Текст книги "Орелинская сага. Книга вторая"

– Вон она, – Книжник указал на яркую, четко видимую точку на небе. – Фонарь Малой Повозки, или хвост Маргоса. Впрочем, у этой звезды множество всяких названий, ведь она указывает путь всем живущим. Ты тоже можешь дать какое-нибудь свое. Только обязательно прибавь к нему слово «Путеводная», тогда тебя поймет каждый путешественник.

Нафин посмотрел на яркую звезду.

– Надо же, – задумчиво произнес он. – Она так далеко от нас, на небе, живет какой-то своей жизнью, и понятия не имеет о том, как важна для существ ей неведомых.

– Думаешь, не имеет? – Книжник лукаво и заинтересованно посмотрел на юношу. – А мне кажется, Звездный Мельник её не случайно там подвесил.

– Звездный Мельник? – переспросил Нафин. – А, кто это?

Книжник слегка замялся.

– Ну, это сказка.., аллегория такая. Люди любят выдумывать подобное. Якобы живет на небе Мельник, перемалывающий небесное золото на звезды. Он развозил их в двух повозках – Малой и Большой – но одна прохудилась, и звезды просыпались слишком густо. Мельник рассердился, ушел на невидимую часть неба, а повозки так тут и оставил с зажженным фонарем.

Нафин поднял глаза на Млечный Путь и совершенно искренне спросил:

– А почему ты говоришь, что это сказка? Мы же не знаем, вдруг на самом деле так и было.

Книжник рассмеялся весело, как ребенок, но отвечать не стал. Вместо этого сам спросил:

– Ты любишь смотреть на звездное небо?

Нафин мечтательно обвел взглядом россыпи созвездий.

– Да, – охотно согласился он, – живя в Гнездовище, я обожал это делать. Там звезды видны так же хорошо, как здесь…

Тут он осекся и виновато захлопал ресницами.

Вот так вот! Одинг надеялся, что в пути, за разговорами, Книжник о чем-нибудь проболтается, а вышло, что при первой же, ничего не значащей беседе, проболтался сам Нафин, да еще так глупо!

Юноша испуганно покосился на Книжника.

– Ничего, ничего, – беспечно заявил тот. – Если ты сказал что-то такое, чего говорить не хотел, то можешь считать, что я тебя не слышал. Я человек любознательный, но никогда ничего не выпытываю. Зато меня можно расспрашивать о чем угодно. Вот ты, например, что хотел бы узнать?

Нафин смутился. Похоже, что этот Книжник, как и Су-Сума, обладал просто сверхъестественной проницательностью! Наверное, сейчас он ждет, что Нафин начнет спрашивать о ней, или о магголинах. И, хотя соблазн был очень велик, юноша решил сделать то, чего от него меньше всего ждали, и выпалил:

– Что ты везешь в коробах?

Книжник засмеялся.

– Я так и думал, что ты спросишь об этом. Почему-то всех это ужасно интересует, как будто возить можно только тюки с товарами. Сначала они интересуются, а потом удивляются и разочаровываются, когда узнают, что везу я книги, и больше ничего. Хотя, что тут такого странного, если учесть мое прозвище?

Нафин тоже не смог скрыть своего изумления. Он посмотрел на человечка округлившимися глазами, не замечая при этом, как презрительно сморщился его нос.

– Вижу, книги ты любишь меньше, чем звезды, – слегка улыбнулся Книжник.

– Честно сказать, совсем не люблю, – ответил Нафин. – Мне как-то прочли парочку, и я решил, что все это полнейшая ерунда.

– Что ж, книги бывают разные, – человечек, похоже, нисколько не обиделся. – Возможно, тебе прочли не самые лучшие.

– Не знаю, может быть. Но по мне, чем тратить время на чтение, лучше потратить его на собственную жизнь. Пользы-то, наверное, больше будет.

Книжник отбросил огрызок яблока, перекинул ногу через седло и немного поёрзал, усаживаясь поудобнее.

