Текст книги "Орелинская сага. Книга вторая"

– Это раньше мы блуждали словно в потемках, – уверенно говорил Табхаир, – а сейчас наша цель абсолютно ясна. Найдем пятого брата, и можно возвращаться. Шестой наверняка где-то в твоем Гнездовище, Нафин, раз ты уже должен его знать.

Юноша молча кивнул.

С того момента, как Нанн повернул к ним свое лицо, смутная догадка, время от времени приходившая в голову, переросла, наконец, в уверенность.

Старик из Гнездовища, несомненно, сын Дормата!

Такое сходство не могло быть случайным. Оставалось непонятно только почему младенца принесли именно Генульфу, которого подозревали в убийстве, и знал ли сам Старик, кем на самом деле является? Думал Нафин и о том, почему основатель Гнездовища, имея на руках одного ребенка и, зная ориентиры, по которым нужно искать других, не полетел на поиски? Дождался бы, когда Старик, (точнее, тот младенец, которым Старик когда-то был), подрастет и окрепнет, и летел бы вместе с ним. Правда, тогда Гнездовище могло совсем не появиться, но не появилась бы и угроза его исчезновения. Всё вообще могло бы быть менее трагично. Однако, Генульф почему-то позволил проклятью, насланному на него, просуществовать еще почти сто лет!

На память Нафину пришли слова старухи Гра о том, что, если бы он не полетел на поиски, то это пришлось бы сделать его сыну или внуку. Но для них путь оказался бы еще сложнее.

«Интересно, – думал юноша, – а, что же старцы? Неужели жили бы до тех пор, пока их не найдут? Табхаир сидел бы взаперти в своем святилище, Одинг жирел на шкурах в Валькальве, а Углет…». Нафин содрогнулся, вспомнив яму в Битре и цепь, прикованную к железному столбу. Нет, он правильно сделал, что полетел! И, если Старик знал, кем является, но все же мешал и отговаривал от поисков, то нет ему прощения! Когда все они вернутся в Гнездовище, Нафин сам расскажет ему про судьбу Углета, и пусть Старик вечно сгорает от стыда, глядя в глаза этому своему брату!

– Так ты правда знаешь, кто шестой? – спросил Одинг, присаживаясь рядом.

– Знаю, – сквозь зубы ответил Нафин. – Это Старик. Помнишь, я про него рассказывал. Все считали его сыном Генульфа и Рофаны, и это постоянно сбивало меня с толку. Но прочие их дети давно умерли, а он все живет. Да и лицом от вас ничем не отличается. В точности такой же!

– Как думаешь, он знает кем является?

Нафин пожал плечами.

– Трудно сказать… Раньше я Старика безмерно уважал и даже, наверное, любил. Он казался мне воплощением мудрости и честности, настоящим духом Гнездовища, оставленным нашим пращуром, как напоминание об орелинс5ких корнях. Но потом оказалось, что он лжец! Давным давно раскопал Генульфовы записи и перепрятал их! Мой отец надорвался и умер, роясь в Обвале, но старик даже словом не обмолвился, что искать там нечего! И меня пытался не пустить искать вас… Почему так? Я теперь не знаю, как к нему относиться и, что про него думать. Хотя… Наверное, не слишком хорошо вынашивать такие мысли, но Старика воспитал Генульф… Генульф, которого изгнали за самое страшное преступление, которое только можно придумать…

– Стой! – Одинг предостерегающе поднял руку. – Не говори больше ничего, чтобы потом не пожалеть! Всех нас кто-то воспитал… Ты сам не так давно говорил, что, несмотря на долгую жизнь среди людей, мы смогли сохранить в себе нечто подлинно орелинское. И мне показалось, что имел ты в виду качества самые превосходные. А теперь противоречишь сам себе. Выходит, что Старик твой, прожив всю жизнь среди орелей, перенял только худшее? Не знаю, мне в это не верится. И обидно слышать такое от тебя! Ты же славный мальчик, Нафин! Как потомку Генульфа, тебе следовало первым стоять в ряду тех, кто не верит в его виновность! В конце концов, вы все в вашем Гнездовище произошли от него… И, вот что я тебе еще скажу. Если бы моему Мидгару грозила беда из-за появления каких-то еще неведомых мне братьев, клянусь, я бы тоже приложил все усилия, чтобы они никогда не появились, и плевать на родственные чувства! Так что, не суди опрометчиво. Иначе, я подумаю, что и в твоем воспитании не все чисто. Тебя ведь Старик воспитывал, или я неверно помню твои рассказы?

