Текст книги "Кинжал раздора"

– Мединос… Мединос… Откуда мне знакомо это имя? – очнулся мэр, который посещал замок и, конечно, слышал все легенды, но было это давно, во времена его школьных экскурсий.

– Ну как же, – сказал Оричес, – я же тебе говорил. Именно Женевьева Мединос обратила внимание на талант моей жены и подала идею организовать выставку ее вышивок.

– Вышивка? – умилилась чиновница. – А где проходит эта выставка?

Барт перехватил инициативу и поведал о грандиозном успехе Линды Оричес, к сожалению, в Порт-Пьере, но стараниями семьи Мединосов. Которая, кстати, так же, как и семья Медичесов, предоставила вещи из своей частной коллекции городу Меланьи для участия в «Днях истории и культуры».

– Какая жалость, что нельзя посмотреть вышивку, – заметила чиновница и обвела рукой помещение: – А здесь достаточно места…

Барту потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к мысли, что в ближайшее время он и этим будет заниматься. Уж очень старику Оричесу пришлась по душе мысль блеснуть перед согражданами работами жены, да еще в канун Рождества.

«Ладно, – нашел Барт и здесь свои плюсы, – ты-то мне и оплатишь брошюры!»

Он успел получить от министерства письменную рекомендацию своей выставки, от мэра личное приглашение для отца Женни на открытие и бал, а от журналиста обещание не упоминать в завтрашней статье никаких фамилий, только «молодые историки Меланьи».

– Я стал суеверным, – пояснил он представителю прессы, – сначала посмотрим, что скажут в столице.

Барт покинул приятную компанию и умчался по делам. На улице достал из кармана пальто список, который дала ему Женин. Зашел в аптеку за лекарством для Маленького дедушки, потом в магазин и рысью побежал на Чайную горку.

Женевьева распаковывала покупки, Барт, сияя, показал ей приглашение Мединосу от мэра.

– Почему же ты не отослал? – удивилась она.

– Вложу завтра вырезку из свежей газеты и отправлю из канцелярии мэра, так солиднее, – лопался от удовольствия Барт.

– Джек? – закричал Маленький дедушка. – Поди сюда.

Известие о первых удачных шагах выставки исторического костюма прадедушка выслушал хмуро. Барт улыбнулся и уселся на стуле рядом с кроватью старика. Он спросил, что тот думает по такому поводу: почему ножны к кинжалу были заказаны не в оружейной мастерской? Дедушка оживился, и они полчаса, к неудовольствию Женин, прообсуждали скупость герцогини.

Статья превзошла самые радужные ожидания Барта. Может быть, в Меланьи зимой не было громких новостей. А может, журналист честно отработал свой хлеб, точнее, вино с сыром. Вместо положенных для скромного мероприятия нескольких строк вышла полновесная статья с иллюстрацией. Речь мэра (слова Бартоломью были приплюсованы к ней), комментарии дам из Министерства культуры, адрес ресторанчика. На фотографии мэр и чиновница радостно улыбались в камеру. Задним фоном нечетко маячили манекены в костюмах. Довольный Барт отправил один экземпляр газеты в Историческое общество – пусть видят, что министерство уже оценило выставку. Второй вместе с приглашением – Мединосу в Порт-Пьер. Третий показал отцу.

Медичес-старший, скрывая довольную улыбку, проворчал, что вот они, журналисты, выслуживаются перед начальством, не упоминая фамилии тех, кто действительно заслужил славу.

– Кто там с вами еще работал? – спросил он.

– Ты не знаешь. На балу представлю, – ответил Барт.

– Рад буду познакомиться. Молодцы, ребята. – Отец с гордостью посмотрел на сына.

Заинтригованная мама тем временем пыталась выяснить, для кого Бартоломью бегал по магазинам. Продавщицы ей уже доложили полный список его покупок.

– У моей знакомой старики разболелись – я ей помогаю.

И все. Больше он ничего не сказал. Мама отступилась и молча паниковала, придумывая себе картины одну страшнее другой. Прожженная стерва, взявшая в оборот ее сына. Неопытная девушка-сирота с тяжелобольными стариками на руках, которую бездушно использует Бартоломью… В конце концов мама извелась и под предлогом привести семью в порядок перед балом пригласила в замок парикмахершу.

