Текст книги "Тайские приключения. В поисках счастья"

Россия: трешовая осень

Выпал первый октябрьский снег. Работать не хотелось. Из-за смены погоды болела голова. К тому же, ночью мне спать не дали. Вынуждена была слушать оперу «Блудный сын» в исполнении соседа-алкоголика.

– Мам, пусти меня! Мама! Мама!

– Нет у тебя матери! Уходи!

Казалось, что у них заело пластинку. Однако с каждым разом реплики матери были все длиннее и громче. Хотела вызвать полицию, потом позвонить в психушку. Уснуть не получалось, поэтому села за чтение дневника. Раньше я восхищалась Машей, зачем-то завидовала. Интересно, мы же не сравниваем себя с кузнечиками? А они, между прочим, хорошо прыгают… Но никому в голову не приходило страдать от того, что не можем так… Маша описывала свой день: утро – бассейн, йогурт, музыка в ноут-буке, общение с друзьями из России по интернету; день – поездки по острову, море; вечер – массаж, общение с друзьями из Тая в живую, просмотр фильмов. У меня же каждый день только работа, в перерывах – кофе, еда из столовой, вечером – пробки, ужин перед телевизором.

Девять утра. Звонок в редакцию.

– Отдел Новостей. Здравствуйте!

– Дайте мне Олега!

– Олега нет, он опаздывает, а кто его спрашивает?

– Очень большой человек…

– Вы кто? И по какому вопросу звоните?

– Вы что не поняли, я ОЧЕНЬ большой человек!

– Гулливер? Привет от лилипутов, – чуть не вырвалось у меня – Мы поставим на ваш звонок мелодию – «Из биг».

Пока я думала, как красивее нахамить, корона очень большого человека, видимо, упала и раздавила телефон – на том конце раздался грохот и гудки.

Потом телефон разрывался от звонков коллекторов Катеньки. Она включила громкую связь… Первое, что мы все услышали:

– Ну, что, старая? Мы уже выезжаем, долги будешь отрабатывать.

– Я не старая, мне 40! – Катя заплакала.

Барбариска принялась ее успокаивать, а я пошла к Светловой. Но начальница с самого утра была не в настроении: швыряла телефоном в пробегающую по стене сороконожку, орала на кого-то в трубку и колотила зависающий принтер степлером. Увидев меня, попросила: «Яду, мне, яду!» Замахнулась на роль Понтий Пилата! В ответ мне захотелось замахнуться на Шекспира: «Никогда, нигде И никому твой гнев не будет мил». (Укрощение строптивой)

Светлова истерично засмеялась. А потом понеслась к выходу, радостно выкрикивая, что послу из Монголии кранты, потому что сегодня вечером – Уткина! Зареванная Катя улыбнулась. Я не знала, в чем соль.

– Уткина часто запинается, путает фамилии, названия, переставляет местами предложения и сами новости, – пояснила Катя. – Недавно актриса Замкова в первом абзаце у нее превратилась в Задкову, а в последнем – в Лобкову. Один раз она «похоронила» известного артиста, переврав фамилию. Умер местный композитор Владимир Вишняв, а она прочла Владимир Вишнёв. А на следующий день как раз был его концерт, а люди сдали билеты.

Катенька вспомнила про своих коллекторов и снова заплакала, не из-за миллионного долга, а так как ее назвали старой. Чтобы как-то ее отвлечь, я попросила помочь найти скороговорки для Барбариски. Мы втроем сели около ее компьютера, но нас отвлекла новость о художнике, который приехал из Петербурга на Красную площадь, чтобы прибить к брусчатке гвоздями свои гениталии, выражая протест. Житель культурной столицы… Катенька закрыла браузер и начала еще больше плакать. Иногда кажется, что вся жизнь вовсе не театр – цирк для душевнобольных.

Тай: сабай

Маша писала, что у Аси и Эдика произошел разлад в отношениях, соседи сплетничали, было гадко на душе. Она все еще не догадалась, что ссориться они начали, скорее всего, до ее появления, и она далеко не первая, с кем развлекается фотограф на стороне.

