Текст книги "Орелинская сага. Книга вторая"

– Если выберемся отсюда, – мрачно обронил Нафин.

– Выберемся, – бодро заявил старец. – Теперь я в этом не сомневаюсь!

* * *

Известие о найденном сундуке с сокровищами Табхаир преподнёс остальным с наибольшим эффектом.

Они с Нафином еще немного побродили по берегу, но больше ничего интересного не нашли и вернулись наверх как раз к тому моменту, когда счастливые Нерт с Чаром демонстрировали всем несколько выловленных рыбешек, а Углет раскладывал на куске какого-то полотна травы и корешки, собранные в лесу. Тут же развели костер, чтобы сварить похлебку, и, когда все воодушевленные первыми успехами, расселись вокруг него, Табхаир и объявил об их с Нафином находке.

Но произведенный эффект оказался совсем не таким, какого ожидал старец. Нерт с Чаром, едва услышали о сокровищах, смертельно побледнели и снова затряслись, а Хама часто заморгал, обхватив себя руками за живот, словно у него начались колики.

– Пираты, – выдохнул он.

Табхаир невозмутимо кивнул.

– А больше и некому, – забыв про варившуюся похлебку, подтвердил Нерт. – Все честные мореходы боятся этого Острова, как огня, и только пиратам все нипочем. Но даже среди пиратов есть только один, который мог пойти на то, чтобы устроить здесь тайник для своих сокровищ.

– Кресс, – коротко, словно выплюнул, сказал Чар. – Гаже него нет разбойника в этих местах. Он потомок самого Лева Надамигма, но своей наглостью переплюнул даже его. А уж Надамигм был пиратом известным.

Табхаир на это только пожал плечами и тут же выложил свой план. Но капитан с помощником испугались еще больше.

– Они разорвут нас на части и сами найдут свои сокровища! – воскликнул Нерт. – Самое лучшее для нас – это спрятаться самим едва на горизонте появится корабль Кресса!

– И все-таки стоит попробовать, – настаивал на своем Табхаир. – Не узнав, что стало с сокровищами, они на нас не набросятся, а за время разговора можно попытаться их убедить…

– К тому же мы можем представиться богами, – вмешался в разговор Одинг, которому предложение брата явно пришлось по душе. – Пираты они или нет, но про одного из нас наверняка слышали.

– Они про всех слышали, – безнадежно махнул рукой Чар, – и на всех плевать хотели. Для них нет другого бога, кроме Лева Надамигма. И я бы посоветовал вам скорее спрятать свои крылья, чем выставлять их напоказ. Для Кресса может оказаться большим соблазном попытаться убить вас, а поскольку у него это без сомнения получится, то потом этот бандит везде и всюду станет похваляться, что род Надамигмов сокрушил и всемогущего Табхаира, и непобедимого Одинга, и кошмарного Углета!

– Ну, это мы еще посмотрим, – угрожающе проговорил Одинг и тут же объявил всем, что, поскольку теперь им угрожает опасность вполне конкретная, свой меч для рубки деревьев он не даст, чтобы иметь под рукой хоть один клинок, способный достойно противостоять врагу.

На это Табхаир заметил, что деревья теперь, наверное, и рубить не стоит – проще дождаться пиратов и доплыть до Уиссы с комфортом. Но тут против него решительно восстали и Нафин, и Хама, и капитан со своим помощником.

– Действительно, брат, плоты лучше построить, – сказал ему даже Одинг. – Эти разбойники еще неизвестно когда приплывут, а мы к тому времени уже, может быть, уберемся отсюда. Да и сокровища с собой прихватим, сколько сможем. Они и нам пригодятся, и капитану будет на что купить новый корабль.

На том и остановились. Подгоняемые страхом перед пиратами, все, кроме Табхаира, сразу же после еды кинулись рубить деревья. Впрочем, рабочих мечей было всего два, поэтому Чара с Углетом вскоре отправили ловить рыбу на ужин, а упрямый Табхаир пошел искать место, куда можно будет перепрятать сокровища.

Он вернулся к вечеру, сказал, что нашел удобную расщелину, скрытую деревьями, и скептически осмотрел всего два поваленных дерева. Чар был прав – они оказались очень крепкими.