Парикмахерша пощелкала ножницами над головой Рафаэля, сделала маме завивку. Рассказала все городские сплетни, но ни слова не упомянула о главном.

– Как ты возмужал, похорошел, Бартоломью! Иди, я тебя тоже подстригу, – позвала она заглянувшего на кухню Барта.

Он сделал шаг к стулу, вспомнил свое обещание Женин и со смехом отказался. Сказал, что и так хорошо. Переглянулся с Рафаэлем. Раф хмыкнул понимающе.

– Кто у Бартоломью появился? – шепотом полюбопытствовала парикмахерша, глядя ему вслед.

«Это я от тебя хотела узнать», – вздохнула мама и пожала плечами.

Бартоломью все рассчитал. По минутам. Не следует их отцам встречаться до благодарственной речи мэра. Они должны появиться во время похвалы «молодым историкам» за выдающийся вклад в культурную программу Меланьи.

– Я заказал вам такси, – сообщил Барт родителям. – Будьте готовы без пяти восемь.

– А мы не опоздаем? – удивилась мама.

– Может, пораньше приехать, чтобы посмотреть выставку? – спросил отец.

– Нет-нет, раньше там делать нечего. Все успеете.

Барт поцеловал маму и, насвистывая, пошел собираться.

– Привози отца ровно к восьми, – наставлял Барт Женевьеву незадолго перед балом.

– Не получится, – огорчилась Женни. – Я не смогу его встретить: к дедушке обещал заглянуть вечером врач. Поезд приходит в полвосьмого. Отец собирался прямо с вокзала ехать на выставку и бал.

– Ничего, я что-нибудь придумаю.

Барт нашел старика Оричеса и заручился его обещанием, что Оричес встретит Мединоса и займет его чем-нибудь, чтобы тот появился в холле ровно в восемь. Не раньше, чем мэр будет произносить речь.

Зима была скучной, и вот наконец долгожданное событие. Разнаряженные меланцы загодя приехали на бал, заглянули на выставку, посмотрели вышивки Линды Оричес и отправились в буфет обмениваться впечатлениями и обсуждать последние городские новости.

– Замечательное мероприятие – наш Рождественский бал, – говорил мэр небольшой компании, столпившейся вокруг него. – Объединяет старшее поколение и младшее, опыт и энтузиазм. Пробуйте этот сыр.

– Ллойд, – оторвался от приятной беседы старик Оричес, – как кстати, что ты здесь. Съезди на вокзал и привези Мединоса.

Ллойд поморщился. Однако старик явно увлекся: с одной стороны – уже собрались все влиятельные лица города, с другой стороны – здесь мама с ее вышивками. Ллойд бросил друзей и пошел заводить автомобиль, утешившись, что не помешает лишний раз помозолить глаза отцу Женевьевы. Кстати, где она сама?

– Как тебе выставка? – с ходу спросил его возбужденный Мединос.

Ллойд не понял, о чем речь, но кивнул.

– Поехали скорее, не терпится увидеть! – заявил Мединос.

Медичес-старший не усидел дома. Придумал себе неотложные дела в городе, велел жене подъезжать одной и отправился пораньше: на выставку, которую дети готовили в таком секрете. И которая, судя по заметке в газете, обещала быть из ряда вон выходящей.

Медичесу на входе выразили восхищение работой Бартоломью, Рафаэля и «этой девочки». Он взял протянутую брошюру, протиснулся через толпу в холле, прошел мимо буфета, вышивок и оказался в безлюдном зале с выставкой. Всего один посетитель кроме него. Медичес огляделся и воскликнул вслух:

– Молодцы!

– Вот и я говорю – молодцы! – повернулся к нему высокий человек в очках.

Они обменялись комментариями.

– Это работа моей дочери с друзьями, – приязненно улыбнулся высокий, – Женевьевы Мединос!

– Какая-то ошибка, – пробормотал обескураженный Медичес и надменно выпрямился. – Выставку организовывал мой сын Бартоломью Медичес с братом и…

Он открыл брошюру и изумленно прочитал:

– Ме-ди-нос.

Мединос выхватил ее у него, заглянул:

– Ме-ди-чес.

Они уставились друг на друга. Один вспыхнул, второй побелел.

