Текст книги "Наследники"

– Пусти! Мама предупреждала же! – выпалила Полли и неожиданно затихла – вспомнила о таинственном помещении в его доме. Дверь, скрытая от посторонних глаз настенным панно, вела в комнату. Бывало, он запрется внутри и откажется выходить, даже днем. Но однажды ей удалось застать его врасплох. Он, сгорбившись, топтался на пахнущем автомобильной резиной коврике. Правой рукой, которая почему—то дрожала, пытался вставить в замочную скважину ключ, левой – без конца теребил шнурок капюшона в пятнах желтой и зеленой краски.

– Да, моя речь похожа на мальчишеский лепет. Я, такой порядочный, отправил собственного брата в логово очень влиятельных людей. Они не знают слово «нет». Берешь в толк? Роджер поначалу удивился заманчивому предложению, тер упрямый лоб белоснежным платком и не хотел верить в опасность. Позднее опубликовали разгромную статью на творчество Группы – унылые песенки, оказывается, развращают умы, подталкивают подростков к душевным поискам, в куплетах и припевах – ни единого прямого намека на счастье и семейное тепло.

– О!

– … Бетт голову потеряла, «ночные» командировки участились. Группы больше нет. Как и студии. Прах и тлен!

– Друг, нам заплатят в два раза больше! Здесь работает просто замечательный бармен, – Мон зажал ровными зубами пластмассовую трубочку и повалился на мягкие подушки дивана. – Не помешал?

– Нет, – отрезал Анри.

– Пожалуй, эмигрирую в Южную Страну. Нет, сначала отыграю пару канциков у Рози, заработаю приличный гонорар, а после перееду, освоюсь и журналистам подброшу горячую темку – фанера звучала, ха—ха, а вы уши развесили. Ты же сбежал и неплохо, гляжу, устроился. Не подскажешь, в каком районе дом приобрести?

– Вам вблизи набережной лучше смотреть, – подсказала Полли. – Вечеринки в клубах и барах устраивают каждые выходные. Анри неплохо платят.

– Да что вы говорите! – Мон натянул на голову оставленную им ранее шапочку. – Чем мой лучший друг занимается на чужой земле еще?

– Продает музыку в рекламу. Автоконцерны, пивные заводы, информационные магнаты – все мечтают работать с ним.

– Именно поэтому я и вызвал тебя. Сегодня на выступление придут серьезные люди. Сначала ты, потом остальные. ОК?

Мон надел очки.

– Но Дона и Фелла я обрадую прямо сейчас?

– Да… – Вибрирующий в кармане брюк телефон не дал договорить. Анри глянул – на черном экране высветился номер подруги жены.

– Кто это? – осторожно спросила Полли.

– Помощник одного магната. Шумно. Выйду на улицу. Я быстро.

– Можно с тобой?

– Мон, закажи сок. Полли в восторге от свежевыжатого апельсинового.

– Не беспокойся. Парень с хвостиком подаст в лучшем виде.

Полли вытянулась, но Мон придавил плечи девушки к спинке дивана и подмигнул:

– Кое—что поведаю о друге?

Только в душном коридоре Анри рискнул нажать на кнопку «ответ». В панике задел ногой металлическое ведро, выругался и зацепил локтем синий наконечник швабры так, что половая щетка грохнулась. На шум прибежал помощник бармена, но Анри жестом успокоил его.

– Жасмин.

– Узнал. Звонишь огласить расписание. Позволь, догадаюсь сам. Самолет будет ждать на аэродроме в три. – Анри почесал ухо и оглянулся. В коридоре по—прежнему гулял сквозняк. Мон преданно сторожил Полли. – Увы, не получится. Сольники на полгода вперед расписаны.

– В Городе даже не думай появляться! Человек Клауса найдет тебя…

– Что случилось? – испугался Анри.

– Из архива пропало дело о поджоге студии Группы. Это все, что могу сказать!

– Давняя история. Бетт успокоила страховкой. А мне и ребятам с этих денег что? Головешки!

– Все не так просто, Анри! Жди человека от Клауса.