– И сколько же нам их нужно для плота? – спросил Табхаир.

– Будем рубить, пока сможем, а там посмотрим, – туманно ответил Нерт, пряча за спину покрытый зазубринами меч Нафина.

Все поужинали горячей похлебкой и с наступлением темноты стали устраиваться на ночлег. Вчерашние страхи, ветер и непогода на сегодня оставили путников в покое, но, по сравнению с жарким днем, похолодало очень сильно. Впрочем, их, не спавших больше суток, это мало пугало. Все быстро провалились в сон, и только Табхаир еще некоторое время мешал спать Нафину, ворочаясь с боку на бок и бормоча:

– Надамигм, Надамигм… Где-то я это имя уже слышал, но где никак не могу вспомнить!

– Ты же сам говорил, что жрецы тебе много чего рассказывали, – зевнул юноша. – Может, и про пирата этого тоже…

– Нет, нет, – задумчиво глядя на звезды в бездонном небе, проговорил Табхаир. – Это имя у меня почему-то ассоциируется с Суламой… Но почему?… Вот проклятье! Кажется вот-вот ухвачу и размотаю это воспоминание, но оно все время ускользает, словно сон… Нет, не вспомню…

* * *

Несколько последующих дней были наполнены бурной деятельностью.

Табхаир с Хамой перетаскивали сокровища на новое место, Чар с Углетом добывали еду, а Нафин, Одинг и Нерт рубили деревья. Однако, так же стремительно, как убывали драгоценности в сундуке, таяла и уверенность в том, что пленникам Острова удастся быстро построить плот.

Мечи, непригодные для подобной работы, скоро затупились, и валить с их помощью толстые крепкие стволы становилось все труднее, а тех, что уже лежали срубленными, явно не хватало плоту, пригодному для путешествия по морю.

Чар, конечно, пытался что-то придумать, и каждый вечер ходил вокруг поваленных деревьев, прикидывая и так, и этак; раскладывал вокруг по всякому пустые бочонки, которых тоже было слишком мало, но даже орелям, далеким от морского дела становилось ясно – без достаточного количества стволов у капитана ничего не выйдет.

Наконец, в один злосчастный день, меч, которым орудовал Нафин, переломился. Юноша пытался что-то сделать обломком, но за целый день едва удалось пробиться настолько, чтобы общими усилиями, с большим трудом, все же повалить один единственный несчастный ствол. Потом все понуро уселись прямо на него и признали, что даже если и удастся построить плот, то случится это очень и очень нескоро.

Чтобы хоть немного скрасить однообразные дни Нафин, узнавший, что Нерт прекрасно владеет языком уиссков, попросил обучить и его. В конце концов, даже если старик-отшельник окажется совсем не тем, кто был им нужен, все равно в Уиссе придется как-то объясняться. Помощник капитана охотно согласился, а вскоре к ним присоединились и Одинг с Углетом. Последний уже довольно сносно освоил абхаинский и легко болтал с Чаром, выспрашивая про морские путешествия, что только можно.

Нафин тоже учился очень быстро. Ему, выучившему орелинский, абхаинский, иссорийский и немного роа-радоргский, язык уиссков давался легко. Попутно он вызнавал об их нравах и обычаях, и вытягивал из Нерта все, что тот слышал о старике-отшельнике. Но, увы, об этом помощник капитана почти ничего не знал. Вроде живет где-то на самом берегу старый горбун, такой древний, что никто в точности и не знает, сколько ему лет. Давным-давно он отселился от своих сородичей и в людных местах почти не появляется. К нему тоже никто не ходит – говорят, очень суровый и нелюдимый. Потому и вышло, что никто о нем ничего толком не знает. Просто привыкли, что он живет и живет…

Одинг, прислушивающийся к этим разговорам, заметил, что радует уже то, что старик этот очень древний и горбун. Может, он потому и ушел от сородичей, что прячет крылья. На что Хама, которому после переноски сокровищ доверили обрезать листья на поваленных стволах, возразил, что горб запросто может оказаться самым настоящим, и он попросту являлся объектом для насмешек, из-за чего старик и ушел жить отдельно.

