Текст книги "Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы"

Ответить на это мне было нечего, и я стыдливо промолчала, вспоминая про себя все пакости, о которых мама еще не знала. Или знала, но промолчала, перечислив самые запомнившиеся. Пока я пребывала в задумчивости, мама подсела поближе, обняла меня и сказала:

– Все будет хорошо, доченька. Твое от тебя никуда не денется. Судьба и на печке найдет.

– Хотелось бы на это надеяться, – призналась я, обнимая ее в ответ, и, вдруг вспомнив, поинтересовалась: – Мам, а как ты думаешь, почему он… ну… никак не соглашался…

Мама отстранила меня и, глядя в глаза, прямо спросила:

– Почему он с тобой не переспал?

Да, наша мама не умеет выражаться экивоками и называет все своими именами. Покраснев, кивнула и замерла в ожидании ответа. Мама подумала и выдала:

– Точно сказать не могу, не знаю всех предпосылок, но думаю, немаловажную роль здесь сыграло то, что невеста должна идти под венец непорочной. Могла бы и сама догадаться.

Меня охватил панический ужас:

– Ты хочешь сказать, что он думал, что я девственница?

– Где-то так, – подтвердила мама, и мне стало не по себе. Подумав, я категорически отказалась: – На гименопластику не пойду! Или пускай берет, какая есть, или ну его на фиг! И вообще, может, он никогда не появится, а я тут мучайся!

– Уже взял, – спокойно заметила мама.

С таким справедливым замечанием я не могла не согласиться. И дальше мы уже обсуждали, как мне жить и что сказать папе и братьям, если они спросят о происхождении шрамов, хотя мама авторитетно утверждала, что они даже не заметят. И замечу, как всегда оказалась права.

Жизнь шла своим чередом, время летело быстро. Наступила осень, начались занятия в институте. От Кондрада не было ни слуху ни духу, и я старалась о нем думать поменьше, заполняя свой день разнообразными занятиями. Вечерами от усталости я валилась с ног, с трудом доползая до подушки.

Наступил ноябрь. Я отпраздновала свое девятнадцатилетие.

Одна, без него. Время меня совсем не лечило, лишь мучило сомнениями. Пора бы уже забыть и смириться, но сердце никак не хотело верить, что это окончание моей истории. Не сказать, чтобы я пребывала в полнейшем унынии. Моя жизнь осталась полноценной и была не лишена радостей. Вот только ночи выдавались тяжелыми и тоскливыми, когда хотелось выть на луну. В такие ночи я садилась на подоконник и долго смотрела на звездное небо, пытаясь угадать, чем он занимается. Получалось у меня это плохо: воображение подсовывало мне стада баб, окружающих его в надежде на благосклонность. И еще мне постоянно казалось, что за мной наблюдают. М-дя, так и манией преследования обзавестись недолго. Нет, правда, меня частенько беспокоил пристальный, настойчивый взгляд в спину. Так и подмывало обернуться и сказать:

– Ку-ку! Кто там?

Промелькнули новогодние праздники, и все чаще ко мне приходила мысль, что ждать бесполезно. За полгода ни одной весточки, ни одного намека. Разум и сердце сходились в такие минуты в смертельной схватке. Разум доказывал опасность ожидания у моря погоды, а сердце возражало, что настоящей любви не страшно ни время, ни расстояние. Пока у них была ничья.

Однажды субботним январским вечером, возвращаясь с тренировки, я завернула в свой двор и увидела…

В такие морозные снежные вечера мама выгоняет мужчин из дома, заставляя заниматься их общественно-полезным трудом, снег там почистить, горки для ребятишек соорудить, каток залить. Зайдя в арку, я увидела, что во дворе тусовались трое моих братьев. И о чем-то горячо разговаривали с высоким широкоплечим парнем, стоящим спиной ко мне. Одетый в короткую кожаную куртку, черные джинсы, обтягивающие узкие бедра, и высокие бутсы, он так напоминал Кондрада, что мне стало нехорошо. Ноги ослабели, начиная подкашиваться. И еще эти черные густые вьющиеся волосы, стянутые в низкий хвост… Вдруг меня заметил Егор и завопил во все глотку:

– Илонка, тут тебя какой-то мужик домогается!

