Текст книги "Пробное интервью на тему свободы"

Олег. Почему ты в халате?

Маргарита. Я вышла за тебя замуж потому, что очень боялась свободы.

Олег. У тебя запоздалый переходный возраст.

Маргарита. Переходный возраст – это когда человек особенно ретиво сопротивляется насилию. Поэтому он особенно чист и незащищен.

Олег. Ты еще скажи это детям.

Маргарита. Я говорю им это каждый день.

Олег. Ты изуродуешь их до конца.

Маргарита. Я вышла из мелового круга в мир в тридцать пять лет, я хочу, чтоб сделали это раньше.

Олег. В мир – это сидеть в халате в чужой машине и писать на обертке тривиальности? Или в квартире тебя больше не посещает вдохновение?

Маргарита. Квартиру я сдала… Кончились деньги.

Олег. Ты могла бы поставить меня в известность.

Маргарита. Вот, ставлю. Впрочем, если эти люди тебе не понравятся, можешь их выгнать.

Входит Дубровский.

(Дубровскому.) Что ты принес? Это же летний сарафан, я в нем замерзну!

Дубровский. Ты сказала, голубое.

Маргарита (Олегу). Это мой жених. Мы улетаем на Гавайи. Конечно, там и жарко, и грязно, и дорого, но зато не стреляют, как на наших курортах. А где-то же надо проводить медовый месяц. (Дубровскому.) Это наш участковый врач. Всю жизнь запрещал мне курить.

Олег. Пока. (Уходит.)

Маргарита. А как же книжку?

Олег (на ходу). В следующий раз!

Маргарита. Что там в квартире?

Дубровский (садится в машину). Я не понял. Девица сидела и рыдала, а парень помогал мне искать платье. Да, я еще принес нормальную бумагу, можешь писать. (Достает из сумки бумагу.)

Квартира Маргариты. Она сидит и вяжет. Вадим Петрович сидит за столом перед ним газета и чашка чая.

Маргарита. У вас такое лицо, как будто случилось что-то непоправимое.

Вадим Петрович. А по-вашему, это поправимо?

Маргарита. Ну, что я могу посоветовать? Подайте на газету в суд. Добейтесь, чтоб со мной расторгли контракт. Дайте опровержение. Кстати, в редакции считают, что это лучший материал месяца. Мне даже обещали премию…

Вадим Петрович. Но это же ваше интервью с вами, а не со мной.

Маргарита. Ну почему? Про «голяком по Красной площади» и про «бескорыстных оторв» – ваши реплики. Да и остальные ваши, только моими словами. Скажите, Вадим Петрович, там есть хоть одна глупость или гадость?

Вадим Петрович. Нет. Но при чем тут я? А этот душераздирающий монолог о свободе? У моей жены после этого было плохо с сердцем!

Маргарита. Думаю, что не у одной вашей жены. Свобода – это вообще тема медицинская.

Вадим Петрович. Конечно, какие-то сумасшедшие звонят моей секретарше со словами благодарности… Но это почти неприлично.

Маргарита. Почему неприлично? Уважаемый человек на хорошем русском языке говорит какие-то внятные вещи огромным тиражом! Правда, он после этого пугается, как будто он в детском саду нагрубил воспитательнице. Что же это за жизнь у вас такая ужасная: говорить одно, думать другое, а продавать третье? А главное, что вас ведь никто за это уже не посадит, не понизит…

Вадим Петрович. Я сам себя понижу за то, что поверил вам на слово и не подписал интервью!

Маргарита. А знаете, что вас пугает? Что после этой газеты вам придется что-то менять внутри себя. С героями моих статей потом всегда что-то происходит, я их закручиваю в свое силовое поле. Я всегда беру интервью, чтоб изложить собственные мысли. А тут просто передовица: все думают, что свобода зависит от того, кто победит на выборах, и вдруг вы им говорите, что свобода – как количество единиц гемоглобина в крови. И истерическая политизация общества – это эпидемия слабости, потому, что сильный политизирован при тоталитаризме, а при исчезновении тоталитаризма он мгновенно начинает дело делать. И не я им это говорю, а вы! Ведь вы же так говорили!

Вадим Петрович. Да, говорил… Но я вам это говорил в машине, а не в кабинете. У меня, Рита, батальные игры! Там пух и перья в масштабах страны летают. А вам нужно было перышко на шляпку! Вы сами живете разнузданно и других заставляете! Кстати, вы и любимого себе рекрутировали на другом полушарии, чтобы здесь пока творить все подряд!

Маргарита. Я его не рекрутировала… Это он меня рекрутировал. А у него такая же ущербная форма свободы, как и у вас. Он считает, что лучше делать то, что не хочется, там, чем то, что хочется, здесь.