Бартоломью не рассчитывал на большой успех своей выставки у меланцев в день Рождественского бала. Он даже удивился, что публика обратила на нее внимание, не меньшее, чем на вышивки Линды Оричес. И не расстроился, когда сограждане плавно переместились в буфет. У Барта уже была договоренность с местным музеем: если не подвернется других интересных предложений в столице после «Дней истории и культуры», их экспозицию выставят в одном из залов музея. У них с Женевьевой впереди предстоят расходы. Небольшие деньги не помешают.

Барт пожимал руки, раскланивался со знакомыми. Молодежь прибывала. В холле царило оживление. Дамы придирчиво оглядывали чужие наряды, кавалеры с интересом – чужих дам. Бартоломью занял позицию поближе ко входу.

Женевьева вертелась перед зеркалом. Как здорово, что мама догадалась передать ей платье со школьного выпускного бала! Не пришлось ничего покупать. Кажется, она немножко поправилась… А что надеть сверху? Летом было достаточно накинуть шарфик. Ой, как смешно выглядывает такое длинное платье из-под обычного пальто. Подошел бы старинный плащ, как раз у них есть один на выставке. Женевьева рассмеялась, вообразив себя в таком наряде, но тут же разозлилась. Бартоломью предусмотрел все, кроме того, как она будет добираться! Женни покрутила в руках туфельки. Взять с собой в пакете?

Выручил доктор. Вышел от Маленького дедушки, увидел ее в бальном платье и предложил довезти.

Бартоломью поддался общему оживлению перед танцами и потому изнывал от нетерпения. Он так бурно обрадовался, когда Женни приехала, что она ему тут же все простила. Он отнес ее пальто, вернулся улыбаясь, сверкая глазами, прошептал страстно на ушко: «Ты прекрасна». Их окружили, знакомились, что-то рассказывали, расспрашивали. Женни было съежилась под оценивающими взглядами девушек, вспомнила, что платье тесно и, наверное, вышло из моды. Ей захотелось спрятаться Барту за спину. Встретила его необычный, с поволокой, взгляд, обольстительный и восхищенный одновременно, и воспряла духом. Захохотала на чью-то шутку. Румянец заиграл на ее щечках. Через пять минут Женни уже сама рассказывала какую-то веселую историю. «Какая жалость, – подумал Барт, глядя на нее, – Мединос останется до завтра. На всю ночь». Его просто обожгло от мысли, как бы он мог провести эту ночь после бала. «Мединос?»

Барт нервно оглянулся: так и есть, старик Оричес, похоже, забыл о просьбе, все еще в буфете.

– Не волнуйся, Ллойд поехал на вокзал, – заверил его Оричес.

Ничего себе, Ллойд уже крутится возле Женевьевы!

– Ты прекрасна, – тем временем говорил Ллойд Женин.

«Как они не оригинальны, – веселилась про себя Женин. – Ну что, поверить им?»

Она вздернула нос, но позадаваться не успела. Барт налетел на них.

– Где Мединос? – заорал он Ллойду.

– Где-то рядом, – пожал тот плечами, всем своим видом показывая и презрение, и возмущение.

– Женин, твой отец уже здесь! – потащил ее за руку Барт. – Займи его чем-нибудь, заговори. Ну где же он?!

Отец Женевьевы нашелся в комнате с их экспозицией, но не один. Барту захотелось со всего размаха стукнуться лбом о стенку, когда он обнаружил, кто стоит рядом с Мединосом. Откуда так рано взялся его отец?

Неизвестно, который из родителей начал скандалить первым и как далеко они успели зайти. Сейчас говорил Мединос, и свернутая трубочкой брошюра дрожала в его руке.

– …где и как были у-кра-де-ны эти, – Мединос хмыкнул выразительно, – с позволения сказать «экспонаты из частной коллекции семьи Медичесов»? Не думал, что доживу, – голос его звенел, – до такого позора! Вещи Мединосов выставлены вместе с ворованным.

Барт вздрогнул, услышав шаги. Мама, еще кто-то. А! Теперь все равно. Корабль идет ко дну.

– Несмываемый позор для Медичесов – участвовать в исторической фальсификации! – язвительно и желчно ответил Медичес, выдернул брошюру из рук Мединоса и потряс ею в воздухе: – Здесь есть хоть слово правды?! Мединосы способны не лгать?!