«Мужик» стремительно обернулся, сверкнув яркими зелеными глазами, и я села в сугроб. Передо мной стоял Кондрад. Я сошла с ума! Ей-богу, спятила! У меня глюки! Вот так и сидела в сугробе, пока он стремительно преодолевал разделяющее нас расстояние и выуживал меня из снега, прижимая к себе. Стоя плотно прижатой к нему, ощущая щекой приятную колючесть шерстяного свитера и слыша бешеное биение его сердца, я все еще не могла поверить в реальность происходящего. В голову пришла абсолютно дурацкая мысль, что стоит проверить, не галлюцинация ли он. И я для начала крепенько его пощупала за спину, но эффекта не добилась, тогда попыталась ущипнуть, но была перехвачена и еще сильнее прижата к накачанному торсу. Щеку опалило горячее дыхание, когда он наклонился к моему уху и шепнул:

– Опять сбежать пытаешься? Не пущу!

На что я смогла лишь задать глупый вопрос:

– Это правда ты?

– Я, – подтвердил Кондрад.

И дождался.

– Какой кошмар!

В ответ на мое заявление он вскинул голову и расхохотался, выговорив сквозь смех:

– Ты не меняешься! Как всегда, в своем репертуаре!

Чувствуя себя счастливой до неприличия, я все же собралась конкретно ответить по поводу его гогота, как раздался напряженный голос Егора:

– И что это за хмырь мацает нашу сестру на виду у всего двора?

Выглянув из-за распахнутой куртки и счастливо улыбаясь во весь рот, я узрела братьев, окруживших нас и глядевших весьма настороженно. Егор демонстративно разглядывал свои кулаки. Денис грозно щурился, сложив руки на груди. А Тарас, ехидно усмехаясь, крутил в руках лопату. Упс! Патовая ситуация. Надо что-то делать! И я сделала первое, что пришло мне в голову: начала их знакомить.

– Познакомься, это мои братья – Денис, Егор и Тарас. Я тебе про них рассказывала… Ребята, это Кондрад…

– Ее муж, – спокойно перебил меня этот самоубийца.

– Кто? Хто? Чегось? – практически одновременно отреагировали мальчики и дружным строем выступили на защиту моей девичьей чести.

– Слышь, ты, пижон, отвали от нее по-хорошему, а то… – начал мужской разговор Егор.

– А то что? – не двигаясь с места и не выпуская меня из рук, поинтересовался Кондрад.

– Счас узнаешь! – радостно оскалился Тарас, предвкушая потасовку.

– Ребята, прекратите немедленно! – попыталась воззвать я к их разуму.

Меня немедленно заткнули, причем все четверо и чуть ли ни в унисон:

– Помолчи! – Это Денис.

– Не лезь! – Егор.

– Сами разберемся! – Тарас.

– Не вмешивайся! – Кондрад.

После его выступления братья переглянулись и уважительно посмотрели на него.

– Самоубийца! – прокомментировал Денис. – До утра не доживешь.

– Капец тебе! – подтвердил Егор. – Нашу Илонку никто заткнуть не может без угрозы для жизни.

– Ага! – вставил свои пять копеек Тарас и покосился на лопату.

Нет, ну вы подумайте, эти шовинисты все решили без меня! Сейчас я вам всем устрою Варфоломеевскую ночь! Вы у меня на всю оставшуюся жизнь запомните, как меня за глаза обсуждать и репутацию мне портить. Не такая я уж и грозная, просто за равноправие и справедливость. И начала действовать. Для начала я выкрутилась из рук Кондрада и отобрала лопату у Тараса, не ожидавшего таких действий с моей стороны. Потом, отскочив в сторону и подняв холодное оружие наперевес, поведала мужчинам:

– Быстро все заткнулись и слушаем сюда! Он мой муж, и кто его тронет, станет моим личным врагом! Это раз. Дальше…

А дальше я договорить не успела, потому что Кондрад отобрал лопату уже у меня и, легко сломав черенок пополам, прошипел:

– Прекрати меня позорить! Я сам в состоянии справиться!

А с балкона свесилась мама и поинтересовалась:

– Что у вас там происходит? С кем вы отношения выясняете?