– Воспитывал, – еле слышно выдавил из себя Нафин.

– Ох, ох! – притворно испугался Одинг. – Тогда я, пожалуй, стану держаться от тебя подальше! Лжец, воспитанный убийцей, наверняка научил тебя чему-нибудь ужасному!

– Перестань, Одинг! – воскликнул юноша, вскидывая голову. – Если бы ты знал, о чем я думал, когда затеялся этот разговор, то понял бы, что на моем месте любой осудил бы опрометчиво!

– И о чем же ты думал?

– Об Углете! О его жизни! О яме, в которой он просидел сто лет, и просидел бы еще неизвестно сколько, если бы Старику удалось не пустить меня на ваши поиски! Как быть с этим?! Кто возместит Углету потерянную жизнь?!..

Одинг взглянул на разбушевавшегося Нафина и положил ему руку на плечо, словно призывая успокоиться. Только что улыбающееся лицо конунга сразу стало серьезным.

– В любом случае, это вопрос не к нашему шестому брату, а к Генульфу, но он уже, к сожалению, не ответит. А ты успокойся. Если уж сильно хочется думать обо всем этом, то думай, м-м-м, как там говорил Табхаир? Объемно, да? Но, по мне, так уж лучше вообще выкинуть все это из головы до поры, до времени. Вот увидишь, придем на Сверкающую Вершину, и все тайны объяснятся сами собой. Иначе и быть не может! Ведь должен же быть во всем этом какой-то смысл…

Он ласково похлопал Нафина по плечу, поднялся и пошел к братьям. Но, сделав пару шагов, обернулся.

– А опрометчиво все же не суди… Орель.

* * *

В путь отправились самым ранним утром, когда солнцееще только намекало на свое появление. Табхаир рассчитал, что это позволит им достичь тракта до разгара жары. А там, пережидая зной, орели смогут присмотреть себе попутчиков.

Еще, будучи в Саббее Нанн выяснил, как им лучше всего добираться до Заретана. Кто-то из соседей хаживал в те края, кто-то слышал от проходивших мимо странников, но все единодушно сходились в одном: первым делом идти надо в Сануффу, где самый большой и самый дешевый рынок верблюдов, без которых в пустыне нечего делать. Оттуда, караванными путями следовало двигаться до Тафры, а оттуда в Кешран – маленький городок в двух шагах от столицы. Все советовали из Кешрана идти уже пешком. Так орели привлекут к себе меньше внимания, легче найдут пристанище, да и ставших уже ненужными верблюдов продадут выгоднее, чем в Заретане.

Одинг никак не мог понять, к чему такие сложности. Ведь на верблюдах они доедут до места гораздо быстрее, а выгодно или не выгодно их продадут совершенно неважно. У них ценностей столько, что можно скупить весь Заретан!

Но Нанн счел совет жителей Саббея вполне разумным.

– Нам своими ценностями лучше не щеголять, – заметил он. – Пять горбунов-паломников не должны иметь в своих котомках сокровища, которые не каждому вельможе по карману. К тому же, вся Ваннаана сейчас заполнена ворами и жуликами всех мастей. Стоит тебе расплатиться с кем-нибудь одним из своих бесценных кубков, как следить за нами начнет целая их свора. Нет, уж лучше мы будем делать все так, как делают обычные, не слишком богатые паломники. И, если они предпочитают идти в Заретан пешком ради того, чтобы сэкономить несколько монет, то и мы поступим так же.

– Нам все равно придется доставать свои ценности, – проворчал Одинг. – Верблюдов просто так не дадут.

– Так для этого и нужно прибиться к караванщикам! Только к таким, чтобы не оказались слишком щепетильными. Дадим им понять, что твой кубок мы.., ну, как бы, стащили…

Лицо Одинга побагровело.

– Стащить роа-радоргский кубок, из которого пил сам конунг! Ты что, с ума сошел?! Кто ж в такое поверит! Не удивительно, что в стране полно жуликов и мошенников, раз всеми почитаемый мудрец дает такие советы!