Женин ойкнула и вцепилась Барту в руку. Отцы обернулись и увидели своих детей.

– Ты! Ты! – воскликнул Медичес, показывая на Барта и не находя слов.

– Женевьева! А ну немедленно поехали домой! – молнии сыпались из глаз Мединоса.

Медичес уставился на нее, Женин отпустила Барта, заметила его маму и умоляюще посмотрела ей в глаза. Когда отцы сердятся, только мамы могут прийти на помощь.

Мама отшатнулась от Женевьевы. У Женин все поплыло перед глазами и завертелось как в калейдоскопе. Невесть откуда взявшаяся кузина с мужем. Ах, ну да. Бартоломью же послал им приглашение. Ллойд Оричес, с готовностью предлагающий свою помощь. Ее персональный шофер, как же, как же. И растерянный Барт. Ее Бартоломью.

– Что делать? – прошептала ему Женни.

– Поезжай, – поморщился он, как от зубной боли, – поезжай, успокой своих. Я… я постараюсь что-нибудь придумать.

А мэр уже хвалил их. Превозносил их талант и усилия. Кто-то подошел к нему и сказал что-то на ухо. Бал открыла чета Оричесов.

– Так и знала, что ничем хорошим это не закончится! – кузина заговорила первой, когда они добрались до дома Маленьких.

– Как? Ты все знала? – злобно прищурился сквозь стекла очков ее дядя.

Кузина виновато замолчала. Обняла Женни, поцеловала со словами «позвони мне» и спешно ретировалась вместе со своим ничего не понимающим мужем.

Вот и рассчитывай на помощь близких! Союзница… Хорошо, что Ллойд тоже уехал. Женни меньше всего сейчас хотелось присутствия свидетелей.

– Папочка! Папочка… – Они остались наедине, и Женни попыталась объясниться. – Мы хотели всех помирить. Бартоломью затеял выставку, чтобы показать, какие грандиозные замыслы мы можем осуществить вместе.

– Ах, вот оно что, – только и услышал отец. – Бартоломью затеял…

– Папа! Он – замечательный организатор! Ты себе не представляешь, на что он способен! – вырвалось у Женевьевы, спешившей рассказать все и сразу.

Как-то странно действовали ее слова на отца. Мединос выпрямился и горько сказал, даже не Женевьеве, а куда-то в пространство:

– Мой ребенок! Моя единственная дочь! Мое маленькое чудо!

Он наконец посмотрел на Женни. Взглядом, полным любви. Женни чуть не заплакала. Папочка!

– Ты росла совершенно необыкновенным ребенком, – с умилением вспоминал Мединос. – Говорить начала раньше, чем ходить. А какими глубокими по содержанию осмысленными фразами! Улавливала суть вещей как взрослая. И это в раннем-то возрасте! Таких детей мы никогда не видели. Мы с мамой гадали, кто из тебя вырастет, какое будущее тебя ждет.

Женин улыбалась, но предательская слезинка скатилась у нее по щеке.

– Умная и одновременно тактичная, – с надрывом в голосе продолжал отец, – а какие способности к языкам! Написала обычное школьное сочинение, и тебя тут же пригласили в экспедицию. Ну все, мы решили, что ты увлечешься фармакологией. Но это не важно чем. Ты обязательно будешь делать что-то выдающееся. И вдруг ты… Ты! идешь на поводу. Тобою… Тобою! Командуют.

Отец говорил так убедительно, что Женевьеве показалось, что так оно и есть. Но если она и писала те квадратные буквы на табличках к экспонатам не по своему горячему желанию, то только потому, что на это была очень важная причина!

– И кто? – продолжал отец. – Сын человека, которому я руки не подам при встрече. Почему ты так поступила? – простонал он.

– Потому что мы любим друг друга и хотим пожениться, – выпалила Женевьева и жалобно добавила: – А это был шанс вас помирить.

Бедный, лишенный дара речи Мединос наконец собрался с силами и заговорил снова, с превеликой горечью:

– Я старался быть хорошим родителем. Уважал в тебе личность и давал свободу выбора. Ты и сейчас вольна поступать как хочешь.

Женевьева радостно подняла на него глаза, но его новые слова заставили ее потупить взор.