Кавестиора жизнь на Острове мало изменила. Он стал лишь менее почтительно относиться к бывшим богам, но по-прежнему дрожал над своим драгоценным поясом, который никому не показывал. И, что самое удивительное, совершенно не худел! Чего нельзя было сказать об Одинге. С того быстро слетела его тучность, зато Углет неожиданно поправился и окреп, и сходство между братьями стало особенно заметным. Иногда, глядя на них, Нафин ловил себя на том, что все чаще они начинают напоминать ему Старика, но в смутную догадку верить отказывался. Ведь всем в Гнездовище было известно, что Старик – сын Генульфа и Рофаны.

Тем временем прошло немало дней. Всех уже мутило от запаха рыбы, несмотря на то, что Чар с Нертом её то варили, то жарили и приправляли всевозможными травами. Иногда скудное меню удавалось разнообразить какими-то дикими ягодами и довольно вкусными корешками, которые находил Углет, но основным блюдом все равно оставалась рыба.

На то, чтобы повалить одно дерево теперь уходило от трех до пяти дней, да еще донимала усиливающаяся с каждым днем жара. Наступило лето, полноправное и знойное. Орели, работая, обмахивались крыльями, но спасало это ненадолго. То и дело приходилось залезать в теплое, словно молоко, море и работать в полную силу лишь с наступлением сумерек, когда долгожданная прохлада накрывала Остров.

За повседневными заботами не сразу заметили уныния, охватившего Табхаира. Каждое утро старец поднимался на «уши» Острова, чтобы вовремя заметить приближение пиратского корабля и предупредить о нем. Но вот уже несколько дней он оставался внизу, безучастно наблюдая за тем, что делают остальные. И все это время, несмотря на жару, на голове его сверкала и переливалась корона Ваннаанских царей. Табхаир почему-то отказался прятать её с остальными сокровищами и, со странным упорством, каждое утро надевал на себя, снимая только перед уходом ко сну. Иногда, мучимый жарой, он спускался к морю и, если там уже кто-то находился, коротко просил:

– Подержи корону, я умоюсь.

Но потом, смыв струящийся по лицу пот, немедленно водружал драгоценное «ведро» обратно.

– Не от жары же он так мается, – озабоченно предположил Одинг, с некоторого времени тревожно следивший за братом.

– Может, от безделья, – сердито сдув с носа висящие на нем капли пота немедленно откликнулся Хама. – Я, конечно, понимаю – всемогущий сиятельнейший Табхаир не может выполнять ту же работу, что и мы – людишки попроще. Но, может быть, если он немножко потрудится…

– Замолчи, – оборвал кавестиора Нафин, распрямляясь и потирая спину. – Был бы ты сто лет таким богом, каким был Табхаир, еще неизвестно, как бы вел себя сейчас. Он просто тоскует по своему величию. Одинг хотя бы жил и воевал со своим народом, а Табхаир всю жизнь управлял людьми, не выходя из своего святилища.

– Ох, уж и управлял! – не сдержался Хама. – В Тангоре все решали жрецы и валида, а в провинциях – их наместники. Уж я-то знаю!…

– Ничего ты не знаешь, – беззлобно сказал Нафин. – Табхаир так хорошо изучил людские натуры, что мог одним намеком заставить кого угодно делать то, что было нужно ему. Иначе почему и жрецы, и валиды без конца бегали в святилище за советами?

Хама ничего не ответил, только, сердито засопев, снова принялся обрубать листья.

– А здесь Табхаиру управлять некем, – продолжал Нафин, – вот он и тоскует, чувствуя себя бессильным. Ему некуда применить свои способности. И корону не снимает, потому что она, хоть немного, дает ему ощущение прежнего могущества.

Одинг уважительно посмотрел на юношу, а Нерт, на мгновение, прекратив работу, покачал головой.

– Удивляюсь, как он может таскать такую тяжесть на голове весь день. Как-то раз дал мне её подержать, так я чуть пополам не согнулся!

– Бремя власти не каждому по плечу, – вздохнул Одинг, в глазах которого промелькнула такая же тоска, что и у брата. – Тяжелая, говоришь? Так давайте, наконец, отнимем у Хамы Венец валид и предложим его Табхаиру взамен короны. Все-таки полегче будет… Хотя, – Одинг скривился, – женский венец брат вряд ли оденет.