Жасмин повесила трубку. Длинные гудки посыпались из динамика. Анри задумался. Тот день он запечатлел в памяти, как страшный сон. Приехал ранним утром и наткнулся на обугленные доски, которые еще вчера служили его убежищу надежными стенами. И шумные соседи высыпали на улицу сплетничать, делиться новостями.

– Идет такая, статная, симпатичная. Оглядывается. Проверяет, следят или нет. Лёлё неладное почуял, – мужчина почесал оплывший живот.

– Тебе бы только на баб смотреть, – воскликнула женщина в цветастом платье. – В обтягивающие брюки и мужик мог вырядиться. Идем скорее. Квартиранты поднимутся, а в кухне не прибрано.

– Дамочку я видел! – не унимался дядька. – Лёлё не мог ошибиться!

– Да напился хозяин, ясно. Не работает, как все. Раз в месяц промелькнет на улице небритым, нечесаным. Потом, правда, похорошел. Брюнеточка с сынком стала бывать.

– Бабуль, «Анри—легенда» ведет уединенный образ жизни, – кареглазый подросток просунул голову к людям. Мужчина с животом втянул «малыша» в круг, и парнишка встал смирно.

– То и дело, музыкант! Постоянно шум и гам. Квартиранты плату за комнату просят снизить, видите ли, мешает.

– Да ладно, ба. Ничего ты не понимаешь. Нормальный музон звучал. Как всегда – телек смотреть невозможно, а в затерянном квартале такое.

– Какой еще музон! – возмутилась старуха. – Раскаты грома и бум—бум. Поделом, спокойно жить теперь будем…

Элизабетта. Мать

Он перебрался в мою спальню неожиданно. Мой новый муж. Да… я и не вспомню, когда сменила одного на другого. Пен стал отговоркой, спасательным кругом. Мне казалось, если закрутить роман с ним всерьез, то Анри взбесился бы, перестал гастролировать, организовал слежку, устроил скандал, мы бы поругались, он бы сыграл на гитаре, спел, а потом мы бы наплакались и многое поняли. Одно слово, и «новый муж» окажется за дверью, милый. Но пока в сочиненную сказку должны верить, иначе стойкий с виду карточный домик рухнет.

Пен спрятал голову в подушку, но сипение и громкие вздохи слышны, а меня жутко раздражает монотонный гул. Я отвлеклась от чтения и потормошила Пена. Он и не думал просыпаться. Тогда я стянула съехавшее на пол одеяло и укрыла его. Вот так. Можно и к последней странице газеты вернуться – привычка начинать с конца. Слух мой напряжен… Нет, тишина.

Так, культура. Вечером – незабываемое шоу скандальной поп—звезды Рози. Кажется, нас с Анри приглашали, а Пен слезно умоляет поддержать его главную «звезду».

Светская жизнь. Эдди, нет наследник Эдвин, нанес визит в корпорацию информационного магната – отца невесты.

– Эти люди извлекут выгоду из всего.

Политика. Кеннет Пен победит на выборах в Большой Совет. Ожидаемо. Страна Короля заключит соглашение с Южной Страной. Я глянула на завернутого в одеяло Пена и злобно пробормотала:

– Что ж, отомщу его руками.

В спальне забили старинные часы. Никто за пределами парковой ограды не подозревает о переменах в личной жизни, но слухи ходят, верно. С настоящим Анри, не загримированным двойником, в последний раз я встречалась на ужине в честь открытия благотворительного общества любителей рыбалки. Муж гладил руку, демонстрировал в глазок камеры белоснежные зубы, обаятельную улыбку и вел себя так, будто ничего не происходит. Надеялась – вечер проведем вместе, поговорим. Нет. После мероприятия Анри сел в автомобиль авиакомпании, я – в служебную машину Клауса. Репортера, успевшего запечатлеть на пленку трогательный момент прощания супругов, принудили опубликовать опровержение, а главному редактору Клаус настоятельно рекомендовал:

– Думайте!

В дни злобы, когда вспыльчивость Пена, ревность, подозрения зашкаливают, бывает, проскользнёт сомнение – не он ли подослал журналиста, чтобы возникло основание для официального развода? Не случайно же требует как можно быстрее узаконить отношения, но мне удается найти причину не поддаваться назойливому нытью. И Анри засыпал сообщениями о чрезмерной занятости. А Жасмин выдала недавно:

– Прикован к креслу.

