Текст книги "Минимум багажа"

Аля успела разобраться во всех хитросплетениях отношений внутри Сашкиной компании, кто с кем спит, кто кому ставит лайки, кто кого намеренно не комментирует. Она никому бы никогда в этом не призналась, но ее затянул этот странный сериал. Вполуха слушая, как очередной ученик с ошибками пересказывает заданный на дом и явно прочитанный в последний момент текст, Аля косила в сторону телефона, где бесконечно обновлялись моменты чужих жизней.

Иногда Сашко действительно там мелькал, и Алю каждый раз обжигало в районе солнечного сплетения, как будто она делала глоток кипятка. Чаще всего он был не в фокусе, где-то на заднем плане, и Аля проматывала быстро сменяющиеся картинки раз за разом, а потом делала скриншоты экрана и всматривалась в нечеткое знакомое лицо.

Однажды Аля так увлеклась, что опоздала на собственное скайп-занятие – вежливая ученица напомнила ей о своем существовании только через полчаса от начала урока. Аля наврала, что застряла в пробке по пути домой – господи, какие пробки в крошечном Пловдиве? – но ученица легко ей поверила, и они приступили к занятию, до конца которого Аля досидела с трудом. Оторваться от поиска фантомного Сашко на чужих фотографиях было невозможно.

– Алья, любовь моя, отлипни уже наконец от телефона, – промурлыкала ей в тот вечер Лу, когда голодная и совершенно изможденная своими расследованиями Аля выползла на кухню поужинать.

– Она точно в кого-то влюбилась, говорю тебе! – бросила испанка Алексу, который возился с бутылкой красного вина.

Англичанин теперь был ежедневным гостем, и Аля, под вечер выныривая из своего телефонного бдения, каждый раз неприятно удивлялась, видя Алекса на собственной кухне. Он ей откровенно не нравился. Она и раньше сталкивалась с мужчинами вроде Алекса, правда, слава богу, только по касательной. Это был типаж. Общительные, улыбчивые, харизматичные. С массой безумных историй. Всегда окружающие себя множеством людей. Алекс ей смутно кого-то напоминал, и, промучившись пару вечеров в попытках угадать кого, Аля вдруг вспомнила историю из университетской юности.

Когда-то в студенчестве Аля недолго, всего пару месяцев, принадлежала к разношерстной компании, зависавшей в огромной квартире-пентхаусе в одной из люксовых новостроек на метро «Аэропорт». Это было местом сбора богатых московских деток, сиявших в конце тучных нулевых здоровенными мемориальными табличками дольче и габбана на каждой заднице.

Сама Аля, которую никак нельзя было причислить к московским мажорам, попала туда вместе с подружкой. Та, тоже отнюдь не наследница нефтяной династии, имела редкий и очень полезный навык дружить разом со всей Москвой и быстро становиться своей в любой компании.

Попасть в пентхаус было несложно – достаточно было знать хозяина Вадика, а Вадика знали все. Отлученный от дома и сосланный в элитную двухсотметровку, Вадик был пасынком кого-то очень большого и серьезного. У Вадиковой мамы с большим и серьезным народилось двое младших, и двадцатидвухлетнего Вадика попросили начать уже наконец жить самостоятельно, снабдив предварительно неплохим месячным пособием и жилплощадью. То, что студентке Але казалось отличным месячным доходом, для Вадика было копейками. Он привык жить по-крупному, и родительской подачки хватало ему дней на пять. Максимум, на неделю.

Алю в тот первый ее вечер в новых гостях поразил совершенный в своей кинематографичности кадр. Они заходят в огромную прихожую, раздеваются, снимают обувь, и тут дверь гигантского до потолка шкафа-купе отъезжает, и из шкафа появляется Вадик. Улыбка до ушей, лезет обниматься к подружке. За ним в шкафу маячат не полки с одеждой, а ряды подрагивающих под подвешенными к потолку шкафа фиолетовыми лампами пятиконечных растаманских листиков.

Выращивал Вадик для себя, просто такое вот садоводческое хобби. Как он сам говорил, к земле потянуло.