«Сняла номер в отеле. Конечно, здесь условия намного скромнее, чем у Аси: комната небольшая, нет сада и бассейна, зато есть лоджия. И еще, у меня появились новые друзья – Анжела и Руслан, туристы из России. Мы с моими новыми соседями катались по острову ночью. Дорога была пустая, и можно было разгоняться до ста километров, особенно мне понравилось ездить по серпантину. Мой скутер наклоняло почти к земле на поворотах, я еле удерживала руль. Тогда перестала бояться и начала получать кайф. В какой-то момент поняла, что это и есть счастье – мчать 100 километров в час, успевая краем глаза улавливать красивые пейзажи, вдыхать морской воздух, подставлять лицо ветру. Я живу!!! Это была самая лучшая ночь в моей жизни! Под утро мы остановились в одном баре выпить кофе и поесть мороженого с ананасами. И там познакомились с группой музыкантов, они пригласили меня на подтанцовку. Первое выступление будет уже послезавтра. Завтра вечером, то есть уже сегодня, репетируем».

Спустя неделю:

«Я выступаю теперь по вечерам с нашей группой „Баунти“ и живу в апартаментах, на берегу моря, с вокалистами Снежаной, Тимом и танцовщицей Герой. Неделя на подтанцовках прошла отлично. Выступали в очень элитном клубе. Сюда приезжают со всего мира, мне так сказали. Нам хлопали, нами восхищались. Я понятия не имела, что именно об этом и мечтала всю жизнь больше всего! Свобода, слава, творчество, путешествия! Солистка-вокалистка Снежана с белыми волосами. Она тоже из России, имеет огромный успех, потому что светлокожая и блондинка. Здесь любят таких. Есть еще один вокалист Тим, тоже блондин, правда крашеный. В России он играл в театре. Иногда ребята фальшивят, но никто этого не замечает. Азиатские страны в музыке не преуспели, поэтому обожают наших исполнителей в любом виде. Италия славится оперой, Франция – мюзиклами, Израиль – скрипачами. Россия – балетом и классической музыкой. А тайские выступления смотреть невыносимо, зато рис великолепный и массаж выше всех похвал. К слову, платят нам много. За вечер пять выходов по пять минут. По-моему, это идеальный график».

Две недели спустя:

«Вчера сотрудник с ресепшена попросила сдать наши документы на проверку. Снежана сразу позвонила продюсеру. Тот сказал, что так надо, бояться нечего. Сегодня, в районе 12 дня, кто-то стал ломиться. Мы никого не ждали, все спали. Я хотела встать и подойти к двери, но она сама открылась, и на пороге появились полицейские. Я успела натянуть на себя одеяло. Из другой комнаты вышла Снежана. На ней было одно банное полотенце – вылитая Мэрилин Монро. Только моложе, стройнее и спортивнее. Полицейские уставились на нее. Она сказала низким грудным голосом: «Hello, boys». Мне показалось, что они застыли. Снежана спросила на английском, чего они хотят. Те ответили, что им нужны наши паспорта для того, чтобы сделать отметку о том, что мы иностранцы и защитить нас в этой дикой Азии. Нас привезли в участок и увели по разным кабинетам. Я осталась одна. Полицейские стали задавать вопросы через компьютерный переводчик: «Понимаете ли вы тайский? Как давно вы здесь? Какую зарплату имеете?» Я ответила, что мы еще не завтракали. Кофе принесли быстро, еду пришлось подождать. Это мило. Потом меня привели посмотреть на тюремную камеру, в которой стоял стул, прикрученный к полу с наручниками и цепями для ног. Хоть не скучно, с юмором ребята. Я понимала, что у меня туристическая виза, по которой нельзя работать. А потом нас все-таки заперли в камере на несколько часов, пока наш продюсер не выкупил. И здесь все также, как и везде – деньги решают. Он повез нас в ресторан, на горячие источники в Краби, еще и пообещал премию.

