Текст книги "Минимум багажа"

* * *

В полшестого утра Аля – да, надеялась отоспаться, выспать из себя всю эту набежавшую в голову ерунду, но в итоге так и проворочалась до рассвета, периодически проваливаясь в нервный десятиминутный сон – катила чемодан вверх по великотырновским булыжным улочкам в направлении автобусной станции.

На душе было довольно гадко – если побег от Сашко еще как-то можно было оправдать перед внутренним безжалостным трибуналом, побег от Лу без звонка и без эсэмэски смело засчитывался за рецидив.

«Что я ей напишу? Что спонтанно решила уехать? Херню из серии, о, обязательно как-нибудь пересечемся в путешествиях по Болгарии? Приезжай ко мне в Москву, я тебе покажу город? Спасибо за все, твоя Алья? Ну она же не дура. И я же не дура. Или как раз-таки дура?» – внутренний монолог не прекращался, и лучше от этого, конечно, не становилось.

Вообще, можно было бы успокоиться и плюнуть, ну, в конце концов, не детей они с Лу вместе крестили, знают друг друга два дня, даже на фейсбуке в друзья друг к другу не добавлены, можно просто взять и исчезнуть, имеет же она на это право, но вместо этого Аля предпочитала поддерживать эту конфорку, вечный огонь чувства вины да хоть за что. Нет повода – придумаем!

Она зашла в пустое здание автовокзала. Почти никого – пара человек раскиданы по огромному серому наследно-социалистическому пространству – точно такие старые автовокзалы прекрасно и неотреставрированно процветают по всему бывшему Советскому блоку от Кинешмы до Тирасполя. Аля докатила чемодан до рядов пластиковых сидений и огляделась. Мужик в спортивном костюме из 90-х с дополняющей ансамбль спортивной сумкой стоит у расписания, дедок в белых сандаликах, какие носят только дети и старики, сидит с газетой через два ряда от того, в который вошла Аля, и какая-то девушка прямо в соседнем, спиной к ней – ну и хорошо, что девушка, всегда неуютно в пустых гулких местах быть одной в компании мужчин.

Она вытащила телефон и не успела толком открыть «Карты» – да-да, опять, одно и то же, ставшая стандартной за последние недели мизансцена, эдакий рефрен, припев в трубадурной балладе – трепетная героиня, damsel in distress, убегает, убегает, меняет лошадей, скачет по лесам и полям – сюда бы вуаль и придворную интригу, – как кто-то положил руку ей на плечо.

Аля дернулась – испугалась, сильно испугалась от неожиданности, адреналин ударил в голову, сердце застучало в ушах, развернулась посмотреть…

– Ты?

– Алья-я-я-я! Вот точно это ты – я со спины сомневалась, но потом заглянула тебе немножко через плечо – и да, твои руки, колечко твое серебряное, точно ты!

– Ты что тут делаешь? – это вслух, а про себя: «Боже ж мой, как неловко! Откуда? Откуда она взялась?»

– Я решила сбежать – так мне надоели эти идиоты. Каждый раз идут в бар, то один, то другой зовет меня трахаться, ну а что с ними трахаться? И тот, и другой никакие. А потом какие-то претензии начинаются, что вот они меня с собой взяли со своим благотворительным фондом – да ну к чертовой матери этот их фонд! Как будто я им благотворительно давать обязана. Ну, я и решила втихую от них свалить.

«Ага, значит, она мне тоже ничего сообщать не собиралась и вопросов у нее никаких не возникает», – это про себя, а вслух: – И куда ты сейчас? В международный аэропорт? Какой тут ближайший?

– Да ну, какой аэропорт? Я на каникулах, я отдыхаю. Поехали в Пловдив! Ты билет еще не купила? Вон там касса! Давай-ка быстрее, автобус через десять минут отходит! – зачастила Лу своей обычной иберийской скороговоркой.

Аля пошла в сторону касс, купила билет. Что это было – невероятная деликатность, из-за которой Лу посчитала, что лучше не спрашивать, что, собственно, Аля делает на вокзале в половину шестого утра? Или сияющий солнечный эгоизм, который помогал миру вращаться около Лу по исключительно приятной траектории? Что бы это ни было, Алю, на удивление, отпустило. Странным образом все складывалось как надо.