– Ну, ну, ну, не кричи, – примирительно сказал Нанн. – Не хочешь отдавать кубок – не надо. У меня есть обычные деньги. Их дали внучки моей сестры. Они сочли ваше подношение слишком щедрым за пять обычных накидок… Этого хватит и на верблюдов, и на прочие нужды останется.

Двигаться орели решили пешком. Нафин предложил, было, часть пути пролететь, и его поначалу послушали. Но, едва поднялись над деревьями, как тут же вынуждены были опуститься. По далекому тракту неспешно двигался большой караван. И пять летящих силуэтов на фоне светлеющего неба неизбежно привлекли бы внимание людей, идущих с ним.

– Ничего, пройдемся, – сказал Нанн. – Здесь недалеко.

Он без конца украдкой оглядывался на Саббей и тихо вздыхал, пока Углет, идущий рядом, не тронул его за руку.

– Не горюй, – сказал он. – Может быть, когда-нибудь, ты еще сможешь прилететь сюда повидаться с родными. Не умирать же мы идем на Сверкающую Вершину. Это было бы слишком глупо и… жестоко.

Чтобы у людей, на тракте не вызвали подозрения паломники, выходящие со стороны Гнилого леса, пришлось сделать крюк через саббейские огороды к той дороге, что вела из поселения.

Нафин с интересом рассматривал посадки. Ряды грядок чем-то напомнили ему задние дворы родного Гнездовища, и юноша так замечтался, что едва не налетел на Табхаира. Старец остановился перед каменным изваянием какого-то сердитого существа и внимательно его разглядывал.

– Ахар-О-Здра? – спросил он у Нанна.

– Да, наш бог. Это его ал.

– А, где остальные? – полюбопытствовал Табхаир. – Я слышал, что у вас их множество.

– Это ближе к столице, на берегу, днях в трех пути отсюда. Их алы все там стоят. И каждого поставили со своими подданными, так что получился целый город. Иссотхавор. Там и Хамор-О-Сеп, и грозный Вежа, и самый главный бог – Зор-О-Аст.

– А почему же этот здесь?

– Он и здесь, и там, – Нанн почтительно прикоснулся к растопыренным каменным пальцам бога и поклонился. – Ахар-О-Здра покровитель Саббея. В Уиссе каждый городок имеет ал своего бога-покровителя. И только возле Мериттеи – нашей столицы, стоят они все, в полном составе… Хранители Уиссы.

Нанн смущенно потоптался возле изваяния.

– Ничего, если я немного задержусь здесь? – спросил он, отводя глаза. – Мне нужно проститься… Но вы идите… Я догоню вас очень скоро…

Орели кивнули и поспешно удалились, словно желали этой поспешностью показать Нанну, что уважают его чувства.

Вскоре до их слуха донеслась очень красивая тихая песня.

Углет даже замедлил шаги, прислушиваясь.

– Как печально и, как прекрасно, – прошептал он. – Нанн действительно сочинял замечательные песни.

Табхаир, Одинг и Нафин тоже остановились.

– Не понимаю, почему он перестал это делать? – пожал плечами Одинг. – Я многое слышал, и у многих народов, но это нечто совершенно превосходное!

– Просто у Нанна отпала нужда во всеобщем поклонении, – сказал Табхаир, задумчиво прислушиваясь к песне брата. – наверное, теперь он счастливее всех прочих, потому что не зависит больше от «нравится», «не нравится». Возможно, так чувствуют себя боги-творцы, создающие целые миры. Боюсь, им нет никакого дела до нашего поклонения. Зачем? Подлинное величие не нуждается в постоянном подтверждении. Зато умение понять красоту и смысл созданного ими подарит возможность и самому стать творцом собственного мира. Вот и из Нанна вышел подлинный творец… Однако, идемте. Если бы наш брат хотел, чтобы его слышали, то не просил бы нас идти дальше.

Орели послушно двинулись за Табхаиром, и вскоре тихая песня совсем перестала быть слышной.

Нанн догнал их чуть позже, у самой дороги. Лицо отшельника было светло и радостно.

– Ахар-О-Здра принял мою песню! – шепнул он Нафину. – Благословил наш путь и обещал заботиться о жителях Саббея заботливей, чем прежде!

