Текст книги "Минимум багажа"

Аля плюхнулась на стул и машинально сама отпила из стакана.

Она вдруг почувствовала огромную усталость. Такую, от которой хочется просто завалиться на кровать, накрыться тяжелым одеялом и спать, спать, спать – пока не пройдет.

Последующим за усталостью чувством был стыд – ее вот никто не бил по ребрам, она не вляпывалась в мутную историю, не слетала с катушек, не возвращалась к своим пагубным привычкам (ну да, сигареты в верхнем левом ящике ее стола не в счет). У нее, в общем-то, все было отлично, грех жаловаться, но чувство усталости под непрекращающиеся всхлипы Лу давило только сильнее.

Она знала, откуда оно пришло, оно приходило каждый раз, когда Аля сама вляпывалась – никогда в истории, но всегда в людей, в них попадающих. Она не могла отделить себя от ситуации, уйти, бросить Лу выгребать самой, а значит, у них действительно теперь получался один Алекс на двоих. Алекс, с которым связалась Лу, становился и Алиным тоже.

«Надо начинать фильтровать имена. А то многовато Александров на квадратный метр получается, – невесело заметила про себя Аля. – Вот же дурное имя, все с мозгами набекрень. – Сама набекрень», – возразила Аля сама себе и отпила еще один глоток воды.

Она знала, что сейчас, когда она выпьет весь стакан, ей нужно будет встать, собрать всю свою волю в жидкий пучок и вытащить Лу из дерьма. Отправить ее подальше от этого упыря, купить ей, что ли, билет обратно в Испанию, в ее родной маленький городок, отправить ее к семье, чтобы она там отъелась своим хамоном, дурацкими этими их тапас, отпилась риохой и вообще пришла в чувство. Это был минимум, который Аля могла ей дать.

Но с того момента, как Аля поставит стакан с водой на стол и поднимется на ноги, и вплоть до того, пока за Лу не закроется дверь самолета, она переходила под Алину ответственность – вот оно, большое и страшное слово из мира взрослых людей, смердящее усталостью. Аля не была уверена, что может отвечать за свою собственную жизнь, что уж говорить об урагане Лусия, яростно трущем глаза в полуметре от нее.

Аля поднесла стакан к губам, чтобы сделать последний глоток, после которого – никаких рассуждений, один решительный рывок. Она закрыла глаза – вода была такой холодной, что гортань ощущала ее скольжение вниз.

В этой зависшей на секунду тишине стук в дверь прозвучал как пулеметная очередь. Аля поперхнулась и закашлялась. Лу вскочила на ноги. Стук повторился. Били со всей дури, кулаком, не скрывая ярость. Стучал, конечно, Алекс.

Аля прокашлялась и побежала вслед за Лу. Она испугалась, что сейчас испанка ему откроет, но мозгов Лу, слава богу, хватило на то, чтобы тихо затаиться под дверью.

Лу, сделав большие глаза, гротескным жестом мультяшки поднесла палец к губам. Аля выскользнула из тапок и, стараясь ступать как можно тише, подошла к ней поближе.

Стук прекратился. Аля встала на цыпочки, чтобы заглянуть в дверной глазок. В искаженной оптикой мутной сфере лестничной клетки действительно виднелся Алекс. Он набирал какой-то текст в своем смартфоне.

За спиной у Али громко бибикнуло.

– Черт! – прошептала Лу.

Пока она трясущимися от нервов руками пыталась обеззвучить телефон, он бодро заливался модным летним хитом.

– Лу, ты думаешь, я идиот? – заорал из-за двери Алекс. – Я же слышу твой телефон!

Девушки за дверью замерли, стараясь почти не дышать. Еще можно было уйти в полную несознанку, притвориться, что телефон звонит в квартире сам по себе, покинутый его владелицей.

– Лу, мать твою, открывай! – барабанный стук продолжился с новой силой.

Аля надеялась, что соседи, с которыми за месяц житья в этой квартире они так и не познакомились, – возможно, они все лето проводили на море, – не были вдруг по какой-то причине дома.