В чем именно заключалось это «как надо», она сформулировать не могла, но внутри все ненадолго улеглось на свои места – как ил не исчезает, но оседает вниз на дно после того, как чьи-то покусанные комарами летние ноги взбаламутят воду теплого пруда. Впереди замаячила какая-то неуловимая, почти эфемерная разница. Могло стать не обязательно лучше, но, по крайней мере, как-то по-другому. Впереди был Пловдив.

Часть 2. пLOVEдив

Аля продрала глаза и лениво перекатилась со спины на бок. Посмотрела на часы – десять утра, через час урок по скайпу, значит, все еще есть время нормально позавтракать.

Она высунула нос из комнаты, прислушалась. В квартире было тихо. На всякий случай на цыпочках подошла к запертой двери в другом конце коридора, приоткрыла, заглянула внутрь. Обычный бардак, смятый пододеяльник на постели, никак не прикрывающий натюрморт из обломков чипсов, спутанных наушников и забытой брюхом вверх книжки. Но никакой Лу. Значит, уже ускакала на занятия. Прекрасно!

Аля пошлепала на кухню, отрезала себе кусок от все еще свежего вчерашнего батона, на него – сыр, сверху – апельсиновый джем с горькими корочками. Это все, пока жужжит кофе-машина. Без кофе мы не начинаем – важно совместить аккорды, корочки с кофечкой, Алечку со стульчиком. Как же, боже, хорошо, что Лу нашла эти курсы.

С их неожиданного прибытия в Пловдив прошло меньше трех недель, а казалось, они торчат тут уже несколько месяцев. Вдвоем с Лу было легче – она как-то моментально нашла им квартиру в центре за нормальные деньги, правда, деньги эти пришлось заплатить Але. В момент их синхронной миграции за душой у Лу не было ни гроша, но она обещала их обязательно заработать и вернуть. Разваренная своим внутренним бурлением Аля не возражала – ей было важно, чтобы кто-то пока решал все эти мелкие проблемы за нее.

Квартира оказалась симпатичной, с двумя раздельными спальнями и гостиной, белыми высокими дверями, светлыми половицами, в каком-то неожиданном для этих широт полускандинавском стиле, который умиротворяюще действовал на Алю. Белые простые стены. Яркие пятна половичков. Ничего лишнего.

На следующий день после их заезда в квартиру Аля лежала в своей новой мягкой постели и думала, что, если она сейчас же не встанет и не найдет способ загрузить себя по уши работой, она точно скатится в темный погреб депрессии. Это с Алей уже случалось, один раз даже пришлось пропить курс розовых гладких таблеточек в серебристых блистерах, но последний такой раз был три года назад, и Аля уже успела подзабыть, каково было жить несколько месяцев, лежа трупом на диване и залипая в бесконечные сериалы с перерывами на поесть, пописать и поспать.

Попытавшись вызвать у себя в голове картинку того времени, она и ощутила затхлый запах заспанных простыней – память отказывалась давать картинку, но услужливо теребила обоняние.

Она засела за компьютер, и, вот же оно, массмаркет волшебство, проповедуемое всеми этими Коэльями и «Секретами», – стоило ее липким шоколадным пальцам начать гуглить возможные подработки, как посыпались вдруг сообщения от учеников, какие-то письменные переводы от давно забытых клиентов, целый ворох работы, да такой, что очень скоро Аля взвыла: «Горшочек, не вари».

Горшочек, впрочем, ее вытащил. Она работала, практически не вылезая, – печатала переводы, давала по нескольку скайп-уроков в день. Ей больше не было страшно, что после оплаты квартиры не хватит денег на еду, в какой-то вечер она даже вынесла себя прошвырнуться по главной улице прекрасного старинного Пловдива, но не полюбоваться архитектурой, а прикупить пару ненужных, но приятных цацек – напомнить себе, что опять могла позволить это без оглядки.