– Знаешь, почему я никого ни о чем не расспрашиваю? – сказал он после короткого молчания. – Во-первых, потому, что если человек не хочет о чем-то говорить, то он или соврет, или промолчит. Но в любом случае правды ты не услышишь, а недоброжелателя нажить можешь. Все же остальное, что сочтет нужным, человек тебе и сам расскажет, не дожидаясь расспросов. И вторая причина, по которой я не сильно любопытствую, состоит в том, что самое интересное заключено в душе человека. Оттуда выходит все – и поступки, и Судьба. Но именно это, эту жизнь души, и труднее всего высказать. Тем, у кого она вялая и пустая еще ничего, но есть люди, которых часто беспокоит какое-то непонятное томление. Это означает, что их душа беспрестанно работает. Она вбирает в себя каждую крупицу жизни, перерабатывает её, осмысливает и наполняется впечатлениями. Иные души настолько ими полны, что требуется выход, иначе человеком овладеет тоска. Причем такая, что может увести в иной мир, прежде чем человек исполнит предназначенное Судьбой. А этого делать нельзя. Иной мир такого человека не примет. Впечатления нам даются не для личного пользования. Ими нужно делиться, будить другие ленивые души и заставлять их работать. Поэтому меня, в первую очередь, интересует именно это – насколько полна душа человека, и чем именно она полна. Поэтому-то я так люблю читать книги. Через них и полнота души раскрывается полнее, и во множество других душ легче заронить живые семена раздумий. Нужно только уметь читать, и находить среди множество написанного своё. Те книги, которые тебе не понравились, или были созданы людьми, чьи душевные впечатления не совпали с твоими, или ты вообще не смог их рассмотреть.

– Но там были совершенно выдуманные истории! – воскликнул Нафин. – Гладкие и зализанные! Так в жизни не бывает!

– В жизни всякое бывает, – вздохнул Книжник. – А через вымысел, порой, гораздо легче высказать свои переживания и мысли. Вот, погоди, сейчас я тебе что-то покажу.

Он нагнулся, открыл крышку одного из коробов и достал тонкую, изрядно потрепанную книжку в кожаном переплете безо всяких украшений.

– Это одна из моих любимых, – сказал Книжник, любовно стирая невидимую пыль с обложки. – Её написал Ашатан Во-Хапома. Умнейший человек! Я очень многое почерпнул из его книг. Но эту люблю особенно. Она, как раз для тебя. Здесь история юноши, который тоже ушел из дома, чтобы получше узнать жизнь.

Нафин испуганно покосился на книгу.

– Ты хочешь, чтобы я её прочел?

Книжник засмеялся.

– Нет, конечно! Во-первых, заставлять читать насильно – только усиливать неприязнь к чтению. А во-вторых, она написана на древнем языке, которого ты знать не можешь. Но, если хочешь, я мог бы пересказать эту историю своими словами. А ты потом решишь, так ли уж глуп бывает вымысел.

Нафин неопределенно повел плечом.

– Ну, расскажи. За разговорами и путь кажется не таким унылым.

Книжник усмехнулся, положил ладонь на кожаный переплет, словно черпал из него силы, и начал говорить.

– Однажды юноша, вроде тебя, задался вопросом, зачем он живет на свете. Люди вокруг рождались, работали, любили, умирали, но никак не могли помочь ему найти ответ. И вот, в один прекрасный день, проходящий мимо странник поведал юноше о горе, на которой можно получить ответ на любой вопрос. Юноша тут же собрал таких же, как он любознательных молодых людей, и вместе с ними отправился в путь.

Поначалу они шли легко и весело, и дорога была прямой и ясной. Но потом стали встречаться развилки, большие и маленькие поселения, и мудрецы, знающие кратчайший путь к горе, но указывающие всякий раз иные направления.

Молодые люди стали спорить о том, какой дорогой пойти, и ряды их незаметно таяли. Кто-то сворачивал на развилке, кто-то застревал в поселении, и только наш юноша упорно шел вперед, нигде не останавливаясь и ни в чем не сомневаясь. Постепенно он остался один, но ничуть об этом не сожалел. Случайные попутчики вели его кратчайшими путями, и юноша был уверен, что только его путь единственно верный, и что он первым дойдет до горы.

Вскоре ему уже не требовались даже попутчики. Желанная гора была где-то рядом, совсем близко. И юноша, так долго мечтавший до неё добраться, стремился вперед, руководствуясь каким-то новым, открывшимся в нем чутьем.

