Текст книги "Наследники"

– Пожалуй, лучшим решением будет снять номер в гостинице или уехать совсем.

– Вы… Вы можете остаться, если соседство Моргана и Фомы не пугает.

– Не пугает, – четко произнес он. – Затеяли новый проект?

– Студия принадлежит близкому другу, он живет на втором этаже, – представлять «Анри—легенду» папой, я не решилась. – Он временно пребывает в творческом кризисе. Он музыкант.

– Догадался, – учитель коснулся языком пересохших губ.

– Водички? – по—хозяйски предложила я.

– Да, пожалуй, – согласился он. – В самолете достался острый кусок мяса.

– Попробую найти на кухне, – встаю. – Вы осмотритесь пока.

Первая ступенька… Затылком чувствую тяжелый взгляд, и что учитель хотел бы подняться следом. Только он сомневается, как к «визиту на второй этаж» отнесется мой «друг—музыкант», в его понимании – состоятельный человек. Отцовское оборудование в студии кажется ему дорогим, раритетные инструменты также стоят недешево – Криста хвасталась, что учитель разбирается в моделях и он фанат Группы. Вот эта гитара, струны которой так тщательно перебирает Морган… По глазам вижу… Учитель узнал ее. Папа, а для него «Анри—легенда», играл на ней в туре, посвященному пятой пластинке Группы.

На кухне дверка холодильника приоткрыта. Судя по содержимому, он забит продуктами, отец не голодает. Полли предлагает помощь. Я отказываюсь. Излишняя забота и желание «угодить» тяготит до тошноты. Вчера не удержалась и вызвала миссис Конни, приходящую домработницу.

– Не понимаю, – причитала Полли. – Она перемещалась по дому подобно тени, а вечером забирала с тумбочки конверт. Бывало, что Анри забывал платить ей!

Я проигнорировала замечание и вернулась к друзьям. Сгорбленный учитель смотрел, как Фома перебирает на струнах любимую композицию Мона. Я оступилась. Мистер Грин тут же сорвался с места и помог удержать равновесие.

– Благодарю. Морган, Фома. Принесла перекусить.

– Бутербродики! – Фома взял один и плюхнулся на диванчик. Запил апельсиновым соком. Напиток показался сладковатым на вкус. Он сморщил густые бровки и вернул почти полный стакан на поднос.

– Альби, твой друг подошел к делу с умом, – заметил Морган и тоже взял бутербродик. – Можем начинать. Оборудование в рабочем состоянии, я всё подключил, не хватает исполнителей. Только не говори, что записывать будем тебя и Фому.

– Нет, – перебила я Моргана. – Гости задерживаются. Они удивят вас.

– Чем же? – Фома уронил листик салата. Толстыми пальцами подобрал и сунул в рот. Морган влепил другу подзатыльник.

– Увидите! – воскликнула я.

Учитель напрягся.

– Хорошо, признаюсь. Я пригласила Мона и музыкантов из Группы. Они – друзья «Анри—легенды» и обещают нам место на летнем фестивале. Мы должны заинтересовать их.

– Да, ладно! Гонишь, – крикнул Фома, теперь он пропустил мимо рта кусочек мяса.

– Они будут в этом доме через один час пятьдесят минут.

Учитель поперхнулся и жадно отпил водичку из горлышка.

– Неужели Пит сказал правду? «Анри—легенда» прячется от Кеннета Пена в Южной Стране?

– Альби, он точно приедет? – завопили в один голос мои друзья.

Всё вдруг замерло, застыло. Морган и Фома наугад определяли, как выглядит постаревший Мон… Панно в затемненном углу у лесенки… Женский силуэт в цветастом сарафанчике… Спутанные волосы… Бирюзовые глаза… Правую руку она держит на округлившемся животике, левой воображает ангелочков. Один спит, другой радуется жизни. И всюду, прыгая по синейшей глади неба, кружатся в воздухе ноты и скрипичные ключи… Мама!

Учитель следит за моим взглядом. Нет, мне не кажется, он давно понял, что от встречи с кумиром его отделяют пять ступенек. Спасительная дверь на террасу. Бегу туда. Учитель следом. Неведомая сила влечет его, он забывает о внутреннем голосе, твердящем помнить о жене и дочери.

– Как давно интересуетесь творчеством «Анри—легенды?» – спрашивает он.