Пловдив был небольшим, и Аля обошла центр за один выходной. Во второй, который, так уж выпало, оказался неожиданно дождливой средой, в которую обычно кишащий в летнюю пору туристами город опустел, умылся и, казалось, был целиком предоставлен одной Але, она догуляла до реки и покурила на мосту. Пока курила, глазела на пузыри на воде – как примета из детства, пузыри на лужах – к долгому дождю. Маленькая Аля всегда этим пузырям радовалась, она любила дождь больше солнца.

Вернулась домой промокшая до нитки, приняла горячую ванну и села работать. Этот город не гнал и не давил, он тихонько подкармливал ее бутербродами, отпаивал кофе (по четыре чашки в день, многовато, наверное, но он разрешал и не судил), отмывал и выводил из погреба обратно на поверхность.

Единственной, кто несколько нарушал гармонию их Тройственного (Аля-Пловдив-работа) союза, была, конечно, Лу.

Иногда Аля смотрела на нее и думала: «Что не так? Что же, блин, с тобой не так?»

Явно что-то было. Но что? Вроде с Лу все было окей, но были какие-то звоночки, какие-то ложные опята, притаившиеся за бодрой поеденной червем сыроежкой, какая-то тень, маячащая в углу глаза и исчезающая, стоит только повернуть голову.

Ну, во-первых, конечно, вопрос денег. К которому Лу не спешила возвращаться. Аля, делая получасовые перерывы – глазам нужен был отдых от компьютера, – выбиралась в уютно устроившийся на соседней мощеной улочке продуктовый, забивала доверху два пакета и тащила их домой. Дома особо не готовила, покупала простую, с сильными и честными вкусами еду – белый сыр, розовые помидоры, сушеное и вяленое мясо. Еду, которая не требовала к себе внимания и приносила при этом максимум удовольствия.

Лу охотно приобщалась к Алиным уловам из холодильника, но сунуть Але несколько мятых бумажек в качестве компенсации не спешила. Аля деликатно давала ей время, надеясь, что Лу, наконец, перестанет ложиться спать с рассветом и дрыхнуть до обеда и найдет себе хоть какое-нибудь оплачиваемое занятие.

Понять, чем по жизни занимается Лу, Але не удавалось. На прямые вопросы та начинала рассказывать бесконечные истории, из которых могло одинаково следовать, что Лу – опытный сомелье, маркетолог, режиссер клипов, автор колонки для модного журнала, самый популярный блогер Испании и актриса, которая почти попала в последний фильм Альмадовара.

– Ал-л-лья, ну помнишь, когда ты пришла на фильм в Тырново, там показывали «Хульету»? Так вот, вместо этой сучки Адрианы Угарте должна была быть я! – лениво болтая ногой, вещала Лу. – Я прошла через кастинг-директора, показалась Педро, мы попили с ним кофе, он говорил, что хочет снимать только меня, но…

В ответ на Алины уточняющие расспросы, Лу начинала бешено жестикулировать, бегать по комнате, эмоционально восклицать, низвергать, опровергать, возносить, уходить в массу ненужных подробностей, да так умело, что, начав разговор о ее кастинге у Альмадовара, закончить она умудрялась поездкой своей тети на отдых в Танзанию.

Никаких документальных подтверждений ее талантам в Интернете не находилось. Правда, Аля так и не знала ее фамилию. В фейсбуке она числилась под совершенно левым и явно вымышленным мультяшным именем, а поиск по одному имени и геолокации – Лу, Лусия, Мадрид – ничего путного не выдавал.

Плюс, Лу было много. Аля обычно запиралась у себя, благо в комнате, помимо кровати, был крошечный письменный стол, приютившийся в уголке у окна. Стола Але более чем хватало.

Она закрывала дверь, но Лу заходила, садилась на кровать, начинала болтать, громко смотреть что-то в телефоне, рассуждать вслух. Аля говорила, что она занята. Лу извинялась, но уходила еще минут через пятнадцать, продолжая все это время порхать по комнате, отвлекая Алю от работы. Когда Аля запиралась на замок, Лу стучала. Ей всегда что-то было нужно – щипцы для волос, маникюрные ножницы, черный лак из Алиной косметички, ну, не отказывать же ей.