Кавестиор, схватившийся было за сердце, где под одеждами скрывался Венец, при последних словах конунга облегченно выдохнул.

А Табхаир тем временем безучастно сидел в тени и чертил перед собой сухой веткой какие-то бессмысленные знаки.

Конечно, он тосковал по власти, конечно, чувствовал себя немного бесполезным, но не это стало причиной его уныния. В конце концов, когда приплывут пираты, переговоры с ними будет вести он, и только он, и тогда снова почувствует себя в своей стихии. Истинная же причина, откройся она, чрезвычайно бы всех удивила.

Еще сидя в дозоре Табхаир приметил, что Нафин с Одингом все чаще стали уединятся в редкие часы отдыха и подолгу сидели в стороне от других, сдвинув головы над чем-то, что они старательно чертили на земле. Старец тогда усмехнулся, догадавшись, что неугомонный юноша упросил конунга научить его читать. Он усмехнулся еще шире, когда подумал, что, несмотря на все пережитое вместе, Нафин так и не простил ему того, как однажды Табхаир без спроса прочел записку той девушки из Тангора. Поэтому и за обучением грамоте обратился не к нему, а к Одингу.

Но однажды, уже собираясь спускаться со своего поста вниз, к ужину, Табхаир приметил, как Нафин, украдкой ото всех, прошмыгнул сквозь проход на площадку между «ушами». Любопытный старец приостановился и, свесившись со скалы, пронаблюдал, как юноша бережно достал из-за пазухи коробочку, сделанную для него в Радоргии Гиллингом, открыл её и вынул мелко сложенный листок бумаги. Табхаир видел, с каким трудом пробивается Нафин к словам немой девушки, и вдруг строки прочитанной когда-то записки сами собой всплыли в его памяти. «А она хорошо написала, – подумал старец. – Очень хорошо! Похоже, мальчишке повезло и в этом». Он снова хотел усмехнуться, но вместо усмешки вышла гримаса боли и отчаяния!

Табхаир вдруг увидел закатное небо над морем таким, каким его видит влюбленный юноша, а набегающие на берег волны нежно зашептали ему голосом далекой, очень далекой девушки, которую почему-то сочли недостойной… Лицо старца сморщилось и, как когда-то в Тангорском святилище, он заплакал. Третий раз в своей жизни…

Ему с трудом удалось унять слезы, слететь вниз и сесть вместе со всеми за ужин, стараясь при этом не видеть счастливых глаз вернувшегося с площадки Нафина. Но радость, распиравшая юношу, перетекала к Табхаиру по воздуху, обволакивая и наполняя сердце болью.

С того дня он и впал в тоску.

Обычно, когда чего-то очень ждешь, это «что-то» не торопится приходить. Но стоит на мгновение забыться, отвлечься и заняться чем-то другим, как долгожданное «нечто» случается и, как правило, застает врасплох. Вот и пираты появились на Острове именно тогда, когда их уже никто не ждал.

Это случилось ранним утром. Солнце только-только поднялось над горизонтом, жара еще не вступила в свои права, и все обитатели Острова, наскоро позавтракав, спешили сделать как можно больше повседневных дел. Срубленных деревьев накопилось довольно много, поэтому даже Чар с Углетом не торопились спускаться к морю, а занимались подготовкой к строительству плота.

И тут со стороны леса донеслись приближающиеся голоса. Они лениво перекликались, потом кто-то грубо рассмеялся, а когда захваченные врасплох обитатели Острова сбились в кучу, на опушке появились и сами нежеланные гости.

Впереди шел высокий смуглый красавец, с головы до ног увешанный всевозможным оружием. Его лицо озаряла безмятежная ослепительная улыбка, которая на мгновение потухла при виде Нафина, старцев и всех остальных, но уже в следующую минуту засияла шире, чем прежде.

– Вот так-так, – певуче произнес он по-абхаински, – а мы здесь не одни!