Он пришел первым!

Гора возвышалась посреди пустынного пространства, совершенно безлюдная и безмолвная. И тут юноша впервые смутился. Ему ведь рассказывали о цветущих садах, окружающих гору, о прекрасных девах, встречающих каждого подошедшего, о дивной музыке, льющейся неведомо откуда и великолепных шатрах с яствами и мягкими коврами. Действительность же оказалась мертвой и пустой.

Некоторое время юноша потеряно озирался вокруг, ничего не понимая. Но потом он вспомнил, что шел сюда не для отдыха, а затем, чтобы получить ответ на свой вопрос. И с новыми силами стал карабкаться наверх.

Гора оказалась податливой. Легко, словно по ступеням, поднялся юноша на её вершину, и там, на площадке, продуваемой всеми ветрами, увидел улыбающуюся ему Смерть.

– Ну, вот ты и пришел, – сказала Смерть. – Задавай свой вопрос.

– Зачем я живу? – спросил потерянный юноша.

– Глупец! – засмеялась Смерть. – Ты задал вопрос, на который и сам можешь ответить. Отправляйся обратно тем же путем, что пришел – там ответ.

И юноша отправился обратно, разочарованный и злой. Но с его дорогой что-то случилось. Не было больше ни развилок, ни поселений, ни веселых случайных попутчиков. Не было вообще ничего! Даже деревьев, в тени которых можно было бы передохнуть. Одна только выжженная равнина под унылым серым небом.

Долго шел наш юноша, изнемогая от усталости и мучаясь жаждой. Тоскливо озираясь по сторонам, он уже не искал никаких ответов, а только хоть что-нибудь живое. Но тщетно! Наконец, однажды, когда сил уже не осталось, увидел он крошечный ручеек, бьющий прямо из земли. Жадно припал к нему юноша, и пил слегка солоноватую воду пока родник не иссяк. А, когда поднял голову, то увидел присевшую рядом Смерть.

– Печально, правда? – спросила Смерть, осматривая окрестности. – Такой долгий путь, и ни одной живой души, ни одной постройки, ни одного цветка!

– Зачем ты отправила меня сюда? – спросил юноша. – Где ответ на мой вопрос?

– Да вот же он! – развела руками Смерть. – Ты так стремился первым получить ответ, что ни на что другое не отвлекался. Но, что я могу ответить тому, кто и не жил? Только задать свои вопросы. Где те, кого ты полюбил? Кому ты помог? Где то, что ты построил, или посадил своими руками? Где сомнения и попытки хоть в чем-то разобраться самостоятельно? Где познания и, наконец, где дети, которым ты мог бы передать хотя бы часть познанного тобой? Ничего нет! Только жалкий ручей из слез твоей матери, но и его ты выпил до дна. Какие же еще ответы тебе нужны?

Смерть поднялась и сверху вниз посмотрела на совершенно раздавленного юношу.

– Зато ты первый, – сказала она безжалостно. – Все твои попутчики безнадежно отстали. Путаные дороги жизни и любви приведут их ко мне очень нескоро. Но я подожду и отвечу каждому.

– Что же ты им ответишь? – не поднимая головы спросил юноша.

– То же, что и тебе. Отправлю обратно. Ведь вопрос у вас у всех один, различны только дороги. Те, кто продирался ко мне сквозь заросли неуверенности и сомнений пойдут обратно через сады со зрелыми плодами знаний. Те, кто шел и, не покладая рук, строил, сажал, чинил и ставил подпорки под то, что рушится, заплутают в лабиринтах прекрасных зеленых городов. И кое с кем я, возможно, никогда больше не встречусь. Утешающие и помогающие будут неизмеримо долго идти обратно, потому что все кому они помогли, захотят дать им приют. Те же, кто, поддавшись зову любви, осел на одном месте и за заботами о семье совершенно забыл про все вопросы, вообще никуда не пойдут. Мне самой придется их навестить. Только боюсь, что не каждого смогу найти. Они почти всегда растворяются в детях, внуках и детях их детей. Так что приходится несколько поколений ждать, когда все эти частицы снова соберутся у меня в одно целое.