А так Вадик барыжил почти всем, что мог достать, – а достать он мог многое, – поэтому через пентхаус каждый вечер проходило по десятку самых разнообразных пакетиков. Сама Аля ничего крепче травы никогда не пробовала – боялась. Что, впрочем, не мешало ей, разделив общий косяк и догнавшись шампанским, участвовать в безумных ночных развлечениях, вроде заездов на офисных креслах на колесиках по заказному дубовому паркету из Италии. Разогнаться в пентхаусе было где, перед глазами пролетали, сливаясь в сплошную огненную полосу, видные из гигантского, во всю стену, окна московские оранжевые огни, колесики оставляли на паркете глубокие борозды на виражах, но всем было плевать, особенно Вадику. Было весело.

Потом у Али началась тяжелая сессия в универе и ни на какие вечеринки не оставалось времени, а когда все экзамены были сданы, оказалось, что ее подружка переругалась с кем-то из постоянного костяка компании, а без нее приходить одной было как-то глупо. Потом она слышала, что вроде бы Вадик передознулся чем-то серьезным, родители пытались его кодировать, он полгода пролежал в каких-то подмосковных клиниках. Дальше след его терялся.

Вадик, ну конечно же. Такие же светлые, мутноватые глаза, такая же блуждающая, плутоватая улыбка. Алекс тоже был по этой части – у него всегда была с собой трава, и каждый вечер он предлагал Але к ним присоединиться, но она отказывалась. Она курила редко, ее никогда особо не расслабляло, а голова потом долго была мутная. От трех бокалов вина эффект был гораздо очевиднее.

Трава сама по себе ничего бы и не значила, но Алексу звонили с незнакомых номеров по нескольку раз за вечер, и он, называя адрес ближайшего к Алиной с Лу квартире перекрестка, исчезал куда-то на десять минут, каждый раз придумывая историю, что знакомый забыл что-то в его квартире, и надо вернуть.

Это объясняло происхождение дорогих безделушек, но, в принципе, Але не было бы никакого дела до того, чем Алекс зарабатывает на жизнь. Ей просто не хотелось каждый вечер видеть его белесое, как будто бы непроявленное, как негатив фотографии, лицо на своей кухне.

– Сердечные проблемы, Алья? – спросил англичанин, кивая на бутылку вина и на разложенный на столе бумажный кулек с темно-зелеными пахучими шишечками.

– Вина, пожалуйста, – ответила Аля, усаживаясь на диван рядом с Лу. – Нет, никаких проблем, просто много работы.

– Ну не ври, врушка, врать плохо, да, детка? – прошепелявила Лу с зажатой в зубах папиросной бумагой. Она довольно ловко крутила косяки и всегда заворачивала изначальную папиросу во второй, «укрепительный», как она его называла, слой. Чтобы не рассыпалась.

– Ты вообще мне ничего не рассказываешь! – продолжила Лу, поджигая папиросу. – Подруги должны всем делиться, а я вообще ничего о тебе не знаю. Когда вот у тебя был последний секс?

– Слушай, полбокала вина явно недостаточно, чтобы выйти на такие темы, – попробовала уклониться от вопроса Аля.

– Ну хорошо, когда у тебя были последние отношения? – сменила вопрос Лу.

– Смотря что называть отношениями, – возразила Аля.

– Вот она, русская дипломатия в действии, – засмеялся Алекс. – Лу, детка, даже не пытайся, она будет тебя дурить целый вечер.

– Это все стереотипы со времен холодной войны, – парировала Аля.

– Хорошо, когда у тебя в последний раз были отношения, которые длились дольше полутора месяцев? – не сдавалась Лу.

– Этим летом, – ответила Аля.

– Здесь?

– Ну, они здесь закончились. Я его бросила на море и уехала в Велико Тарново.

– Алья, dios mio! – воскликнула Лу и закашлялась едким дымом.

– Алья, я не удивлюсь, если ты окажешься русской шпионкой. Ты просто из какого-то фильма о Джеймсе Бонде – ведешь себя как затворница, а на деле – роковая женщина.

– Как его звали? – спросила Лу, прокашлявшись.

– Гоша.

– Го-ша. Смешное имя. Он тоже русский? Ты его любила?

Аля разблокировала экран телефона и сделала вид, что читает что-то невероятно важное.

– Ну Алья-я-я-я, ну скажи мне, мне же можно, я же своя! И Алекс свой! Ты жалеешь о том, что его бросила? Он все еще здесь, в Болгарии? Ты хочешь к нему обратно? Он красивый? У него большой? Алекс, мне просто интересно, не ревнуй! Это на его страничке ты все время торчишь? Ну скажи-скажи-скажи! – канючила Лу.