Вадим Петрович. А вы все время делаете то, что хочется?

Маргарита. Нет. Но я все время не делаю того, что не хочется.

Звонок, Маргарита идет открывать, возвращается с Тимуром.

Тимур. Хай!

Вадим Петрович. Здравствуйте.

Маргарита. Ты чего пришел?

Тимур. Оттянуться.

Маргарита. Чаю, кофе?

Тимур. Чаю.

Маргарита выходит. Тимур идет вдоль комнаты, пробует, высохли ли листы на стене, берет со стола газету.

Читал с утра.

Вадим Петрович. И какое у вас впечатление?

Тимур. Солнечная Африка.

Вадим Петрович. Извините, я не понял.

Тимур. Туфта.

Вадим Петрович. Скажите, а чем вы занимаетесь?

Тимур. Живу.

Вадим Петрович. А в свободное время?

Тимур. Делаю музыку. Некоммерческую. Как только свобода начинает продаваться, она становится попсой. Ваше интервью – чистейшая попса. Вырезка из коммуниста в коммерческом ларьке.

Вадим Петрович. Скажите, а попса – это что?

Тимур. Это дерьмо!

Вадим Петрович. У нас с вами языковой барьер. Я ни одного слова не понимаю.

Тимур. Элементы мира состоят из слов. Вы не понимаете ни одного элемента моего мира.

Вадим Петрович. Ну тогда, если не трудно, перечислите мне эти элементы. Три кита или черепаха… На чем он у вас стоит?

Тимур. Один большой унитаз… И иногда мерцающие золотые точки…

Входит Маргарита, ставит перед Тимуром чай, продолжает вязать.

Вадим Петрович. И что это за точки?

Тимур. Музыка… Ребенок… Вот, Ритка, она, конечно, крезушная, но в ней есть свет… (Поет.)

 
Из леса выходит старик,
А глядишь, он совсем не старик,
А, напротив, совсем молодой
Красавец Дубровский…
 

Вадим Петрович. И вы хотите сказать, Маргарита, что этот человек свободней меня только потому, что на нем изрезанные джинсы?

Маргарита. Именно, что не хочу.

Вадим Петрович (Тимуру). Надеюсь, я вас не обидел?

Тимур. Мне на все положить.

Маргарита. Врет. Романтический персонаж, как все музыканты. Впрочем, мы все романтические персонажи потому, что время романтическое.

Звонит телефон.

Маргарита. Алло. Да. Спасибо. И вы тоже? Ради бога. Да. Счастливо. (Кладет трубку.) Третья молодежная газета хочет перепечатать это интервью. Странно, столько шухера вокруг интервью на тему свободы.

Тимур. Я пришел стенку доклеивать, завтра же день рождения.

Квартира Маргариты. Стены до конца оклеены статьями. Накрыт праздничный стол, много цветов. Тимур и Дубровский, сидя на матрасе, играют в шахматы. Вадим Петрович курит, Галя суетится вокруг стола.

Вадим Петрович. Шампанское в холодильнике?

Галя. Конечно.

Тимур (поет).

 
Дубровский берет ероплан,
Дубровский взлетает наверх,
И летает над грешной землей,
И пишет на небе…
 

Шах.

Дубровский. Давно я не брал я в руки шашек. Какой же это шах?

Вадим Петрович. Надо в цветы насыпать сахару.

Галя. Одну секундочку. (Убегает, возвращается, бросает в каждую вазу по куску сахара.)

Вадим Петрович. Сахар не уносите. Пригодится к чаю.

Галя. Конечно. Я такой торт купила, сейчас покажу. (Убегает, приносит торт.) Ну как?

Вадим Петрович. Шедевр.

Галя (ставит торт в центре стола). Я даже свечки купила, чтоб все как полагается. Тридцать пять свечек! Как подумаешь, что Ритке уже тридцать пять! (Втыкает свечки.) У нас на работе все прямо зачитывались вашим интервью!

Вадим Петрович. В доме повешенного не говорят о веревке.

Тимур (поет).

Не плачь, Маша, я здесь!

Не плачь, солнце взойдет!

(смотрит на часы) Без десяти семь…

Дубровский (смотрит на свои). Без пятнадцати.

Вадим Петрович. А эти обои, это что, концептуальное искусство?

Тимур (поет).

 
Он понял, что некому мстить
И радостно дышит…
 

Вадим Петрович. У друга моего сына вся стена заклеена газетными заголовками, а у окна стоит гипсовый Володя Ульянов с отбитыми ручками, он его украл в каком-то доме пионеров…

Пауза.

Галя. А я сегодня совсем не спала. Чью-то машину под окном угоняли. Она так кричала, прямо как человек.

Пауза. Входит Олег, у него в руках одна роза.

Олег. Добрый вечер.

Все здороваются с ним.