Спустя еще неделю:

«Мы расстались с этим продюсером, он трепло. Сразу на следующий день „Баунти“ заказали на банкет в Бангкок, обещали хороший гонорар. Я чем-то сильно отравилась и не смогла поехать с группой. Снежана шутила, что я залетела от своего Эдика. Я знала, что это не так, но засомневалась и даже вдруг заметила, что чуть-чуть поправилась, несмотря на активный образ жизни. Через несколько часов она мне позвонила и сказала, что они не хотят обратно, им предложили работу в Турции. Я вернулась в отель, где жила раньше – после того, как съехала от Аси. Там было много свободных номеров. Час ревела, потом спала, а вечером поехала в торговый центр, чтобы снять стресс. По дороге у меня выхватили сумку, в которой были документы и все карточки, наличные деньги. Я позвонила Эдику, нарушив длительную паузу. Любовник был холоден и посоветовал обратиться в полицию. Наверное, уже и забыл обо мне. Я написала заявление, потом заблокировала карты. На связь вышел русскоговорящий таец-волонтер, который подробно в течение двух часов узнавал все детали по телефону. К ночи, по описаниям, блюстители порядка нашли фрагменты видео-записей с уличных камер видеонаблюдения, на которых был вор. Полицейские обещали сделать все возможное. Эдик приехал совсем поздно, привез немного еды и денег. Я его не ждала и не была настроена на романтику, но он попросил погладить ему спинку и снял майку. Я завелась с пол-оборота, как Феррари. Он рулил то медленнее, то быстрее, делал мучительные остановки, чтобы не приехать раньше времени, но потом гнал на максимальной скорости, и мы летели по облакам, делая мертвую петлю. Уф, все живы, надо повторить. Он почти всегда смотрел мне в глаза, а когда оказывался со спины, то я чувствовала его дыхание, руки, губы… мы были единым целым. С первым парнем у меня постоянно что-то глохло и ломалось, будто каждый рулил в свою сторону».

Через день:

«Баунти» уехали в Турцию. Я осталась почти одна, не считая Руслана и Анджелы. Не прошло и трех дней со дня кражи сумки с документами, меня подрезала машина. Задела так сильно, что я чуть не упала. Еле удержавшись на байке.

– Стопе, стопе!

Я увидела безумное лицо арабской пассажирки с красными глазами и нарисованными бровями. Она вышла из машины, следом за ней таец, который был за рулем. Я сказала, что они не правы. Таец согласился и извинился. Но женщина еще больше рассвирепела и стала похожа на кобру! Она ругалась на незнакомом языке и грозилась вызвать полицию. – Ок, полиция, – спокойно говорила я.

Ее это еще больше раздраконило. Видимо, и так была страховка, а на мне она просто хотела срубить денег, понимая, что я не местная. А, может, просто ей не хватало тысячи бат на коррекцию бровей, капли для воспаленных глаз и слабительное? Судя по напряженному лицу, она много лет страдает от запоров. Мадам отошла в сторону, начала с кем-то созваниваться, возможно, с киллерами. Ее машина все еще оставалась на дороге. В это время все сигналили. Образовалась мини-пробка. Руслан сказал, что с полицией все может затянуться до ночи и посоветовал дать денег».

Россия: бредовости

Сегодня в выпуске: крупная коммунальная авария оставила горожан без отопления; Над городом летают военные самолеты; Водитель погиб, уходя от столкновения с барсуком; Новый крематорий планируют открыть к Новому году. Сын прокурора Морозова рассказал о деталях уголовного преследования. Какой бред.

21 век, а нас пугают тем, что скоро не останется работы из-за роботов, но как что-то происходит, так полдня без света или тепла сидим. И пока дядя Вася лично не проконтролирует, ничего не сдвинется с места. Военные самолеты – это учения, но звучит серьезно на фоне событий последних лет. Политические конфликты бьют по экономике и кошельку обычных людей, а боевые действия уносят жизни, не говоря об огромных денежных затратах на армию и вооружение. Но барсуки – милейшие создания, а тоже опасны. Иногда смерть кажется нелепой. Да и сама жизнь полна абсурда.