– Мам, тут какой-то парень утверждает, что он муж Илоны! – проорал в ответ Денис, не спуская с нас глаз.

– О! Зять пожаловал! – обрадовалась мама и приказала: – Ведите его домой. Что вы человека во дворе морозите? Я хочу дождаться здоровых внуков!

Мужчины переглянулись, и братья только собрались открыть рот, как во двор, фырча, рыча и громыхая, въехал папин «Москвич». Настал апофеоз всему!

Надо сказать пару слов о папиной машине «Москвич-407». Ей уже двадцать лет, и она разваливается на части. Папа под ней больше лежит, чем ездит, но упорно отказывается от предложения Дениса сменить ее на новую машину. Папа объясняет свое упрямство памятью о его отце, нашем дедушке, и постоянно напоминает, что машина еще его переживет. Верится мне в это с трудом, у машины постоянно что-то отваливается, и она того и гляди рассыплется на запчасти. Но папу в этом убедить невозможно, поэтому домашние на него махнули рукой и лишь с интересом наблюдают за папиными потугами продлить жизнь семейному раритету. Денис говорит, что если сложить все деньги, потраченные на ремонт и запчасти, то давно можно было бы купить недорогую иномарку. Но нашего папу это не волнует. «Москвич» в его сердце занимает место сразу после семьи, даже впереди обожаемой армии.

Так вот, во двор въехала семейная реликвия, остановилась, и оттуда выбрался наш большой папа. По-военному печатая шаг, он приблизился к нашей притихшей группе с вопросом:

– Почему происходит столпотворение?

Братья начали злорадно ухмыляться и поглядывать в мою сторону. Наконец Тарас не выдержал и, улыбаясь во весь рот, ехидным голосом наябедничал папе:

– Да вот Илона нам своего мужа представляет.

И замер, ожидая «продолжения банкета», которое не замедлило последовать. Папа развернулся в мою сторону и недоуменно спросил у меня лично:

– Это розыгрыш, Илона? Что за бред?

Отступать мне было некуда, и, прямо глядя в глаза отцу, я стойко подтвердила свое право на любимого:

– Папа, познакомься, это мой муж Кондрад… Кондрад, это мой папа – Гаврила Семенович Острожников.

Папа начал медленно багроветь и рассматривать Кондрада в «оптический прицел». Последний же, нимало не смущаясь, подошел ко мне, притягивая к себе за плечи одной рукой, вторую протянул папе и доброжелательно сообщил:

– Очень приятно познакомиться, Кондрад Дорсетский. Прошу прощения за столь неожиданную весть, но ваша дочь действительно моя жена, и я ее никому в обиду не дам.

Папа машинально ответил на приветствие и попытался осмыслить поступившую информацию. Все это происходило в полнейшем молчании, которое нарушалось моим истерическим смешком, потому что я видела стремительно темнеющие глаза папы и понимала, что лучше бы нам сейчас оказаться за сотню километров отсюда, и желательно в подземном бункере. Для безопасности. И все же папа мужественно предпринял последнюю мирную попытку договориться. Обведя нас всех настороженным взглядом, повторил с надеждой:

– Это шутка? Розыгрыш?

Братья неопределенно пожимали плечами, я по-партизански молчала. Отвечать пришлось Кондраду, что он и сделал абсолютно спокойно:

– Нет, это правда.

И тут…

– Правда?! – взревел папа раненым буйволом. – Правда?! Ты увел у меня единственную дочь и так спокойно мне об этом заявляешь? Отдай ее немедленно!

И безотлагательно попытался выдернуть меня из рук Кондрада. Муж отреагировал философски и задвинул меня за спину со словами:

– Бесполезно. Я от нее не откажусь.

Упс, противоречить моему папе вредно для здоровья. Ясно понимаю, что Кондрад не трус, но я боюсь за сохранность своего мужа. И вообще! Даешь первую брачную ночь! Поэтому, собравшись с силами, я выглянула из-за спины мужа и пискнула, размахивая носовым платком:

– Папа, парламентеров не бьют. Может, дома поговорим?

– А я с предателями переговоров не веду, – заявил мне папа, начиная остывать и приглядываться к Кондраду. Тот все с тем же незыблемым спокойствием перенес сверлящий папин взгляд.