Следовавшие за ним десять-двенадцать пиратов в первый момент тоже опешили, но, быстро оценив количество и возраст неожиданно представших перед ними странноватых людей, расслабленно засмеялись. Вооружены они были не на много меньше своего командира, что заставило сердце Нафина тоскливо сжаться.

Красавец пират сделал еще несколько шагов вперед, но совсем близко подходить не стал. Опершись о рукоять самого длинного из своих мечей, он постучал ногой по ближайшему бревну и сочувственно покачал головой.

– Уплыть хотели, и ничего не вышло? Ай-ай! Только лес на моем острове испортили. Я, конечно, сочувствую, но за это придется заплатить.

Пират с шутовским сожалением развел руками – мол, и не хотел бы, но теперь уже ничего не поделаешь – как вдруг Табхаир, все еще сидевший в стороне, поднялся и вышел из тени. Солнце скользнуло своим лучом по короне, и та тут же вспыхнула миллионами радужных искр, привлекая к себе всеобщее внимание.

Лицо пирата изменилось, как по волшебству. Ослепительная улыбка превратилась в свирепый оскал, а смуглые щеки побагровели от гнева.

– Моё сокровище! – прорычал он, не замечая широко расправленных крыльев старца. – Вы нашли моё сокровище и посмели рыться в нем?!!!…

– Мы не только в нем рылись, но и перепрятали в другое место, – спокойно ответил Табхаир, к которому вернулась его прежняя уверенность. – Но о том, где они теперь ты узнаешь только тогда, когда довезешь всех нас на своем корабле до Уиссы.

– Что?!!!

Пират заорал так, что попятились даже

его подданные.

Нафину показалось, что этого улыбчивого красавца сейчас хватит удар, так переполнило его бешенство. Разбойник схватился за меч, но из ножен, однако, не достал. Он зажмурился, задержал дыхание, потом шумно выдохнул и провел рукой по груди, словно успокаивая сам себя.

– Ни в какую Уиссу я вас, конечно же, не повезу, – сказал буднично, вроде бы и не гневаясь вовсе. – Вы – наши пленники, а пленники не ставят условий. Вас довольно много, и это хорошо. Мы станем мучить и убивать по одному, пока не найдется тот, кто скажет нам, где спрятано сокровище. Если же такого не найдется, то тогда.., – он задумчиво воздел глаза к небу, немного поразмышлял и закончил: – Тогда, последнего из вас я, пожалуй, отвезу в Уиссу. Это все же проще, чем обыскивать весь Остров, да и остальным, какое никакое утешение, не так ли?

Пират обернулся к своим загоготавшим людям, снова расцветая улыбкой, а у Нафина внутри все похолодело. Ему стало совсем тошно, когда злобный красавец, прикрывшись ладонью от солнца, еще раз их осмотрел и задержал пристальный взгляд на трясущемся Хаме.

– Ты не посмеешь нас убить! – воскликнул Одинг. – Мы – великие боги – абхаинский, роа-радоргский и иссорийский! С нами посланник Высших асов, и все мы пришли сюда, чтобы пресечь зло,

творимое тобою! А эти люди нам помогают, – добавил он, не замечая отчаянных взглядов Чара и Нерта.

Пират испуганно вытаращил глаза.

– Боги? – повторил он с притворным ужасом. – Где же они? Почему я не заметил!

Он протер глаза, осмотрел старцев, потряс головой, снова протер, снова осмотрел и разочарованно констатировал:

– Нет, не вижу богов! Я вижу только жалких оборванцев, которые голыми руками валят деревья на моем острове, чтобы сделать плот и удрать подальше, да еще, может, и с моим сокровищем! Но ты повеселил меня, старичок! Ты чей бог, а? Одноглазый и говоришь про Высших асов… Не иначе роа-радоргский Одинг? Что ж, с тебя, пожалуй, и начнем…

Тут пират, словно что-то вспомнив, снова сменил шутовской тон на злобный.