О смешном. Сегодня Олег по телефону «интервьюировал» садовника, который победил в каком-то флористическом конкурсе.

– Больше роз и лилий я люблю гейхеры, – сказал не очень внятно садовник.

Олег услышал два слова, которые не имели к нему отношения и хотел оскорбиться, но выяснилось, что гейхеры – декоративно-лиственные растения. Нарочно не придумаешь.

На этом бодрый треш не закончился. После работы Я, Барбариска и Катя отправились в храм искусств. Приехал московский театр со спектаклем о гражданском обществе. Актеров почти не было слышно из-за плохой акустики. Хотя на реконструкцию театра потратили миллионы, возможно, долларов. Я понимала, что это не концертный зал «Де Дулен» в Роттердаме на 2,5 тысячи мест, где из любой точки все слышно без единого микрофона. Но наш зал всего на 500 мест, а с микрофонами ничего не слышно. Впрочем, спектакль сам по себе был оппозиционной пропагандой, замаскированной под искусство. Тем, кто ничего не понял, все очень понравилось.

– Какое значение имеет такой проект для нашего города, как вы думаете? – спросила Барбариска у театрального критика Злобиной из Питера. Она не знала, какие еще задавать вопросы. Я наблюдала со стороны и не вмешивалась. Госпожа критик ее не поняла или сделала вид… Окинула практикантку ледяным взглядом, в котором читалась презрение:

– Не вижу разницы, в каком городе показывать!

Казалось, что критик сейчас фыркнет. Лицо ее было худое и несчастное, волосы жидкие и очень короткие. Самым красивым в ней, а точнее на ней, был строгий брючный костюм из хорошей ткани. У ведущих погоды во много раз хуже.

– Но это провинция. Тут не устраивают митингов и не прибивают яйца к брусчатке в знак протеста…

– Что? – лицо Злобиной вытянулось, – Вы на что намекаете? О чем говорите?

– О культуре, а вы? Просто я читала новости недавно…

– Я не понимаю вопрос, – критик смутилась и закашляла.

– Вы из Питера? – Зачем-то спросила Барбариска.

– Из Санкт-Петербурга, – уточнила критик.

– Буду тогда говорить медленнее, – с невинным видом продолжила Барбариска, намекая на неспешность жителей северной столицы. – Как вы думаете: есть различие между провинциальной культурой и столичной?

Критик попыталась, но ничего не смогла сказать и сбежала. Я всегда думала, что люди ее уровня могут долго рассуждать о чем угодно, а эта только переспрашивала. После театра мы с Барбариской и Катей зашли в пиццерию.

– Новости о культуре больше отражают обстановку в стране, чем деловые совещания. – С восторгом сказала Барбариска. – Наверное, культура либо есть, либо нет, без приставки «провинциальная», и критик Злобина права, что не видит разницы. Хотя это не ответ, так можно обо всем сказать. Просто в глуши меньше возможностей, но и треша тоже. Спектакль был тупо политический, факт.

– Я не понимаю такие спектакли, – возразила Катя. – Мне классика ближе. Я, наверное, старая.

Она посмотрела на нас маленькими обиженными глазками, выпрашивая комплимент.

– На радио возраст не так важен, как дикция. Я вообще картавая, – сказала Барбариска. – Как думайте, у меня есть шансы стать ведущей?

– Надо сначала набраться опыта. Светлова профессионал и от других требует этого же. Она не злая, просто устает. Я 15 лет назад сюда пришла работать, мы дружили, она после Питера переехала, никого не знала, – сказала Катя.

– Нам многое не понять, – ответила с иронией я. – А почему ее парни из технического отдела называют Горгоной?

Катя пожала плечами. А Барбариска вспомнила легенду:

– Горгона была красивой девицей с длинными волосами. Но Посейдон овладел ей, обманным путем, превратившись в птицу. Горгона искала помощи у Афины, а та превратила ее волосы в гидр. И с тех пор девушка стала чудовищем, а взгляд Медузы Горгоны обращал человека в камень. Но это был лишь инструмент защиты… Она, как и все, просто хотела быть счастливой.