Где правда? Позднее подруга прояснила смысл сказанного:

– В затяжной депрессии он, отгородился от мира, не издает ни звука, смотрит в одну точку и никому не улыбнется. Даже Полли – девушке, которая за ним ухаживает.

Нет, все иначе. Мой бывший муж распевает на вечных гастролях сольные песенки. Но мне достаточно сознавать, что я помню. Бывает, Пен задержится, а я обязательно воспользуюсь возможностью и пролистну фото-альбом в потрепанной обложке. Сохранились многие снимки, в основном из гастрольного автобуса Группы. Открою и увижу, как скучающий Анри выдавливает красной горкой кетчуп на студийный пульт, пока я болтаю со слушателем «в эфире» – потом пришлось отчитываться перед руководством за посторонних и порчу имущества. Или как он срывается на репетиции, потому что не может сыграть придуманный Феллом рифф, или как в пестром концертном костюме бежит в подсобку тосковать, или как неудержимо ревет обезумевшая толпа, готовая при удобной возможности стянуть моего музыканта со сцены и разорвать на части, крупицы.

Единственный человек, который давал дельные советы – погиб. Клаус уверяет – в письменном столе лесного магната нашли записку с признанием вины: «Совершил много плохих поступков и один хороший – предмет спора уничтожен». Но я намеренно ухожу от этого разговора, предпочитаю думать о цветущих растениях, радуге после дождя, закате на галечном пляже и лунной ряби на воде. Меня заботит затянувшаяся реконструкция оранжереи. И не могу решить, строить арку на потолке в рабочем флигеле или нет, приказать клеить виниловые обои или шелкографию, играть свадьбу сына в Городе или на Острове, пригласить репетитора по математике из Университета или позвать знакомого Фрэнсиса Бойла, стоит улаживать скандал с прессой, в который ввязалась Альберта или не вмешиваться? Старшая дочь совсем отбилась от рук. То пирсинг в бровь вставит, то на благотворительном концерте споет и «опустит» дерзкими словечками магнатов, то пьяной окунется в ледяную воду паркового пруда на глазах у друзей. Хорошо, что Эдвин вырос послушным, но и он частенько на страницах газет вступает в жесткую полемику с Жаком Силано. Сын только и ждет осени – в Большом Совете огласят имя того, кто получит место стажера.

На первой полосе – сенсация – новые факты в деле о поджоге студии «Анри-легенды». И скандальные заголовки, затрагивающие мою честь и доброе имя. Жаль я не Пен. Он умеет потешаться над газетчиками, бывает, и планом поделится, как будет давить всех, кто посмеет встать на пути.

Какое число? Двадцать пятое! Публичное заседание! Пен проснулся! Сначала из—под одеяла выползла его рука, затем он сам. Пухлые губы потянулись к моей ладони. Я бросила газету на коврик.

– Ну же, – шептал Пен.

– Не стоит, – вяло ответила я. – Отец собирается перебежать нам дорогу – я знаю о соглашении с Южной Страной. Пусти. Мне нужно увидеться с магнатом Лоисом.

– К черту мерзкого засланца-торгаша, – протянул Пен, сдавливая мое запястье. Я подняла свободную руку, чтобы нанести удар – лишь бы Пен ослабил пыл, но он догадался о намерениях, отпустил меня и лег на спину. – Откуда тебе известно о сговоре?

Я показала статью. Пен закатил вмиг обезумевшие глаза и сжал край одеяла – синие жилы проступили в налитом гневом кулаке.

– Твой муженек в деле. Всех стоящих музыкантов переманил. Здесь качественно прорекламировали серию летних фестивалей с легендами, как мои проморгали, не понимаю, и угадай, кто скупил все билеты?

О чем он? Мон прикрывается именем моего Анри?

