Текст книги "Любимая учительница"

Глава 34

На новогодние праздники мы поехали в Архыз.

Парни хотели покататься на лыжах, ну а я особого мнения по этому поводу не имела. Архыз так Архыз. Без разницы. Я за всю свою жизнь только в двух местах и была. В родном городе и в Москве.

Место оказалось волшебным. В туристической деревне вполне себе приличная гостиница, с хорошими и чистыми номерами.

Нам понравилось. Я все удивлялась, каким образом удалось так хорошо подсуетиться прямо перед Новым Годом, когда места в подобных курортных зонах выкупаются с сентября. Глеб что-то упоминал про блат, но особо не вдавался. А я и не настаивала.

Юрик умотал в Лондон на очередной семинар. Не знаю, что там за семинары перед праздниками, особенно учитывая католическое Рождество, но мозги родственникам он, судя по всему, запудрил вполне качественно.

Посмеялся, что оставляет меня на растерзание зверям, обнял, весело стрельнув распутными глазами в нахмурившегося Давида.

Парни насчет его ориентации были в курсе, восприняли на редкость спокойно, но, как мне кажется, до конца все же не верили.

Как один раз заявил Давид, невозможно находиться рядом со мной и не хотеть. Кому угодно. Даже гею.

Приятно, конечно, льстит…

И голову кружит.

Я вообще стала замечать, что как-то по-другому себя веду. Более раскованно, что ли. Одеваться стала элегантней. Полюбила юбки-карандаш и чулки. Тонкие блузки и изящные строгие платья.

Особенно приятно было, когда видела, как моим парням от этого всего голову сносит. Пару раз, конечно, доводила их до срыва.

Как в тот раз, когда вечером затащили в лаборантскую после разговора с вредным проректором и сладко взяли, закрывая рот пальцами, чтоб не кричала.

Это будоражило, заводило, держало в тонусе.

Про мое самочувствие больше не заговаривали, закрыв эту тему.

Но вызов, судя по поведению, спокойно жить не давал.

А я что? Я была только за.

– Глеб, а когда ты понял, что я тебе нравлюсь? – я лежала, привалившись к боку Давида и легко шлепала пальчиками ноги по спине разлегшегося ниже Глеба.

– Бля, малыш, ну говорил же… – протянул он лениво, не поднимая головы, – сразу, как увидел… Стоит перед кабинетом, такая маленькая, хорошенькая, худенькая мышка. Так сразу и представил, как бы ты на моем члене пищала…

– Ах ты гад! – я шлепнула по спине посильней, обидевшись.

Я тут, понимаешь ли, жду признания в любви, а мне…

– Татьян Викторовна, – Глеб, резко развернувшись, поймал мою ногу, пощекотал пятку, – ну ты же все знаешь про мужскую психологию!

– Знаю, что вы похотливые самцы! – ответила я и тут же пискнула от неожиданности, потому что меня резко дернули вверх. Давид, оказывается, не спал, а просто лежал в засаде, как тигр, и теперь поймал нужный момент, повод заставить отвечать за свои слова.

Глаза его были черными, без искринок смеха, губы жесткими и требовательными, словно не прошло всего полчаса, как мы занимались любовью.

И, судя по тому, что я чувствовала животом, он успел за эти полчаса основательно соскучиться. Глеб, перевернувшись на бок, с интересом смотрел на нас, пока что не делая попыток присоединиться.

Я распласталась на мощном теле Давида, как маленькая белка-летяга, обхватывая его всеми конечностями и чувствуя, что от его грубого поцелуя тоже уже очень даже готова.

Давид скользнул пальцами вниз, проверяя, и больше предварительных ласк мне предложено не было. Мое легкое тело просто приподняли и сходу насадили на хорошую такую твердую дубину, притворявшуюся членом Давида. И подбросили бедрами немного, подгоняя.

Я откинулась назад, упираясь в каменные бедра своего любовника, охнула от изменившихся ощущений внутри и начала медленно двигаться, насаживаясь до конца, закатывая от удовольствия глаза.