Нельзя спасть с тем, кто не может…

Кто не может рассмешить… Высокая, худая, брови вразлет, длинная рыжая челка, глаза серые, пахнет ромашками и молоком. 18 лет – возраст хорошего виски, а для девушки – ни о чем, зеленая. Любаша приехала из маленького городка в Петербург, поступила на филфак, устроилась секретарем в редакцию на лето – к Висе Арбатову. Он – уважаемый человек, примерный семьянин. Хоть многим женщинам улыбался, но романы не крутил из страха перед женой и общественным мнением. Однажды психически неуравновешенная поэтесса подарила ему ножницы и сказала: «Отрежь себе все, все равно не пользуешься». В конце своей практики Любаша попросила попробоваться в роли корреспондента. Что-то было в ней такое, что нельзя было отказать. Когда они оставались один на один, были словно в куполе, вокруг образовывалась какая-то своя атмосфера, время замирало, Виса плыл, Любаша смотрела ему в рот и ловила каждое слово. А однажды Люба увидела, как жадно он ест резиновый бутерброд из столовой и подумала, что Арбатов давно не живет с женой. Она ее видела несколько раз у него на работе – некрасивая, полная женщина в годах, которая поставила на себе крест лет 25 назад. А Арбатов вечно молодой, говорит на одном языке с практикантами, одежду откуда-то модную берет, в курсе последних новинок книг и кино. Потом Любаша заметила распустившуюся ниточку на его рубахе и уверилась в своем предположении – жены нет, живет один. Он с ней уже открыто заигрывал, правда, когда никто не видел. А как-то приехал в гости что-то «подредактировать», не связанное с работой. Возможно, они не так друг друга поняли? Оба смущались, пили чай, смотрели альбомы, а потом он стоял голый на коленях и просил никому не рассказывать о том, что случилось.

– Все будет хорошо, Солнце! Дома можешь называть меня просто Виса. Но в редакции – на «Вы», поняла?

Она в этой фразе услышала только «дома называть» и предположила, что это говорит о том, что он придет еще. Следующие несколько лет она слушала: «Солнце, ты подаешь большие надежды». «Ты красивая и целеустремленная». «Но ты же не собираешься разрушать мою семью и свою жизнь?» «Это не может длиться вечно».

Она понимала, что у них никогда не будет семьи, но была не против таких отношений, потому слаще морковки ничего не видела. Ей было все равно, что потом. Общество? Ей нравилось бросать вызов правилам и нормам, парить над ними. Роман с начальником – это всегда протест: плевала я на привычный порядок, мне можно то, что другим нельзя. По факту он был любовник, а по совести – вне рамок, вне времени. Ей было с ним интересно и тепло, а ему все происходящее казалось сном. При Любаше он становился покорным, как козлик, все чувствовал в миллион раз острее и знал, что по-настоящему живет. В такие моменты ему казалось, что все равно, что об этом узнают коллеги и родственники, и он потеряет уважение, нажитое имущество. Он не мог по-другому.

Однажды пообещал прийти к Любе домой, но, то ли устал, то ли забыл. И чтобы рыжая бестия не устраивала истерик, позвонил по телефону и соврал, что был на похоронах – якобы умерла сестра жены Александра, та самая, из-за которой он не мог вырваться к Любаше неделей раньше, (потому что она гостила у них и за всем следила), а теперь вот она «умерла», и он снова в заточении – утешает жену. Любаша молча повесила трубку, а через пять минут перезвонила сама. К телефону подошла жена. Люба сказала: «Мне велено передать соболезнования Виктории Арбатовой по поводу кончины ее любимой сестры…». В ответ услышала: «Какие соболезнования? Вы с ума сошли? Вы куда звоните?» Позже выяснилось, что никто не умирал. Более того, у «покойной» был день рождения, и все его праздновали. Как же всех надо достать, чтобы тебя похоронили! Ведь в каждой шутке есть доля желаемого.