– Группу о., – я запнулась на полуслове. Учитель не Фома, Морган или Патрик – врать ему бессмысленно. – Группу, Мона… слушали… родители… Одноклассник…

– Ясно, – сказал мистер Грин. Он радовался возможности наслаждаться прохладой. Жена постоянно уговаривала бросить работу и требовала переехать за город.

– ТВОИ СТРАННЫЕ КНИЖКИ НИКТО НЕ ПОКУПАЕТ!!! ЗАЧЕМ ПУБЛИКОВАТЬ ИХ… О ЛЮБВИ БЫ НАПИСАЛ… ИЛИ ДЕТЕКТИВ… НЕТ ПОЛГОДА БЕГАЕШЬ КАК ОДЕРЖИМЫЙ ПО АРХИВАМ И ВПУСТУЮ!!! КУДА ВЕЗЕМ БЕТТИ НА КАНИКУЛЫ???

– В Южную Страну.

Он соврал, что купил путевки. Лето приближалось, а материальное положение не позволяло даже думать об отдыхе. И на лекциях он рассказывает о музыке, а думает о сумме, необходимой на оплату услуг тур агента.

– Хочу всё изменить! – воскликнула я.

Как же недобро учитель глянул на меня! Да, у него семья! Работа! И тут я с благородными идеями, та, которая не представляет, как жить от пятого до пятого числа, когда на банковский счет падает скромное месячное жалование.

– Не понял? – переспросил он.

– Отношение людей к музыке. Лучше же, когда задорно, весело и не нужно вспоминать об унылом и дурном, а потом отворачиваться, как от проказы.

– Не боитесь?

– Чего?

– Вы сами догадываетесь, что можно обсуждать с «другом», а о чём следует промолчать.

– Ой, как страшно! – воскликнула я. – Думала, что не найду друзей – вот это правда! К счастью нашла! Нашей записью я докажу, что под музыку можно отдыхать, думать о настоящем, прошлом и будущем, мечтать, фантазировать. Да, многие посчитают нас ностальгирующими нытиками. Но лучше же совершать смелые поступки, чем просто смириться и наблюдать.

В дверь позвонили. Пришла миссис Конни. Я вернулась в гостиную и впустила домработницу.

– Приветствую. У мистера Анри гости? Неожиданно.

Миссис Конни поставила тяжелые пакеты на выступ, скрипнула дверцей шкафа и повесила на плечики коричневатое пальто. С плеч стянула цветастый платочек. Учитель упал на уже полюбившийся ему стульчик с кривой спинкой. Там стоял его портфель, он обхватил его ручками, словно было кому красть. Нет, это он раздумывал, как спросить. Тайна манила и завораживала.

Криста. Студентка

Осознание, что я знакома с наследницей и мне доверено заменять ее, повысило самооценку до крайнего предела. Я задираю нос, несу нелепицы и совсем не читаю книжки по углам, как осенью. Мне кажется, что похвальная грамота спрятана не в тумбочке, а я, как вымпел, ношу награду на груди, чтобы все видели. А недавно выдала полную чушь! Редактор послал на фотовыставку, и я увидела наследника. Он показывал себя не таким возбужденным и нелепым, как в торговом центре. Говорил грамотно, правильно, руки его, сильные и ухоженные, лежали на резной кафедре. Мы встретились глазами, но он не узнал меня – для Эдвина лицо мое слилось с другими лицами в безликой толпе посетителей выставки.

Позднее «черт дернул за язык» и я похвасталась не Луису или Питу, а самой Катарине, что Эдвин мой парень. Катарина спросила с насмешкой:

– Мисс волонтерша шутит?

– Нет.

– Разыгрывает?

– Я говорю правду! – злобно воскликнула я.

Катарина предложила спор на двадцатку. Я согласилась, рассчитывая, что о договоренности представить доказательства вскоре забудут. Но Катарина не отступает. Только разноцветные колготки засветятся в коридоре, я тут же заворачиваю в библиотеку и прячусь от насмешливых глаз среди стеллажей с книгами. Катарина находит меня и там. Я тяжело дышу, а она все показывает в глянцевом журнале фотографии мисс Элис:

– Дата свадьбы приближается! Сдаешься? Гони проспоренные деньги, врушка!