Смерть еще раз взглянула на юношу и поплотнее запахнула свой плащ.

– Что ж, пора…

– Ты заберешь меня? – спросил он с надеждой.

– А зачем ты мне? – удивилась Смерть. – Я никого никуда не забираю. Я лишь открываю двери в миры, которые люди сами себе создают. Вот твой мир. Владей!

И с этими словами она исчезла.

* * *

Книжник замолчал и покосился на Нафина. Тот, нахмурившись, смотрел в затылок своему верблюду.

– Почему ты не спрашиваешь, что было дальше? – спросил Книжник.

– А разве было дальше? – задумчиво откликнулся Нафин. – По-моему, и так все ясно.

– Верно, – почему-то очень обрадовался Книжник. – История на этом завершается. Но ты ничего не говоришь, вот я и решил спросить, почему. Тебе не понравилось, или…

– Или, – буркнул Нафин.

Вопреки ожиданию, рассказанная история задела его за живое. Ведь он тоже идет к своей горе. К Сверкающей Вершине, где надеется получить ответы на свои вопросы. А, что если, как в этой истории, он найдет там только пустынные руины Гнездовища и ухмыляющуюся Смерть?!

Представлять этого не хотелось. Стало неприятно и очень беспокойно. Почему-то подумалось, что противный Книжник рассказал эту историю не только для того, чтобы показать ему какие бывают вымыслы. Он вообще ехал очень довольный и, делая вид, что не замечает тяжелой задумчивости юноши, продолжал говорить.

– Не имеет значения, вымышленную историю ты прочел, или подлинную. Важно только то, ради чего она была написана, и насколько был честен её автор. Есть книги с печатью бессмертия, которые могут незаметно перевернуть человеку всю жизнь. Но они столь велики, что заслужили право самим выбирать, кому и насколько раскрываться. А есть такие, которые развлекут лишь на время чтения, и тут же забудутся. Но даже в самой незапоминающейся книге заложена некая тайна, которую я уже много лет пытаюсь разгадать. Ведь если человек переполнен настолько, что сел писать, его порыв не может пропасть бесследно! И это очень и очень интересно! Я часто думаю, что происходит, когда палочка для писания выводит первые слова бессмертной книги. Содрогается ли воздух вокруг, посылая невидимые волны-сигналы по всему свету? Вспыхивают ли ярче звезды? Вскрикивает ли от радости душа пишущего, радуясь, что нашла самые верные слова и выход в бессмертие?.. Не знаю. Но твердо верю, что когда первое великое СЛОВО появляется написанным, в мире что-то неуловимо меняется. Словно невидимый ветер проносится, открывая потайные дверцы в душах людей, готовых это СЛОВО принять. И ты, мой друг, свою дверцу тоже обязательно откроешь. Я же видел, как ты слушал, и как задумался потом. Так не бывает, когда душа спит, ленится, или совсем отсутствует.

– Отсутствует?

Нафин был крайне удивлен.

– Разве такое бывает? По-моему, душа есть у каждого.

– Нет, не у каждого, – печально покачал головой Книжник. – Ты еще об этом узнаешь. Обязательно узнаешь. И случится это очень и очень скоро!

* * *

Привал сделали у колодца, как и было обещано. Слуги немедленно забегали вокруг довольно большого отверстия, обнесенного прочной каменной кладкой и укрытого сверху ветхой дырявой крышей.

Пока они поили коней и верблюдов и пополняли запасы воды, купцы любезно предложили своим попутчикам разделить с ними трапезу. Уставшие орели согласились, передали расторопным слугам свои котомки с едой и блаженно расселись среди руин какого-то строения, над которым слуги уже успели натянуть полотняный тент.

Купцы назвали свои имена – Харазар, Илозар и Саазар, и спросили, как им называть старцев и Нафина.

Юноша сразу назвался собственным именем, а за остальных ответил Табхаир:

– Наши имена слишком непривычны для здешних жителей, – сказал он с самым невинным видом. – Поэтому, для удобства, мы взяли себе прозвища по названиям тех стран, в которых родились. Я – Абхаин, Одноглазый – Радорг, тот другой – Иссориец, а рядом с ним – Уисск.