Надо отдать должное, жену Арбатов не обманывал – задерживаясь у Любы, говорил: «Вика, я у любовницы». Она всегда смеялась, думала, что благоверный шутит. Любаше нравилась эта интрига. Она считала, что он уже выбрал ее, потому что только она знает правду, а жена – нет.

В кулуарах редакции ходили слухи, что Арбатов неровно дышит в сторону молодой журналистки. Но его авторитет был слишком велик, а доказательств никаких ни у кого не имелось об этой связи, поэтому все помалкивали.

Через день после ее выпускного они пошли в кафе. Через полчаса официантка принесла салфетку, на которой был записан номер телефона и сказала, что это попросила предать посетительница. В этот же вечер Люба ей позвонила. До чего же абсурдна была ситуация: она устроила разборку поклоннице женатого (не на ней) любовника.

Почему, когда женщина видит породистого песика, она сразу за него решает, что он потерялся и не пускает в свой дом, а сдает в бюро находок, но когда встречает приятного мужчину, ей не приходит в голову, что у него уже есть свой гарем?

Через неделю Люба уехала в гости к тетке в Сибирь, почему-то там и осталась. Через год-два вышла замуж за Андрея Светлова, а когда устроилась на радио, взяла эфирный псевдоним Лана-Светлана. Вскоре развелась, потому что не любила, стала много работать, на личной жизни поставила жирный крест. Ей не хотелось снова испытать боль.

Тай: посланник ада

Я снова села за дневник Маши.

«Кто-то наверху совсем не доволен моим поведением. Я даже не успела отдышаться, как опять… Мы с Анжелой и Русланом возвращались с пляжа. Расслабленная, мокрая и счастливая я уверенно и плавно рулила своим железным другом. Ребята ехали впереди. Кроме нас на дороге не было ни души. В 10-и метрах я увидела черного щенка с очень умными глазами. Он сидел на обочине дороги и кого-то ждал. Как только я подъехала близко, то услышала команду на незнакомом языке, и щенок прыгнул под колеса. Я еще не поняла, что все подстроено и зажала на руле тормоз. Верила, что если остановлюсь, то щенок не погибнет, хотя чувствовала, как еду по мягкой и хрустящей тушке. На мгновение стало темно. Наверное, я закрыла глаза. А потом выпала из скутера и очень быстро катилась по земле, как шар для боулинга. Так быстро, что не могла шевелиться. Потом, через усилие, повернула голову и, начала остановиливаться, почувствовала резкий удар об асфальт головой. Вскочила на ноги, не ощущая боли. Посмотрела на ободранные руки и ноги, увидела, что 10– сантиметровые каблуки на месте, а каски нет, три ногтя сломано и волосы в крови, во рту осколки зубов… Неужели, все? Так рано… Я же хотела написать роман, но дневник не считается, его разве кто-то найдет? Я не умру сейчас, я стану писателем. После этой мысли пошла к обочине дороги. Ко мне подбежал смуглый парень, похожий на турка или узбека. В руках у него был неподвижный щенок. Он ставил черную безжизненную тушку на задние лапы и тянул за передние верх. Это было мерзко, я хотела выругаться, но промолчала. Тогда он начал на меня напирать на каком-то смешном языке и требовать денег. Я закричала, что это он мне должен. Анжела и Руслан вернулись за мной, заметив в зеркало, что я не еду следом. Скорую вызвали сразу, до госпиталя домчались в считанные минуты. С носилок переложили на каталку и повезли в операционную. Пришел молодой врач и сказал, что нужно зашивать лицо.

– Только не это, само заживет, — запротестовала я.