– Никто ни к кому не возвращается, – ответила Аля. – Я нигде не торчу, у меня просто много работы. Устала.

Аля большим глотком опустошила бокал и уже готова была подняться и уйти в свою комнату, но тут Лу одним неожиданно резким движением схватила телефон Али со стола.

Аля тут же кинулась отнимать телефон, но поскольку она никогда не ставила на экран цифровую блокировку – не любила лишних цифр, – Лу успела выхватить край Сашкиной страницы на фейсбуке до того, как Аля вырвала у нее телефон.

– О-ла-ла, Алья, у нас много общего! Тебе тоже нравится какой-то Алекс… Хорошо, что не мой! – Лу расхохоталась над собственной несмешной шуткой. Она была из тех, кого после травы пробирало на смех.

– Не твое дело, Лу! – Будь на месте испанки кто-то другой, Аля пришла бы в бешенство, но накуренная Лу превращалась в неуклюжую, но трогательную шестилетку, и злиться не нее было просто бесполезно. – Все, я пошла. Спокойной ночи!

– Сладких снов, Алья! Пусть тебе приснится Алекс! Только не мой! Говорю тебе, нашу дружбу благословили ангелы на небесах, мы даже мужчин себе одинаковых выбираем! Суперсовпадение! Потряс, да? – Лу опять пробило на истерический хохот.

– Не одинаковых, – пробормотала Аля, но ее никто не услышал.

– Спокойной ночи! – ответил ей англичанин. – Кстати, мы в субботу хотели устроить здесь вечеринку. Лу как раз хотела у тебя спросить, не против ли ты. Да, Лу?

Лу только затрясла в ответ головой, утирая с глаз слезы. Она все никак не могла перестать смеяться.

– Я приглашу своих знакомых, закажем вкусной еды. Будет хорошая музыка и много чего интересного к ней в придачу. В том числе и от сердечных проблем! – улыбнулся Алекс. – Так ты не против?

– Не против, – улыбнулась на прощание Аля.

Она действительно была не против. Ей нужно было отвлечься от бесконечного слайд-шоу мыслей о Сашко, которое не останавливалось в ее голове, даже когда она гасила свет, забиралась под одеяло и закрывала глаза в надежде, что сегодня он ей не приснится.

* * *

Всего через час после начала субботней вечеринки в их небольшую квартирку набилось столько разномастного народу, что Аля сдалась и перестала даже пытаться запоминать имена всех людей, которые, представляясь, радостно жали ей руку.

На столе в гостиной выстроилась батарея бутылок с алкоголем, и гости подходили, наливали себе в пластиковые стаканчики и расползались группками по квартире. Кто-то включил музыку и выключил свет. Аля, никак не участвовавшая в подготовке, увидела, что Лу и Алекс завесили всю квартиру разноцветными световыми гирляндами. Огоньки переливались, меняли цвет красный-синий-зеленый-золотой, и Аля решила, что сегодня она будет пить и веселиться и не будет думать о Сашко.

На протяжении последних дней, проведенных в виртуальной близости от него, она все думала ему написать, но не решалась. Да и что можно было написать? «Я скучаю»? «Я одержима тобой вот уже неделю и не могу думать ни о чем больше»? Но чтобы это написать, надо было извиниться за свой молчаливый постыдный побег, а Аля не могла себя заставить. Не потому, что не считала себя виноватой, а как раз наоборот. Она ощущала эту вину почти физически, остро заточенными коготками на вечно напряженных плечах, но не могла ее признать. Аля смутно чувствовала, что за одним признанием неизбежно последует череда других – своей слабости, страхов, пугающего несовершенства, а к такому она точно не была готова. Поэтому в тот вечер Аля решила не мелочиться и сразу начать с текилы. Чтобы острые коготки, набравшись крепкого мексиканского пойла из Алиной крови, милосердно разжались бы хотя бы на один вечер.

Соль, рюмка, соль, рюмка, лимон. Лимон в последнюю очередь, потому что Аля не любит кислое, от него моментально сводит челюсть. Меняющиеся, как слайды в прожекторе, лица. Разговорчивый немец, которому Аля две минуты радостно кивала, не понимая ни слова из того, что он произносит. Пловдивская художница с зелеными волосами, которая кинулась обнимать Алю, причитая, что у нее такие красивые глаза, что их надо рисовать на открытках и продавать по всему свету. Датский айтишник, живущий в каждом городе ровно по одному месяцу.