– Служил? – вдруг неожиданно сменил гнев на милость папа.

– Потомственный военный, – ответил Кондрад.

– И долго мне еще вас всех ждать? – закричала с балкона мама. – Гавр, быстро веди детей домой!

– Да, Ирочка, конечно! – согласился папа и, хлопнув Кондрада по плечу, высказался:

– Ну, пошли, зятек. Поговорим.

Мне немного полегчало, потому что у папы долгое время присутствовала идея фикс: в семье обязательно должен быть военный. Но ни один из сыновей не пошел по его стопам, исключая Егора, хотя папа его военным не считал, называя «выпендрежником» и «показушником». И вот теперь, заполучив зятя, потомственного военного, папа, может быть, не будет так сильно бушевать и знакомство пройдет без разрушений и членовредительства.

– А вы куда смотрели, оболтусы? – высказался папа, пристально глядя на сыновей.

На что Денис пожал плечами, Егор смутился, а Тарас отошел подальше и изрек:

– Туда же, куда и ты.

– Марш домой! Раз-два! – заревел папа и погнался за Тарасом. За ним потянулись остальные. Мы с Кондрадом остались на несколько минут вдвоем без семейного присмотра. Он вытащил меня из-за спины, снова прижал к себе и, быстро сообщив:

– Как же я по тебе соскучился! – поцеловал долгим требовательным поцелуем. Я прямо вся размякла от нахлынувших чувств. А что? Имею право! И ответила взаимностью. Было так здорово, пока папа не заорал опять, теперь уже от подъезда:

– Я кому сказал домой?! Быстро выполнять распоряжение старшего по званию!

Муж оторвался от моих губ, вздохнул и, легко закинув меня на плечо, пошагал к дому. Не сказать, что такой способ передвижения мне очень нравился, но, пребывая в благодушном настроении и растекаясь от счастья, я решила не протестовать и не давать своей семье лишний повод для возмущения.

Таким вот образом меня и транспортировали на четвертый этаж. Честно говоря, всегда поражалась его способности таскать немалые грузы и даже не запыхаться при этом. Впрочем, по тяжести я могла соперничать с его боевым оружием, так что к взятию веса он был привычный. После того как он взлетел на четвертый этаж и не запыхался, Денис уважительно на него покосился, но ничего не сказал. Кондрад сгрузил меня с плеча и подтолкнул в открытую дверь. Мы все оказались в просторной прихожей и принялись стаскивать с себя верхнюю одежду. Муж сначала помог мне и заработал еще одно очко в свою пользу от папы, а потом разделся сам, явив миру внушительную мускулатуру, обтянутую черной шерстяной водолазкой. Тут он уже удостоился заинтересованного взгляда Егора.

Пока мужчины с уважением и вниманием разглядывали мускулатуру друг друга, в прихожую выплыла мама и прямиком направилась к Кондраду. Остановившись около него, мама поизучала его пару минут и заявила:

– Меня зовут Ирина Александровна, но ты можешь звать меня мама.

– Почту за честь, – галантно ответил Кондрад и склонился над маминой рукой. Мама обозрела склонившуюся черноволосую макушку и недолго думая чмокнула его в нее, а после, выдернув руку, взялась за его уши и хорошенечко дернула. Дождавшись болезненного «ой!», с удовлетворением заметила:

– Это тебе за Илонины мучения. Я всегда держу слово. Сказала, надеру уши, и надрала! – После сей тирады мама ласково улыбнулась обалдевшему Кондраду и, уплывая в сторону кухни, распорядилась: – Всем мыть руки и за стол! Живо!

За ней следом потопал папа, злобно глянув перед этим на Кондрада. Он вопрошал:

– Ирочка, о каких мученях ты говоришь? Почему я не знаю? В чем он виноват?

– Гавр, ну не вмешивайся ты в дела детей. Ты прекрасно знаешь, что женщина добра: она может простить мужчине все, даже если он ни в чем не виноват. И мы говорим сейчас о своем, о женском, – зажурчал мамин голос, успокаивая и убаюкивая папину бдительность.