– Боги! – он презрительно сплюнул. – Про крылатых людей молва давно гуляет по свету, но я что-то не припомню, чтобы их называли богами. Все больше самозванцами и жуликами. Если ты настоящий Одинг, то кого же тогда сожрал древний волк Фрегунд? И почему это ты сидишь на моем острове с Углетом, которого убил, чтобы захватить Иссорию? Что заморгали? Не слыхали последних новостей? Видно, давно тут сидите? А вот я знаю обо всем, что творится в мире. И вы еще пожалеете, что затеялись шутить со мной подобные шутки, потому что я – Кресс, потомок великого Лева Надамигма, и сама Сохмат простерла надо мной свою милость! Сохмат всем богиням богиня! Против неё бессилен даже абхаинский Табхаир. И, если ты настоящий, – он ткнул пальцем в Табхаира, – то должен знать, что все мои предки общались с ней напрямую!

Старец, в ответ на это, задумчиво пожевал губами, пристально разглядывая пирата. Казалось, он совсем не слышал того, что тот говорил. Ни тени смущения или испуга не отразилось на лице ореля, и Кресса это явно озадачило. Пират все еще свирепо сверкал глазами, но легкая растерянность уже начала проступать на красивом лице. Нафин напряженно следил за ними, и что-то во взгляде Табхаира вызвало слабое шевеление надежды в его душе.

– Похож, очень похож, – после долгой паузы забормотал бывший абхаинский бог, словно беседуя сам с собой. – Но все равно до Китиона ему далеко.

Тут, наконец, Кресс удивился по-настоящему.

– О чем это ты, старичок? До кого это мне далеко?

Табхаир как будто очнулся и изобразил удивление.

– Вот как, ты даже не слышал о Китионе?

Пират криво усмехнулся.

– Кто ж о нем не слышал. Великий Китион достоин всякого уважения. Но я не понял, к чему ты приплел его имя. Оно вам так же мало поможет, как и попытка выдать себя за богов!

Табхаир посмотрел на него с сочувствием, потом горделиво выпрямился и плавно взмыл в воздух под сдавленное оханье пиратов. Там, зависнув таким образом, чтобы солнце светило ему в спину, а Крессу в глаза, старец раскинул руки и «божественным» голосом, так ему удававшимся, возгласил:

– Узнай же, недостойный потомок любимого богиней народа, что твой пращур Надамигм приходится великому Китиону родным дядей!

В горле Кресса что-то булькнуло.

– Дядей? – сипло повторил он.

– Родным дядей, – подчеркнул Табхаир. – Лева Надамигм был братом матери Китиона, и богиня Сохмат, узнав, что за мной, Одингом и Углетом явился крылатый посланник, – (жест в сторону Нафина), – чтобы забрать нас в тайный поход, о причине которого даже тебе не следует знать, попросила разыскать тебя и передать её напоминание о великом предке. Она не хочет, чтобы ты ронял его честь и поумерил свои разбойничьи замашки! Богиня гневается, Кресс! Потому открыла нам, где спрятано сокровище, чтобы вернее повлиять на тебя, и посоветовала прикинуться жертвами кораблекрушения, чтобы испытать твоё милосердие.

Лицо пирата вытянулось. Он до смешного стал похож на ребенка, заворожено слушающего волшебную сказку, и никак не мог придти в себя.

Табхаир еще немного повисел над ним, но, не дождавшись ответа, снова «снизошел» на землю.

– Ну, ну, – похлопал он Кресса по плечу, – не нужно так расстраиваться. Богиня гневается, но так, как гневалась бы на любимого сына…

– Расстраиваться! – опомнился, наконец, пират. – Ты с ума сошел, старичок?! Ой, прости.., великий Табхаир, – он едва заметно поклонился. – Потомок Китиона! Да о таком и мечтать было невозможно! Но.., ты не врешь? Я действительно его потомок?

Табхаир с досадой хлопнул себя по бокам.

– Пожалуй, теперь я разгневаюсь! Ты, что же, нам все еще не веришь?!

– Нет, нет, верю.., – Кресс задумчиво почесал в затылке. – То, что ты говоришь очень похоже на правду… Лева был дэгом, и Китион тоже… Величие у нас в крови с рождения… Да и сокровище вы сами по себе ни за что не нашли бы.., – тут он вскинул голову: – А оно.., оно действительно перепрятано?

– Да, – важно кивнул Табхаир. – Наше условие остается в силе. Ты узнаешь о своем сокровище, когда доставишь нас в Уиссу. Но это не от недоверия. Просто потомок Китиона должен доставить нас туда, как простой мореход, не имеющий за душой ничего, кроме своего корабля и своих подданных.