Купцы не выказали никакого удивления, лишь наклонили головы в знак того, что все поняли, и беседа мирно потекла дальше.

– У нас несколько лавок в Заретане, – сказал Илозар, – и мы никуда не собирались уезжать в это время, потому что запаслись товарами впрок. Но появление перстня привлекло в город столько народу, что весь наш товар мгновенно раскупили. Пришлось ехать за новым с риском пропустить главное – Расцвет перстня.

Книжник при этих словах почему-то улыбнулся и отвел глаза.

– Хорошо хоть обернулись быстро и без задержек, – укоризненно посмотрел на него Илозар. – Через несколько дней снова окажемся в Заретане и, скорей всего, успеем и товар распродать, и главное событие не пропустить.

– А почему вы так уверены, что оно не случится уже завтра? – с интересом спросил Табхаир.

Илозар странным взглядом посмотрел на Книжника, и тот ответил не совсем, впрочем, уверенно:

– Я рассчитал, когда перстень должен расцвести. В старинных рукописях есть подробное описание того, как это происходит. Его ведь уже дважды теряли. И во второй раз перстень «расцвел» в срок вдвое превышающий предыдущий. Значит, сейчас времени потребуется еще больше. По моим расчетам – недели через две.

Табхаир поджал губы, что у него всегда означало сомнение в чьих-то словах. Но тут Саазар спросил его, чем старец занимался живя в Абхии, и тот пустился в пространное и вдохновенное вранье.

«Тебе бы книги писать», – мысленно пожелал Табхаиру Нафин.

Он потянулся за кусочком лакомства, которое запомнил еще из угощения Су-Сумы, но был отвлечен настойчивым дерганьем за рукав.

– О чем вы говорили? – прошептал Одинг, пользуясь тем, что все слушали Табхаира.

– Говорили? С кем? – не понял Нафин.

– Да с Книжником этим, разорви тебя Фрегунд! – рассердился Одинг. – Вы же болтали почти всю дорогу! Ты, что не помнишь? Мы же договаривались! Попробуешь его разговорить и что-нибудь выпытать. Вот я и спрашиваю: удалось? О чем вы говорили?

– О книгах, – нахмурился Нафин, вспомнив рассказанную историю. Неприятный осадок снова поднялся в душе.

– О чем?!!! О каких таких книгах?!!! – забыв про осторожность, громко воскликнул Одинг.

Нафин быстро посмотрел на Книжника и успел заметить, как тот отвел от них внимательный взгляд.

– Ни о каких! – зашептал юноша. – Не видишь, что ли, он следит за нами! Давай так – если я что-то узнаю, сам тебе расскажу. А, раз молчу, значит, и говорить не о чем.

Одинг надулся и отодвинулся.

Тем временем Табхаиру удалось ловко свернуть разговор на самих купцов, и теперь уже они рассказывали о себе. О том, что являются братьями, что отец их в молодости был рыбаком в Байи, но потом перебрался в Бегрет – столицу Лабинайи. Там, благодаря ловкости и уму, быстро разбогател, женился и, ради расширения дела, отправил подросших сыновей открывать торговлю в Ваннаане. Поначалу они владели небольшой лавкой в Кешране, но дела пошли хорошо, и теперь братья жили в столице, где смогли развернуться в полную силу.

О своем знакомстве с Книжником они упомянули вскользь, как о случайном. Но Табхаир им почему-то не поверил. И, когда снова стали собираться в путь, улучив минутку, шепнул братьям и Нафину:

– Как бы не так! Их знакомство не случайно, я это чувствую! Лабинайя граничит с Илландом, а Книжник не из тех, кто сидит на одном месте. Наверняка свел с ними знакомство во время одного из путешествий, еще когда эти братцы жили с отцом в Бегрете. И про поездку за товарами нам тоже сказали непраду! Видели, как Книжник усмехнулся, а Илозар на него за это рассердился? Впрочем, купцы есть купцы, и товар они все же прихватили, чтобы совместить приятное с полезным, но ездили вовсе не за этим! Совсем не за этим! Они знают чего ждут магголины и тоже готовятся. А торговые дела лишь прикрытие. При такой бойкой торговле, о которой они говорят, ни один купец не уедет из лавки – пошлет приказчика или слуг, причем сразу, не дожидаясь, когда уже имеющиеся товары иссякнут!.. Эх, не будь у нас своего дела, я бы обязательно выяснил, чего они все так ждут, но… Кстати, Нафин, зачем ты затеял беседу с этим Книжником? Узнать что-то пытаешься? Так вот я тебе скажу: не вздумай! Колдуна не проведешь. Он ваши с Одингом замыслы в два счета раскусит.