– Поклонники Группы! Выступление ветеранов не подтверждено, но имя «Анри—легенда» манит всех. Противники хороши! Угадай, куда туристы поедут летом – на вконец надоевший Остров с его пляжными вечеринками и пьяным угаром или в страну, где качественно разрекламировали историю, культуру, живописную природу, прогулки у диких скал под аккомпанемент акустической гитары? Но не переживай. Кеннет Пен знает, как привести предателей в чувство. Получила результаты обследования?

– Я не беременна. Увы.

Лицо Пена скисло.

– Два года и никакого результата.

– Если сына от первого брака недостаточно, то Анабель за ужином назвала тебя папой. Припоминаешь?

– Пойми – нормально, что я желаю иметь общих детей с той, которую люблю.

Я откинула одеяло, опустила ноги и ощутила холод пола, словно время перенесло меня в средневековый замок. И под ногами тяжелые каменные плиты, а не натертый до блеска паркет. Где же тапочки?

Пен вцепился в мой локоть.

– Что еще? Я же объяснила – опаздываю. В полдень заседание, более для нас значимое, чем месть предателю—музыканту. Вечером – концерт Рози. Иду с Анри… С его двойником.

– Боже, когда этот фарс закончится, и мы заживем нормальной жизнью? А? – Пен натянул халат, и его лицо склонилось над моим. Горячий пар дыхания, смешанный с перегаром, защекотал шею. В моей власти оттолкнуть… указать место…

– Встречи с Анри – не мой каприз, – еле слышно произнесла я. – Хочешь перемен – заставь народ любить тебя. Или продолжишь искренне верить, что получишь мандат благодаря «овальным руководителям»?

Пен засмеялся и опустил меня, пугливую жертву, из сотканной им паутины на землю:

– Помнится, у нас уговор. По доброте душевной и воле общественной терплю жалкого музыканта в нашей совместной жизни. Мог бы прямое условие поставить – будешь думать о бывшем – сделка отменяется. Все, пошла.

От резких движений Пена я оступилась, но равновесие удержала.

– Займись речью, – гневно бросила я. – Сначала советники. После … – Нет, не выходит произнести вслух имя «Анри». Я собрала волосы в хвост и прислушалась к хрустящему шороху за перегородкой. Нет, показалось. В ванной опустилась на чугунный бортик. Вода вытекала из крана прозрачной струей, а я рыдала, как девчонка.

***

К овальному заседанию подготовили основательно. Внешне. Новый костюм сел идеально, в пышных локонах, вздернутых кверху, не было ни единого изъяна и туфли не давили на пятку.

– Проще лицо! – командовала Жасмин, успевая одновременно раздавать поручения стилистам и секретарю. – Ну, же! Притворяйся, играй. Иначе… Здесь подписи не хватает, а в пятом абзаце лексическая несочетаемость… времени мало. – Жасмин сверилась с наручными часами.

Волнение пронизывает с головы до пят, и не получается естественно изображать состояние полного отчуждения. Я распрямила затекшие плечи, подтянула воротник, застегнула на талии круглую пуговицу и попалась на глаза подруге.

– Взгляд! – напомнила Жасмин.

Я сосредоточилась. Два зрачка в бирюзовой радужке под длинными ресницами хаотично заметались – и не подумаешь, что вменяема.

– Распущу заседания, – вяло прошептала я собственному отражению и позволила себе, пока не видит Жасмин, натянуть на губы грустную, но улыбку. Но Жасмин покачала исхудалым пальцем:

– Ты возглавишь эту структуру, как хотел твой дед!

Резная дверь отворилась.

– Выходим, – отчеканил Клаус в динамик рации и уступил мне дорогу. Я увидела полуосвещенный коридор с мигающей лампой дневного света на потолке. Подумала немного, затем решительно переступила черту. У правой стороны крыльца под зеленым тентом ждал лакированный автомобиль. Охранник в приглаженном костюме скучал. Другой притоптывал каблуком и переписывался в чате по телефону. Заметив требовательный взгляд напарника, тут же спрятал игрушку в карман пиджака и толкнул плечо заснувшего водителя. Козырек кепки дёрнулся, и мускулистая рука потянулась к вертушке радиоприемника приглушить громкость. Я не успела опомниться, а Клаус успел втолкнуть меня в пахнущий кожей салон.