Усмехнувшись, я пошла показывать мужу, где можно помыть руки. Мы там немного задержались, пока в дверь не начал ломиться Тарас с воплями:

– Илонка, че вы там застряли? Все только вас и ждут! Потом натискаетесь!

Оторвавшись от мужа и скорчив ему горестную гримаску, чем вызвала его понимающую улыбку, я открыла дверь и сердито уставилась на брата, полная решимости объяснить ему «политику партии и правительства», как любил говорить папа. Тарас поднял руки вверх и доложил, попеременно поглядывая на меня и на Кондрада, вставшего у меня за спиной и обнявшего за плечи:

– Я против тебя ничего не имею до тех пор, пока ей с тобой хорошо и ты ее не обижаешь. А ты, – обратился он уже напрямую ко мне, – смажь чем-нибудь свои распухшие «пельмени», а то твоего новоявленного мужа даже его навороченный «ролекс» от смерти в лице отца не спасет.

– «Ролекс»? – округлила я глаза, оборачиваясь к мужу. – Откуда у тебя такие дорогущие часы? И как ты вообще оказался в моем мире? И как…

– Тсс! – приблизил указательный палец к моим губам муж. – Слишком много вопросов, слишком мало времени. Пойдем, твоя семья ждет.

– А она теперь и твоя, – съехидничала я, напоминая ему о приобретенном родстве.

– Это уж точно, – вздохнул муж и последовал за мной на кухню.

Дождавшись, когда все рассядутся за нашим большим столом, папа грозно сдвинул брови и спросил:

– Значит, вы, молодой человек, утверждаете, что являетесь мужем моей дочери?

– Я не утверждаю, а являюсь мужем вашей дочери, – поправил его Кондрад.

– Допустим, – начал папа, но его перебила мама, которая доброжелательно спросила:

– Надолго к нам?

– Думаю, навсегда, – так же доброжелательно ответил Кондрад.

– И где жить думаете? Можете у нас, места хватит.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался мужчина, обводя взглядом семью. – Я построил коттедж за городом. Буквально вчера закончились отделочные работы.

Мамины глаза заискрились смехом, и, поймав мой взгляд, она подмигнула. Кондрад заметил наш обмен взглядами и улыбки и полюбопытствовал:

– Я сказал что-то смешное?

Сжав его руку, я наклонилась к нему и объяснила:

– Мама утверждает, что настоящий мужчина должен построить дом, и ты его построил. Но также мама говорит, что я из вредности вполне в состоянии его разрушить, так что дело теперь за мной.

– Не думаю, чтобы у тебя это получилось, – проникновенно поведал мне муж.

– Почему? – проявила я любопытство.

– Увидишь, – загадочно улыбнулся Кондрад.

До меня запоздало дошло одно немаловажное обстоятельство, я раздула ноздри и прошипела:

– Построил? Когда? Сколько ты уже здесь?

Он смутился, но ответил:

– Пять месяцев.

– Что?! – зашкалило у меня удивление, стремительно перерождаясь в ярость. – Ты здесь уже пять месяцев, а появился только сегодня? Позволь тебя спросить, чем ты занимался все это время?!

– Учился выживать в вашем мире, строил дом и организовывал бизнес, – объяснил муж, глядя предельно честными глазами, но меня было этим не пронять. Мне хотелось знать, почему я пять месяцев сходила с ума и места себе не находила, пока он, находясь практически рядом, «строил бизнес».

– Зачем?

– Затем, что я не мог явиться к твоей семье нищим и бездомным. Я мужчина и должен содержать жену, – попытался втолковать мне муж и дождался одобрительных кивков от мужской части семьи.

– Ах ты… ты… – пыталась подобрать я подходящие слова, чтобы выразить глубину моего возмущения, но тут вмешался папа и напряженно спросил:

– Что значит – в «вашем мире»?

– Да он из параллельного, – небрежно отмахнулась я, занятая разборками и не соображая, что именно говорю.

Папа посидел немного, поворочал мозгами и заревел:

– Что вы мне детские сказки рассказываете? Параллельный мир?! Прекратите вешать мне лапшу на уши!

В этот момент влезла мама и, успокаивающе положив руку на сжатый папин кулак, заявила:

– Тебя никто не обманывает, дорогой. Наш зять действительно не отсюда. Это наша неугомонная дочь умудрилась туда попасть и постаралась отравить ему жизнь.