– Я буду сидеть тут до ночи! До вечера! Ты просто так не отделаешься, дура несчастная! Я тебе говорил, что моя репутация – это важнее всего! Важнее, – с ноги по двери, – мать его! – еще раз, господи, хоть бы у него не хватило силы вообще эту дверь вынести, – всего!

Алекс, видимо, выдохся и больше по двери не лупил. Аля еще раз заглянула в глазок – мужчина по ту сторону присел на пол, прислонился спиной к стене, устроился поудобнее. Видимо, действительно решил ждать.

Надеясь, что паркет не скрипнет под ногами, Аля отдалилась от двери и очень медленно, на цыпочках, пошла на кухню, поманив за собой Лу.

Она аккуратно закрыла за ними кухонную дверь, так, чтобы ничего не щелкнуло и не хлопнуло, и опустилась на диван.

– Что делать будем? – прошептала Аля.

Лу замерла, облокотившись на бортик кухни, напряженно прислушиваясь, вылавливая в воздухе возможные шевеления Алекса, отделенного теперь от них двумя дверями.

– Да что ты прислушиваешься? – зашипела на нее Аля. – Сидит он там, сидит, никуда не денется. Что мы с ним делать будем?

– Не знаю! – ответила Лу.

На ее глаза опять навернулись слезы.

– Нет, вот реветь ты у меня точно сейчас не будешь, – еще яростнее зашипела Аля.

– Он отсюда не уйдет! – проглотила слезы Лу.

– Ну тогда вызовем полицию!

– Алья, какая полиция? Им же придется все рассказать!

– Зачем рассказывать? Просто скажем, что это твой бойфренд-абьюзер тебя терроризирует, покажем им синяк… Хотя, наверное, побои же надо сразу снимать? Иначе не поверят.

Она никогда не сталкивалась с домашним насилием – ни у себя в семье, ни у кого из круга ее знакомых, и все ее знания о том, как выглядит легальная сторона вопроса, исчерпывались прочитанными когда-то за завтраком парой статей из «Вилладжа» или «Вандерзина» с интервью девушек-жертв.

– Алья, он меня убьет.

– Ну куда он тебя убьет, боже мой, Лу? Он барыга, делец, скотина ко всему, поднявшая на тебя руку, но не маньяк же какой-то, – успокаивала ее Аля, прокручивая параллельно в голове все фильмы и сериалы на заданную тему.

Там как раз девушек вроде Лу убивали на раз в первые пять минут серии без особых сантиментов, но на то же она и фикция, чтобы утрировать. Да же? Да?

– Так, так, подожди, – Аля вскочила на ноги и, забыв о недавних предосторожностях, заходила кругами по маленькой кухне.

Она чувствовала, как организм уже выбросил в кровь адреналин – забилось учащенно сердце, заработал лихорадочно мозг. С ней такое уже было, как-то раз зимой в метро за ней увязался непонятной национальности азиат со страшным в своей безэмоциональности лицом. Она заметила его на эскалаторе, когда почувствовала, что кто-то сзади гладит ворсинки ее зимнего пальто из натурального меха. Сначала она подумала, что вот странный мужик, и просто ускорила темп после эскалатора, но уже в длинном переходе она обнаружила, что он идет прямо за ней, и на другом эскалаторе – вверх, с ужасом поняла, что опять чувствует его поглаживание – в этот раз на рукаве.

Она развернулась, почти закричала на него: «Что вам нужно? Перестаньте немедленно меня трогать!!» – и он ничего не сказал на это в ответ, но руку убрал.

Передернувшись от отвращения, она зашла в вагон поезда только затем, чтобы, когда поезд тронулся и заехал в тоннель, увидеть в черном отражении стекла бесстрастное азиатское лицо прямо за собой.

Тогда она жутко испугалась, сердце подскочило в самое горло, и мозг, накачанный адреналином, выдал ей верное решение.

Был час пик, и через плотно стоявших в проходе поезда людей она протолкнулась к другой двери, другому выходу из вагона.

Азиат сначала не заметил ее перемещения, а когда заметил, заторопился, протискиваясь сквозь людей вслед за ней, она уже выскочила из вагона на следующей станции и понеслась к поезду на другой стороне платформы. Ей повезло, там двери как раз закрывались, и она успела заскочить в последний момент, ее преследователь, простой ли меховой фетишист или кто-то гораздо более опасный, остался на станции, от которой Алю уносил поезд, идущий в обратном направлении.