Аля медленно закипала, в каждый приход Лу испытывая больше и больше раздражения, выпроваживая ее резче и резче, но та вообще не чувствовала Алиных интонаций. Наконец, где-то через неделю, за ужином Алю прорвало.

Вообще, Аля долго готовилась к этому разговору. Первым инстинктом было, конечно, попытаться его избежать. Ненавидевшая выяснять отношения и начинавшая как-то неловко блеять, если необходимость-таки возникала, Аля и ее извечная дипломатичность… Да какая, впрочем, дипломатичность?

Аля наконец начала называть вещи своими именами, и по своим именам выходило, что просто трусость. Кишка тонка. Внутри сидел страх – иррациональный, глупый, детский, но такой объяснимый! Страх, что если сказать другому о своем дискомфорте, если выкатить этому другому счет, озвучить проблему, то другой немедленно тебя разлюбит.

Как можно любить человека, говорящего тебе в лицо неприятные вещи? Слыша критику от других, Аля сразу болезненно пыталась обвинить оппонента во всех смертных грехах, конечно же, про себя, не вслух. Поэтому судила по себе, примеряла свои реакции на весь окружающий мир, ждала от них того же.

Аля подозревала, что существуют какой-то следующий левел, на котором люди спокойно озвучивают свои проблемы и не обижаются на прилетевший отклик, но пока чувствовала себя Принцем Персии из игрушки девяностых, в которой зависала ребенком.

Там, оказываясь в тупике – не метафизическом, а вполне осязаемом, каменном, сделанном из тех же, что и его фигурка, пикселей, – принц топтался на одном месте, бежал, но не двигался вперед. Если нажимать разные клавиши, можно было заставить его комично поприседать, попрыгать на одном месте вверх и вниз, даже помахать мечом. Но пока рука за белой заляпанной сладким чаем все еще выпуклой клавиатурой девяностых не развернет его вокруг своей оси, принц, знающий, что впереди его ждут скачки через пропасти, бои с янычарами в два раза больше его и, в итоге, призрачная принцесса где-то в конце пути, так и будет пастись на одном месте, упираясь своим непотеющим бессмертным лбом в несуществующую стену.

Никакой управляющей руки у Али не было, она была сама себе принц и сама себе шестилетка в очках и с густой челкой, зависшая перед пузатеньким монитором с наклейкой Windows 95 на торце.

Единственным выходом было собрать себя в кулак и начать что-то менять.

В один из дней за ужином она высказала беспечно хватающей оливки из вазочки и плюющей косточками прямо на стол Лу все свои накопившиеся соображения. Даже поставила ультиматум – либо Лу, наконец, находит работу, отдает Але долги и начинает пополам платить за еду, либо пусть ищет другую соседку, благо все местные фейсбук-группы кишели объявлениями о поиске соседей для съема квартир.

Аля уже внутренне приготовилась, что сейчас бомбанет. Темперамент Лу явно располагал к истерикам, и то, что Аля пока не видела ни одной, не означало, что их не будет вообще. Но, на удивление, ничего не случилось.

Совсем ничего. Лу плюнула очередной косточкой и сказала «Окей».

– Что окей? – осторожно поинтересовалась Аля.

– Все окей! Я тебя услышала.

Лу поднялась со стула, открыла холодильник, налила себе колы из бутылки.

– И? – Аля все еще не могла поверить, что грозы не будет.

– И приняла к сведению. У нас шоколад еще остался, или мы все сожрали?

Але хотелось уточнить, что конкретно Лу приняла к сведению и чего ей стоит ожидать в ближайшее время – денег или переезда соседки, – но сдержалась. На сегодня хватит. Пугливый зверек, высунувший, наконец, нос наружу, но тут же убравший его обратно, Аля все равно была довольна собой. Самое сложное – неловкий разговор о деньгах – было позади. Или так тогда казалось.

* * *

Через несколько дней Лу ворвалась в Алину комнату и завопила с порога:

– Все, можешь больше не беспокоиться, я нашла работу!