Я не признаю поражение, терпеливо полагаюсь на случай. Конечно, я могла бы позвонить Альберте, и подруга устроила бы встречу с братом. Дружескую. О большем и думать не стоит, не то чтобы воображать. Рана «первый предмет обожания» затянулась, но не зажила. Как вспомню, что впустую потратила грязные деньги Элизабетты на билет в Южную Страну, а в аэропорту неведомая сила, как будто наяву посланная женщиной, сотканной из пуха, забралась в самый далекий уголок души и не позволила подняться по трапу на борт самолета. Кто так поступит? Да, лишь я. Потому что деньги не мои, и жизнь не моя. Говорю десятком голосов, а где настоящий? Мне бы самой разобраться.

Помню, что утром, в ожидании встречи с наследником, я перемерила множество нарядов. И все равно выгляжу нелепо в плотных черных колготках, высоких сапогах на платформе, синем вязаном платье и берете с белым цветком. Эдвин ждет у машины с сотней белых хризантем, как было условлено. Катарина беседует с мисс Лили на каменных ступеньках широченного крыльца. Заметив меня, бегущую навстречу наследнику, она вытянула правую руку. Тряпичная сумка с портретом «Стимми Виртуоза» повисла на запястье. Мисс Лили захлопала ресницами. А я демонстративно упала в объятия Эдвина. Ну и чья взяла? Теперь смело могу просить выигранную двадцатку. И я буду требовать выигрыш из принципа.

– Я прочел ваши статьи. Вас и правда заботит судьба покалеченных студенток и беспомощных мамочек?

– Редактор обещал поговорить с другом, и в начале третьего семестра я получу должность внештатного корреспондента в «Политобозрении». И вообще, учиться жутко надоело! Оценки, знания и… Я мечтаю вести авторскую колонку или передачу на радио. А лучше то и другое. Политика, культура, социология, музыка. Я перетасую сферы, как карты в колоде, и приготовленное мной блюдо окажется интересным.

Пока я сижу в теплой машине наследника, нужно выжимать из знакомства полезное. Только реакция Эдвина оказалась непредсказуемой.

– Не волнуйтесь вы так. У вас есть способности. Талант всегда найдет свой путь.

Я прикусила губу и прижалась щекой к холодному стеклу. Город существовал в привычном для него суетливом ритме. Люди в наушниках потоком плывут по тротуарам – и не слышат они ритмичный стук каблучков, уличный гул машин, журчание струй фонтана, щебет птиц. Чистые и ухоженные главные магистрали перетекают в грязновато-унылые переулочки. Черный асфальт загажен голубиным пометом, в круглой ямке застыла дождевая вода. В сыром воздухе кружатся цветные обертки, окурки, сухие листочки. Темные фигурки с румяными лицами бегут, тормозят на светофорах, выжидают красные секунды, прячутся в подземных переходах, выплывают на другой стороне дороги и движутся дальше, каждый по своим делам. О чем я думаю! Рядом со мной тот самый Эдвин! Восседая в кресле водителя, он раскручивает руль, пропускает пешеходов, ругается, сбрасывает телефонные звонки, переключает радиостанции, делает звук тише, громче. Я ущипнула себя. Нет, наследник был все еще рядом.

– Давайте перейдем на «ты», помнится, мы договорились дружить … – он протянул худощавую руку. – Эдди.

– Криста, – представилась я и вложила ладонь.

– У тебя руки музыкальные.

– Что?

– Пальцы изящные и длинные. Такими не только октавы возьмешь.

Наследник остановился у центральных ворот Парка. Помог выйти из машины. На минутку, но я позавидовала мисс Элис – он подает невесте руку каждый день. И не только. Игра в двадцатку зашла далеко, пара часов и все закончится, мы разбежимся, забудем о встрече. И где-то, в потаенных уголках, я думала не о наследнике, а о «предмете обожания». И был он не со мной. Я видела его с Альбертой. И ему не было скучно. Он расцвел в ее компании. Ослабил галстук и почти избавился от тяжелого учительского портфеля.

– У меня новая мечта. Хочу объездить мир, увидеть, как живут другие люди, – воскликнула я. – Хочу делать что—то полезное, рассказывать, что слушают в Южной Стране или Стране Короля. Что едят на обед. Где работают, отдыхают…

– Ты напомнила мне мою сестру, – наследник задумался. – Она вздумала прославиться, как отец. И гастролировать по миру.

– Мы дружим.

– Правда? – он удивился.