Юноша с удивлением взглянул на старика. Не бредит ли он? Как могло что-то пообещать каменное изваяние? Но Нанн вместо ответа раскрыл ладонь и показал лежащий на ней камешек.

– На макушке Ахар-О-Здра лежит несколько таких. Когда бог соглашается исполнить обращенную к нему просьбу, то незаметно кивает, и камешек падает к ногам просящего. Видишь, мне тоже упал, и прямо в руку! Это значит, что бог будет милостив к нам и поможет в пути!

По дороге до тракта дошли без происшествий. День был в самом разгаре, и, наверное, поэтому никаких путников орели не увидели. Только очень далеко на востоке клубилось над трактом облачко пыли, поднятое прошедшим там караваном.

По правую руку от орелей просматривалась на горизонте полоска моря и верхушки холмов, у подножия которых стояла избушка Нанна. Все невольно вздохнули, сожалея о недавней, не слишком устроенной, но такой уютной жизни.

– Эх, сейчас бы в море окунуться, – вздохнул Нафин, обливаясь потом даже под новой легкой накидкой.

– Об этом забудь! Впереди нас ждет другое море, и в нем не искупаешься. – Табхаир помахал на себя сорванным листом лопуха, сердито посмотрел на него и водрузил на голову. – Лучше давайте подумаем пока о том, что будем отвечать на расспросы людей, с которыми придется сталкиваться.

– А, что отвечать? – удивился Одинг. – Путники, и путники. Кому какое дело?!

– Мы слишком колоритно выглядим, – ответил Табхаир. – Перебор. Пять горбунов в одной компании – это чересчур бросается в глаза. Нужно придумать вескую причину, по которой мы могли бы собраться вместе, и которую будем говорить всем, кого встретим. Расспросов ведь не избежать. Любой караванщик поинтересуется, кого берет с собой и зачем. Так что, давайте говорить всем, что мы идем в Заретан для того, чтобы прикоснуться к чудесному перстню. Якобы слышали о его целебных свойствах. На самом деле нам, конечно, никто перстень трогать не даст, но нам ведь и не надо, а повод для похода в Заретан, как мне кажется, вполне пригодный, и объяснит нашу поголовную горбатость.

Никто не возразил, и все двинулись по тракту в сторону Сануффы.

– Стойте! – воскликнул вдруг Углет, останавливаясь и поворачивая голову в противоположном направлении. – Мне кажется, я слышу топот! Нас кто-то догоняет.

Орели разом обернулись.

Дорога в том месте, где они находились, огибала холм, поэтому далеко видно не было, но приближающийся топот копыт услышали все.

– Ну, вот и первый кандидат в попутчики, – сказал Табхаир. – Посмотрим, кого нам Судьба послала, и заодно проверим, приемлем ли наш вымысел.

Орели перебрались на обочину. Почти тут же из-за холма вылетел несущийся во весь опор всадник.

Сначала показалось, что он и не подумает остановиться, но, поравнявшись с путниками, конь вдруг взвился на дыбы и встал, нервно перебирая тонкими ногами, словно после скачки никак не мог их унять.

Определить возраст всадника было очень сложно. Легкие ткани опутывали его с головы до ног, скрывая фигуру, тонкий, расшитый затейливыми узорами платок прятал нижнюю часть лица, а темные живые глаза, густо подведенные черной краской, могли принадлежать и юноше, и зрелому мужу.

– Кто вы, почтенные? – по-иссорийски спросил всадник, грациозно выпрямляясь в седле, и старцы едва не охнули – голос был женским.

– Мы паломники, – немного настороженно ответил Табхаир. – Идем в Заретан, чтобы испросить дозволения прикоснуться к древнему перстню. Как видишь, всем нам требуется исцеление.

Всадница немного удивилась, но, осмотрев «горбы» старцев, понимающе кивнула.

– Сейчас все идут в Заретан, – сказала она. – Но, боюсь, Главный Прорицатель никому не позволит даже приблизиться к перстню. Разве вы не слышали? Его установили на таком высоком шесте, что снизу сам перстень даже не видно, одно только разгорающееся свечение.

– Ах, как жаль! – с притворной жалостью воскликнул Табхаир. – Неужели мы проделаем весь путь зря?