– Почему сразу Одинг! – вспылил бывший конунг.

– Потому что только ты мог подбить Нафина на такое. А ему-то, как раз, лучше держаться от Книжника подальше. Тягаться с магголином задача не из легких, и не тебе, мой мальчик, этим заниматься!

Нафин охотно кивнул. Но, когда отправились в путь, Книжник, как назло, подъехал к нему сам.

– Скажи, Нафин, Радорг чем-то недоволен? – сразу же спросил он. – Смотрит на меня сердито, а когда я оказываюсь поблизости, отворачивается и отходит.

Нафин не нашелся, что ответить. Врать и изворачиваться не хотелось, но не говорить же правду!

– Не знаю, я только сказал ему, что ты везешь книги, – вымолвил он, наконец.

– Ах, это, – понимающе вздохнул Книжник. – Да, роа-радорги ученость не слишком жалуют. У них в чести другие доблести. Хотя, как я слышал, Великий конунг и ас Одинг грамоте обучен был.

Нафин посмотрел Книжнику прямо в глаза. Ему уже стали надоедать все эти намеки и недомолвки. В самом деле, сколько можно! Сначала Су-Сума, теперь этот… Но если Су-Сума задавала каверзные вопросы, чтобы проверить свою догадку, то Книжнику-то чего нужно?! Она же наверняка ему все рассказала! Не могла не рассказать! Так чего же ему еще?

– Да, Одинг умеет и читать, и писать, – резко сказал юноша, не отводя взгляда. – Он, и его радорги вовсе не такие тупые вояки, какими их хотят представить. Я в твоем Илланде не был, а в Радоргии пожить довелось. И вот что тебе скажу – нигде не было мне так хорошо и спокойно! И нигде не встречал я столько благородства и отваги! Зато в Абхии, где тоже полно ученых, одни люди бросали живых еще узников в костер, а другие приходили на это посмотреть!

Книжник казалось был смущен такой прямотой.

– Прости пожалуйста, – пробормотал он. – Я не хотел обидеть твоего друга. Совсем не хотел!

Нафин коротко кивнул, давая понять, что извинения принял, и попытался отъехать. Но противный верблюд снова заупрямился. Похоже, ладить с ним было можно только при условии, что он сам выбирает и скорость, и направление передвижения.

Книжник с сочувствием понаблюдал за бесплодными усилиями юноши и вдруг спросил серьезно и очень озабоченно:

– Ты знаешь ваннаанский язык?

– Нет, – ответил Нафин, свирепо дергая повод.

– Тогда перестань мучить животное и послушай меня. Ты дожжен его выучить! Обязательно! И древний язык магголинов тоже.

– Зачем это?!

От удивления Нафин невольно послушался и перестал терзать верблюда.

– Скоро мы приедем, как ты собираешься объясняться?

– Никак. Обойдемся уисским. В Заретане мы долго не задержимся, а в Илланд совсем не собираемся. К чему мне эти языки?

– Ты должен их выучить, – упрямо повторил Книжник. – Сейчас я, к сожалению, ничего не могу тебе объяснить, но это очень и очень нужно!

Нафин фыркнул:

– Опять какие-то тайны! Ох, до чего же все это надоело! Со своими бы разобраться, а уж твои мне совсем не интересны.

Юноша вдруг почувствовал, что начинает снова злиться. В тот момент ему действительно ничего не хотелось узнавать. Прав был Табхаир, когда говорил, что им нет никакого дела до ожиданий магголинов! Пусть сами разбираются со своими важными событиями, а у Нафина и старцев нет времени втягиваться в новый водоворот. У них своя цель, своя тайна и своя жизнь, далекая от жизни людей!

«Так Одингу и скажу! – сердито подумал юноша, – и, если хочет, пусть сам выпытывает у Книжника его секреты!».