Олег (Гале). А где Рита?

Галя (торопливо). Она сказала, в шесть. Вот все ждем. И дверь была открыта. Наверное, скоро придет. Может быть, она поехала за детьми? Но она хотела с мамой и с детьми завтра, отдельно. Может быть, она стоит где-то в очереди?

Олег (ставит розу в один из букетов). Собственно, я зашел за книгой. (Копается в книгах.)

Дубровский. Мат.

Тимур. Не плачь, солнце взойдет… Какой же это мат?

Вадим Петрович. Я думаю, что можно начинать.

Галя. Без именинницы?

Тимур. Начинайте.

Вадим Петрович. Галочка, если можно, бутылку шампанского.

Галя. Одну секундочку.

Дубровский. Может быть, что-то случилось?

Вадим Петрович. Человек – это стиль.

Галя (приносит шампанское). Вот, пожалуйста.

Вадим Петрович. И салфетку.

Галя (подает первую салфетку из стопки). Пожалуйста.

Вадим Петрович (глядя на салфетку). А вот и эпистола. «Простите меня, ради бога. Так получилось, что я не успеваю никого предупредить. Я улетела в Нью-Йорк. Я всех вас очень люблю. Маргарита».

Пауза.

Галя. Откуда у нее деньги на билет?

Дубровский. Почему ей так быстро дали визу?

Пауза.

Вадим Петрович. Видимо, командировка. (Открывает шампанское.) Галочка, раздайте бокалы.

Дубровский. Я бы предпочел выпить с именинницей. (Берет бокал.)

Олег. Я зашел за книжкой. (Берет бокал.)

Тимур. Хороший автобус уехал без нас… (Берет бокал.)

Вадим Петрович. Предлагаю тост за Риту, потому что в жизни, в которой мы ходим и едим друг друга как шахматные фигуры, она олицетворяет собой праздник непослушания. (Пьет.)

Олег. Вам кажется это праздником?

Звонит телефон.

Галя (Олегу). Возьми трубку.

Олег. Ты ближе.

Галя (поднимает трубку). Я слушаю. Маргариту? А ее нет. А кто ее спрашивает? Это вы? Правда, это вы? (Машет всем.) Тише! (Хотя и так все замерли.) А она, понимаете… А разве вы не знаете? Она улетела… Она улетела к вам в Нью-Йорк! А вы откуда? Вы приехали? Это правда? А она улетела… А вы откуда звоните? От метро? Ну надо же! А она улетела…

Распахивается стенной шкаф, оттуда выпрыгивает Маргарита в вязаном платье, босиком, бросается к телефону, вырывает у Гали трубку.

Маргарита. Где ты? У метро? Так иди, беги скорей. Я? Я не улетала. Я была в стенном шкафу. Так получилось. У меня начался приступ острой тоски, я поняла, что убежать уже не успею. Я там сидела и тихо плакала.

Вадим Петрович (подходит к Маргарите, целует руку, подает ей коробочку с подарком). Поздравляю!

Маргарита (машинально кивая). Там очень душно, в шкафу. И пончо сверху гнусно щекотало меня своей бахромой!

Галя. Вот скажите, скажите ей, что она дура! Он потом все равно свалит в Америку!

Вадим Петрович. Пойдемте, Галочка! Пойдемте. (Почти жестко уводит ее.)

Маргарита. Я сидела на старом телевизоре. И у меня теперь все ноги в таких вафельных вмятинах. И очень больно.

Тимур.

 
Из леса выходит старик,
А глядишь, он совсем не старик,
А, напротив, совсем молодой
Красавец Дубровский…
 

(Берет ножницы, обрезает веревку, на которой висит глобус Земли, тащит его за собой за веревочку как детскую машинку, выходит.)

Маргарита. Было так больно, что я уже не выдерживала, хорошо, что ты позвонил, ты меня просто спас.

Олег выходит.

Маргарита. Почему ты не идешь, а разговариваешь? Ты можешь одновременно идти сюда и разговаривать?

Дубровский подходит к Маргарите, надевает ей на шею колье.

Маргарита (Дубровскому). Спасибо!

Дубровский. Передай ему, что если он вернется в Нью-Йорк, то я лично найду его. И пристрелю. Около Статуи Свободы. (Выходит.)

Маргарита. Я боюсь, что ты повесишь трубку и дематериализуешься. Давай так: я кладу трубку на стол, ты говоришь минут пять про то, как ты меня любишь, а я пока бегу к метро. Я все равно буду слышать все, что ты говоришь!

Она кладет трубку на стол, торопливо надевает туфли, набрасывает пальто, бежит, потом возвращается, зажигает свечи в торте.

(Считает свечки). Тридцать пять! Какой ужас!

Убегает.

ЗАНАВЕС.