Центральные улицы Города встретили привычной суетой будничного дня. Заторможенное движение. Гул выхлопных труб. Запыленный воздух, замершие куски грязи, дорожные знаки, когда-то давно облитые реагентами, спецтехника, выпрыскивающая струи воды на выбеленный асфальт, писклявый голосок певицы Рози вперемешку с душевными песнями Туртанчика, прогнозом погоды и бранными словами от владельцев запыленных малолитражек в адрес угрюмого сотрудника в форме, регулирующего движение на перекрестке. «Супермен» на торце кирпичной пятиэтажки готов замахнуться в противника огненным шаром, на рекламном щите актер в конусообразной шляпе волшебника катит по краю скрюченной подушечки пальца серебряник, золотой купол Собора тянется острым шпилем к синему небу. Туристы ожидают гида возле живой изгороди. Административное здание с затемненными окнами виднеется в лобовом стекле. Главный фасад украшают три флага – Страны Королевы, Семьи и Большого Совета. На кованую ограду напирают журналисты с камерами и микрофонами. Активисты трясут плакатами на фанерных досках – одни поддерживают Большой Совет, другие принуждают оправдать «Элизабетту», а третьи, самая немногочисленная группа, голосит лозунгами—цитатами:

«Предоставьте слово наследнику Эдвину!»

Мой легкий шарф скользнул вдоль ключицы. Водитель резко свернул в переулок и припарковался у боковой двери. По команде мне разрешили покинуть машину. Внутри просторного холла пахло сыростью. Ввиду отсутствия лифта на последний этаж пришлось подниматься по недавно отреставрированной лестнице.

– Осторожно, мраморные ступени скользкие, – предупредил Клаус.

Я положила ладонь на безмолвные перила и оглянулась. На площадке первого этажа никого – но ощущение, что кто—то смотрит в затылок, не покидало.

В зал заседаний вошла последней. На восходящих амфитеатром деревянных скамьях расположились советники, за овальным столом, в самом центре, руководители, а на балконах, выступающих из стен – журналисты. Операторы без конца перемещаются в поисках отличного ракурса – отснятые кадры потом демонстрируют в прямом эфире на плазменных экранах в Парке. Первый справа обошел круглый стол, пожал руки друзьям-магнатам, затем моему отцу – он сговорился с ними, советниками, и его появление означает, что он поддерживает их. Глазок камеры внимательно следит за перемещениями первого справа. Журналисты с нетерпением ждут фактического подтверждения утренней сенсации. Довольный советник потягивает галстук и занимает место на трибуне. Я с ухмылкой поглядываю на шишковатый лоб.

– Речь моя похожа на судебную, – произнес первый справа и запнулся. По рядам промчался недоверчивый шепот. Магнат Лоис на гостевом балконе безнадежно шевельнул приподнятой кверху ладонью. – В зал приглашаются люди, которые согласились объяснить суть взволновавших многих утренних заголовков. – Взгляд на меня. Я сижу неподвижно. – Ряд серьезных скандалов сформировали у прессы негативное мнение об институте власти. Факты покажутся нелепыми, но преданная Большому Совету команда готова обнародовать результаты расследования, в общем—то, подтверждающие эту нелепость. Предлагаю послушать свидетелей. Прошу.

Вошли двое – пятившийся как рак седоватый мужчина в очках с толстыми линзами и женщина. Заношенный плащ висел на ней мешком, и она спешно расстегивала крупные пуговицы, чтобы было не так заметно. «Седоватый» почесал затылок, зевнул, а затем ответил на вопрос советника:

– Громкая музыка днем и ночью! Невыносимо! Подавали жалобу, но наши заявления странным образом терялись. Впрочем, как и других жителей улицы.

Жена перебила мужа:

– Я сразу его признала, хотя он именем другим назывался, сейчас не вспомню каким.

– Можете подробно рассказать, свидетелями каких событий вы стали в ночь с субботы на воскресенье семь лет назад?