Тут конь под всадницей взыграл особенно ретиво, так что ей пришлось отвлечься от беседы и сильно натянуть поводья, чтобы унять разгоряченного скакуна.

– А, кто же ты, остановившаяся ради нас столь любезно? – поспешил сменить тему старец.

– Я из Анхкора. Мой муж знатный вельможа Бат-Кан. Мы выехали вместе, но важные дела задержали меня в Мериттее. Теперь вот пытаюсь нагнать свой караван, хотя и боюсь, что опоздала. Мы договорились с мужем, что он не станет меня дожидаться, и, если я не догоню их в Сануффе, поедет дальше, чтобы не пропустить момент «расцвета перстня». Говорят, всех попавших под его лучи ждет большая удача. Может, и вы получите своё исцеление.

– Какой-то караван недавно здесь прошел, – сказал Нанн. – Мы видели его рано утром, когда вышли из.., гм, когда отдыхали у Саббейского перекрестка.

Последние слова старик пробормотал почти скороговоркой, досадуя на себя, что сболтнул лишнее и надеясь, что всадница не заметит его оплошности. Но она, похоже, заметила. Взгляд женщины как-то странно замер. Еще раз, более пристально, осмотрев старцев, она задержалась глазами на Нафине и сказала, как показалось юноше, слегка задумчиво.

– Конь мой устал. Знатной женщине путешествовать одной не слишком удобно. Да и караван, который вы видели, вряд ли тот, что я догоняю… Не будете ли вы возражать, если до Сануффы я дойду с вами?

– Да нет, – немного растерялся Табхаир. – Иди, конечно. Но пятеро увечных паломников вряд ли достойная компания для такой знатной женщины.

– Ничего, я не привередливая.

Всадница легко соскочила с седла и, взяв коня под уздцы, пошла рядом со старцами.

– Где-то здесь, возле Саббея, как я слышала, живет древний отшельник, – заговорила она. – Говорят, когда-то у него были крылья, но потом они срослись в горб… Вы не от него идете?

– Э-э… нет, – с трудом выдавил из себя Табхаир. – Впрочем, да, от него.

Лицо старца пошло красными пятнами. Впервые, сколько Нафин его помнил, бывший абхаинский бог отвечал невпопад и по-глупому путался в ответах.

– Отшельник – это я, – выручил брата Нанн.

Женщина резко остановилась.

– Ты?!!! Ах, как интересно! Мне выпала такая честь!.. И вы еще говорите, что недостойны составить мне компанию! Скорее, это я проявила неучтивость, навязавшись в попутчики. А ведь могла бы догадаться – про целебные свойства перстня знают лишь очень и очень немногие посвященные! Выходит, вы все люди необычные!

– Нет, нет! Мы самые обычные нищие и ничего не знаем, – немного скорее, чем следовало встрял в разговор Одинг. – А про перстень нам отшельник рассказал.

Женщина посмотрела на конунга, и глаза её сделались темными и глухими, словно ночное небо, затянутое тучами.

– А мне так не кажется, – сказала она, отворачиваясь к Табхаиру. – Вот ты, например, откуда?

– Я… э-э… в общем, из дальних краев, – промямлил Табхаир.

И вдруг осекся. До него только теперь, когда начал отвечать, дошло, что вопрос был задан на абхаинском.

Всадница рассмеялась.

– Значит, я не ошиблась, ты на самом деле из Абхии. И это замечательно! Мне давно хотелось порасспросить кого-нибудь из абхаинов, что же приключилось с вашим Табхаиром? Почему вдруг он решил оставить свою земную жизнь, которая до сих пор, как я слышала, ему очень нравилась?

– Не знаю, – проворчал Табхаир, как-то по особенному старательно поправляя на голове лопух. – Мы ушли оттуда до того, как все случилось, и сами все услышали уже в пути.

– Ах, как жаль, – покачала головой женщина. – Опять я ничего не узнаю! Но, куда же вы шли? Ведь перстень царя Сона к тому времени еще не был найден.

– Мы?.. Э-э… да в Иссорию. Хотели взглянуть на их демона.