Повернула голову, нашла взглядом Глеба, уже отбросившего простыню и наглаживающего полностью готовый к бою член. Его рука, безостановочно скользящая по стволу вверх и вниз, его глаза, темные, внимательные, его язык, скользнувший по губам, все это завело еще сильнее, я задвигалась быстрее, не отрывая от него взгляда, пока Давиду, наконец, не надоело, и он не рванул меня к себе, удерживая за плечи и вбиваясь снизу сильно и жестоко.

Оказывается, мне именно этого и не хватало, потому что кончила я внезапно и очень громко.

Хорошо, что в отеле, где мы жили на новогодних каникулах, хорошая звукоизоляция, а то давно бы уже полицию вызвали.

Я пришла в себя примерно через полминуты, все еще ощущая здоровенный член Давида в себе, немного снизивший амплитуду и теперь ходящий по моей смазке медленно и глубоко. Посмотрела в его обволакивающие глаза. Он был серьезен. Глядел жадно. Воин-завоеватель. Завоевал меня полностью, подчинил.

Я лежала на его широкой груди, наслаждаясь послеоргазменным кайфом, передышкой, потому что понимала, что он не кончил. И Глеб тоже. А значит, будет второй раунд. И я только за.

Мне не требовалось двигаться, проявлять инициативу, все делали за меня. Но когда я все же попыталась шевельнуться, чтоб посмотреть на Глеба, и, возможно, уделить ему внимание, тяжелая лапа на моей спине стала просто каменной, не позволяя двигаться, взгляд, черный, разбойный, впился в меня, а сзади я почувствовала Глеба. Он скользнул пальцами по промежности, раздвинул ягодицы, ловкие пальцы прогулялись по сжавшемуся кольцу мышц. Я поняла, чего он хочет, и замотала головой:

– Нет…

– Не бойся, не бойся, Татьян Викторовна, я осторожненько… – тут же зашептал Глеб, чуть наваливаясь на меня сверху и проходясь поцелуями по спине, вдоль позвоночника.

Я хотела повернуть голову, чтоб посмотреть на негодяя, отказать ему, глядя в лицо, Но Давид не пустил. Зафиксировал жестко другой рукой, поцеловал, заглушая протест. Сквозь поцелуй я опять почувствовала пальцы Глеба там, где не хотела, где боялась, но Давид, одновременно с поцелуем, двинулся опять внутри меня, снова загоняя тело в сладкую истому, дурманя, сводя с ума. И я, в этом дурмане, хоть и ощущала, как в меня проникает палец, потом сразу два, потом три, но не могла ничего сказать, никак воспротивиться.

Глеб все шептал мне в ухо что-то настолько порочное, пошлое, что я заводилась от этого бешено, Давид держал, не давая никакой инициативы и вколачивался в мягкое покорное тело мерно и мощно, поддерживая градус безумия и повышая его. Поэтому, когда я почувствовала, как пальцы в попе сменил член, толкнувшись по моей собственной смазке, смешанной со слюной Глеба, практически полностью внутрь и не причиняя особой боли, только дискомфорт, то лишь выдохнула обреченно.

– Вот так, так, так, правильно делаешь, выдыхай, выдыхай, Танюш, давай, моя хорошая, расслабься, впусти меня еще чуть-чуть, еще, еще, еще… – Хрипел над ухом Глеб, уже не осторожно, а все более размашисто двигаясь во мне, поймав один ритм с Давидом, и принося вместе с непривычным дикомфортом еще какое-то странное чувство, совершенно не похожее на то, что я обычно испытывала. Я не отрывала взгляда от глаз Давида, падая в его бездну, в его адский пламень, сгорая в нем до угольков, сопровождаемая в своем огне уже практически бессвязным хрипом Глеба:

– Вот так, так, так, так, хорошая, моя хорошая, наша, наша, девочка наша, потерпи, потерпи…

И я сходила с ума, уже и не двигаясь, только ощущая напряжение, жжение, боль, удовольствие и еще миллион всего иного, как привычного, таки незнакомого, пугающе-приятного, теряя себя окончательно в этом безумии.