– Да, – подтвердил «седоватый». – Наши играли с Альбертовскими. Затянулся матч. Вдруг чувствую, гарью и дымом воняет. О футболе забыл мгновенно. Вскочил. Выглянул во двор. Смотрю, окна дома—студии в огне. Я незамедлительно вызвал пожарную службу, потом разбудил жену. Мы вылетели на улицу. Смотрим, к почтовому ящику на калитке прислонилась дамочка. Богато разодетая. Стоит, такая, и наблюдает, как языки пламени яростно танцуют в ночной мгле.

– Вы узнали ее?

– Леди и не пыталась прятать лицо.

– То есть вы готовы огласить имя?

– Конечно, – перебила первого справа жена «седоватого». – Это была она. – Сучковатый палец уставился на меня.

– Что она делала? Как вела себя?

– Сказали же, торчала у нашей калитки. Вдруг углядела нас и прыть к машине.

– При этом вопила: Анри!

– И причитала: Что же я наделала?!

– На выпяченные ладони «зырила»!

– На человека она в тот момент мало походила.

Хоровое «О» пронеслось по душному залу со спертым воздухом. Особо чувствительные дамы—чиновницы принялись трясти бумажными веерами, а та, что сидела в четвертом ряду с пунцовыми щеками, без конца крутила начесанной головой в поиске вентиляционной щели. Глазок камеры переместили на меня. Первый справа отпустил «седоватого». В зал пригласили следователя, который вел дело о поджоге. Мужчина в форме прищурил левый глаз и доложил:

– У меня был приказ – как можно быстрее закрыть дело. Именно так я и поступил.

Следующей была горничная, заменившая Энни. Точеная девчонка не постеснялась обвинить меня во вспыльчивости и частых переменах настроения. Удалось найти и косметолога, уволенную Клаусом за слив газетчикам частной информации. Располневшая в талии мисс Смайли явилась на заседание в меховом манто и шляпе. Широкими полями она тщательно прикрывала опухшее лицо.

– Два года назад мне поручили найти ученого, который бы изобрел быстрый способ омоложения. – Мисс Смайли сняла кружевные перчатки и крепко сжала изящными пальчиками металлическую застежку миниатюрной сумочки. – Я не смогла отыскать такого специалиста. – В милой ручке появился вышитый по краю платок и тут же исчез. – Меня уволили. Без выходного пособия, – мисс Смайли заплакала, нервными движениями запихнула платок в сумочку и выбежала прочь. Трибуну занял последний свидетель, мистер Клуни, семейный врач. Мужчина невнятно пробубнил, что ему было поручено разыскать контакты порядочного специалиста по душевным расстройствам, который бы не болтал.

– Как исполняющий обязанности председателя Большого Совета, – уверенно произнес первый справа, – предлагаю вынести на голосование возможность ликвидации соответствующего параграфа и оставить Элизабетте Смит-Андре номинальные функции представления института власти на благотворительных и других важных мероприятиях. По состоянию здоровья, которое свидетельствуют письменно и устно несколько человек, отныне решения ее не могут быть восприняты всерьез. Прошу вас, голосуем! Кто…

– Стойте, – я перебила первого справа и поднялась с жесткого стула. Камеры перенаправили в мою сторону. – Пункт 1.7. Я имею право на ответное слово, – я подошла к трибуне. – Не так ли?

Первый справа замешкался и неохотно уступил мне место.

– Полная клевета! – обратилась я к сидящим в зале. – Прошу, мой первый свидетель. – Взмах рукой. От стойки охраны отделился Клаус и спешно вынул из пакета прямоугольный предмет. Положил на кафедру. – Исповедь в единственном экземпляре. Авторство принадлежит мне. Если уж так интересны подробности моей частной жизни, то вот, пожалуйста, из первых уст. – Я потрясла книжкой. – Хотите послушать? Да без проблем. Пожалуй, зачитаю пару интересных глав. Да… Удивлена, насколько мы далеки от тех, кем должны управлять…

Советники—мужчины громко вздохнули. Чувствительные женщины соотнесли положение стрелок на круглых часах с толщиной переплета и усиленно замахали веерами. Операторы по команде режиссера передали на экраны крупный план обложки и мое лицо, сумевшее сохранить самообладание. «Руководители» за овальным столом выпрямили согнутые спины, а первый справа с морщинками и бездушными глазенками походил на высохшего сверчка.

