что было необходимо для встречи с тобой. Ну, чтобы ты не пересказывал мне эту печальную историю, а сразу оказался рядом с понимающим человеком. И я готовился. Кочевая жизнь позволяла бывать в разных странах. Я слушал, наблюдал, и постепенно вычислил, что крылатый абхаинский бог, равно, как и радоргский Одинг, не кто иные, как мои братья. И страшный иссорийский демон – несчастный узник жестокого народа – такой же орель, как и уиский мудрец-отшельник. Тебе оставалось только встретиться со мной, и на нашей кибитке объехать нужные страны с удобством и в полной безопасности.

Нафин криво усмехнулся

– Хорошо бы. Жаль, что так не случилось.

Рагор пожал плечами.

– Я и сам удивлен, что все пошло иначе. Но, знаешь ли, у Судьбы свои резоны. Я часто думаю о том, почему она так капризна и прихотлива. Для одних проводит жизненный путь недрогнувшей рукой, а другим вычерчивае6т самые невероятные изгибы. Понять, почему так происходит сложно, но, может быть, все дело в той конечной цели, которая тебе предназначена, и главное – пройти все эти изгибы, не сбившись с пути…

Нафин снова не сдержал горькой усмешки.

– Мне недавно рассказали одну историю, в которой говорится, что все заканчивается горой и сидящей на ней Смертью.

– А! – обрадовался старик, – Это тебе кто-то пересказал притчу Ашатана Во-Хапомы. Я тоже её знаю. Многое в ней правильно, но сейчас хотелось сказать не об этом. Вот мне, к примеру, было сказано, что мы встретимся для того, чтобы вместе искать остальных братьев. И, пока я готовился к этой встрече, все шло легко и гладко. Но где-то пути наши разминулись. Может быть, даже в двух шагах друг от друга. И весь тот гладкий путь, на который я должен был вывести и тебя, остался в стороне. Уверен, ты с немалым риском и трудом разыскивал каждого моего брата.

Нафин нехотя кивнул, припоминая свои злоключения.

– Да, это было далеко не всегда приятно.

– Вот видишь! – почему-то обрадовался Рагор. – Я так и знал! И это только подтверждает мою теорию. Но, хвала звездам, все обошлось, и ты смог вернуться в свою колею!

– Какую колею? – не понял Нафин.

– Я вывел свою теорию! – гордо сообщил старик. – По давней привычке, когда думаю о чем-нибудь серьезном, то обязательно должен вообразить себе это в каких-то конкретных образах. При этом любой сложный вопрос видится проще и яснее. Так, жизненные пути, которые рисует нам Судьба, мне видятся этакими колеями, а мы по ним катимся, словно шары. В нужных местах эти колеи пересекаются другими, и, если мы не слишком торопились, или не очень медлили, то происходит встреча с иным человеком – шаром, который или придержит нас, не дав на всем скаку вылететь за пределы резко сворачивающей колеи, или, наоборот, заставит ускорить бег, чтобы не пропустить следующую встречу. Таким образом, нас словно подталкивают к тому месту, где мы должны оказаться в строго определенное время, чтобы успеть сделать то важное, что можем сделать только мы!

Но нередко бывает так, что человек ни в какую не желает мириться со своим предначертанием, считая, что он сам хозяин своей судьбы, и, приметив некую цель в стороне, начинает стремиться именно к ней. Но для того, чтобы выбраться из колеи, требуется немало сил. Каждый шаг дается с трудом, удобные когда-то края обламываются, осыпаются, а цель от этого делается только желанней. Многие упрямцы так и застревают на полпути, потому что главную цель видеть не желают, а к той, которую избрали сами, выбраться не могут. Те же, кому это удается, испытывают горькое разочарование. Желанная мечта на поверку оказывается миражом и тает, оставляя после себя одну пустоту. Хорошо, если находятся еще силы и надежды, чтобы вернуться в свою колею. Но чаще всего такие люди, раздавленные и опустошенные неудачей, заканчивают жизнь с недоуменным вопросом: «ради чего все это было?,,,».

К счастью, мой мальчик, тебя это не касается! Ты просто сделал ненужный крюк. Но не потерял при этом ни направления, ни времени. Просто мы встретились не в начале пути, как планировалось, а в самом его конце…

Рагор участливо посмотрел в лицо Нафина.

– Ну, что ты нахмурился? Такое впечатление, что я тебя чем-то испугал.

Но юноша действительно испугался.