– Мумбай, Пуэрто-Рико, Ганновер, теперь вот Пловдив, – перечислял айтишник, по западноевропейской привычке разгибая, а не загибая пальцы. Черты его лица было почти не разобрать за очками на пол-лица в массивной черной оправе. Щеки за стеклами никак не искажались, и было видно, что очки он носит без необходимости.

– Куда ты дальше?

– В Варшаву. А ты?

– А я не знаю, мне и тут хорошо, – засмеялась Аля, делая большой глоток текилы. Она куда-то подевала маленькую рюмочку для шотов и теперь пила, не зализывая и не закусывая, из большого граненого стакана, который смотрелся бы уместнее где-нибудь в плацкарте Москва – Анапа.

– Ты знаешь, что такое подстаканник? – спросила Аля у датчанина, перекрикивая музыку. Поскольку, сама того не сознавая, «подстаканник» она произнесла по-русски, датчанин предсказуемо ничего не понял, и она начала долго и нудно объяснять ему о родных железных подстаканниках, существующих исключительно за толстыми стеклами бабушкиных сервантов и в неведомых загашниках усталых ласковых проводниц. Датчанин поспешил извиниться и тут же куда-то исчез, а Аля отправилась на кухню делать себе черный чай.

На кухне было не протолкнуться, но Аля кое-как пробилась к чайнику, включила его и осталась ждать, пока закипит вода. Ее вовлекли в какой-то безумный пьяный разговор о половом просвещении в европейских школах, и тот же немец, которому Аля до этого радостно кивала, теперь обращался к ней на английском и рассказывал, как, будучи работником детского сада, объяснял пятилеткам все подробности взрослой интимной механики. Впрочем, с просвещения детсадовцев немец тут же переключился на прелести берлинских свингер-клубов, а Аля опять кивала и улыбалась, а в голову, как шарики из телевизионного лототрона в девяностых, выскакивали коротенькие круглые мысли.

«Такого раздолбая и допустили же как-то до детей».

«В детстве лототрон и лохотрон казались одним словом. Может, они одно слово и есть?»

«Надо написать Сашко».

«Чайник. Пора проверить чайник!»

Чайник действительно уже закипел, но, когда Аля, покрыв стол ровным слоем чаинок, все же умудрилась засыпать черный чай в узкое горлышко купленного с одной из первых зарплат здесь, в Пловдиве, фарфорового заварочного чайничка, оказалось, что во вскипевшем электрическом чайнике почти не было воды и кипел он вхолостую, а значит, придется начинать все сначала.

Хотя Аля отвернулась от своей группки и была занята чаем, беспокойный немец почему-то продолжал обращаться исключительно к ней. Ей приходилось все время оборачиваться, как-то кивать и делать вид, что слушает, и было неловко и неприятно. Аля решила, что к черту чай, еще две минуты с этим душным беспомощным немецким взглядом, цепляющимся за ее лицо, ей было не выдержать. Промямлив невнятное сорри, Аля захватила стакан текилы и удалилась в свою комнату.

Аля открыла дверь и остановилась на пороге. Было темно, но, судя по звукам, в ее комнате целовалась какая-то парочка. Аля включила свет. Давешний датчанин и незнакомая девушка замерли на кровати.

– Вы кто вообще? – громко спросила Аля. – О! Это ты, да, ты дальше в Варшаву. Вали в Варшаву, чувак, это моя комната.

Датчанин попробовал было что-то возразить, но Аля подняла голос.

– Это моя комната!

Парочка быстро ретировалась, и Аля плюхнулась на кровать, чуть не раздавив датские фальшь-очки. Она хотела отдать их владельцу, но сил хватило только на то, чтобы дойти до двери комнаты и выкинуть оправу куда-то в коридор.

– Ты не близорукий, ты просто долбаный хипстер! – прокричала Аля вслед оправе и захлопнула дверь спальни.

Аля обосновалась на кровати вместе с телефоном. Она опять залезла на страничку Сашко, там все было так же, никаких новостей.

«Сашко! Я пьяная, и текила мне точно не друг, у меня тут скучные очкарики и странные немцы. Почему у тебя ничего такого не происходит, Сашко? Как так получается, что ты счастливый, и на твоих глупых фотках все хорошо и спокойно?» – кое-как настрочила Аля и быстро нажала на бумажный самолетик кнопки «Отправить». Сообщение ушло с тихим хлюпающим звуком.