– Начнем? – еще раз поинтересовалась я. В ответ гробовое молчание.

После Клаус впустил в зал Анри. Мой бывший муж сообщил:

– В ночь, когда случился пожар, мы с женой были дома.

Советники набросились на него:

– Мы не можем верить без фактов.

– Докажите!

– Кто может подтвердить, во сколько вы сами покинули студию?

– Водитель заехал за мной в девятом часу, – ответил Анри.

– Супруги Крост утверждают иное. К тому же вы получили немалую сумму страховки… Вы нуждались в тот год в средствах? Отчетные документы показывают, что вы немало вкладывали в начинающие проекты и терпели убытки. Подозревается сокрытие доходов…

– Я не обязан комментировать факты, не имеющие отношения к делу, – Анри поджал губы.

Первый справа оскалился.

– Я привык докапываться до правды, знаете ли. И ваш случай не исключение. – Он одернул рукав пиджака и оглянулся, едва уловил смешок магната Лоиса на гостевом балконе. Грозный взгляд, и Лоис замолк.

– По—вашему, моя правда звучит неоднозначно? Не переживайте, я подготовился. Предлагаю послушать, что скажут жители улицы, где я арендовал дом под студию. Некоторых почему—то забыли пригласить.

Вошел молодой человек с наушниками, сутулый пенсионер в вязаной безрукавке и женщина с внешностью учительницы истории. Втроем они опровергли доводы свидетелей первого справа. Затем и мистер Клуни «взял слова обратно». Врач заявил о давлении неизвестных лиц, которые шантажировали его безопасностью жены и дочери…

Чиновники, магнаты, журналисты, публика на балконах, сидевшие на скамьях дамы зашептались. Некоторые прямо заявляли – мы не допустим, чтобы нашим мнением манипулировали, устраивая публичный цирк. Другие голосили в мою поддержку, а были и такие, кто настойчиво требовал назначить первого справа председателем Большого Совета.

– Голосование!

Первый справа ударил деревянным молотком по крышке стола.

– Кто голосует за ликвидацию параграфа, опускает в сосуд розовый билет, кто против – голубой. Воздержавшиеся молчат.

Ответственные секретари в порядке очереди принимали у советников бюллетени. Глазок камеры старался фиксировать выражение лица каждого чиновника и цвет его билета. Затем уполномоченный сотрудник опрокинул ящик и вывалил содержимое на дубовый стол.

Открытый подсчет голосов…

– Большинство «за» ликвидацию параграфа! – проголосил первый справа.

– Открытое голосование на должность Председателя Большого Совета! – объявил второй слева. – Кеннет Пен против Чарльза Брауна… Внимание! Большинством голосов побеждает мистер Кеннет Пен!

Чиновники и магнаты торопились покинуть зал. Операторы гасили камеры, особо впечатлительные причитали, охали и жалели сверженную правительницу. Кеннет Пен торопливо поднялся на трибуну и неожиданно заявил:

– Требую перерыв и повторное голосование!

– Вы не можете, – возразил ему первый справа.

– Пункт 2.4 Свода Законов. Действующих. Я могу отказаться от должности в течение трех часов, если возникнут сомнения. Требую беседу и перерыв!

Первый справа ударил молотком.

– Перерыв.

Чиновники тяжело выдохнули. Веера дам застыли в воздухе. Клаус проводил меня в комнату со спущенными шторами. Первый справа, восседая во главе овального стола, отчитывал Кеннета Пена:

– Сядьте, мистер Пен! Ваше заявление не планировалось! Что бы вы ни сказали в защиту этой особы, более не имеющей прав на номер «тринадцатый по центру», отныне единогласным решением она исключена из числа «руководителей»!

Кеннет Пен поджал губы и посмотрел на меня – я уверенно отодвигала свой стул.

– Прошу не спешить с громкими заявлениями, а прежде внимательно ознакомиться с содержанием моих документов. – Я показала черную папку. – Мистер Пен, вручите.

Кеннет Пен сорвался с места, услужливо отвесил поклон и раздал «руководителям» копии бумаг. Советники погрузились в чтение.