Тогда она, все еще гонимая адреналином, на всякий случай, чтобы запутать следы, поехала туда, куда ей было не нужно, потом сделала целых две пересадки и только потом, по совсем другой линии доехала до своего места назначения в центре.

Сейчас, на тесной уютной кухне квартиры, ставшей ей почти домом, она вспомнила тот пугающий случай. Алина голова, ровно как и тогда, заработала вдруг с потрясающей скоростью и выдала простой план.

Она поставила Лу стоять на стреме – из кухонного окна было хорошо видно всякого, кто выходил из подъезда в одну или другую сторону. По Алиному расчету, дерганого и нетерпеливого Алекса вряд ли бы хватило на то, чтобы караулить их под дверью всю ночь.

Сама Аля в это время метнулась в комнату и собрала все свои вещи. Благо чемодан был большим и позволял покидать в него все без разбора в одну кучу. Она криво по-английски нацарапала на бумажке извинения хозяину – мол, непредвиденные семейные обстоятельства, улетаю в Россию сегодня вечером, простите, извините, вот вам небольшая компенсация за неудобства, – обернула бумажку вокруг стодолларовой купюры и положила на комод в прихожей.

У хозяина был свой набор ключей, поэтому завтра, когда он придет в квартиру за оплатой за следующий месяц, он без труда попадет внутрь.

Затем Аля переместилась в комнату Лу и таким же пылесосным методом сгребла все ее вещи в несколько сумок, с которыми испанка путешествовала.

Когда Аля пыталась упихнуть какое-то последнее завалявшееся платье в почти разрывающийся от комка одежды спортивный рюкзак, в комнату вбежала Лу.

– Он ушел, Алья, он ушел! – почему-то все еще шепотом возвестила испанка.

– Отлично, – перешла на нормальную громкость Аля. – Все вещи я упаковала, теперь быстро валим.

– Куда?

– На автовокзал. А оттуда автобусом до столицы. В Софии я тебя посажу на лоукостер в Испанию, посмотрим, что там до тебя летает.

– Но Алья… – попыталась возразить Лу.

– Ты дура? Ты совсем дура? Тебе проблем с этим отморозком надо? Давай перестрахуемся – все равно тебе тут в Болгарии больше делать нечего.

– Но я не хочу ехать обратно! Это надо искать жилье в Мадриде, искать работу, у меня же нет денег.

– Лу, я не говорю про Мадрид. Ты едешь домой. В свой как-там-его городок на «В». Вильо? Мильо? Не помню, извини. К маме и папе.

– Нет! – закричала вдруг Лу. – Никогда к ним не поеду! Нет! Нет! Нет!

С ней случился вдруг приступ гнева – как с четырехлетками, которых заставляют есть ненавистный суп, – и она, открыв с таким трудом застегнутую Алей сумку, начала выкидывать свои вещи обратно.

– Я к ним не поеду!

Тут Аля сделала то, чего не могла себе позволить никогда – залепила Лу с размаху пощечину. И, внутренне замерев, ухнув про себя, не извинилась.

Лу застыла, с рукой, прикрывающей немедленно покрасневшую щеку, глядя на Алю как маленький хищный зверек, как заигравшийся кот, готовый в любой момент вцепиться в ногу хозяина.

– Лу, ты едешь домой. И прямо сейчас мне совершенно все равно, какие там у тебя детские обидки, незалеченные травмы или страхи не оправдать чьих-то ожиданий. Я тебе не мама, не сестра, не сраный чирлидер и не психотерапевт, который тебе, кстати, реально нужен. Я – человек, который сейчас вытащит тебя из фантастической задницы, в которую ты сама себя засунула. Я оплачу твой билет на самолет, я дам тебе денег на автобус до твоего дома и на еду. И я, знаешь, вот я буду надеяться, что ты эти деньги не просрешь где-нибудь в дороге. И знаешь, почему я это делаю? Потому что сейчас я тебе нужнее, чем ты мне. Но я, цитируя твои же слова, не против. И готова делиться. Так что заткнись, пожалуйста, засунь вещи обратно и давай выдвигаться, пока Алекс не вернулся.