После маминого высказывания повисла тишина, которую нарушил восхищенный возглас Тараса:

– Круто!

За ним последовал недоуменный папин вопрос:

– Это как понимать?

– Блин, во что ты опять влипла? – со страданием в голосе осведомился Денис, которому вечно доводилось меня спасать. Меня покорила широкая многообещающая улыбка Егора, всегда готового на любые приключения.

– Ну что ж, рассказывай, – велела мама.

И я рассказала. На словах «Старалась всеми силами предотвратить брак принцессы» вся семья сочувственно посмотрела на Кондрада, который принялся что-то срочно изучать на потолке. Когда я добралась до «небольших и неопасных ранений», папа порывался принести охотничье ружье и пристрелить Кондрада. Братья же предлагали решить дело более бесшумным способом: дать по башке и шкуру истыкать острыми предметами. Но после описания моего спасения и самоотверженного лечения мужчины смягчились, и каждый счел своим долгом крепко похлопать Кондрада по плечу, встав для этого из-за стола. Причем по одному и тому же плечу. Муж стоически вытерпел эту процедуру, лишь немного поморщился и украдкой повел эти самым плечом, проверяя его работоспособность. Быстренько закончив рассказ словами «вот так мы и поженились», не вдаваясь в подробности парфюмерного приворота и своих милых шалостей, я уставилась на родню кристально честными глазами и принялась ждать результата.

Папа выслушал мой рассказ, побарабанил пальцами по столу, подумал и высказал свое решение:

– Вот так, значит. Ну что ж, препятствовать не буду… Но! Имею несколько условий. Первое: вы заключите нормальный брак в нашем мире, – выделив голосом слова «в нашем мире». – Второе: я хочу осмотреть будущее место проживания моей дочери и удостовериться, что дом, бизнес и средства, на которые все это было создано и построено, не добыты мошенническим путем. И последнее: пока все это будет мной проверяться и выясняться, моя дочь будет жить дома. Я все сказал!

– Ну папа!..

– Цыц!

– Я согласен, – сказал Кондрад, пожимая отцовскую руку. – Твой отец просто заботится о тебе, и это его право.

Все прониклись торжественностью момента, но тут мама стукнула ложкой по столу и возмутилась:

– Кто-то будет сегодня ужинать?

Маму мгновенно заверили, что будут, и дальше принятие пищи прошло в молчаливой, но дружественной обстановке. Все были предельно вежливы и, прося передать соль, перец или что-нибудь еще, употребляли: «не соблаговолите ли вы…» или «не будете ли вы столь любезны…», кося хитрыми глазами на Кондрада, абсолютно невозмутимо поглощающего мамину стряпню. После ужина, закончившегося довольно поздно, мама сообщила:

– Кондрад, уже поздно. Можешь остаться у нас и переночевать. Илона покажет тебе свою комнату.

– Ира, как ты можешь? – обалдело уставился папа на маму.

Она нежно ему улыбнулась и напомнила:

– Дети почти полгода не виделись. Им есть о чем поговорить. Не в подъезде же им мерзнуть, или забыл, как сам молодым был?

– Я и сейчас молодой, – пробурчал папа, отправляясь вслед за мамой. Он бросил на нас взгляд исподлобья и предупредил:

– Вы там сильно не шалите, а то по разным комнатам разведу.

На этих словах Кондрад не выдержал и фыркнул, давясь смехом. Хорошо, что папа не услышал. Схватив мужа за руку, я потащила его в свою комнату. Как только за нами захлопнулась дверь, повесилась ему на шею с намерением задушить. Он осторожно отцепил мои пальцы от своего горла и сказал:

– Илоночка, могу я тебя просить…

– Проси и что-нибудь получишь! Понравится ли – другой вопрос! – немедленно отреагировала я, пыхтя от натуги и не желая сдаваться и расставаться с мыслями об удушении.

– Да мне все понравится… если ты меня оставишь в живых и позволишь объяснить, – улыбнулся мужчина и справился со мной одной левой.