– Сестру твою зовут Альберта. Фотографии часто мелькают в скандальной хронике. Репортеры знают, где она учится (как бы), репетирует и в нужном для них свете издают свои статейки. Играть в группе, оказывается, плохо и смешно, место барабанщицы куплено, репетиции в подвале для вида – в следующем году она заскачет по сцене, благодаря связям Кеннета Пена.

– Альби еще та авантюристка, надо же, как ловко мать обманула!

Мы нашли свободную скамейку и решили передохнуть. Усатый мужчина в колпаке и переднике, пожелтевшем после частой стирки, с усилием катит тележку—холодильник. На тряпочном зонте красуется логотип фирмы—производителя и рекламный слоган: «Ура, мороженое! Только из натурального молока!». Маленькие колесики скрипят и без конца застревают в мелких камешках дорожек.

– Успейте купить по выгодной цене!

Продавца мигом окружили выбежавшие из кустов люди. Дети хныкали, уговаривали родителей не проходить мимо, купить.

– У тебя же вата.

– Нет, дядя уедет! – капризничала маленькая девочка в панаме. По пухлым щечкам текли слезы, губки тряслись. Девочка бросила вату на землю:

– Хочу банановое мороженое! Хочу!

– Тебе купить? – предложил Эдвин.

Я очнулась. Продавец прятал коробку с деньгами в верхний ящик и собирался уходить. Эдвин остановил его.

– Стойте! Два пломбира, пожалуйста.

Эдвин сунул тысячную купюру в нагрудный карман передника мороженщика и вернулся на скамейку.

– Тебе обязательно быть таким обходительным? – спросила я.

– Привычка.

– Смотри!

Я показала пальцем на смуглого мальчишку с сажей на впавших щеках, с глазами хорька и замусоленными черными пятками. Выцветшая майка с оторванным рукавом лохмотьями болталась на худом теле. Мальчишка прислонился к фонарному столбу и, опустив голову, тянул грязноватую ладошку. На проходивших мимо людей не смотрел. Я ахнула, с трудом засунула в переполненную урну обертку и только сейчас заметила под ногами окурки, разбитое стекло, сплюснутые жестяные банки и тонкую струйку, тянущуюся от выцветшей ножки скамейки к столбу.

– Держи, – сказала я мальчишке и присела на коленки. Эдвин близко подходить не решался.

Мальчишка вытянул утиную шею, мороженое брать не спешил. Закрутил головой, угольные зрачки рассматривали меня. Пломбир начинал таять, и сливочные капельки потекли по вафельному стаканчику, коснулись пальца…

– Держи, – повторила я. – Тебя как зовут?

Мальчик не ответил. Неуверенным движением он выхватил мороженое, резко подскочил и юркнул в ближайшие кусты. Я и опомниться не успела.

– Возьми мое, – предложил Эдвин и протянул свой пломбир.

– Не хочу, – отмахнулась я.

– Тогда и я не буду.

Он выбросил мороженое в урну и довольный вытянул длинные ноги.

В театре наследнику предоставили отдельную ложу, и головы в передних рядах не мешали наслаждаться великолепно поставленным спектаклем и слушать оркестр. Но танец главных героев не волновал меня. В темноте я любовалась своим спутником, который казался настоящим спасителем. Мистер Грин был «предметом обожания», он… «волшебник моей души». Я коснулась его ладони, и тут же спрятала руку, словно меня ошпарили кипятком. Игра подходит к логическому завершению. Как бы ни хотелось продолжения.

Очнулась от шумных аплодисментов, громких оваций, шороха серебристой бумаги, в которую зрители заботливо упаковали роскошные букеты, восторженных криков браво. Радостные чувства переполняют и меня, слеза обжигает стремительно краснеющую щеку, и на губах появляется подобие улыбки. И Эдвин нежно шепчет в ухо.

– Далее в программе красивые виды на огни Города!

Он не обманул… За минуту скоростной лифт доставил на террасу современного бизнес—центра. Я почувствовала себя неловко в кругу шикарно разодетой публики и среди столов, сервированных хрустальными бокалами и дорогой посудой. Страшно было прикасаться к сверкающим тарелкам и выглаженным салфеткам.