А потом Глеб сунул мне пальцы в рот, и я кончила. Сильно, с диким содроганием и криком сквозь закрывающие мне рот пальцы. И почувствовала, как хрипит сзади Глеб, делая последние, самые жесткие движения, а через пару мгновений и Давид, прижав меня к своей груди, выдохнул, запрокидывая голову назад и кончая.

И это было настолько выматывающе, что я не вынесла происходящего и отрубилась прямо на Давиде. Прямо в том положении, в котором застал меня оргазм. Наплевав на все на свете и предоставив мужчинам самим решать вопросы гигиены. Потому что плевать. И слишком хорошо, чтоб вообще можно было думать.

Глава 35

Отель, в котором мы жили, был совсем недалеко от родного города Давида. Вот он, блат откуда. Правда, узнала я об этом поздно. Он располагался в горах, настолько красивых, что у меня каждый раз дух захватывало от великолепия. Парни катались по утрам на сноубордах и горных лыжах, выделывая такие трюки, что у меня сердце не выдерживало это все смотреть.

Пытались приобщить меня, но я проявила себя как никудышный спортсмен, падала на ровном месте и один раз серьезно ушиблась.

После этого мне от активного отдыха было отказано, а все физические упражнения заменены сексом.

И, в приниципе, мне прямо хватало по самое не балуйся.

Особенно после того раза, когда я неосмотрительно позволила Глебу испробовать еще один вид секса.

Теперь и дня не проходило, чтоб я не расширила свои, скажем так, горизонты.

И, что характерно, против больше не была.

И удовольствие, которое получала с ними двумя, моими бешеными студентами, порой выходило за все возможности тела. Они-то спортсмены, выносливые и сильные. И хоть жалели меня, но, когда забывались, приходилось мне туго.

О будущем не говорили. От слова «совсем». Я не настаивала, полностью удовлетворенная тем, что происходит, и приычная не загадывать далеко вперед.

Я понимала, что парни, вполне возможно, в будущем захотят чего-то другого. Может, семью? Детей? Всего того, что я дать не в состоянии. Осознание это отдавало горечью, но я опять же готовилась к тому, чтоб не потерять себя.

Хотя, о чем разговор?

Я уже себя потеряла.

Давно.

Как только поняла, что испытываю к своим студентам особые эмоции. Как только позволила им увлечь себя.

Давид не говорил о своей семье, о невесте. Ни слова.

Я и не знала, что мы живем неподалеку от его родных краев. Туда никто не собирался ехать, и мне никто не собирался ничего говорить.

Но, как обычно, в маленькой местности, где все друг друга знают, утаиться было нереально, поэтому уже через три дня после Нового Года к нам пожаловали гости.

Высокий, невозможно представительный мужчина, глядя на которого легко было представить, каким будет Давид в возрасте. И невысокая худенькая женщина, очень красивая и на редкость молчаливая.

Глеб увидел их первыми, как раз из гостиницы шел к нам с лыжами в руках.

– Дава!

Давид отвлекся от натягивания на меня шлема для безопасности. А то, мало ли, ветка на дурную голову упадет в лесу. И неважно, что леса не наблюдалось поблизости.

Оглянулся. И замер.

Они вышли из большой черной машины, в сопровождении еще двоих, очень похожих на Давида парней. Братья, наверно.

Давид аккуратно спустил меня с рук, поправил шлем, посмотрел напряженным взглядом в глаза и двинулся навстречу гостям.

Глеб оставил лыжи и подошел ко мне.

– Молчи и улыбайся, – тихо сказал он, чуть пожимая ладонь, – и в глаза смотри. Спокойно. Они на своем будут говорить скорее всего, но, если вдруг подойдут и что-то скажут не очень приятное, ты не спорь только, я прошу тебя, Тань.

Я убрала от него руку, наблюдая, как Давид здоровается с отцом, обнимает мать, похлопывает по плечам братьев. Они все были очень похожи, смотрелись невозможно серьезно и достойно. Как породистые рысаки. Мне почему-то невольно стало не по себе. Особенно, когда оглянулись, и отец Давида мотнул головой в мою сторону вопросительно.