– Что за работа? – спросила Аля.

– Вдохновилась твоим примером. Буду преподавать испанский на курсах. Muy bien!

– А ты когда-нибудь раньше преподавала?

– Нет, конечно! – сделала большие глаза Лу. – Но я же носитель! Что там преподавать?

Аля про себя хмыкнула. Если бы ей предложили давать кому-нибудь уроки родного великого и могучего, она бы точно отказалась. Как-то она попробовала объяснить знакомому американцу падежи, но после двадцати минут «ну смотри, у меня есть кошкА, нет кошкИ, даю кошкЕ» плюнула и послала несчастного, вконец замороченного янки гуглить самостоятельно.

Вечером, стоя в душе, Аля вдруг подумала, что и в этой новой работе есть какая-то странность. За все свои годы работы в Москве, а она сменила несколько языковых школ, совмещая занятия там с частными уроками, она ни разу не устраивалась на работу в середине лета. Всегда к началу учебного года. Тем более, вспомнила она, Сашко когда-то говорил, что в Болгарии он начинается даже не первого, а пятнадцатого сентября. А до сентября было далековато. Аля задумчиво потерла локоть мочалкой и задвинула эту мысль куда подальше. В конце концов нельзя быть таким параноиком.

Надо радоваться тому, что есть. В последнюю неделю Лу в несвойственной для нее манере исчезала рано утром на работу, потом заваливалась в середине дня домой, обедала вместе с Алей и вечером исчезала куда-то еще. Видимо, социализироваться. Аля была так поглощена работой, что даже особо не интересовалась. Она рано ложилась спать, и единственное, что она знала точно, так это то, что соседка приходит домой когда-то в ночи. Тем лучше для Али, никто больше не мешает, не отвлекает ее от извлечения самой себя за косичку из болота.

* * *

Ситуация изменилась на следующий день после никем не потревоженного Алиного завтрака с апельсиновыми корочками.

Лу пришла домой не в ночи, а вполне в божеское время – в десять вечера. Аля как раз выходила из ванной, где провалялась предыдущий час с книжкой. Обычно ужасно в этих вопросах ленивая, она только что намазала на себя весь арсенал косметички. Теперь все от пяток до лба было немного скользким от не впитавшихся еще кремов и разно-приятно-пахнущим, и Аля была готова завалиться в кровать с книжкой, прекрасно зная, что ее сморит в сон после первой же прочитанной страницы.

Вдруг во входной двери начал поворачиваться ключ.

Аля подумала, что надо было раньше вылезать из ванны и запираться в комнате, теперь придется проторчать еще час с соседкой на кухне, но кто же знал, что сегодня она заявится домой раньше времени.

Дверь отворилась, и в прихожую влетела Лу в компании невысокого, какого-то белесого мужчины.

Светлые волосы и еще более светлые, почти белые брови придавали его бледному лицу отчетливо нездоровый оттенок. Щетина на подбородке, которая была темнее – цвета пшеничного пива, немного спасала общее впечатление. Без этой человеческой небритости он был бы почти альбиносом – такой мог легко сойти за киношного злодея.

– Алья-я-я! Ты не спишь!! Я как раз говорила Алексу, что живу с настоящим жаворонком – никакой ночной жизни.

– Лу описывала тебя почти монашкой. Я представлял себе какую-ту старую деву. Но я рад ошибиться. Алекс! – представился альбинос и протянул руку для рукопожатия.

– Аля, – она запахнула потуже полы махрового банного халата и пожала протянутую руку. – Приятно познакомиться.

Пока у себя в комнате Аля натягивала футболку и джинсы, она думала о том, что в первой фразе англичанина – в происхождении нового знакомого не было никаких сомнений, акцент был стопроцентным классическим received pronunciation – пряталась какая-то гадость. Але было одинаково неприятно и от монашки, и от старой девы, но она сама удивилась, насколько ее это задело. Внутри удобно расположилась и начинала зреть косточка раздражения. Но особо обдумывать, как англичанину удалось посадить эту косточку в такие рекордные сроки, а главное, зачем, не было времени.