Старец развел руками:

– Ничего не поделать – таков каприз богини. Думаю, она может себе это позволить.

Крессу, похоже, очень понравилось, что абхаинский бог так непривычно назвал его «потомком Китиона», а стоящих сзади пиратов – подданными. Это делало Кресса настоящим всемогущим властелином, которому не зазорно побыть иногда и милосердным. Он гордо выпятил грудь и обернулся к своим людям.

Те смотрели на своего капитана со смесью восхищения и непонимания. Что теперь делать? С одной стороны иметь своим предводителем потомка такого прославленного воина дорогого стоит, но, с другой – признать это за правду означало признать и то, что диковинные крылатые старцы действительно боги! А вдруг они врут? Припрятали сокровища, чтобы доплыть до Уиссы, а там скроются, и поминай, как звали! Но Кресс зычным голосом разрешил все их сомнения.

– Слышали? Великая богиня желает, и я выполню её волю! Потомок Китиона Надамигма родовой чести не уронит!

– Надакома Надамигма, – наставительно поправил Табхаир. – По отцу второе имя Китиона – Надаком. И, поскольку кроме тебя никаких других наследников у него нет, то имя ты должен принять полностью.

Кресс величаво кивнул, благодаря за поправку и, словно желая как-то отплатить старцу, распорядился:

– Поклонитесь же, наконец, нашим гостям! Они все-таки боги, их должно уважать. И готовьте корабль! Мы не задержимся на острове, как собирались.

Пираты неловко согнулись, но не слишком низко. Сам же Кресс вообще кланяться не стал, считая, видимо, что родство с Китионом уравнивает его с богами.

«И на колени не попадали, – подумал про себя Нафин. – Похоже, чем дальше удаляются мои старцы от мест, где их почитали, тем менее почитаемы становятся».

Табхаиру это тоже не слишком понравилось, но он удачно скрыл свое расстройство и, с бесконечной любезностью, на вопрос Кресса о людях, бывших с ними, ответил, что это слуги, которых «боги» избрали себе в сопровождающие.

– Мы вырвали их из привычной среды обитания и теперь несем за них ответственность, чтобы не уронить свою честь в глазах смертных. Тебе, Кресс, как человеку, повелевающему многими людьми, это должно быть понятно.

Пирата буквально распирало от удовольствия. Хитрый старец каждой фразой раздувал его тщеславие, и без того пресыщенное открывшимся родством. Поэтому, в ответ на последние слова, он состроил страдальческое лицо и понимающе кивнул.

– Да, мне это знакомо. Подданные иногда бывают так беспомощны, что все приходится за них додумывать, а порой и делать самому. Иной раз думаешь, выжили бы они, если бы тебя рядом не было? Чистые дети, верно?

Табхаир неопределенно пожал плечами, но отвечать ничего не стал, всем своим видом давая понять: великие не снисходят до обсуждения слуг.

Тем временем «беспомощные» подданные Кресса сновали туда-сюда, набирая пресную воду из родника и помогая Хаме, Чару и Нерту собирать вещи их и старцев. На корабль послали гонца предупредить о семерых пассажирах и передать приказ капитана подготовить им помещения. Кресс же, пока все это делалось, предложил «богам» перекусить.

От яств, принесенных с корабля, у всех свело голодной судорогой челюсти. Просто не верилось, что сейчас они отведают все это великолепие, разложенное и расставленное на ковре, который раскатали прямо по земле, невзирая на редкой красоты ручную работу. Даже Табхаир еле смог оторвать глаза от переполненных блюд. Но, пересилив себя, он небрежно, словно мимоходом, спросил покормят ли и их слуг тоже.

– Само собой!

Кресс широким жестом пригласил старцев и Нафина к «столу». Его благодушию сейчас не было предела. И пока пираты, не слишком впрочем, дружелюбно, обслуживали Чара, Нерта и Хаму, сам их предводитель, вальяжно развалясь по краю ковра, разглагольствовал перед старцами о своих предках.