– Ух ты! – женщина едва не захлопала в ладоши. – Значит, вы могли видеть, как был повержен Иссорийский Страх! Это же тоже ужасно интересно! Как все это было?! Неужели, правда, что его сразил Радоргский конунг? Он действительно вогнал его в землю? – она обернулась и пристально посмотрела прямо в живой глаз Одинга. – Кажется, потом великий ас тоже как-то странно закончил свою земную жизнь?

– Не знаем! – раздраженно воскликнул Табхаир. – Мы везде опоздали.

– Жаль, очень жаль! – сказала всадница, но в голосе её при этом не было и тени сожаления. – В мире происходят такие странные вещи. Боги и демоны покидают свои земли. А тут еще, идя с вами, я узнаю, что и Саббейский отшельник ушел с побережья, которое никогда не покидал… Что-то происходит? Что-то важное? Вы не знаете?

– Ничего мы не знаем! – Табхаир был уже взбешен. – Точно так же, как не знаем и твоего имени! И, если следующий попутчик начнет нас расспрашивать о знатной женщине, отставшей от каравана своего мужа, то и ему мы вынуждены будем отвечать то же, что и тебе: не знаем, не знаем, не знаем, не знаем!

– Ох, простите мою неучтивость! – воскликнула женщина, ничуть не смущаясь.

Нафину вообще показалось, что её очень забавлял вид разъяренного старца, побагровевшего от возмущения.

– Моё имя Су-Сума, а род свой я веду от магголинов из земли Илланд

– Неподходящее имя для уроженки тех земель, – заметил Табхаир, опасливо косясь на попутчицу.

– Верно, там такие имена не в ходу. Однако, как странно, что ты обратил на это внимание. Приходилось бывать в Илланде?

– Нет.., нет, – Табхаир снова смешался. – Просто много слышал.., встречался с разными людьми, запоминал…

Женщина с готовностью кивнула.

– Понятно. Но я тоже до сих пор не услышала, как зовут вас. Пожалуйста, окажите мне честь и назовите свои имена.

Нафин почувствовал, что ему делается дурно. Да и остальные замедлили шаг, словно размышляя, а не обратиться ли им в бегство. Похоже, что странной всаднице удалось таки загнать Табхаира в угол! Неужели, он ничего не придумает? Неужели, его потрясающая изворотливость даст сбой именно сейчас?..

– А у нас нет имен.

Старец с невинным видом посмотрел прямо в глаза Су-Суме.

– Взгляни, как мы стары. Может быть, когда-то люди и называли нас какими-то именами, но они забылись. Теперь все намного проще. Вот, к примеру, Саббейский отшельник. Кто помнит, как его зовут? Никто! Отшельник, и все! Точно так же, как вон того теперь зовут Одноглазым, другого – Угрюмым, а меня, – Табхаир захихикал, – а меня, как это не смешно, просто Горбуном.

– А юношу? – женщина была, кажется, немного разочарована.

– Меня зовут Нафин, – ответил тот сам за себя. – Я свое имя еще не забыл.

– Да, для этого ты слишком молод.

Женщина тяжело вздохнула.

– Пожалуй, я не смогу называть вас такими нелепыми прозвищами. Почтенным старцам больше подошли бы имена величественные, громкие, а не эти оскорбительные названия. Глядя на вас, я бы даже осмелилась сказать, что вам вполне к лицу были бы имена божественные. Вот Одноглазому, например, больше подойдет имя Одинг…

– Мы не присваиваем имена богов! – снова слишком поспешно заявил бывший конунг. – За это могут сурово наказать!

– Но ведь это я сама тебя так назвала, – небрежно повела рукой Су-Сума. – И на великого бога роа-радоргов ты действительно похож. Точно так же, как ты, горбун, похож на Табхаира. А ваш Угрюмый, хоть и очень милый на вид, но, не обижайтесь, мог бы носить имя Углет. Оно ему очень подходит.

– Чушь какая-то! – фыркнул Табхаир. – Если я из Абхии, то совсем не обязательно должен носить имя их бога.

Но тут к женщине обратился Нанн.

– Ты ничего не сказала про мое имя. Неужели для меня никакого бога не нашлось.

– Для тебя?

Су-Сума остановилась и задумчиво посмотрела на отшельника. Её темные глаза сузились, снова став совершенно черными.