Аля наспех просушила волосы феном и пошла на кухню.

Лу и Алекс сидели на диванчике и уминали практически все, что нашлось в холодильнике. На стол были вытащены нарезки болгарских колбас, сыр, хлеб, даже пресловутый Алин корочковый джем уже успел оказаться на кончике ножа англичанина, по-хозяйски ваяющего себе классический британский butter and jam тост.

Не успела Аля открыть рот, как Лу, в кои-то веки верно интерпретировав выражение ее лица, полезла в сумку, вытащила оттуда небольшую стопку мятых банкнот и положила их на стол.

– Вот, – с некоторым вызовом заявила испанка. – Моя первая зарплата. Все тебе.

Аля взяла деньги со стола – сумма явно не покрывала и еду, и аренду квартиры, но поднимать этот вопрос в присутствии незнакомого Алекса не хотелось. Ладно, потом как-нибудь разберемся.

– Спасибо! Тебе как-то рано зарплату выдали.

Лу замешкалась с комментарием, но за нее быстро ответил Алекс.

– Это аванс.

– Аванс! – радостно подхватила Лу. – Да! Мы отмечаем мой первый аванс! Мы купили вина!

Алекс разлил по бокалам вино. Они чокнулись.

– Cheers! – произнесла Аля.

– Nastrovje! – вдруг выдал Алекс.

– Мы не говорим «на здоровье», когда чокаемся. Вот болгары говорят «наздраве». А по поводу русских это просто культурный стереотип, пришедший из голливудских фильмов. «На здоровье» – как твое «you’re welcome», ответ на «спасибо».

– Что же вы говорите, когда чокаетесь? – спросил британец.

– Да ничего не говорим.

– А-а-а-а, я не могу! – захохотала Лу. – Мрачные русские! Даже пьют молча!

– Ну, не молча! – в шутку обиделась Аля. – Мы говорим тосты.

– О, точно. Знаком я с вашими тостами. Я как-то был на русской свадьбе в Лондоне у моего одноклассника, – тут Алекс вставил название известной английской частной школы. – Они целые речи произносят каждый раз, перед тем как выпить! – объяснил Алекс Лу. – Я смог наконец набухаться по-человечески, только когда началась дискотека.

Ага. Вот как, значит. Во все еще четко разделенном – как детская игра: попинай на одной ноге камушек с клетки до клетки и взлети до самого солнца – на классы и классики британском обществе принадлежность к этой частной школе для мальчиков, где год обучения стоил пятьдесят с гаком тысяч долларов, давала довольно четкое представление о том, из какой семьи этот самый мальчик происходит. Конечно, там были и свои стипендиаты, маленькие гении, за обучение которых платило государство, но что-то подсказывало Але, что к их числу Алекс точно не относился.

Он был одет неброско, даже, как большинство англичан, довольно неряшливо – потрепанные джинсы и невнятная рубашка, но достаток выдавали часы. Аля попыталась разглядеть марку, чуть ли не «Патек», но циферблат спрятался за рубашкой. На столе лежал последний айфон их гостя. На дужке небрежно кинутых линзами вниз солнечных очков можно было прочесть Lotos. Слабо разбиравшейся в брендах Але это название ничего не говорило, но последующие поиски в интернете подтвердили общую картину – Алекс был богатым сыном богатых родителей, непонятно что забывшем в самом сердце Болгарии.

Выяснить, как выпускника элитной школы занесло в Пловдив, Але за весь вечер так и не удалось. Прямые вопросы задавать было неловко, а от косвенных Алекс ловко уходил, кузнечиком прыгая с темы на тему в лучших традициях британского small talk.

Что-то в нем настораживало Алю. Он был вежлив, даже обаятелен, остроумно шутил, довольно много знал о разном, разговор лился легко, не напарываясь на подводные камни неловкого молчания.

Но странно было то, какой в его присутствии вдруг стала Лу. Аля никогда еще не видела свою испанскую приятельницу настолько тихой. Это напрягало, в этом было что-то противоестественное. С приходом Лу любое помещение становилось не просто громче, оно становилось горячее. Лу раздвигала пространство, была горелкой воздушного шара. Ее маленькое тело вырабатывало столько энергии, что любая комната, любой дом раздувались и, казалось, были в любой момент готовы оторваться от земли и плавно подняться ввысь.