– Только Медичесы не та семья, в которой я бы хотел видеть свою дочь. Ну, конечно, я не перестану тебя любить. Но! Наши отношения уже никогда не будут такими, как прежде! – Как Мединосу не было плохо, он остался доволен такой своей формулировкой.

– Папочка! Папочка, – умоляюще посмотрела на него Женни, – что, ни при каких условиях?

– Ну разве что эти воры вернут нам с извинениями кинжал! – Мединос ехидно хихикнул. – Тогда я сам отдам твою руку их сыну.

«Значит, никогда, – прекрасно поняла его Женевьева. – Ничего, завтра придет Бартоломью, он что-нибудь придумает. Он найдет нужные слова. Какая жалость, что мама не приехала вместе с папой, она бы за меня вступилась».

Утром Барт не зашел. Не появился он и днем. Мединос ничего не говорил дочери, но взгляды бросал красноречивые, мол, чего ожидать от воров, как не трусости. Маленький дедушка путался в словах, заговаривал то о кинжале, то о вчерашнем визите доктора, называя его именем своего предыдущего врача. Спросил что-то о Джеке Смите. Отец вспомнил, что есть еще и такой молодой человек, не на одном Медичесе свет клином сошелся.

– Кто это, Джек Смит? – спросил он весело.

Женевьева смущенно наклонила голову, и отец догадался, кто это. Надо вышибать из дочери романтическую дурь!

– Лучше бы родному отцу помогла, – сказал он на прощание. – Вон я разыскиваю одну уникальную книгу для знакомого коллекционера, мне предстоит интересная поездка и нужен компаньон.

– Я бы с радостью, но как же Маленькие? – упрямо посмотрела ему в глаза Женевьева.

Отец нахмурился.

– Кстати, о Маленьких. Чтобы духу здесь этого «Джека Смита» не было! Как хочешь, но дедушку побереги. Не надо ему лишних волнений.

И он уехал, не обняв ее на прощание, не потрепав по голове, не сказав их собственных заветных словечек. Женни сидела и горько плакала.

Барт возвращался домой под гневное фырканье отца и глубокие вздохи матери. Слов, однако, сказано не было. Барт тоже молчал. Пусть родители начинают первыми, а он сориентируется по ходу дела.

– Бартоломью, мне нужно серьезно с тобой поговорить. Немедленно! – едва войдя в двери, отчеканил отец и прошагал к себе.

Барт повел носом и оглянулся. Ну, так и есть, мама капает себе лекарство. Барт скорчил гримасу досады в ответ на испуганно-вопросительный взгляд Рафаэля и отправился к отцу.

Раф отложил свою книжку и поехал следом. В коридоре его догнала мама. Они нерешительно посмотрели друг на друга.

– Несмываемый позор! – донеслось из комнаты.

Мама нахмурилась, распахнула дверь и посторонилась, пропуская Рафаэля вперед.

– Предательство! И от кого? От старшего сына! – кипятился Медичес.

Барт молча пережидал бурю. Эх, он так верил в успех своего предприятия, что совсем не подготовил путей к отступлению.

– Только не говори мне, что ты не знал, с кем имеешь дело! – прокричал отец. – Ты же не дурак.

Барт промолчал.

– Неужели ради того, чтобы представить Меланьи на выставке в столице, ты готов пожертвовать моральными принципами? – Это уже было сказано тоном ниже.

Барт опять промолчал.

– Польстился на забавный сундук и пару ничем не примечательных платьев? – отец уже размышлял. – Ну разве что целых. Хорошо сохранились.

О! Отец затихает. Как бы все замять…

– Ты что, не понял в чем дело? – неожиданно спросила мама. – Ты не видел, как эта девушка держала Бартоломью за руку?

– Какая девушка? Дочка Мединоса? – наморщил лоб отец.

– Мы хотели помирить вас, – быстро, не давая отцу додумать мысль, проговорил Барт. – Показать, что вражда – это историческое недоразумение. Она в прошлом. А в настоящем мы способны сделать отличную работу. Вместе.

– Вы с Рафаэлем вдвоем на многое способны, – согласился отец и хмыкнул: – А предоставить сундук – ума не надо.

– Неправда, – подал голос из своего кресла Раф. – Женевьева очень много труда вложила и идей подала…

На его слова никто не обратил внимания.