– Седой, как лунь,… в глазах таинственный свет, – забормотала она, постукивая пальчиком по платку на лице. – Думаю,… ну да, конечно! Тебе подошло бы имя Нанн – бог лунного света!

Табхаир споткнулся на ровном месте и сердито воскликнул:

– Знаешь что, любезная госпожа! Все это, конечно, очень занятно, но и очень глупо! А у меня от глупых разговоров, да еще на такой жаре, голова начинает болеть! К тому же, ты слишком быстро идешь! Наш Угл.., кхе, Угрюмый совсем запыхался. И я вот тоже спотыкаться начал! Боюсь, мы действительно не самые удачные попутчики. Идем медленно, часто останавливаемся… С нами ты свой караван никогда не догонишь и на праздник в Заретан опоздаешь… Вон и конь твой совсем отдохнул. Так и рвется из рук! Смотри, как бы не зашиб копытом!

– Да, верно, он у меня недавно. Совсем еще дикий, – спокойно объяснила Су-Сума, словно не замечая того, как настойчиво и бесцеремонно от неё хотят избавиться. – Может у Один.., кхе, у Одноглазого лучше получится с ним поладить.

Она протянула поводья Одингу, и тот, немного поколебавшись, все же не устоял перед искушением. Взял повод и привычным жестом потрепал скакуна по холке.

Нафину показалось, что и эта мелочь не ускользнула от внимания всадницы, но на сей раз она промолчала и больше к опасной теме, кто есть кто, не возвращалась.

Некоторое время все шли молча, но вскоре жара стала совершенно невыносимой, и решено было устроить привал. Благо и место подвернулось подходящее. Словно специально для спасения утомившихся путников, на обочине выросли три раскидистых дерева, образовав своими кронами настоящий тенистый шатер. Видимо все проезжающие и проходящие мимо пользовались этим местом для отдыха, потому что прямо на небольшой полянке находилось аккуратно сложенное кострище. А высохшая каменистая земля вокруг деревьев всем своим видом говорила о том, что и проходивший несколькими часами ранее караван тоже воспользовался гостеприимством тенистого шатра.

– Они уже, наверное, в Сануффе, – предположила Су-Сума. – Но, ничего, сейчас передохнем, перекусим, дождемся, когда жара немного спадет, и к вечеру сами там будем.

Она отвязала от седла увесистую, расшитую бисером котомку, достала оттуда большой лоскут грубо сотканного полотна, ловко расстелила его на чахлой травке и принялась выгружать еду. Нанн с Углетом тоже развязали котомки со съестными припасами, Одинг занялся разуздыванием коня, а Нафин отправился за сухими ветвями для костра.

Табхаир же, который сроду ничего подобного никогда не делал, увязался за ним следом, «чтобы помочь».

– До чего же отвратительная женщина! – шипел он, наблюдая за сбором хвороста. – И зачем только Нанну понадобилось вылезать со своим «это я»!. Как будто кто-то его спрашивал! Промолчал бы, и дело с концом! И я не выглядел бы, как идиот, доказывая этой настырной особе, что мы – это не мы!

– Брось, Табхаир, – сказал юноша. – Мне кажется, она еще раньше догадалась, что мы не те за кого себя выдаем.

– Ну да, раньше! И опять же, из-за кого? Из-за Нанна! Его страсть к уточнениям его же когда-нибудь и погубит! Сказал бы просто, что мы видели караван. Так нет, принялся развозить, что увидели мы его, когда выходили… А откуда выходили?! Даже если из дома в Саббее, то все равно, ни один обычный человек в такой дали ничего не разглядит!

– Как думаешь, Табхаир, она нас выдаст?

Старец пожевал губами.

– Не знаю. Если бы хотела выдать, то уехала бы сразу, как только я ей на это намекнул. Но она осталась… Нет, думаю не выдаст. Хотя, её интерес к нам какой-то странный, тебе не кажется? Мне что-то подсказывает, что она знает про нас гораздо больше, чем мы думаем. И это ужасно раздражает! Совершенно не представляю, как себя с ней вести! Проницательность у неё какая-то сверхъестественная.., впрочем, удивляться нечему – она же из магголинов.

– А, что это за народ?