Вдалеке еле слышно льется музыка – в полумраке сцены мини—оркестр играет лирическую композицию. Эдвин говорит, а я мечтаю, чтобы время растянулось, и сказка не кончалась. Я вскрикнула. Он услышал, взмахнул рукой. Музыканты затихли, удерживая смычки в воздухе. Десять пар внимательных глаз следили за его рукой. Боялись упустить момент, когда волшебник прикажет играть снова.

– Мне нужно идти, – с трудом выговорила я. Коленки у меня трясутся. По щекам течет тональный крем, раздражает бледную кожу. Только бы не заметил прыщик! Нет, не смотри на меня!

И он позволил уйти. Отвез домой и сказал, что позвонит утром. Мой этаж в общежитии закрыли на ремонт, и временному уплотнению я предпочла совместное проживание с родителями. Сердце было готово подпрыгнуть от восторга. Я на секунду задержалась на ступеньке и представила лица родителей, если я предложу войти. Ему. Наследнику. Они могут не знать Альберту, но кто он, поймут сразу.

Он появился в моей жизни на мгновение. Нахлынул и пропал. Я мечтала о нем, я ждала его, я подчинилась приказу, лишь бы увидеть его, я пережила унижения Катарины, я собиралась отпустить «предмет обожания». А теперь его машина растворяется в темноте и оставляет в плотном ночном воздухе выхлопные газы. И я вхожу в тесную прихожую. Отец моет посуду под свистки обозленных работников рыбного завода в телевизоре. Мама, склонив голову над доской, гладит салфетки.

– Опять они несут эту пургу – мы раскрыли новую схему надувательства. Спустя год, когда все, кому было нужно, заработали на этом по полной!

Отец выключил телевизор и раскритиковал необдуманное решение правительства.

– Скоро закончишь? – спросил он у мамы.

Мама положила руку на высоченную стопку белья и печально ответила:

– Час как минимум.

Я поднялась на второй этаж и захлопнула дверь.

Эдвин, напротив, загрузился и не представлял, как познакомить меня с семьей. Он вернулся домой за полночь. Элис в гостиной листала свадебные журналы и с трудом доедала последний кусок шоколадного пирога. Проглотила, положив руку на грудь. Эдвин удивился. Сладкое было злейшим врагом его невесты.

– Ты вернулся?

– Да, я спать.

Больше Элис не задала ни одного вопроса, как и он ей.

Утром я получила короткое сообщение – «нужно уехать».

Альберта. Наследница

Папа отвлекся от экрана ноутбука, стянул с головы наушники и сердито заявил, что не выйдет из комнаты, пока его дом не покинут гости, которых он не звал.

– Морган и Фома останутся ночевать, – возразила я.

– Тогда появлюсь в гостиной ночью, – папа нажал клавишу «ввод». Картиночка на экране сменилась – стала цветной, красочной. В углу замелькали рекламные объявления. Я услышала мотивчик мелодии из ресторана. Только с искаженным и противным звуком. Я была зла на него, но стояла у стенки и не шевелилась. А он водил мышкой по бархатистому коврику. Открывал программки, добавлял кусочки, вырезал, мелодия менялась, звучала еще хуже, противнее, но ему нравилось – он удалял первоначальные варианты. – Когда «друзья» уснут, – неожиданно добавил папа.

– Заскучаешь в одиночестве.

– Включу телевизор.

– Сомневаюсь. Не сможешь усидеть в четырех стенах, когда в этот дом войдет Мон! Не устал притворяться?

Папа вздрогнул. Скрюченные пальчики зависли над клавиатурой.

– Ты как с отцом разговариваешь?

– На языке правды.

Он опустил руки и сказал устало, безнадёжно:

– Всё, иди. Не мешай. Справишься сама.

– Запомни. Для всех ты мой друг, приятель…

– Повтори? – переспросил папа.

Я сжимаю, сдавливаю металлическую ручку и не могу повернуться… Произнести важное…

– Ты не ослышался, папа. Если признаюсь, что «Анри—легенда» мой отец, то придётся говорить и о матери.

– Мне казалось, вы с Эдди устали от сказок.

Я закрыла глаза руками и притворилась, что собираюсь плакать. Папа как будто не замечает моих театральных жестов.

– Иди уже, – без эмоций произнес он и включил свою мелодию. Искаженную. Откинулся на спинке стульчика и застучал ногой в ритм, который раздирал своей ненормальностью и нелогичностью мою душу. Я боялась отойти от двери. А мысленно, все же дотянулась пальчиком до кнопки «выключить» и, кажется, нажала…

– Мне нужны деньги, – вдруг сказала я и опустила руки с глаз. Даже уголки не покраснели.