– Зачем тебе понадобилось нас мирить? – сжал кулаки отец.

Мама часто задышала.

– Барт, скажи им! – не выдержал Раф.

Он смотрел на Барта своими широко распахнутыми лучистыми глазами. Барт вздохнул. Вот так же Раф смотрел на него, когда их кот, тогда еще котенок, залез на дерево и орал, не мог спуститься. Мол, ты же мой Замечательный Старший Брат, ты сейчас совершишь подвиг – спасешь кота. Залезешь за ним на это трухлявое дерево, как нечего делать. Барт промямлил:

– Мы любим друг друга.

– Они собираются пожениться! – дополнил восторженно Рафаэль.

Вот тут-то Рафа услышали. Еще как услышали! Старшие Медичесы заговорили оба разом. Потом мама замолчала.

– Женись, – с ядовитой иронией предложил отец, – только убирайся вон из замка Медичесов, смени фамилию. И… и не смей считаться моим старшим сыном!

– И все из-за какой-то древней сказки о кинжале? – заорал Барт не своим голосом.

Медичес аж задохнулся от возмущения. Но произнести ничего не успел. Зазвонил телефон. Барт опередил всех. Ему пришло в голову, что это может быть Женевьева.

– Да, – сказал он с облегчением в трубку, – свободен, с удовольствием. Заезжайте за мной.

Швырнул ее на рычаг, обернулся. Три пары глаз выжидательно уставились на него.

– Кто это был? – прохрипел отец.

Барт взвился.

– Что? Мне теперь докладывать каждый раз, кто мне звонит? А то что? Выкинешь из замка? Или из семьи?

– Выкину как шелудивую собаку, – заверил отец, – и забуду твое имя, если будешь водить дружбу с Ме-ди-но-сами.

Барт хлопнул дверью в свою комнату. Слышно было, как он там внутри чем-то гремит, что-то швыряет. Когда он затих, к нему проскользнула мама. Бартоломью переодевался. Срывал с себя праздничный костюм и натягивал что-то менее парадное. Мама поправила ему воротничок рубашки. Барт потерся щекой о ее ладонь. Она погладила его по волосам. Но сказала совсем не то, что ему хотелось от нее услышать.

– Бартоломью, если два рода так долго и мучительно враждуют, то, может, не надо приводить в семью эту девушку. Ничего хорошего из этого не выйдет.

Барт зло посмотрел на нее, увернулся от ее ласковых рук, выскочил в двери и направился к выходу. На вопрос Рафаэля, куда это он, буркнул, что поедет праздновать Рождество с приятелями, которые заскучали и ушли с бала. Он не стал дожидаться, пока за ним заедут в замок, и быстрым шагом пошел навстречу машине.

В компании незадачливых, отвергнутых на сегодняшнем балу кавалеров Барт заливал вином провал своего плана. Утром собутыльники переместились из бара в ресторанчик.

Барт пил. Только, казалось, он выкинул из головы всю мерзость домашней ссоры, кто-то из приятелей с пьяной жалостью поинтересовался, что случилось, почему его отфутболила та аппетитная голубоглазая блондинка. Барт многозначительно покачал головой. Пошатываясь, он залез на стол, выпрямился и сказал речь о превратности судьбы и зловредности людей. Слушатели ничего не поняли, но Барт говорил с таким чувством, что они заплакали. Барт сел на край стола и сам заплакал. Однако официантку, уставшую от работы в праздники, это не проняло. Она грубо стащила Барта вниз и разоралась, что вот молодежь пошла, допиваются до того, что обутые по скатерти гуляют. Их под ругань и крики выставили вон. Ничего, нашелся бар, который открылся пораньше.

Когда к их компании присоединилась еще одна, Барт не осознавал точно, где он и почему. Одна ухмыляющаяся рожа, впрочем, кое-что напомнила. Вот, кто во всем виноват!

– Оричес! Ты это подстроил! – Барт рванулся бить Ллойда.

Их с трудом разняли.

Рафаэль попытался рассказать родителям, какая Женевьева замечательная. Отец и слушать не стал. Возмутился, что этот негодяй (Бартоломью, естественно) посмел втянуть в свои авантюры и младшего брата, который только что в рот старшему не заглядывает, всячески его копирует. А мама с такой жалостью смотрела на Рафа, когда он пытался возразить, что тот бы выпрыгнул из своей коляски, если бы мог. Ему вдруг самому захотелось хлопать дверьми. Громко. Чтобы стены рушились, а родители наконец его услышали. Вместо этого он заперся у себя и сжимал кулак, пытаясь унять дрожь в руке.