Тогда он включил фронтальную камеру в своем айфоне и наклонил надо мной, как зеркало. На месте подбородка была большая дыра. Я истошно заорала так, что мне стало страшно. Потом уже поняла, что от резкого удара об землю слетела каска, и ремень рассек подбородок. С него и бежала кровь ручьем, а не из головы, как подумала сначала. Молодой врач с нежными руками аккуратно наложил восемь швов, сестры обработали и перебинтовали раны, ощупали все тело. Было очень больно, но желание сходить в туалет оказалось сильнее.

– Я хочу в туалет, пожалуйста, — повторяла я сестрам, но они продолжали свои обследования и пытались отвлечь меня, спрашивали на «тайглише»:

– Ты русская? Выпей водку – сделай селфи. Это классно!

Не знаю, понимали ли они смысл этой фразы. Я стала сильно материться. Вот ведь какая штука патриотизм. Никогда не знаешь, когда проявится.

– Что это значит? – поинтересовалась медсестра, округляя глаза и вскидывая брови.

– Русский мат, — ответила я с видом профессора, и тоже засмеялась. А потом снова заплакала, потому что боль вернулась. Но мне поставили какой-то укол, от которого стало очень хорошо. Как только разрешили идти, я слезла с кушетки и хромая неожиданно быстро поковыляла до туалета. Когда открыла дверь и хотела выйти, то меня уже ждало кресло-каталка и радостная Анжела. Чек приятно удивил – всего 30 евро. Только попросили предъявить документ или справку из полиции об утрате документов. Никакого полиса!»

Несколько дней спустя:

«Сочувствуют все кроме Аси. Она все знает, но даже не позвонила. Конечно, я сплю изредка с ее мужем, но есть же нравственность, доброта, сочувствие. Это должно быть выше ревности. Он ее любит и не собирается бросать. Тем более, Эдик сразу сказал, что секс и любовь это разное. Не удивлюсь, что она все подстроила с документами и собакой-камикадзе. Денег занять мне отказалась, но с усмешкой сказала, что можно попросить у Эдика. Я считаю, что пострадала сильнее всех. Эдик сказал, что отвезет на автовокзал – надо было ехать в посольство за справкой, чтобы выпустили из страны без паспорта.

Я решила, что больше не буду с ним спать, если он не аргументирует, зачем мне женатый мужчина. Когда он увидел меня в первый раз после аварии, то чуть не заплакал. Я растрогалась и спросила чай или кофе хочет, он ответил, что меня и обнял меня со спины, притянув за бедра к себе, я почувствовала его большой аргумент, и потеряла контроль. Снова чувствовала себя шариком на рулетке – как тут остановиться, когда она крутится. Все тело болело, но желание удовольствия было сильнее. Мы чуть не опоздали на вокзал. Я так устала, что всю дорогу сладко посапывала и не помнила, когда у меня было такое хорошее настроение в последний раз. Сидение в тайском автобусе раскладывалось почти полностью, работал кондиционер, были пледы и вода, а виды из окна – выше любых похвал.

Я предвкушала встречу с Бангкоком и заготовила строчку для соцсетей: «Бангкок – он как любовник, к которому я с удовольствием лечу в объятия, несмотря на перебинтованные ноги, руки, зашитый подбородок и прочие условности. Смотрю глазами, полными восхищения и ожидания чуда, и любви. В реальности предо мной предстал грязный, темный, вонючий мужлан. Все напоминало какой-то утомительный сон. В голове звучали наставления Эдика: «Когда сядешь в такси, то сделай вид, что кому-то звонишь, чтобы не думали, что ты заблудшая овечка, таксисты в Бангкоке и наркотой торгуют и опасны»; «Да хватит полагать, что здесь рай, это обычная страна, дикая Азия, в которой еще действует сметная казнь»; «Сосредоточься, будь собранной. Я не могла понять, почему он беспокоится обо мне, но отпускает одну, почему любит Асю, но бегает ко мне. Может быть, мы обе сами так себя ведем, что ему ничего не хочется менять? Ни одна из нас не выдвинула ультиматум.