Лу ничего не ответила, но молча начала складывать разбросанные по полу платья и рубашки в рюкзак.

Аля выдохнула. Этот раунд был за ней.

* * *

Дальше, как герои какого-то идиотского боевика, они, спотыкаясь и толкая друг друга сумками, выглянули из подъезда и, убедившись, что Алекс пока не вернулся – было десять вечера, и на маленькой улочке, освещенной мягким светом желтых фонарей, не было вообще ни души, – быстро зашагали в сторону автовокзала.

Они шли молча, Лу напряженно сопела, каждые несколько минут перевешивая тяжелую сумку с одного плеча на другое, Аля целеустремленно катила свой тяжелый чемодан по брусчатке, сконцентрировав все свое внимание на том, чтобы везти его ровно, чтобы колеса не соскочили со своей траектории и чемодан не вывернулся у нее из рук.

На одной из улиц Алин взгляд, оторвавшийся от мостовой под ногами, выловил большой сияющий знак, служивший, вероятно, вывеской какого-то ночного заведения. Знак мерцал неоновым розовым и зеленым, линии складывались в смесь кириллицы и латиницы – ПLOVEДИВ.

«Было бы смешнее, если бы они его русифицировали», – подумала Аля.

«Плюбовьдив» куда меньше подходил для хипстерского мерчендайза в виде бейсболок для туристов, но гораздо точнее отражал Алин пловдивский экспириенс.

«Дай мне, Боже, чуть побольше счастья и любви. И друзей хороших тоже, чтоб не подвели», – вслед за Плюбовьдивом влезла в Алину голову откуда-то из 90-х, из воспоминаний передтелевизорного детства, Пугачева.

«Ты, главное, не стесняйся, Боже», – добавила про себя к Примадонниной просьбе Аля и, вздохнув, покатила свой чемодан дальше.

Через десять минут они уже входили в здание автовокзала.

* * *

Аля взяла все хлопоты на себя, оставив Лу сторожить пожитки на металлических сиденьях в центре зала.

Когда Аля, размахивая только что купленными билетами, развернулась от окошечка кассы, она увидела свой чемодан, одиноко стоящий между рядами одинаковых железных кресел. Лу и ее вещи исчезли.

Аля на секунду застыла в ступоре, перед ней было две развилки – либо идиотка Лу просто оставила ее чемодан без присмотра и ушла в туалет, либо… Интуиция безошибочно направила Алю в сторону второго, гораздо менее приятного «либо». Аля посомневалась еще момент, но, охватив взглядом практически пустой вокзал, решила, что за пять минут ее чемодан не украдут, и рванула к выходу из вокзала.

Решение было правильным – фигура Лу, удаляющаяся в противоположную от вокзала сторону, была хорошо видна в свете фонарей.

Аля побежала вслед за ней. Лу, обвешанная сумками, ковыляла довольно медленно, поэтому Але удалось быстро до нее добежать.

Аля с разбегу схватила испанку за плечо, резко повернула ее к себе. Лу от неожиданности дернулась, вскрикнула.

– Ты куда ушла??? – задыхаясь, заорала, Аля. – Куда ты идешь??

На глаза Лу навернулись слезы, углы рта поползли вниз.

– Алья-я-я-я…

– Лу! – Аля схватила подругу за плечи. – Ты мне скажи, ты все еще под своей наркотой? Тебя не отпустило, что ли?

Лу заревела еще больше.

– Слушай, пошли, автобус сейчас отъезжает через пятнадцать минут, даже ждать не надо, ты в нем поспишь, мы приедем в Софию через два часа, снимем гостиницу. Там хоть трое суток спи. Ты только дойди со мной до этого автобуса, окей?

Лу вдруг оттолкнула Алины руки с непонятно откуда взявшейся силой.

– Алья, оставь меня в покое! Отлично я себя чувствую! Я не хочу с тобой ехать.

– В смысле? – искренне не поняла Аля.