На второй день до замка дошли сведения, как проводит время Бартоломью. Отец не поддался на мамины уговоры и не пошел разыскивать непутевого сына. А вечером третьего дня Барт сам вернулся. Его привез кто-то из сердобольных знакомых. Машина притормозила и уехала. Грязный, в одном ботинке, в двери ввалился Барт. Он еле стоял на ногах. Но хуже всего был запах. Семья, угрюмо поглощавшая ужин, изумленно уставилась на него. Таким они Бартоломью еще никогда не видели. Первым нарушил молчание кот. Он подошел и, мурлыкая, потерся о замызганную штанину. Барт присел и попытался кота погладить. И чуть не раздавил, навалившись. Кот заорал обиженно, а Барт, глупо улыбаясь, пошел к себе.

Послышался такой грохот, что стало очевидно: или Барт уронил нечто тяжелое, или упал сам. Мама и Раф одновременно дернулись на помощь. Мама запнулась о коляску, и Рафаэль остановился, развернулся резко.

– Довольны? – спросил он горько. – А что если наш Бартоломью никогда не станет прежним?

– Ничего, – скривился отец. – Переживет. Проспится и забудет. Невелика потеря: девица из семьи лгунов Мединосов.

Отец проговорил последние слова глядя куда-то поверх Рафаэля.

– Как же ты ошибаешься. Ты Барту жизнь ломаешь из-за глупого исторического заблуждения, – горячо воскликнул Раф.

– Докажите мне, что Мединосы не при чем, невинные они овечки, и покажите мне наши ножны. Да я тогда сам сосватаю ему эту девчонку у ее отца, – саркастически засмеялся Медичес.

Раф оглянулся, куда же отец там смотрит. Дверной проем подпирал Барт. Он, похоже, сунул голову под воду, но это мало помогло. Он не протрезвел.

Барту было плохо. Его тошнило, морозило, разрывало на мелкие осколки. Он ругался вслух, нес какую-то чушь, но облегчения это не приносило. Отпихнул мамины руки с компрессом.

– Зачем тебе ухаживать за злым самаритянином? Уйди, женщина!

– Это добрый самаритянин… – начала было поправлять его мама, но Барт так странно захохотал, что она поспешила отойти.

В ванной мама дала волю слезам. Она ползала на коленках, собирала тряпкой воду из разбитого унитаза (грохот был неспроста, Барт, оказывается, упал в туалете) и негодовала на «эту мерзавку с наивными голубыми глазками». О! Мама ее рассмотрела. Притворяется самой невинностью. И уже натворила столько дел. Ее рассудительный старший сын как с цепи сорвался. Ее ласковый младший ребенок смотрит на родителей волком. Все поссорились. Только потому, что эта девица висла на Бартоломью и заглядывала ему в глаза. Мама с силой выжала тряпку.

Отец попытался разыскать сантехника. Но разве найдешь кого-нибудь в праздники? Рафаэль подъехал и схватил трубку разрывающегося телефона в надежде, что это мастер перезванивает. Хотя бы одна, физическая, пробоина их судна будет заделана. Нет. Звонили по поводу экспозиции.

Раф с трудом растормошил Барта и с десятой попытки втолковал ему, в чем дело. Барт отмахнулся, сказал, что ему плевать на выставку, ему на все плевать, пошли все к такой-то матери, и упал лицом в подушку.

Рафаэль покрутился нервно по кухне, цепляя колесами стулья. Он думал-думал и решился. Все что смог, он организовал по телефону. Вызвал такси и самостоятельно поехал проследить за упаковкой экспонатов и отправкой их в столицу. Он не даст загубить идею Барта только потому, что тот не в себе.

Пришедший в чувства Барт выслушал отчет уставшего от передвижения по городу и зданиям Рафаэля равнодушно. Разбитый унитаз, похоже, озаботил его больше. Он провозился с ним полдня и ухитрился починить. Хмуро расспросил Рафаэля, что, собственно, произошло дома. Раф пересказал и пожал плечами.