Я надулась и принялась строить планы мести, злобно посверкивая глазами, пока он ходил из угла в угол, не зная, с чего начать. В этот момент за дверью послышался шорох. Подскочив и распахнув дверь, я застала Тараса, сидящего на корточках. Брат улыбнулся и спросил:

– У тебя линейки нет?

Сграбастав со стола линейку, молча всучила ее брату и демонстративно захлопнула дверь, выразительно уставившись на Кондрада. Он прекратил метаться по комнате и с любопытством наблюдал за мной и братом, подведя итог после закрытия двери:

– Один.

– Что один?

– Один, говорю, отметился.

– А-а-а, ты об этом… Слушай, не заговаривай мне зубы. Лучше поведай, где тебя носило пять месяцев и почему ты меня сразу не нашел.

Кондрад взял со стола маленького плюшевого медвежонка и, нервно вертя его в пальцах, признался:

– Нашел. Сразу нашел, на второй день.

– Так почему же ты… – начала я повышать голос, но тут за дверью опять зашуршали.

За распахнутой дверью обнаружился Денис с невинным взглядом и просьбой:

– У тебя бумаги для принтера нет?

– Есть! – рявкнула я и, всучив ему пачку, дождалась, пока он уйдет.

– Два, – реплика со стороны Кондрада.

– Блин! – выругалась в сердцах и велела: – Продолжай!

– Да, мой генерал, – усмехнулся муж и вдруг пригреб меня к себе, усаживаясь на диванчик и зарываясь лицом в волосы.

Подобные действия меня немного дезориентировали, и я никак не могла решить, когда лучше осуществить свою «великую мстю»: сейчас, по горячим следам, или потом, выслушав объяснения. Мысли от его близкого присутствия путались и работать как надо отказывались. Как будто догадываясь о производимом эффекте, Кондрад с облегчением вздохнул, и у меня снова зашевелились мстительные намерения. Но пока они оформлялись во что-то определенное, в дверь постучали.

– Три! – прокомментировал Кондрад, выпуская меня из рук.

Я уже не знала, на кого мне больше злиться – на него или на родню. За дверью стоял Егор. Он спросил прямолинейно:

– У тебя все хорошо?

– Да, а что? – удивилась я отсутствию предлога. – И тебе ничего не надо?

– Не-а, – протянул брат. – Я тут подумал, и зачем мне ночью ластик?

– Действительно, – начала давиться я от смеха. – Зачем тебе ластик посреди ночи, если он тебе и днем не нужен!

– И я о том же, – смутился Егор. – Можно же честно спросить, а не выдумывать придурочные предлоги. Ты там свистни, если тебе помощь нужна будет или он чего требовать начнет. Лады?

– Лады, Гор! – вспомнила я детское прозвище Егора и доверительно сказала: – Не требуй от женщин многого. Довольствуйся тем, что дают! – и закрыла дверь, подмигнув на прощание, под громовой хохот брата.

Повернувшись к Кондраду, я увидела, что он улыбается, но в глазах таилась грусть. Не замечала раньше ничего подобного. Я подошла и присела рядом с ним, глядя вопросительно.

– У тебя дружная и любящая семья, – сообщил мне муж.

– Знаю, – призналась. – Они кажутся немного надоедливыми и грубоватыми, но это не так. Просто нас многое связывает, и все переживают за меня как за самую младшую в семье.

– Так и должно быть, – заметил Кондрад, обнимая меня и прижимая к себе. – Надеюсь, твои родители не станут искать ночью канцелярские товары?

– Папа бы, может, и поискал, да мама не пустит, – успокоила я его. – Хотя бурчать он будет долго.

– Он отец, и это его право. Не сомневаюсь, что за свою дочь я буду переживать не меньше, а может, и больше его. Ты же подаришь мне дочь? – Муж поднял мой подбородок и заглянул в глаза.

– Э-э-э… для этого нужно кое-что предпринять, – поведала я ему, покраснев слегка.

– Обязательно предпримем, – усмехнулся мужчина. – Только не сегодня: не хочу любить жену под присмотром бдительных родственников. Оно, знаешь ли, как-то не стимулирует, когда за стеной прислушиваются твои родители, а в коридоре разгуливает ватага братьев, готовых ворваться на любой шорох. Я так долго тебя ждал, что, думаю, смогу подождать еще несколько дней.