– В смысле я хочу остаться здесь.

– Подожди, вот со всей этой ситуацией, с Алексом, с тем, что у тебя вообще никаких денег нет, чтобы ему долг отдавать, с тем, что он тебе при встрече ребра сломает, ты, извини, хочешь остаться здесь?!

– Ты-то что-то не рвешься ехать домой в Москву. Или к своему драгоценному Алексу с фейсбука. Он тебя, кстати, ждет!

– Чего? При чем тут это вообще?

– Не надо мне твоей благотворительности! – взорвалась Лу. – Вот этих билетов в Испанию, денег карманных, не надо! В жопу их себе засунь. Ты не святая, не льсти себе!

– Я не святая, но я, по крайней мере, не дура! А ты вот дура! Ты объясни мне, тебя что, дома били? Насиловали? В рабство, может быть, продавали? Что-то я ничего такого в твоих рассказах о семье не слышала. Нормальные такие родители, которые лезут в жизнь своих детей. Ну так вот у девяноста восьми процентов моих знакомых, меня включая, ровно те же проблемы. И это, блин, не повод выбирать быть битой конченным ублюдком и бог знает что делать потом, чтобы отработать эти деньги, вместо того чтобы воспользоваться шансом и уехать в безопасное место к семье.

– О, спасибо, облагодетельствовала меня шансом, – огрызнулась испанка. – Знаешь что? Не надо мне твоих шансов, как-нибудь обойдусь. Мой Алекс меня, по крайней мере, понимает.

– Твой Алекс? Да какой он твой, твою мать? – заорала Аля. – Тебе пятнадцать? Шестнадцать? Да любой первый встречный мудак на улице тебя поймет!

– Ну, поздравляю! Ты, значит, не мудак! Добавь к своей коллекции медалек! – Лу развернулась и быстро зашагала в противоположную от Али сторону.

– Лу! – от бессилья Аля затопала ногой.

– Fuck off! – прокричала в ответ Лу и скрылась за углом здания.

Алю трясло. Она развернулась и пошагала обратно в сторону вокзала. В пальцах плясали искры, она знала такие моменты, обычно в следующую минуту в стену летел ее телефон. Но телефон был глубоко в сумке, поэтому она ускорила шаг почти до бега, чтобы хотя бы как-то унять эту яростную трясучку.

Чемодан стоял ровно там, где его оставила Лу, и Аля, разорвав на мелкие кусочки второй билет, пошла к месту посадки.

Автобус уже ждал, со всеми дверьми настежь, но водитель – пожилой усатый мужчина, какими обычно и делают водителей автобусов на каком-то секретном заводе, поставляя идентичные экземпляры во все страны мира, – только вытряхивал из пачки новую сигарету, лениво облокотясь на металлический корпус машины.

Аля закинула свой чемодан в недра багажного отсека и встала рядом с водителем, достав из сумки свою пачку. В Пловдиве она курила редко – спокойный распорядок не требовал никотиновых жертвоприношений, но со спокойным распорядком было покончено.

Аля сделала первую затяжку, и у нее закружилась голова. Кончики пальцев, держащие сигарету, мелко подрагивали.

– Трудна вечер ли беше? – спросил, прищурившись, наблюдательный водитель.

– Трудна, – согласилась Аля и затянулась еще раз.

Часть 3. София

Глава 9

По дороге до Софии Алю трясло, она прокручивала у себя в голове ссору с Лу, все сказанное и услышанное и не могла отпустить.

В кои-то веки она пошевелилась. Она была готова отдать вполне осязаемый результат собственных усилий, а именно – заработанные деньги, эквивалент многих часов, проведенных перед компьютером, затекшей спины, разваливающейся, как разваренная цветная капуста, головы под конец вечера, она готова была отдать все это, чтобы помочь Лу и отправить ее домой.

Но, – пыталась выстроить все в ладную логическую схему Аля, – вероятно, одностороннего желания было недостаточно. Для любой благотворительности (Аля отказывалась видеть в этом слове обидный оттенок, заложенный Лу, она воспринимала это буквально, как сумму двух – акта творения и некоего блага, которое она могла отдать другому) необходим был исправный приемник, и, не найдя его, токи намерения замыкались на Але, держа ее мысли в непрерывной конвульсии.