– Ничего не хочу знать, – заявил он вслух. – Ты сам сказал, что всего открыть не можешь, а туманными намеками я с детства сыт по горло. Был у меня один знакомый, хранитель вековой тайны. Тот вообще ни о чем не мог говорить прямо и честно, и считал, наверное, что так и надо. А в результате изрядно осложнил жизнь нескольким… людям.

– Что поделать, – развел руками Книжник. – Тайна всегда порождение зла. Если бы на свете не существовали трусость, алчность и зависть, то и тайн никаких бы не было. Но все это существует, к величайшему сожалению многих… Тайны… Они очень опасны. И, к слову сказать, быть их хранителем задача не из легких. Представь, какая нужна осторожность, чтобы не допустить в круг этой тайны людей случайных, опасных! И особенно внимательным нужно быть с теми, кого эта тайна касается непосредственно. Ведь её раскрытие влечет за собой познание такой правды, которую порой и узнавать не хочется. И не всякий способен подобную правду принять. Неподготовленных и неокрепших она сломает, а то и убьет. Зато, сказанная вовремя тому, кто готов, может наделить силой и мудростью… Но ты увел разговор в сторону, а мне необходимо уговорить тебя выучить языки. Времени не так много. Моя тайна, хочется тебе этого, или нет, касается всех, живущих на земле. Но тебя, Нафин, она, возможно, коснется более других.

Юноша недоверчиво покосился на Книжника.

– Почему именно меня?

– Не спрашивай, пожалуйста, пока ни о чем, ладно. Только пообещай, что выучишь языки!

Нафин неопределенно пожал плечами.

– Но это же невозможно. В Заретане, где мы, кстати, будем уже через несколько дней, у нас свои дела. И я не могу обещать, что стану сидеть и прилежно изучать языки, которые мне неизвестно зачем нужны.

– Ты выучишь их до прихода в Заретан, – уверенно сказал Книжник. – Я помогу.

Юноша недоверчиво усмехнулся, но человечек, похоже, совсем не шутил. Он немедленно полез в один из коробов, извлек оттуда увесистый том и принялся судорожно перекидывать ветхие листы.

– Сейчас, сейчас, я только вспомню, как это делается.

Он отыскал нужную страницу, уперся пальцем в коротенький текст и, быстро пробежав его глазами, удовлетворенно хмыкнул.

– Надо же, я все отлично помню!

Потом он захлопнул том, убрал его в короб и деловито приказал Нафину:

– Дай руку и постарайся смотреть мне в глаза, не мигая.

Это уже становилось интересным, и юноша послушно выполнил все, что требовалось.

Книжник цепко ухватил его за ладонь, и тут же по руке побежали миллионы невидимых глазу многоножек. Стало щекотно, немного страшно и, одновременно, очень смешно. Нафин поежился, улыбаясь.

– В глаза смотри! – прикрикнул на него Книжник.

Сам он совсем не мигал. Глаза потемнели, превращаясь в пугающие черные провалы, на дна которых, одна за одной, стали вспыхивать крошечные светящиеся точки.

Смеяться Нафину больше не хотелось. На миг подумалось, что Книжник и не думал учить его языкам, а наплел про них для отвода глаз, Чтобы Нафин позволил околдовать себя магголинскими чарами. Но светящиеся точки стали медленно вращаться, потом быстрее, быстрее, быстрее… Сознание юноши завертелось следом за ними, веки отяжелели, а голова начала бессильно клониться…

– Все!

Книжник резко отбросил руку Нафина.

Оцепенение мгновенно слетело.

– Готово! Теперь можно начать обучение.

– Как, обучение?! – опешил Нафин. – Только начать? А сейчас, что такое было?

– Я тебя готовил, – ответил Книжник. – Теперь, за один день, ты будешь запоминать столько, сколько обычный человек усваивает за месяц… Ты сколько языков знаешь?

Нафин посчитал в уме, предусмотрительно вычеркнул орелинский и язык Гнездовища, и гордо объявил:

– Три. И немного роа-радоргский.

– Маловато, – вздохнул Книжник. – Но, ничего, справимся как-нибудь… Какой из этих трех знаешь лучше?