Давид коротко ответил.

И отец посмотрел на него, сдвинув брови. Еще раз что-то спросил. Давид помотал готовой, и показал, что брови умеет сдвигать не хуже, чем отец.

Отец еще раз глянул на меня, и даже на расстоянии стало неуютно. Да уж, похоже, тяжесть и черноту взгляда Давид взял именно от него.

Опять развернулся к сыну и начал что-то втолковывать резким настойчивым тоном.

Я, понимая, что речь идет обо мне, взволнованно ухватилась опять за руку Глеба.

– Слушай, он же ругает его, за меня, да?

– Да, Татьян Викторовна, скорее всего…

– Так, может, сказать, что я с тобой? А?

– Это после того, как они своими глазами видели, как он тебя тут тискал? Не смеши, малыш. Надо ждать. Дава решит сам.

– Да что он решит? – волновалась я, – ты посмотри на них! Они же… Они же…

– Таня, чем больше ты кипишуешь, тем хуже. Дава решит. Терпи и жди.

Я честно стояла и ждала. И даже не дрогнула, когда отец Давида в ответ на очередное твердое мотание того головой, раздраженно что-то крикнул, сделал гневный жест и развернувшись, зашагал к машине.

Мать потянулась к Давиду обнять, но отец, не оборачиваясь что-то повелительно рявкнул, и она, поникнув головой, пошла следом, поддерживаемая сыном под локоть. Другой брат Давида, задержавшись, что-то сказал злое, глянул на меня острым взглядом, получил в ответ жесткий ответ от Давида, и тоже ушел.

Давид остался стоять на дороге, глядя вслед уехавшему внедорожнику и сунув руки в карманы. Я порывалась подойти, но Глеб удержал.

Так мы и стояли, ждали.

Наконец, Давид повернулся и пошел к нам. Лицо его было, как обычно, маловыразительным, но вот глаза… Вытлевшие угли. Страшно стало до онемения. Давид с разгона, не тормозя, подхватил меня на руки, кивнул Глебу, и быстрым шагом двинулся в сторону нашего номера.

Я лишь уцепилась за его окаменевшие плечи и гладила затылок, заросший жестким волосом.

И ощущала, что он ледяной просто, жесткий, деревянный.

Я поцеловала нежно шею, пытаясь отогреть своего ледяного великана.

Он вздрогнул, сжал меня сильнее, до боли.

И начал целовать, жестоко прикусывая губы, едва мы переступили порог номера. Я не сопротивлялась, покорно позволяя терзать свой рот, ощущая, как Глеб сзади быстро разматывает на мне тряпки, сдергивает штаны, и сама расстегивала куртку, стаскивала свитер с Давида, ощущая, как руки Глеба двигаются по моему уже голому телу, поднимая, придвигая ближе к мощной груди, заросшей жестким волосом, улучила момент, когда жестокие губы двинулись вниз, по шее, до ключиц, и повернулась, сама поймала холодный короткий поцелуй, но Глеб отстранился, указав кивком головы на друга. Все внимание ему.

Я поняла, повернулась, выгибаясь уже в его руках, обхватывая ногами поясницу. Давид зарычал и резко взял меня, проникая сразу на всю длину, жестко и отчаянно, сразу начиная двигаться, не щадя, словно пытаясь выместить все свое напряжение и гнев от неудачного разговора с отцом. И я расслабилась, раскрылась максимально, понимая, что ему это необходимо сейчас, что хотя бы так, хоть немного, чтоб полегче, чтоб выдохнуть. Он уперся спиной в стену, держал меня на весу легко и небрежно, одной рукой, насаживал на свой здоровенный жесткий член, и дышал, тяжело, со всхлипами, и это было страшно. И я понимала, что не получается у меня, не способна я забрать всю ту боль, гнев, негодование, что просто не понимаю, насколько это серьезно, насколько это глубоко. Я, безотцовщина, никогда не знавшая семьи. Я старалась, обнимала, ласкала, но мало, всего было мало! И мне и ему.