В его голове вдруг явственно прозвучал низкий голос старухи Гра: «Где-то ты свернул не на ту дорогу и очень осложнил свой путь…».

Так и есть! И по теории Рагора выходит, что он, Нафин, вместо того, чтобы «катиться» по гладкой безопасной дороге, с упорством и риском для жизни бороздил новую! И вела его по ней вовсе не Судьба, а собственное упрямство…

Но, как могло такое произойти?! Где он ошибся? Все шло легко и гладко… до какого же момента? До смерти Тихтольна?! Нет, она его только подтолкнула.

Юноше на мгновение стало нехорошо. Что же за цель уготовила ему Судьба, раз предназначением целой жизни молодого ореля стало всего лишь прочесть Нафину крохотную запись с древней плиты!

Он вспомнил, как лежал на берегу горного озера, мечтая все бросить и остаться там навсегда… Может быть, именно тогда он и пропустил встречу с Рагором? И весь последующий, не предназначенный ему путь, рисковал не только своей жизнью, но и жизнями старцев…

– Значит, мы в любой момент могли погибнуть, – пробормотал юноша. – И Табхаир с его верой в меня сильно ошибался…

– Нафин, Нафин, – с ласковым упреком покачал головой старик, – какой же ты, однако, впечатлительный. Ничего страшного больше не произойдет. Все наладилось, и наш дальнейший путь обогнет все препятствия…

– Ох, не скажи…

Нафин вскочил и забегал по лужайке перед Рагором.

Колея!

Он не чувствовал, что вернулся. Наверное, все встанет на свои места, когда Табхаир, Одинг, Углет и Нанн соединятся с ним и Рагором. Но сейчас старцы в Кешране, а они здесь. И опасность, исходящая от Су-Сумы тут же, рядом. Опасность непонятная, таинственная и потому самая страшная.

К тому же существовала еще одна странность. Нафин её ощущал, но никак не мог осознать.

Он остановился.

– Скажи, Рагор, как так получилось, что все вокруг уже устали обсуждать вознесение Табхаира и гибель Углета с Одингом, а ты до сих пор ничего об этом не слышал?

– Ну, это как раз не удивительно, – беспечно ответил Рагор. – Мы пришли сюда с севера, со стороны Литиайского хребта, а там говорят только о чудесном возвращении перстня Сона и опасаются появления нового сильного Ваннаанского владыки. К тому же в пути сильно заболел Гар, и мы провели почти сорок дней в крошечном поселении на границе, борясь за его жизнь.

– Мы? – переспросил Нафин. – Но мне показалось, что вас всего двое.

Старик весело рассмеялся.

– Мы же актеры, Нафин, нас не может быть двое, иначе хорошего представления не сделать. Просто Главный Прорицатель запретил на время любые выступления, и я всех отпустил. Так получилось, что многие оказались уроженцами здешних мест, и им, конечно, приятнее коротать время в кругу своих близких. Других они пригласили с собой, чтобы пожить в домашних условиях, и в итоге остались только мы с Гаром и Ярами.

– Ярами?

Нафин наморщил лоб. Это имя показалось ему знакомым.

– Чудесная девушка, – сказал старик. – Она начала выступать с нами почти подростком, но уже тогда была очень талантлива. Голос у неё просто волшебный! И внешность… Хотя, сказать по правде, иногда мне хочется, чтобы она была хоть чуточку не так красива. Это отвлекает зрителей, не дает до конца оценить талант. А люди почему-то всегда воспринимают только что-то одно. И в случае с Ярами предпочитают глазеть на её великолепное лицо и фигуру…

– Но откуда она взялась? – спросил Нафин, которого начали одолевать смутные догадки.

– Её мать привела. Посмотрела наше представление и попросила обучить актерскому искусству дочку… Очень странная история. Обычно к нам приводят своих детей бедняки, а тут вдруг девочка из знатного рода! Она сейчас у своей матери, – старик кивнул на затемненный дом, – а мы с Гаром предпочитаем ночевать на воздухе.

У матери?!!! В этом доме?!!! Так это… Это же дочь Су-Сумы и сестра Кресса!!!

У Нафина снова закружилась голова.

Вот она, странность! Старик, в поисках которого юноша и старцы пришли сюда, нашелся именно в саду дома, где готовилось страшное возмездие за погибшего Кресса! Его словно нарочно держали тут, под рукой, чтобы встреча не прошла незамеченной, и «злодеи» не смогли ускользнуть… Но тогда получается, что Су-Сума знает, кого и зачем они ищут!..