– Напоминаю, мама не выгоняла тебя. Ты ураганом влетела в мою жизнь, сознательно заявилась менять мой мир, пригласила друзей, обманула их. Удачи с работой…

– Ты хочешь, чтобы я натирала до блеска деревянные столики, мыла кружки из тоненького фарфора с узорчатыми ручками, била овальные блюдца, принимала заказы у подвыпивших болельщиков, если смена совпадет со временем проведения футбольного матча? Вообще, мой друг играет песни Группы. – Я задумалась. Жаль, папа не видит, как я серьезна. – И неплохо зарабатывает. Роль белоручки досталась несравненной мисс Элис.

– Не язви.

– Сам вынудил.

– Деньги оставлю у рамки с фотографией Эдди. Утром возьмешь, – стальным голосом доложил папа и закрыл уши черными бобинами. Я перестала слышать его музыку. Выбежала из спальни, хорошенько хлопнула дверью, затем вытерла рукавом вязаной кофты теперь по—настоящему текущие слезы.

К полудню явились остальные гости. Друзья папы изменились внешне – их личики осунулись, в волосках проступила седина, а губы покрывала едва заметная корочка. Но глаза! Они оставались живыми! Мон появился на ступеньках крылечка в заношенной курточке, узких штаниках и ботиночках на платформе. На голове Дона красовалась ужасная кепочка с вдавленным козырьком, а джинсовое коленко семьянина Фелла украшала круглая заплатка, обмётанная бордовыми ниточками.

– Где о …? – поинтересовался Мон, заметив меня. Я перебила его. Приложила пальчик к губкам. Мон подошел ближе, и я шепнула:

– Не уверена, что папочка сегодня спустится. Друзья не знают, что мы родственники. Может, вы поговорите с ним?

– Хорошо, солнышко. Проведу поучительную беседу с «милым засранцем», моим другом. Вызвал нас всех, на носу фестиваль, между прочим, и в кусты. Нет, помнится, я добился своего, ведь так, старина Дон? – плечо Дона вздрогнуло от тяжелого хлопка. – Голос старика Анри можно послушать два раза в месяц в баре.

– Да… Я только начал строить гениальные планы, сбежал из корпорации, где стучал на пластиковых барабанах у всяких Пышечек и Юшек… Тарелочки! – простодушно воскликнул Дон и потёр хлипкие ладошки.

– Дядя Мон, можно вас на пару слов?

– Конечно, золотко, – друг папы последовал за мной. – Не верится как—то, что папашу твоего не тянет в родные пенаты, – приговаривал он. – А это что за хмырь? – морщинистая шея Мона повернулась в сторону «учителя», стоявшего в одиночестве возле стула с кривой спинкой.

– Преподаватель на моем курсе. Журналист.

– Ты учишься? – насторожился Мон.

– Обманываю родителей. Меня заменяет подруга. Криста. Криста – это я для всех. Учитель увязался за Морганом и Фомой. Догадался, куда попал. Вот и выслеживает. – Я опустила глаза.

– Альби может обманывать папочку, но не дядю Мона. Солнышко росло на моих глазах. Выкладывай правду.

– Да нет никакой правды. Я «продинамила» дядечку со свиданием. Криста сохнет по нему. А у меня есть Патрик, но он влюблен в Рози. Лидер нашей группы из принципа «нет» сказал. Все сложно и запутано.

– Я бы сказал, запущенно.

– Плакать не стану, если учитель улетит ночным рейсом. Избавит от необходимости сочинять биографию выдуманным родственничкам.

Мон упал в плетеное кресло и освободил голову от черной шапочки, глазки от очков – ему нравилось выслушивать проблемы друзей и знакомых, жалеть их, учить и компенсировать недостаток в общении. Он не обзавелся семьей, не имел детей, близких, поговорить по душам было не с кем. Длинноногие девицы, сопровождающие по жизни, годились для развлечения и увеселения.

Студия ожила. Рев визжащей электрогитары прорывался сквозь стеклянную перегородочку, а потом в одну секунду затих, словно кто-то намеренно вырубил электричество. Мы услышали голоса. Крикливые, неуступчивые. Морган и Фома не могли договориться о громкости звучания. В спор вмешался Фелл. Он занял позицию Моргана. Фома капризно выкрикнул, что его «гений» зажимают. А потом он высунул кучерявую головку:

– Альби!