– Мой великий прадед Надамигм действительно был великим. Он начинал плавать на жалком келеке,… Что вы так смотрите? Не знаете, что такое келек? Ах, ну да, где вам!… В общем, это такой плот с надутыми воздухом бурдюками под днищем… Вещь, конечно, жалкая и не слишком выгодная, но очень скоро он разжился целой гуфой! Да не какой-нибудь, а на шесть гребцов! И тогда занялся, наконец, настоящим делом. И то верно! Что толку перевозить туда-сюда на келеках бочонки с маслом или элем? Все побережье кишмя кишит нищетой, которая кормится за счет своей помощи торговцам. Так много не заработаешь. Нет, Лева вместе с сыном Литоном, (Табхаир при этих словах напрягся), нанял на свою гуфу шесть головорезов и стал этих самых торговцев грабить, да так успешно, что через пару лет уже имел в своем распоряжении целый корабль!

Кресс радостно улыбнулся и отправил в рот целую пригоршню сочных ягод, совершенно не обращая внимания на то, что слушали его по-разному: Одинг сердито сдвинув брови, Углет с Нафином, опустив глаза, и только Табхаир изредка любезно кивал головой, нисколько, кажется, не смущаясь сутью повествования.

Еще до того, как сели трапезничать, и Кресс отошел от них, чтобы отдать распоряжения, между Табхаиром и Одингом едва не вышла ссора. «Слуги» как раз уходили собирать вещи, когда довольный старец подошел, наконец, к Нафину и братьям и, стараясь, чтобы со стороны его ликование было не слишком заметно, радостно зашептал:

– Ну, не удача ли, что я так кстати вспомнил, где и когда слышал имя этого болвана!

– Удача! – нисколько не таясь, мгновенно зашипел Одинг. – Отдать имя величайшего из воинов какому-то бандиту! Ты это называешь удачей! Большего позора я в жизни своей не видел!

Табхаир небрежно махнул рукой.

– Брось, Одинг, Китиону это теперь уже все равно, а для нас выходит чистое спасение. Мой первый план, который, кстати, не слишком-то мне и нравился, едва не провалился. Но, присмотревшись к этому пирату повнимательней, я сразу понял, что он дэг, и тут же вспомнил – Надамигм! Это имечко мне уже давно покоя не давало, а тут вдруг все само собой сложилось! Старый обычай дэгов добавлять к имени ребенка родовые имена отца и матери известен всем, просто в Абхии им не пользовались и, для удобства, не упоминали – слишком длинно. Но Сулама знала! Она сказала мне эти имена, когда делилась воспоминаниями о Китионе. Родовое имя Надамигм стояло последним – значит это имя матери. Но у неё был брат, тот самый, что увел Литона – старшего брата нашего полководца – и пропал вместе с ним. Литон, как всем известно, утонул, а вот дяде ничто не мешало стать пиратом. Так что, выходит, любезный мой братец, что я не очень-то и подарил столь чтимое тобой имя!

Табхаир победно посмотрел на Одинга, но тот лишь плюнул и отвернулся.

– Между прочим, – слегка обиделся старец, – мог бы и оценить мою прекрасную память и мою находчивость. Вот ты, к примеру, много ли помнишь из своего прошлого?

– Много, – огрызнулся Одинг.

– Тогда скажи, как звали прорицателя Бора?

– Квасир Рубу.

– Ну и что?! Подумаешь! Помнить-то ты, может, и помнишь, а вот использовать свою память при случае наверняка не сумеешь. Глупые условности мешают тебе смотреть на вещи объемно. От Китионовой славы не убудет, если какой-то жалкий пират начнет называться его именем. Умные не поверят, а дураки.., они и так уже дураки, что с них взять!

– Умные, дураки! – снова вспылил Одинг. – А ты подумал о том, что на всем побережье с младенчества слушают легенды о Китионе! Юноши бредят им, мечтают походить на него!… Представь, что может случиться с таким вот юнцом, когда он узнает, что у великого воина есть прямой потомок, и этот потомок – бандит! Мерзкий пират, нападающий исподтишка! Чар с Нертом порассказали мне про него такие гадости, что, как воин, я не могу не содрогаться, слушая, как ты именуешь этого разбойника именем Китиона!