Юноша со стоном упал в траву и обхватил голову руками.

Он ничего не понимал!

Перед глазами кружились и мелькали вырванные из памяти какие-то бессвязные видения – сон возле горного водопада и сердитый старик, за что-то на него гневающийся. Видар, рассказывающий про свою любовь. Кресс, хвастливо заявляющий: «сам не знаю, откуда у меня тогда силы взялись…», и Су-Сума со словами: «так пойми и то, что я не сержусь…». Все это спуталось и переплелось… Тоненький голосок Камелика мечтательно спрашивал, каково это, быть счастливым, а отвечал ему печальный Гар: «это очень страшно». Книжник таинственно шептал: «теперь он сможет это прочесть», и сквозь все беспорядочное месиво монотонно, словно удары молота Гиллинга, стучало: Последний, Последний, Последний…

– Я ничего не понимаю! – закричал Нафин вслух. – Неужели то, что я где-то, когда-то свернул не на ту дорогу, могло так все перепутать!

– Не знаю, о какой путанице ты говоришь, – улыбнулся Рагор, – но, может быть, если скажешь, почему так испугался, услышав о Ярами, что-то и прояснится.

Нафин удивленно посмотрел на старика – неужели он не понимает – но тут же чуть было сам не хлопнул себя по лбу. До него только сейчас дошло, что Рагор ничего не знает, ни о Крессе, ни о Книжнике, ни о кознях Су-Сумы. А, если и знает, что мать Ярами затевает какие-то тайные действия, то скорей всего не увязывает это со своими братьями и Нафином. То, что старик давно его ожидал и был в курсе всей истории о Дормате и его детях, заставило юношу думать, будто ему известны и подробности их мытарств. На самом же деле Рагор ничего этого знать не мог, зато помочь выпутаться или просто разобраться вполне был в состоянии.

И Нафин скороговоркой принялся рассказывать обо всем, что произошло с ним с того самого дня, когда он впервые опустился на землю.

Слушатель Рагор оказался отменный. Пожалуй, даже мог потягаться с Камеликом. Он всякий раз хватался за сердце, услышав об опасной ситуации, и радостно вскрикивал, когда узнавал, что все закончилось хорошо. Как будто и так не было очевидно, что ничего плохого с путешественниками не случилось. Но, едва Нафин заговорил о Су-Суме и заговоре против него и старцев, Рагор нахмурился. Он ни разу не перебил, хотя юноша на этой части истории остановился очень подробно и, следовательно, говорил довольно долго. Но, когда рассказ был закончен, и Нафин спросил, что старец обо всем этом думает, ни на секунду не помедлил с ответом.

– Су-Сума прекрасная женщина! Я никогда не поверю, что она способна затевать все те ужасы, которые вы предположили. Саму её я видел не так уж и часто, но её дочь…

– При чем тут дочь?!!! – закричал Нафин. – Ты что, не слышал?! Я же говорил, что оказался в этом саду после того, как подслушал разговор, в котором яснее ясного говорилось – нас пытаются заманить в ловушку и покарать! Что, по-твоему, могли означать слова, что злодей, погубивший Кресса, жестоко за все поплатится? Нет, нет, не убеждай меня, что она совершенно безопасна! Она магголинка, а я видел, на что они способны! Научить маленького мальчика залезать на живую змею, словно на столб и стоять на её голове для них просто детская забава. А вот если предположить что-нибудь посложнее, то может оказаться, что им ничего не стоит так далеко заглядывать в будущее, что появляется возможность заранее подготовится. К примеру, пристроить в твою труппу дочь Су-Сумы…

Нафин осекся. Он ожидал чего угодно, но только не того, что Рагор начнет так искренне смеяться над его словами.

– Что смешного я сказал? – гневно спросил юноша.

– Ничего. Извини. – Рагор стер слезинки, появившиеся в уголках глаз. – Я просто представил себе, как проницательная Су-Сума, безумно любящая сына, который ничего не желал знать о её судьбе, прозревает будущее, видит Одинга, отрезающего язык любимому чаду и, вместо того, чтобы предупредить его и избавить от мучений и казни, ведет дочь к бродячим актерам, чтобы подготовить достойное возмездие.

Нафин смутился, но сдаваться все равно не хотел.

– Может быть, будущее открыло ей, что Крессу она ничем помочь не сможет!