Положа руку на сердце мне такая постановка вопроса не очень понравилась, но, признав его правоту, я кивнула, лишь мстительно заметив:

– На супружеский долг набежала пеня, и я собираюсь стребовать ее по максимуму.

– Не беспокойся, отработаю сполна, – заверил Кондрад и поцеловал. Вот зараза! Еще и дразнится! Поэтому, решив слегка повредничать и заодно расставить все точки, заявила:

– Мне тут нужно тебе кое в чем признаться. Я… – замялась немного, но, собравшись с духом, выпалила: – В общем, я не девственница!

И очень удивилась ответу:

– Я знаю.

– Да? И давно? – сощурила я глаза и начала злиться, вместо того чтобы испытать облегчение. И дождалась честного ответа:

– Давно, практически сразу понял. Ты слишком спокойно относилась к этой стороне отношений, как будто знала, чего ожидать, и совсем не боялась.

– Ах ты! Тогда какого черта ты морочил мне голову и постоянно сбегал?

Кондрад ответил вопросом на вопрос, проигнорировав мою злость:

– Ты много обо мне знаешь?

– Только то, что рассказала Ниала, – растерянно ответила я, не понимая, к чему он клонит. – А что?

– Чтобы ответить на твой вопрос, мне следует вернуться в свое прошлое и рассказать все с самого начала, – объяснил муж. – Но, забегая вперед, могу сказать, что я неправильно понял предостережение богов и поторопился.

Он откинулся на спинку диванчика и начал свой рассказ:

– Как ты уже знаешь со слов Ниалы, мое детство не было безоблачным. Мама умерла, не выдержав позора, когда мне было всего пять лет, и я смутно ее помню. А отца я приучился ненавидеть с младенчества.

– Это из-за того, что он сделал с твоей мамой? Она болела?

– Да, из-за этого тоже. Нет, мама не болела физически. Просто для нее была невыносима мысль о позоре. Она практически не выходила из своей комнаты, переживая свое грехопадение раз за разом, хотя ее никто в этом не упрекал. Все отлично понимали, что девушка была не в состоянии оказать сопротивление герцогу, бывшему ее сюзереном и имевшему громадную власть и влияние. Впрочем, мы никогда не были с ней особо близки…

– Почему? Ты же ее сын!

– Ты думаешь, для нее это имело значение? Я служил ей вечным напоминанием о ее бесчестье, тем более что с каждым годом я все больше походил на отца. Она никогда не занималась со мной и не уделяла мне время и внимание. Конечно, как всякому ребенку, мне хотелось любви, тепла и ласки. Но моя память сохранила только ее глаза, излучающие холодность, равнодушие и отвращение. А потом она умерла и оставила меня совсем одного.

– У тебя не было других родственников? – влезла я с вопросом.

– Нет. И после ее кончины Стефану пришлось взять меня к себе. Но не из жалости и не из отцовских чувств, как думали многие. В его душе вообще отродясь не бывало жалости, сочувствия, доброты и любви. Зато его интересовали мои плодородные земли, приносившие существенный доход и граничащие с его владениями. Прибрав их к рукам, Стефан обогатился и расширил сферу влияния. На меня ему было откровенно наплевать, и он предпочел бы, чтобы я умер и не отягощал его жизнь своим присутствием. Скорей всего, так бы и случилось, если бы не Ниала, принявшая меня под свое крылышко и отдавшая всю нерастраченную любовь.

Тут Кондрад отвлекся и спросил:

– Ты никогда не задавалась вопросом, почему я так трепетно отношусь к Ниале? Отчего матушке единственной дозволено мною командовать?

Никогда этого не замечала, но, может быть, оно так и было, а я чудовищно невнимательна. Поэтому на всякий случай отрицательно помотала головой. И он продолжал:

– Именно она, заменившая мне мать, по-настоящему заботилась и волновалась о никому не нужном мальчишке, жившем в хлеву и питавшемся объедками. Именно она всегда защищала маленького бастарда, которого многие норовили пнуть, ударить и обидеть в угоду Стефану. И она единственная вопреки всему не позволила мне озлобиться и превратиться в кровожадное чудовище, мечтающее отомстить всем и каждому за свои унижения.