Какая-то ее часть, далекая, забившаяся подальше от мощных разрядов, напоминала ей в моменты затишья, когда голова уже отказывалась заходить на новый круг, что ее гнев был гневом оскорбленной праведности, гневом эгоистичным и, в отсутствии выхода наружу, направленным на саморазрушение.

Но голос разума – и самосохранения – был слишком слаб, и Аля раз за разом возвращалась к проигрыванию их диалога, придумывая более колкие ответы, более точные аргументы, более обидные определения, существовавшие исключительно в сослагательном наклонении.

В конце концов на подъездах к Софии она так устала от себя самой, почувствовала вдруг такую беспомощность и такое тотальное одиночество в преддверии всей суеты с поиском гостиницы, которая обрушится на нее, как только ее нога ступит на асфальт софийского автовокзала, что, не думая о последствиях, она вытащила телефон и нашла в контактах номер Сашко.

Несмотря на то, что, последовав совету Лу, она заблокировала его повсюду и честно не заходила на страницы ни к нему, ни к его многочисленным друзьям, он все равно незримо был где-то рядом. Присутствовал фоном, точнее, контрастом к происходящему. Второй Алекс. К которому ни дурочка Лу, ни ее личный британский монстр не имели никакого отношения. Тем более никаким Алексом он не был. Это был ее Сашко. Сашко, который знал, что он делает. Сашко, который не ввязывался и не вляпывался в чужие проблемы. Сашко, который был ей очень нужен.

У Али не было совершенно никаких сил на выдумывание остроумных и ненавязчивых вариантов нового сообщения, поэтому, вернув его номер из черного списка, она написала просто «Привет. Я о тебе думаю», и нажала на «Отправить» до того, как успела засомневаться.

Аля тут же отложила телефон экраном вниз на соседнее сиденье, чтобы не мучить себя ожиданием.

Автобус въехал в Софию, но пока что они двигались по окраинам, и Аля наблюдала за редкими горящими огоньками домов. Если присмотреться, на антрацитовом ночном небе были различимы массивные черные силуэты гор.

Она не удержалась и перевернула телефон. Никаких ответных эсэмэсок не было. Сашко не ответил и когда они ехали по хорошо освещенным бульварам к центру города. Аля, почувствовав себя совершенно одинокой и несчастной в новом городе, где все опять надо было начинать заново, была готова расплакаться, но тут автобус неожиданно подъехал к месту назначения, и стало не до того.

Ее заняли, отвлекли, успокоили своей предсказуемой последовательностью мелкие действия – проверить, что она не забыла положить в сумку плеер и наушники, что никакая мелочь не вывалилась на сиденье, проверить скороговоркой паспорт-кошелек-мобильник, а потом – дождаться, когда усатый водитель достанет из автобусного чрева ее чемодан, и пожелать ему доброй ночи по-болгарски.

Заходила в здание автовокзала – боже, сколько же автовокзалов за это лето, больше, чем за всю жизнь, – она уже в полностью собранном состоянии. На часах был час ночи, и надо было придумывать, где ночевать.

Явно недавно отремонтированный автовокзал оказался просторным, чистым, и в нем даже работало одно круглосуточное кафе, где Аля и умостилась вместе со своим чемоданом. Она вдруг осознала, что ничего не ела уже очень давно, и накупила себе без зазрения совести каких-то чипсов, круассанов и орешков и заказала кофе, который почему-то оказался уже сладким, видимо, высыпанным в пластиковый стакан прямо из пакетика, но ей уже было все равно.

Гугл услужливо выдал ей россыпь отелей, до которых легко можно было дойти пешком, и Аля, дожевав круассаны и кинув остатки чипсов в сумку на попозже, быстро двинулась в сторону самого дешевого из них.

Ночь была теплой, мимо проезжали машины, проходили компании молодых людей. Здесь шла своя жизнь, и Аля подумала, что, может быть, – может быть, в оставшееся у нее время, – ей удастся в эту жизнь вписаться. Но каким-то странным образом мысль о возможном покое вызвала новый виток внутренних разрядов, и в одну секунду к ней вернулись весь гнев и вся обида этой ночи.