Аля открыла ленту фейсбука. Там кто-то перепостил мультик – белый лист бумаги и условная фигурка в полосатом шарфе, едущая на велосипеде по абстрактным черным линиям-дорожкам, нарисованным вкривь и вкось. На бетховенских форте и фортиссимо фигурка перескакивает с линии на линию, поворачивается в воздухе, перекувыркивается через себя. Аля не могла оторваться, ее заворожила эта простенькая анимация, но тут после головокружительной мертвой петли вступили какие-то духовые, валторны или тромбоны, и линии-дорожки на экране раздвоились, вошли в параллель друг с другом, как скрипичный и басовый ключи, и фигурок на велосипедах тоже стало две. На очередном крещендо Аля поняла, что у нее кружится голова и что ей сейчас станет плохо. Она побежала к двери и чуть не сшибла с ног Лу, которая как раз собиралась войти в Алину спальню.

– Алья, что это с тобой? – смеясь спросила Лу.

– В туалет большая очередь? – еле выдавила из себя Аля.

– Никого нет, пончик. Беги! – ответила Лу, и Аля понеслась по коридору.

Лу прошла в спальню, легла на Алину кровать и прикрыла глаза. Рядом с ней завибрировал Алин телефон. Потом еще один раз. И еще. Лу взяла телефон и разблокировала экран.

«Аля, я так рад, что ты написала. Ты, конечно, вообще пить не умеешь, даром, что русская)) Нам нужно поговорить. Только не по телефону, не в мессенджере, а просто поговорить. Где ты?»

«Ты же все еще в Болгарии, да?»

«Аля, я сейчас сижу в аэропорту, я улетаю в Англию на месяц по работе. Я не могу отменить эту поездку. Ты еще будешь здесь через месяц?»

«Если нет, я прилечу к тебе в Москву, и мы поговорим обо всем».

«Да куда скажешь, туда и прилечу, лишь бы ты там была».

«Аля»

«Ты чего молчишь?»

«Все, я сажусь в самолет. Напиши мне, когда сможешь. Или когда протрезвеешь. Только не теряйся опять, я же знаю, тебе захочется))».

«И это… без тебя все не то».

Лу задумчиво ткнула пальцем на кружок с фотографией Сашко, пролистала все его немногочисленные фото, а потом залезла в фотоальбомы в памяти Алиного мобильника. Там было всего две фотографии с ним – одна в папке фото, сделанных на сам телефон – утреннее селфи в постели, оба растрепанные, счастливые, корчат в камеру дурацкие рожи. Другая – в присланных фотографиях. Лес, на заднем плане спины других людей, кусочек костра, мощные стволы сосен. И Аля, и Сашко смотрят не на фотографа, а друг на друга, точнее, нет, друг в друга, в самую глубину. Это как-то очень заметно на быстром, случайно пойманном снимке.

Лу опять открыла переписку и задержала свой тонкий палец на первом сообщении от Сашко. Всплыло меню с тремя опциями – «скопировать», «переслать», «удалить». Палец Лу на секунду завис над экраном и опустился на иконку с мусорным ящиком. Удалить. Удалить. Удалить. Удалить. Удалить.

Лу встала с постели, сунула Алин телефон в задний карман джинсов, схватила одну из валявшихся на Алином столе купюр в двадцать левов и вышла из Алиной спальни, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

На следующее утро Аля еле продрала глаза. Тушь на ресницах ссохлась, вообще, кажется, высохло все внутри, даже разлепить губы было физически больно. Кто-то, наверное, Лу, заботливо накрыл ее одеялом и даже снял с нее носки. Аля поднялась, стянула с себя джинсы, белье и блузку, в которой была вчера, набросила на голое тело халат и поплелась в душ.

В квартире было пусто и тихо, все ушли, оставив за собой обычный поствечериночный бардак из бумажек, пустых пластиковых стаканчиков и липких пятен алкоголя на полу.

Домывшись и переодевшись у себя в комнате в чистую одежду, Аля отправилась на кухню в надежде, что вчерашние гости не опустошили холодильник. В душе от теплой воды у Али расцвела головная боль, и надо было срочно что-нибудь съесть.