Приехала слишком рано. В семь утра консульство было закрыто. Номера в ближайших отелях стоили слишком дорого. Хоть деньги были, но я не видела смысла снимать номер на несколько часов, а оставаться на сутки в жарком городе без моря не хотела. Круглосуточных кафе поблизости не оказалось. Я купила пачку сигарет с ментолом в магазине и пошла гулять по утренним улочкам. Было светло, безлюдно и очень тихо — как на необитаемом острове. Необъяснимая радость и гордость наполняли легкие вместе с дымом. Все-таки я люблю утро, если не на работу. В восемь утра город моментально проснулся, вместе с ним и бомжи, спящие в клумбах. Стали открываться многочисленные уличные лавки с едой и одеждой. Все вокруг загудело. Воздух в Бангкоке был слишком сухой и горячий, а местами тошнотворный.

К 08.30 пришла в консульство и была самой первой. К 09.00 образовалась очередь. Русских было несколько. За мной стояла престарелая казашка Зина, которая прожила в Таиланде 20 лет и даже имела гражданство (видимо, вышла замуж за тайца) и Ярослав из Москвы, на которого на острове Пхукет напала вооруженная пушками и кинжалами заезжая мотобанда. Они не тайцы, но я забыла, какая нация.

– Я одному дал по лицу и вырубил его, второму, третьему. Я для тайских полицейских теперь супермен, меня и по местному телевидению уже показывали, и в полиции готовы все для меня сделать, — С гордостью говорил он. – Сумку с документами уже полицаи нашли, пока я в Бангкоке был. Паспорт аннулировали после обращения в консульство, но я все проверну, не выезжая в Россию. Мне помогут. Я в этом уверен, детка.

Звучало убедительно. Ровно в 09.01 начали прием. Девушка с перебинтованными коленками и подбородком подошла к окну:

– У меня сумку украли с паспортом, деньгами и личными вещами, и виза закончилась.

Это была я. С улыбкой подала все документы, которые нужны. Видимо, все, что со мной произошло до этого дня, было дело рук того, кто наверху. Он остановил крутящуюся рулетку вместе с шариком – со мной. И выпало не красное, не черное, а ноль – я получу справку и вернусь в Россию. Никакого счастливого конца.

Сотрудник ведомства сказал, что надо еще двоих свидетелей с действующими загранпаспортами, которые смогут подтвердить, что я та, за кого себя выдаю. Попросила людей из очереди, они без уговоров согласились. Через полчаса держала в руках заветный лист, дающий право на возвращение в Россию. Осталось поставить штамп в миграционной службе. Добрый дяденька-посол распечатал карту и написал на тайском языке адрес. До миграционной службы ехали почти час в мерседесе. Такси здесь только люксовых брендов.

Я разглядывала Бангкок в окно — фонтаны, небоскребы с бассейнами на крышах, широкие дороги, по которым мчат 170 км. ч. До чего же мне нравится быстро ездить, это такое счастье полета! А кататься на экстремальных аттракционах не люблю. Эдик стал для меня именно экстремальным аттракционом – с него все несчастья и начались. В миграционной службе познакомилась с другими русскими, которые тоже потеряли свои документы – кто-то сам забыл в такси, кто-то на рынке на секунду оставил сумочку, чтобы потрогать платьице. В общем, у них обычные туристические приключения, а у меня – драма. Хотелось поскорее вернуться домой, но сотрудники миграционной службы не могли найти информацию о дате прилета и номере рейса. Рабочий день должен был вот-вот закончиться. Все новые знакомые разъехались. Ровно за две минуты до закрытия, сотрудник громко произнес мое имя с акцентом и протянул лист со штампом. Я не смогла сдержать улыбку, сковываемую пластырем, и первый раз с нужной интонацией и, наверное, без акцента сказала: «Капууун-кааа». Так тайцы выражают благодарность. Времени было ровно столько, чтобы успеть на последний автобус. Я понимала, что это конец, но была рада уехать и забыть все, как сон».

Далее она рассказывала о том, что вернулась на остров Пхукет из Бангкока. Потом писала, что готовится к вылету в Россию. Об Эдике – ни слова. На этом записи заканчились. Что было дальше?