Я не услышала призыва о помощи – учитель вышел на террасу.

– В твоём возрасте я не знал, что такое слава и популярность, но хорошенькие девушки вешались на шею. Патрик твой хорош? – Мон обернулся. – Как тот препод? Симпатичный, образованный? Идеал?

Я пожала плечами, затем резко выпрямилась:

– Познакомлю его с отцом! Он расспросит папу… и… Помните, я говорила, что мистер Грин собирается писать книгу. Он хочет показать словами, каким папа был человеком. Я тут подумала, а вдруг получится? Отец начнет вспоминать …. И…

– Снова полюбит стадионы, популярность, твою мать, – перебил Мон и вздохнул. – Группу Анри возродит, но вряд ли станет при постороннем вспоминать о романтических чувствах к «наследнице», если упрятал их поглубже и… надолго. Видишь панно?

– Да.

– Если папаше твоему плохо, он уединяется за той дверкой. Я разок бывал там. Бедняга-друг рисует картины, к каждой прикладывает диск с записью, делает пометку – что думает, в каком он настроении, а после отмечает в календаре дату.

Учитель вернулся с террасы, сел на стул и обнял свой драгоценный портфель.

– Каким папа был до встречи с мамой? – спросила я.

Спинка плетеного кресла заскрипела. Учитель чихнул и тихо извинился. Мон задумался, почесал бровь.

– В студии – замкнутым и одиноким. На вечеринках после концертов – веселился. Он обожал внимание женского пола, славу, концерты, а журналисты с тупыми вопросами и камерами раздражали… Встретил «наследницу», и Группа «потеряла» беднягу Анри… Шестичасовой перерыв между выступлениями – по телефону узнаю, что мой друг в Городе! Обедает с девушкой, и обратного билета у него нет. А время то какое было! Самобытная музыка на протяжении десяти лет была в топе! Магнаты на радостях предлагали Анри выкупить рекламные места на его плече, запястье, ноге, шее, груди! Он посылал всех. Меломаны неудержимо скупали сувениры с именем и фотографией кумира, ходили на концерты, рассказывали об увиденном и пережитом. Помню дерзкие рукопожатия, взаимопомощь, живое общение и громкие споры – седьмая пластинка – плохо, первая и вторая – шедевр. Но папочка твой обожал музыку, сыгранную на импровизации. Если пребывал в настроении удивлять публику, мог на ходу замутить шикарное соло. Только знаешь, чем Группа отличалась от моей? Дона? На папашу твоего давили, его обязали быть новатором и создавать доступное, на наши же плечи подобную задачу не возлагали.

Мон засмеялся. Учитель прислушивался к каждому слову и не подвал виду, что заинтересован рассказом. Он постукивал каблучком в ритм и притворялся, что увлечён работой Фелла и Дона – ему с детства удавалось одновременно читать психологически сложный романчик и смотреть любимое телешоу матери, «полоскавшее нижнее бельё гостей». Иногда он оборачивался и отмечал, что у нас с Моном доверительные отношения. Друг отца брал мою руку и по—отечески, с заботой сжимал ее. Восхищение не сходило с моего лица. Певучий голос Мона убаюкивал, успокаивал.

Аплодисменты Фомы в адрес Дона… Знаменитый драммер бросил на пульт жёлтую кепочку, нацепил паричок с длинными волосиками, взял гитарку отца и мысленно отправил себя на концертик Группы. Он наклонялся, как папа, перебирал струны его стилем, намеренно позволял длинной чёлочке падать на глаза и призывал Фелла и Макса не отставать от заданного темпа.

– Почему папа сбежал сейчас? – спросила я.

Мон моргнул и неуверенно замотал головой.

– Не знаю, – он расслабил застывшую поясницу. Плетеная спинка навязчиво скрипнула. – С матерью твоей знаком поверхностно. С отцом вижусь реже, чем следовало бы. И только по делу. Если он не делится с тобой, откуда же мне знать?

– Поссорились из—за нелепости! Уверена. Может, подниметесь и поговорите с ним? – я жалобно смотрела на Мона, но друг папы сдал позиции. Долгий разговор его утомил. Он тяжело вздохнул, поохал и пожаловался на боль в пояснице.