Этим вечером ее было почти не слышно. После шутки про мрачных русских Лу замолкла, прожевала пару бутербродов и практически слилась с диваном. Она не участвовала в беседе, Але даже пришлось пару раз привлекать ее внимание, чтобы получить от нее какую-то реакцию. В такие моменты Алекс ловко перехватывал вопрос и отвечал на него вместо Лу.

Было очевидно, что они вместе спят, но в них не было свойственного многим новым парочкам упивания друг другом – когда чувства настолько новые и острые, что, кажется, невозможно отпустить другого ни на минуту, надо поглаживаниями, щипками, толчками и поцелуями ежесекундно подтверждать реальность новообретенного человека. Это, конечно, всегда раздражает окружающих, но Аля подумала, что лучше бы она испытывала такое раздражение.

Они как-то совсем не сочетались – мелкая, оливковая кучерявая Лу и болезненно бледный, как будто выросший поганкой в темном лесу, Алекс. И в той химии, которая была между ними, что-то было не так.

Когда-то для того самого экзамена, сблизившего ее с отчимом, Аля выучила всю эту китайскую грамоту наизусть, почти все, конечно, забылось, но пара вещей накрепко засела в голове.

Они с Кириллом в тот вечер рисовали вместо вступающих в окислительную реакцию веществ человечков. Этот отдал электрон и приобрел положительный заряд – ему широкую улыбку, молодец какой, делится с другими и становится от этого еще счастливее. Эдакий добрый самаритянин.

Лу, казалось, отдавала свои электроны Алексу, только вот никакой улыбки на ее лице не появлялось, только ртутные обычно глаза были какими-то стеклянными, замершими, как будто всю ртуть поймали в больничный градусник.

Формально, правда, придраться в Алексе было не к чему. Ничего из того, что он сказал за тот вечер, не делало его странным, подозрительным, даже не выдавало в нем принадлежность к другому социальному слою.

Через полтора часа Аля вежливо извинилась и сказала, что ей пора спать – завтра намечался особенно ранний скайп-урок.

– Посиди с нами еще, – как-то вяло произнесла Лу.

– Ну ничего, мы с Алей еще скоро увидимся, – тут же подхватил Алекс.

«Надеюсь, нет», – подумала Аля и с облегчением закрыла за собой дверь кухни. Знакомство не было приятным.

* * *

В пять утра уставший от однообразных переводов и уроков Алин мозг вдруг решил разрядить себя выплеском адреналина в кровь, и Аля мгновенно подскочила на кровати, как от удара током. Сюжет сновидения ускользнул от нее прямо перед пробуждением и оставил только болезненно пересохшее горло. В первом утреннем свете с дурной со сна головой она машинально полезла в телефон и, толком не соображая, забила в строку поиска фейсбука полное имя Сашко. Фейсбук предложил несколько однофамильцев на выбор, но Аля угадала с первого раза.

На фотографии профиля Сашко сидел на летней веранде ресторана и, держа в руке чашку кофе, смотрел куда-то в сторону и широко улыбался. Его лица, повернутого в направлении невидимого собеседника, было почти не видно, но даже от этого полупрофиля Алино сердце тут же ухнуло куда-то к желудку.

Они не добавили друг друга в друзья, в Казанлыке это было совершенно незачем, их сосуществование было настолько плотным и осязаемым, что не нуждалось ни в какой дополнительной электронной шелухе сообщений, смайликов и стикеров, которой новоиспеченные парочки порой прикрывают тонкие, те, где дальше порвется, места в реальном общении.

Сашко, впрочем, вообще эта сторона жизни особо не волновала. Он постил редко, хаотично, по настроению, чаще делал репосты каких-то интересных ему статей, редко сам что-то писал. Аля быстро проскользила вниз по его стене, пересмотрела все видео – подборка коварных котов, аккуратно сшибающих со стола бьющиеся предметы одним точным движением лапы, выступление безумных панков-тромбонистов в нью-йоркской подземке, документалка об Илоне Маске.