– Абхаинский, – буркнул Нафин, немного обиженно.

– Вот и отлично! Через него и станем обучаться.

Книжник снова полез в короб, только теперь в другой, вытащил очередную книгу и похлопал рукой по её обложке цвета запекшейся крови.

– Она написана на абхаинском, легкая и очень удобна для перевода. Начнем с неё, а дальше будет видно…

До самого следующего привала Книжник не отпускал от себя юношу, втолковывая ему ваннаанские слова, правила их произношения и принцип построения фраз. Нафин старался хоть что-то запомнить, но ничего не получалось. Он страшно злился на Книжника с его неработающей магией, на себя за то, что из глупого любопытства ввязался в это обучение; на Одинга, словно случайно, проезжающего мимо них уже в двадцатый раз, да и на всех остальных старцев, поглядывающих издалека с некоторым испугом.

Наконец, перед самым привалом, Книжник захлопнул абхаинский «учебник», заявил, что «на сегодня все» и, как ни в чем не бывало, отъехал.

Старцы тут же окружили Нафина и засыпали его вопросами. Но юноша так устал переваривать наверченную в голове кашу из ваннаанских слов и фраз, что вместо спокойного ответа раздраженно раскричался, требуя оставить его в покое.

Он не сразу сообразил, что испуг на лицах стариков вызван совсем не его криками. А, когда понял в чем причина, на полуслове зажал себе рот рукой. Пусть еще коряво и не совсем правильно, но ругался он на ваннаанском

Нафин испуганно подумал, что это от жары и переутомления. Но, когда он попробовал объяснить все старцам более спокойно, то снова заговорил на ваннаанском.

– Колдовство! – зашептал Одинг. – Проклятый магголин околдовал нашего мальчика, и теперь мы не сможем понимать друг друга.

Нафин не знал, что и думать, и был готов согласиться с Одингом. Вне себя от бешенства бросился он к Книжнику, устало раскинувшемуся на плетеной подстилке, и потребовал объяснений.

– Ничего, ничего, – лениво приоткрыл глаза тот. – Так и должно быть. Потом пройдет…

– Когда потом?!

– Когда выучишься. Думаю, еще дня два-три понадобится. Говоришь ты пока еще ужасно…

Нафин сплюнул в сердцах и вернулся к старцам. Там уже стояли и купцы, с веселым любопытством наблюдая за юношей. Видимо, подобное колдовство было им не в новинку, потому что Саазар очень обстоятельно объяснил орелям, что произошло с их молодым другом. И тоже заверил – это ненадолго.

– Зачем тебе понадобилось учить этот ваннаанский?! – зашипел Табхаир, едва купцы отошли.

Нафин пожал плечами и залепетал объяснения. Но Табхаир только сердито отмахнулся, не поняв ни слова.

За едой юноша молча дулся, а, укладываясь спать, поймал себя на том, что даже мысленно ругает Книжника по-ваннаански.

На следующий день обучение продолжилось.

Ничего не спрашивая, Книжник с прежним упорством продолжал вдалбливать в Нафина незнакомые слова. Тот внимательно слушал, понимая, что теперь ему ничего другого не остается, как выучить проклятый язык. К вечеру он болтал по-ваннаански гораздо лучше, и с удивлением осознал, что книга, по которой его учили, является сборником тех самых слащавых историй, которые когда-то читал ему Кара.

Книжнику о своем открытии Нафин говорить не стал. Наверное, потому, что не хотелось сознаваться – в этот раз истории понравились больше. Виной тому, скорей всего, стали нахлынувшие воспоминания. Но Нафин не мог поручиться, что и слова Книжника сыграли свою роль. Конечно, эти сказки не задевали за живое, как притча о горе, юноше и Смерти, но и в них обнаружилась некоторая приятность.

Это еще больше ускорило процесс обучения, из-за чего, уже на третий день, Книжник, не делая никаких пауз и переходов, заговорил с юношей на древнем языке магголинов.

Пока Нафин мучился, Табхаир, уступив настоятельным просьбам братьев, решился все же поговорить с Книжником и выяснить, зачем все это нужно. Он затеял разговор в ночь после первого дня обучения Нафина, но так ничего и не узнал.