– Что это? – первый справа нахмурился. Его лицо стало матово-бледным.

– Отныне ваши семейные предприятия принадлежат мне, мистеру Кеннету Пену и Лесной Корпорации. Интересы моего мужа представляет мистер Роджер Смит.

– Как так? – возмутился пятый слева.

– Ничего не понимаю, – шестой справа отбросил бумаги. – Розыгрыш!

– Заговор!

– Быть такого не может! Я никому не продавал корпорацию.

– Верно, – заметил Кеннет Пен. – Никто из вас ничего не продавал. Пока. Но сделка состоится. Иначе…

– В три тридцать мистер Клаус отдает команду о публикации фотокопий архива Леона Андре, моего деда… В приемной дежурит вооруженный отряд.

– Объясните, что за бред несет эта дамочка? – возмутился четвертый слева. – Можно было и не собирать свидетелей. И так ясно, что она безумна!

– Тетрадки дед передал на хранение мне, а не лесному магнату – человеку, которого ликвидировали по вашему приказу за своеволие. Но запугивать старыми грехами многих из вас бессмысленно, поэтому я отменяю ежемесячную дань, но взамен требую подпись на документах о продаже. Будьте уверены, компенсацию получите на личные счета к утру следующего понедельника. Мистер Пен, прошу.

Советники зашумели. Дорогие костюмы заерзали на потертом пластике.

– Возмутительно!

– Она покупает пустышку!

– Кто желает избежать ареста, может подать заявку и сохранить за собой место в управлении. Соглашением предусмотрено…

– Я!

– Я!

– Я!

– Успокойтесь, коллеги, дамочка блефует! – Высушенный сверчок боролся до последнего.

– Спасаемся, господа!..

Я бросила на колени главного советника копию тетрадки с наклейкой «первый справа». Показала зубы. Восемь поднятых рук потянулись к потолку. Яркий луч света от люстры над столом бил в лицо каждому. Кеннет Пен раздавал советникам пластиковые папки.

– Оригиналы, не запачкайте, будьте аккуратными, – причитал он. – И думайте, прошу вас, как изменить результаты голосования.

– Подавитесь, – процедил первый справа. Он без колебаний расписался на документе и встал. Бывшие руководители были заняты распределением должностей, а «советник» выпрямил горбатую спину и уверенно зашагал к двери. Человек в военной форме появился из темноты приемной, перегородил ему дорогу. Глянул на меня. Я молчала. Первый справа вытянул руки. Я едва заметно наклонила голову…

Криста. Студентка

– Какая она? Твоя мама?

Альберта замялась.

– Мама? Тебе интересно?

– Да…

Подходит Фома и в окружении друзей. Сам он в кожаных штанах, длинные волосы распустил и куртку снял – татуировки рассыпаны по всему телу.

– Знакомьтесь, Альберта, – представила я подругу. – Патрик, Морган.

– Морган на звуке и примочках, – пояснил Фома. – Патрик – на вокале и ритм—гитаре.

Альберта рукой задела бокал с пивом. Пенистый напиток медленно расползся по деревянной столешнице.

– Вы, правда, играете не радийные хиты? – спросила она излишне кокетливым голоском.

Морган почесал подбородок и отступил в тень. Патрик пригладил пепельные волосы – примялись, и двинулся моей подруге навстречу. Альберта едва приметила его, тут же дар речи потеряла. И бирюзовые глаза от радости заслезились. Она запрыгнула на табурет и испачкала локоть в пенной луже.

– Ваш напиток пролился, – сказал Патрик и футболка сползла с его плеча.

– Интересная картинка, – скромно заметила Альберта, взглядом показывая на татуировку – ангела в длинных одеяниях, который замахивается мечом в злобного противника.

Патрик быстро натянул рукав. Жестом приказал бармену подать напитки.

– Альби, нам пора, – вмешалась я в разговор. Мои планы рушатся. Не могу закончить главу. Она что, вот так и собирается болтать с ним?

Морган потер вспотевшее лицо бумажной салфеткой. Фома повел его к погруженному в темноту подиуму:

– Комбик барахлит. Посмотришь?

– Давно менять нужно.

– Где бабосы взять?