– Я не понимаю, что ты еще здесь делаешь?

– А где я должен быть? – чуть не криком спросил Барт.

– Как где? – удивился Раф. – У Женевьевы! Да я бы на твоем месте…

– Вот и хорошо, что ты не на моем месте, – разозлился Барт. – Много ты понимаешь.

Барт покрутил в руках свой ботинок.

– Куда второй запропастился?

– Откуда я знаю. Ты в одном пришел, – Раф развернулся и оставил брата одного.

Мама накрывала завтрак и обеспокоенно посматривала на собравшееся семейство. Уже все успокоились? Нет, похоже, теперь Бартоломью с Рафаэлем что-то не поделили. Во всем виновата та девушка. Все знают, какие враждебные отношения сложились у Мединосов и Медичесов с давних пор. Нет, ей захотелось публичного скандала! Такая молодая, а уже как ловко интриги закручивает. Мама раздраженно швырнула тарелку на стол.

– Ты далеко собрался? – холодно поинтересовался у Бартоломью отец.

Барт криво усмехнулся и насмешливо ответил:

– Пойду, попробую найти свой ботинок. Разрешаешь?

– Совсем новая пара. Жалко, – согласно закивала мама.

Рождество – время надежд: смутных, но радостных. Отец уехал после не очень приятного разговора, Бартоломью куда-то запропастился. Такого безнадежного Рождества у Женевьевы Мединос еще не было. Маленькие не обрадовались ни подаркам, ни замечательному обеду. Похоже, они вообще не заметили, что наступили праздники. А Женни так старалась. Спустя пару дней Маленькая бабушка, сидя за столом, заметила грустно: «Вот и еще одно Рождество прошло». Маленький дедушка поддакнул. Женни в очередной раз захотелось плакать. И оказаться сейчас дома. В Порт-Пьере. С мамой и папой. Хоть бы Бартоломью объявился поскорее!

Появился не Барт.

– Первый снег! – сообщил Ллойд, стряхивая с кожаной куртки подтаявшие снежинки.

– Я не заметила, – через силу улыбнулась Женни.

Развернула подарок. Роскошная коробка конфет, целых два слоя шоколадного искушения. Женни сунула в рот конфетку. Рождество! Вот он, его знакомый ореховый привкус. Женни разулыбалась по-настоящему.

– Я ничего не подстраивал, – ни с того ни с сего заявил Ллойд. – Это все пьяный бред Барта Медичеса.

– Ты о чем? – удивилась Женни.

– О встрече Мединоса с Медичесом, – неохотно пояснил Ллойд.

– Ты ни при чем. Как только Барт мог такое подумать? – возмутилась Женни. – Это он сам просчитался.

Женевьева поколебалась и спросила:

– Ты видел Бартоломью после бала?

О! Ллойд не просто рассказал, где и как он встретил Барта, но с удовольствием живописал, в каком состоянии тот находился.

– А как же выставка? – первое, что пришло Женни на ум. – Он же должен был отправить ее к Новому году в столицу.

– Его брат, Рафаэль, звонил моему отцу, просил помочь. Вроде отправили, – вспомнил Ллойд и добавил: – А от этого клоуна можно ожидать всего, чего угодно. Не понимаю, почему ему все верят.

Он выразительно поджал губы.

– О тебе никто плохо не подумал. – Женни стало его жалко: Барт умеет досадить, если захочет, она помнит. – А Барт просто сорвался. Ты же говоришь, он был нетрезв.

– Мне кажется, даже мама считает, что я устроил ту встречу, – хмыкнул Ллойд.

– Только не Линда! – заверила его Женни.

– Правда? – Ллойд неуверенно улыбнулся.

Женни опомнилась. Она уже пятую конфету жует.

Протянула коробку гостю. Оричес отказался. «Неужели он сам выбирал? Вряд ли. Это Линда с ее изысканным вкусом».

– Наверное, предки твоей мамы владели замком в Шотландии, – мечтательно предположила Женни.

– С чего ты взяла? Нет! Никто! А что, это имеет какое-нибудь значение?

Ну вот, она его тоже, кажется, разозлила.

– Я просто вообразила. Прости, если это глупо. Линда такая утонченная, такая воспитанная, плюс ее шотландские корни…