Фотография двухлетней давности – чей-то день рождения, Аля узнала компанию с лесного пикника, и Сашко в самом центре веселой толпы. Даже на смазанной фотографии видна сила его гравитационного поля, все остальные будто тянутся к нему – чокнуться бутылками пива, перекинуться шутками, начать разговор.

Аля нажала на кнопку блокировки экрана и бросила телефон на ковер. Этот невинный интернетный шпионаж никак не входил в ее планы. Она не думала о Сашко, совсем, никак, никогда – не потому, что не хотела, а потому, что заставляла себя отсекать любую мысль о нем на самом раннем этапе. Для таких случаев у Али с детства был разработан безотказный механизм – она стирала в голове все, что ее пугало. Стирала буквально, ластиком, каждый раз разным, но неизменно когда-то существовавшим в ее пенале.

Перекошенное демоническое лицо из опрометчиво просмотренного на ночь действительно страшного ужастика стиралось ластиком в виде арбузной дольки, который когда-то был у Али в начальной школе. Ластик пах чем-то вкусным, правда, не арбузом, а просто приятной химической отдушкой, и, будучи розовым и зеленым, почему-то оставлял после себя на бумаге грязно-серые катышки.

Неловко ляпнутое в разговоре замечание – неумное, не к месту, за которое потом было стыдно, стиралось классическим продолговатым двухцветным кирпично-голубым обитателем любого офисного стола. Кирпичная часть резинки – для карандашей, голубая, по легенде, для ручек, хотя чернила этой голубой частью, не порвав страницу, стереть было совершенно невозможно.

А Сашко Аля стирала белым ластиком, который она таскала за собой с квартиры на квартиру и все никак не могла израсходовать. Ластик был круглым, плоским, с синей пластмассовой сердцевинкой, и каждый раз, когда, перескакивая с одной ассоциативной кочки на другую, воображение возвращало ее в Казанлык, Аля представляла себе белый резиновый кругляш и стирала, стирала, стирала.

Трюк был в том, чтобы визуализировать ластик моментально, до того как мысль или образ оформились и окрепли, тогда после стирания оставалась лишь легкая, неясная тревога, которую можно было легко заглушить повседневной суетой.

Сейчас стирать было уже поздно. Сашко был здесь, рядом, он занимал все пространство ее головы, да что там, все пространство залитой ранним рассветным солнцем комнаты, а мир, тихий, застывший, еще не проснувшийся, пока не предлагал Але никакой спасительной суеты. Она вдруг поняла, что во рту все так же сухо, и, проведя ногтем по губам, собрала с них белый налет.

Аля встала с кровати, тихо, стараясь не скрипеть, отворила дверь и, осторожно переступая босыми ногами по паркету, пошла на кухню. Из комнаты Лу доносился громкий храп англичанина.

Кухня чуть не сбила Алю с ног плотной стеной резкого травяного запаха. Аля распахнула настежь обе створки окна, и, пока настоявшийся за ночь конопляный воздух нехотя уходил, она начала убирать со стола, мыть посуду и раскладывать вымытые чашки и тарелки по сушке в надежде, что эта механическая работа поможет, что ей станет легче. Аля даже попробовала пойти еще дальше и искусственно разозлиться на Лу и ее британского приятеля за то, что, надымив, они не удосужились проветрить, но все ее попытки раззадорить себя и вытащить из глубины простое и сильное чувство гнева провалились.

Никакого гнева внутри не было. Был только Сашко.

* * *

За всю следующую неделю Сашко не только успел прочно обосноваться в Алиной голове, но и начал выбираться за ее пределы. Он занимал почти все Алино свободное время и начинал потихоньку отъедать от рабочего. Аля проводила часы, вперившись в экран телефона. Поскольку у самого Сашко ничего нового не появлялось, она мониторила страницы всех его друзей и их девушек. Заведя пустой профиль в инстаграме, она просматривала сториз этих чужих широко улыбающихся на снимках людей в надежде, что там промелькнет Сашко.