На кухне пила кофе и закусывала пиццей невероятно бодрая и свежая Лу. От одного взгляда на испанку Алина голова разболелась еще больше.

– Алья, ну наконец-то. Хочешь пиццы?

– А что, со вчера еще что-то осталось?

– Нет, со вчера какая-то гадость обкусанная, я ее выкинула и заказала новую. Три коробки. Пеперрони, вегетарианская и с ананасами.

– В десять утра? – Аля рухнула на диванчик и закрыла глаза.

– Круглосуточная доставка, радость моя. Сделать тебе кофе?

Аля, конечно, согласилась. За все время знакомства она еще ни разу не видела, чтобы Лу делала что-то по дому или, если уж на то пошло, сама варила кофе. Когда они завтракали вместе, этим всегда занималась Аля. Когда Лу была сама по себе, она, скорее всего, покупала все в кафе.

Аля вдруг заметила на кухонном столе свой телефон, и вчерашний вечер мгновенно всплыл в памяти.

– Черт, черт, черт! – Аля схватила мобильный и кинулась проверять чат. Ее пьяное сообщение осталось без ответа, хотя было видно, что Сашко его прочел.

– Что случилось? Написала вчера кому-то лишнего? – поинтересовалась Лу, поставив перед Алей чашку с кофе и тарелку с разогретыми в микроволновке кусками разных пицц.

Аля отхлебнула кофе. Было неожиданно вкусно.

– Да. Ерунду какую-то написала, теперь вот стыдно.

– Тому самому загадочному мужчине, о котором ты мне не хочешь ничего говорить?

– Ну да.

– А он?

– Ничего. Не ответил. Но прочел.

Аля затолкала в рот большой кусок пиццы. Головная боль потихоньку начала отступать.

– Но это даже хорошо. К лучшему. Хотя бы не придется позориться и оправдываться.

– Ну да, – согласилась Лу. – Действительно, так лучше. Заблокируешь его теперь?

– В смысле? – спросила Аля. – Я никогда никого не блокирую.

– А если он решит тебе написать?

– Ну пусть пишет.

– Так придется же позориться. И оправдываться. А так ты один раз заблокировала – и все. Вон из жизни. Тебе, кстати, в любом случае не помешает.

– Почему это? – поинтересовалась Аля.

– Ты какая-то сама не своя. Я же вижу. Все время сидишь в телефоне на страничке этого своего, но сама первой не пишешь. Только после пол-литра текилы. А я вчера думала, куда вся текила делась? А это ты. Алекс так хохотал, он теперь окончательно считает тебя эталоном загадочной русской души. Но вообще, Алья, я серьезно. Уж не знаю, как вы там с этим твоим мужчиной расстались, но, поверь мне, был бы он «тем самым», – на этом определении Лу выразительно закатила глаза, – ты бы тут не сидела. Мы бы с тобой вообще никогда не познакомились. А поскольку ты, mi amor, здесь, передо мной, заканчивай эмоционально мастурбировать и возвращайся к реальной жизни. Она у тебя тут. Какая захочешь. С пеперрони, вегетарианская или с ананасами. Не хочешь блокировать сейчас – никто тебя не заставляет, – увидев Алино лицо, поспешила добавить Лу. – Просто подумай над этим, мой депрессивный русский дружок.

Аля сковырнула с пиццы кусочек оливки и кинула ее в Лу, та ловко поймала его рукой и, ухмыльнувшись, отправила себе в рот.

Аля посмотрела на экран телефона. Если Сашко действительно прочел ее сообщение и до сих пор ничего не написал в ответ, значит, он не имел этого в виду. Тем легче. Тем лучше. Аля всегда была сторонником отрывания пластыря одним резким движением. Будет больно, но быстро пройдет. Да и аргументы Лу звучали на удивление здраво. Недели в горячке по Сашко было более чем достаточно.

В конце концов, Пловдив так хорошо начинался. Аля гуляла, работала, даже получала удовольствие от ежедневных дел. Этот город давал ей набраться сил, разгонял кровь в венах, дарил ей чистый лист, на котором она могла начать писать это лето заново, в общем, пытался лечить ее неспокойное нутро как мог. А она, как в детстве, просто из любопытства взяла и расковыряла корочку на начавшей заживать ранке. Пловдив определенно заслуживал второго шанса.

– Как там, говоришь, его заблокировать?