Ярость придавала ей ускорение, и через несколько минут она уже затаскивала чемодан в лобби.

Заспанная девушка на ресепшене сначала сказала Але на ломаном английском, что свободных номеров нет, но, когда Аля, потеряв терпенье и не в силах больше продолжать этот вечер, довольно грубо тыкнула ей в лицо телефоном с открытым сайтом букинга, сообщавшим, что в отеле было 4 свободных одноместных номера, девушка сдалась и выдала Але ключ от комнаты.

В номере, пахнувшем недавней уборкой и стиральным порошком, Аля стащила с себя одежду и завалилась на кровать под неожиданно легкое и мягкое одеяло, не включая свет. Она нуждалась в темноте.

* * *

За следующие пару дней Але удалось невероятное – найти с помощью фейсбука комнату в самом центре и въехать в нее прямо через час после последнего обмена сообщениями с людьми, живущими в этой квартире. Их соседка уехала на несколько месяцев куда-то на Майорку по программе «Эразмус», и им срочно нужно было найти кого-нибудь «нормального» на замену.

Квартира располагалась в тишайшем зеленом переулке, и внутри она оказалась гораздо лучше, чем на фотографиях в фейсбуке. В Алиной комнате была большая двуспальная кровать, вместительный шкаф и стена, увешанная коллажами из фотографий – привет от постоянной жилицы. Фотографии были преимущественно с вечеринок в ночных клубах, на пляжах и, видимо, на лыжном курорте, на них повторяющиеся от фото к фото лица окружали улыбающуюся во все тридцать два субтильную брюнетку. Аля подумала, что на Майорке она явно не скучает.

Соседей, а точнее, соседок, оказалось двое, на каждую комнату по человеку. По дороге к своему новому временному дому Аля раздраженно думала, что ей совсем не хочется знакомиться с новыми кем бы то ни было. Сейчас новые люди приравнивались к новым проблемам, а новые проблемы только демонстрировали Алину полную импотенцию в попытках найти им решение.

Но оставаться жить в отеле было слишком дорого, и выбора у нее, в общем-то, не было.

Ее встретила Дани, улыбчивая миниатюрная девушка, работавшая продюсером в небольшой местной продакшн-компании. На кухонном столе, к удивлению Али, стояла бутылка вина и эклеры – приветственное приношение. Опустошив свой бокал, Дани призналась, что она безумно рада тому, как быстро нашлась Аля. Обитательница ее комнаты отличалась некоторой расхлябанностью, поэтому принялась за поиски жильца на свое место в последний момент. Она нашла себе на замену кого-то настолько неподходящего, что через несколько дней после отъезда брюнетки на Майорку грянул неприятный бытовой конфликт, в котором Дани и второй соседкой – Мирой – была одержана победа, и оставшаяся для Али безымянной предшественница удалилась из квартиры, не прожив с ними и недели и оставив девушек искать замену самостоятельно.

Дани не сказала точно, в чем была проблема, но, судя по паре брошенных ею шуток, предыдущая барышня принесла в дом дикий бардак и плотную стену каннабиноидного дыма.

«Эти, вроде, нормальные», – осторожно подумала Аля, допивая свой второй бокал.

Вторая девушка, Мира, училась на врача, а во время каникул подрабатывала медсестрой в ночные смены – ее, по словам Дани, можно было увидеть приходящей с работы ранним утром и уходящей вечером. Днями она спала, и Дани, обычно просиживавшая дни в офисе своей компании, попросила Алю, если та работает из дома, особо не шуметь.

– Но в выходные – шуми сколько хочешь. Мы обычно спим допоздна, но зато потом вместе готовим блинчики и смотрим какие-нибудь глупости на ютубе. Ты, конечно, тоже приглашена, имей в виду!

Аля вежливо поблагодарила соседку, но внутренне поморщилась. В простоте этого предложения ей виделся подвох. После Лу любая нормальность была подозрительна.

После, закрывшись в своей комнате, Аля придумала массу вариантов, массу возможностей того, как эти воскресные утренние блинчики могли обернуться какой-то очередной мучительной ерундой.