– Так вы поговорите?

– После, вечером, – пообещал Мон, лишь бы я отстала от него. – Дай—ка поглядеть на тебя! – Он выпрямился. Я встала с недовольной гримасой и поджала губки.

– Выросла—то как! – воскликнул Мон. – Не забыла мои уроки?

– Нет, что вы, – недовольно проговорила я.

– Я верю в твою решимость и успех, солнышко. Побольше бы смелости твоему папочке – песни Группы в еженедельный хит—парад не вернуть, но «Альберта» – имя свежее и не избитое.

– Как Полли терпит отца? Он невыносим и не слушает никого.

– Оставь беднягу в покое, разберется, – Мон махнул рукой. – Дона я предупрежу о тайне. Сам. Его язык более распущен, чем мой.

Элис. Невеста

Прошлое я помнила смутно – предпочла забыть похищение, оскал «волосатого» и «долговязого» и не думать, куда они «исчезли», почему газеты не упомянули ни строчки о трагедии, а рейтинговые телеканалы не отвели место в эфире для столь важного репортажа о наследнике, я живу полноценной жизнью, словно ужасное событие никогда не случалось, а ухмылки бандитов, требующих выкуп – сон, не имевший отношения к реальности.

Эдди вернулся под крыло заботливой мамочки, обо мне, конечно, никто не вспомнил, но молодой человек, возглавлявший операцию, напугал, когда появился в комнате наследника без предупреждения, он говорил строго, интересовался самочувствием, велел мне выключить приёмник и компьютер, затем приказал ни с кем не обсуждать события злосчастной ночи, даже с отцом, я послушалась, папа все это время оставался в неведении, а когда воспоминания «приходят», что случается нечасто, но от них не уйти, мгновенно забываю о мрачно-страшном – ночь в холодной комнате с обшарпанными стенами подарила мне наследника, кто знает, общался бы Эдди со мной после, если бы не общие страх и переживания.

Жак покинул мой мир, я искренне так думала, когда принимала официальное предложение наследника в Большом Зале Приёмов, а днем позже, в пустынном коридоре Университета, я встретила его, друга детства, печального и обманутого.

– Поздравляю, – вяло протянул Жак и зашагал дальше, вытянув спину, он шел один, без друзей, на нем была его любимая жилетка с желтым кармашком – он всегда приходил в ней на лекции по понедельникам.

– Жди приглашения на свадьбу, – сказала я ему.

Жак не ответил, показал мне кулак и двинулся дальше, я запрыгнула на подоконник, Сара, Джесс побросали рюкзаки и расцеловали меня в обе щеки.

– Эл, милая, мы так рады. Ты выбрала, кто будет создавать платье?

Но я бормотала:

– С точностью могу предположить цвет куртки, в которой он поедет в пятницу на рыбалку, что после занятий Жак зайдет в кофейню и выпьет чашку кофе-глясе, а потом купит один билет на слезливую драму, пока не видят его крутые друзья, и станет оплакивать любовные неудачи героя, после найдет подарок и отложит коробочку до особого случая…

– Эл? Ты чего? Подумай о пире на весь мир. Кто бы подумал, неудачник-осьминог превратился в наследника. И руки у него не склизкие щупальца, и голова нормальная, а не приплюснутый к горбатенькой шее блин.

Джес улыбнулась, дружески обняла меня, Сара вздохнула, нет, не могу говорить с ними, Жак, Эдди, спальня в главном флигеле кажется мне более завидным местом, чем в доме строительного магната, ныне утратившего прежнее влияние, отец, узнав правду о наследнике, возгордился, забыл о математике и не переживал, что я не смогу работать с ним, но дату постоянно переносят, теперь отложили на конец августа, хорошо платье и фату доставили, а в июле мне обещали первую репетицию, да, от регистрации и клятв меня отделяет жалкое путешествие по Южной Стране – внезапный приказ Элизабетты наладить дипломатические связи, предстоящую неделю я проведу в резиденции друга Эдвина, нам предстоит посетить важные общественные мероприятия, закрытую вечеринку, Эдвин, массируя мои плечи прошлой ночью, самоуверенно убеждал, что он легко может устранить сожителя матери, я знаю, он врет, хотела съязвить и едва не предложила сначала получить титул, но вовремя опомнилась.