– Колдуны. С младенчества понимают язык звезд, земных трав, воды и огня, как земного, так и небесного. Говорят, они знают такие фокусы, какие моим жрецам в Тангоре и не снились. Наверное, поэтому жрецы о них особенно много не рассказывали. Но мне и этого довольно, чтобы понять – с этой Су-Сумой надо вести себя очень осторожно!

– Я думаю, нам сейчас главное не сбиться и начать называть друг друга не настоящими именами, а теми, которые ты ей назвал.

Табхаир скривился.

– Ой, я тебя умоляю, пожалуйста. воздержись и лучше вообще никак меня не называй! От растерянности я придумал себе такое отвратительное прозвище, что даже несколько часов не смогу на него откликаться. Я бы вообще предпочел, чтобы остаток пути мы все проделали молча.

Нафин кивнул, примял поплотнее хворост, чтобы его удобнее было нести и, прежде чем отправиться к месту стоянки, спросил:

– А, что там с именем этой женщины? Ты говорил, что оно ей не совсем подходит. Почему?

– В Илланде дают имена более красивые и звучные. И все они должны что-то означать – какое-нибудь свойство характера его владельца. Я немного знаю илландский, выучил, чтобы прочесть пару занятных книжек, которые Сулама мне отдала. Она в них ничего не поняла, да и я, признаться, счел все эти сказки ужасной глупостью. Но язык все же освоил, и там нет ничего похожего на словосочетание Су-Сума. Скорей всего это имя она получила уже в Анхкоре… Жаль, что нельзя порасспросить. Но ничего, без этого я как-нибудь проживу. И ты, Нафин, не лезь! Лучше будем помалкивать, а в Сануффе отвяжемся от неё поскорее…

Однако, возвращаясь к месту стоянки, оба ореля уже издалека услышали громкий голос Одинга, уверяющего Су-Суму, что Табхаир ничего не смыслит в лошадях, а вот он провел с ними всю жизнь и многому может научить. Бывший конунг, совершенно разомлев от запаха конского пота, навеявшего приятные воспоминания, уселся рядом с коварной спутницей, расписывая достоинства её скакуна, и с полным знанием дела давал советы по уходу за ним. При этом на коленях он держал седло, которое явно чинил, даже не следя за руками, машинально выполняющими привычную работу.

– Ну вот, пожалуйста, полюбуйся! – воскликнул в негодовании Табхаир. – Один уже забыл обо всем на свете! А она-то, она!.. Обрати внимание, как смотрит на него! Просто само изумление перед обширными познаниями нашего говоруна! И ведь даже бровью не повела на его оговорку!

– Что же нам теперь делать? – спросил Нафин.

– Да ничего. Будем играть в её же игру, и делать вид, будто тоже ничего не заметили. Нас и без того уже раскусили со всеми потрохами… Но, какова змея! Она же нарочно подсунула Одингу своего коня! Знала чем соблазнить старого роа-радорга. Змея, змея, настоящая ядовитая змея!

Вдруг он запнулся и встал, как вкопанный.

– Ты чего? – спросил Нафин.

– Погоди, погоди, – пробормотал старец. – Тут у меня одна мысль.., но нет, нет,… Это было бы слишком невероятно!..

Он потряс головой, словно отгоняя эту невероятную мысль, однако, к месту стоянки подошел в большой задумчивости.

Орели быстро развели костер. Нанн с Углетом занялись приготовлением пищи, а остальные расселись вокруг куска полотна, на котором Су-Сума уже успела разложить легкие закуски. Тут были и мешочки с изюмом и орехами, и порезанная на куски ароматная дыня, и еще какое-то лакомство, отведав которого Нафин едва не проглотил язык от удовольствия. Он открыл, было, рот, чтобы спросить, как это называется, но тут Су-Сума, которая относила дыню Углету с Нанном, вернулась, сняла, наконец, с лица свой платок., и юноша онемел.

Женщина была далеко не юной, но так красива, что захватывало дух! Первое слово, которое приходило на ум при взгляде на её лицо, было слово «богиня», но даже оно казалось недостойным для определения этой неземной красоты.

Старцы тоже замерли, рассматривая женщину. Но, если Одинг смотрел с обычным для любого человека восхищением, то про Табхаира этого сказать было нельзя. Сначала он просто как-то радостно изумился, но уже через минуту глаза старца наполнились ужасом от какой-то догадки.