С Дани вроде бы все было в порядке, но вторая соседка могла оказаться кем угодно. Вообще, они обе могли оказаться кем угодно. Они могли постить в своем инстаграме голые фото или быть агрессивными радикальными феминистками, их могли в детстве бить до черных синяков, или они устанавливали на компьютеры своих знакомых шпионские программы, чтобы следить за каждым напечатанным ими словом, они могли заниматься групповухой с незнакомыми хозяевами по каучсерфингу или резать себе руки и скрывать порезы за длинными рукавами.

В этом, в общем, не было ничего такого, и у каждого было право на любой градус собственной свободы или несвободы, но внутри у Али расположилась такая усталость от собственного и чужого эскапизма, что даже думать о готовых выплеснуться на нее в любой момент сюрпризах, скрывающихся в каждом человеческом одиночестве за приятным, только что подкрашенным фасадом, было утомительно.

* * *

Никакого блинчикового апокалипсиса не случилось.

Мира оказалась большой, веселой и кудрявой девушкой, с ямочками на щеках и ямочками на локтях, она громко разговаривала, громко смеялась, но, в отличие от не менее высокочастотной Лу, она распространяла вокруг себя мощные волны спокойствия. В ее присутствии хотелось полулежа застыть на диване, съесть еще этих французских, болгарских или еще каких булок да выпить чаю. А потом еще чашку, а потом закрыть глаза и просто слушать ее низкий голос. Настоящая мама-медведица.

Мира с первой секунды приняла Алю в свой круг, и Але стало так приятно, так спокойно, что, когда начались расспросы о предыдущих ее месяцах в Болгарии, она почему-то соврала.

Вообще, соврала она еще раньше, когда, пожимая в первый раз теплую и сухую руку Дани, Аля зачем-то сказала, что ее зовут Саша. Она никогда так не представлялась и с детства в школе вечно поправляла новых учителей. Александра – это не Саша. Я – Аля. А здесь что-то случилось, что-то перемкнуло, то ли то, что Сашко упорно молчал, а так хотелось, чтобы он ответил, то ли то, что хотелось защитить свои мысли, которые, когда Аля оставалась наедине с собой, упорно съезжали на прокатанную колею Лу-Алекс-чувство вины. Хотелось отгородиться от этого всего хотя бы так, посредством практически чужого, пусть и близкого к своему, имени.

Теперь в довесок к чужому имени Аля выдумала себе на ходу, на какой-то внезапной волне вдохновенного вранья, совсем другой анабазис.

В нем не было Гоши – не было вообще, а вместо него она приехала в Болгарию сама. Проветрить голову, отдохнуть от Москвы, может, даже подумать о смене работы. Про смену работы она сама себе удивилась – Аля взаправдашняя, невыдуманная, никогда такой вариант даже не рассматривала.

В нем не было Сашко. Точнее, не так. Сашко в нем был, но без неприятной концовки, от которой ее все еще корежило стыдом за внезапный скотский побег. Сашко превратился в прекрасного мужчину на одну ночь, который приключился случайно, но о котором она все еще вспоминала сейчас, по прошествии месяца.

В нем не было Лу, не было Алекса, вместо них было просто спокойное время работы и отдыха, отдыха, в котором она так нуждалась, что врала о нем с особым, гурманским придыханием. Там были размеренные прогулки и хорошие фильмы, вкусная еда и приятные мимолетные знакомства, там было вдохновение и силы идти дальше – все то, чего в невыдуманной версии реальности ей мучительно не хватало.

Она так увлеченно работала демиургом, что на секунду поверила во все это сама, в то, что ее путешествие было таким, каким она его только что сотворила – исцеляющим раны, расчищающим тропинку в ее заросшем кустарником лесу.

– Ну так что там с этим красавчиком из Казанлыка? Вы, я надеюсь, переписываетесь? – спустила ее немного на землю Мира.

– Э-э, – замялась Аля, – да! Да! Он ужасно занят, какой-то адский новый проект…

«Проект? Что за проект? На фабриках бывают проекты??» – запаниковал вдруг внутренний голос.