И тут Давид поднял взгляд за мою спину, где Глеб, поддерживая меня, легко ласкал руками. Он даже не раздевался, желая отдать меня в этот момент полностью другу, понимая гораздо лучше, чем я, насколько тому важна поддержка.

И немного все же упуская кое-что. То, что мы все уже успели понять на физическом уровне.

– Брат, давай! – тихо скомандовал Давид, и я тут же ощутила на своей шее горячее дыхание Глеба. И его пальцы в районе промежности.

Я выгнулась, чувствуя мокрые прикосновения, и, через мгновение, член Глеба мягко, растягивающими движениями, начал погружаться в меня. Давид чуть притормозил, пережидая, я замерла, стараясь дышать и расслабляться, Глеб вошел толчком, что-то бормотнул и вцепился зубами мне в плечо, как зверь. Давид усмехнулся, глядя на это, и его неловкое движение губ уже было благом, трещиной в скале. А затем мне остро стало не до наблюдений. Потому что мои мужчины двинулись одновременно. И в тот момент мне показалось, что сейчас реально на части порвусь. Потому что, несмотря на то, что практиковали мы это уже пару дней, все еще было больновато. И тесно. И странно. И теперь немного страшно, потому что стало ясно, что сдерживаться никто не собирается. И я в том числе.

А потом началось форменное сумасшествие! И я кричала, и стонала, и плакала от невероятности ощущений, от того, что вытворяли со мной мои мужчины, не могла остановиться, и понимала, что и выдержать это не смогу долго, и в то же время хотелось, чтоб подольше, потому что невозможное, нереальное удовольствие! Такое, когда на грани гибели. На грани сумасшествия. Я ощущала себя так сладко, так правильно зажатой между ними, измученной, исцелованной, истерзанной, и это было благо. Для нас всех благо. Потому что именно в тот момент мы ощущали себя единым целым. Семьей. Общностью. И кончили мы практически одновременно. И отлепиться потом друг от друга не могли еще несколько минут, мокрые от пота и задыхающиеся.

А потом, плавно переместившись в душ, я ласкала своих мужчин, хоть и шаталась от усталости и легкого жжения в промежности, которое грозило завтра стать не очень легким. Но это все завтра. Это все потом. А сейчас у нас есть мы.

И это очень, очень, очень много.

Глава 36

– Маргарита Васильевна, ну зачем вы опять? Ну мне же совершенно некуда это все носить!

– Милая моя! Для того, чтоб одеть красивое платье, не нужен повод!

– Мне неудобно…

– Ах, не рассказывай мне, что удобно, а что неудобно. Бери скорее, а то Сергей Павлович вот-вот подъедет. Мы сегодня на балет. Давно я «Лебединое озеро» не видела. Скучаю, представляешь? Хотя, сейчас, конечно, не то, что было раньше… Ох, помню, мы с моим покойным мужем ходили на премьеру… Да… Сейчас как-то измельчало все… Кстати, не хочешь с нами? И эту милую девочку возьмем, с прекрасными глазками, Катюшу. Кстати, у меня же кое-что и для нее есть! Чудесную вещицу на днях откопала, еще в Индии приобретала. Настоящее индийское сари, представь! Не новодел, а еще то…

Я только руками развела. Юркину прабабушку остановить невозможно. Это ураган, стихия. Ей можно только поддаться.

– Я не могу, я скоро обратно в город.

– Да, жаль, что так ненадолго… Но хорошо, что не забываешь старушку. Но кто же приедет за тобой? Юрик-то в Лондоне еще. Мальчик Дзагоевых? Или его друг? Или оба?

Я, как сидела на пуфике, так чуть на пол и не свалилась.

– Что такое, милочка? Что с глазками? Неужели ты думала, что у внука есть секреты от его старой бабушки?

Ну Юрик… Приедь только…

– Яааа…

– Милая моя, здесь совершенно не стоит стесняться и переживать!

– Яааа…

– Эх, молодость, молодость… Скрываетесь, конечно же? Прячешь своих мужчин? Как и Катюша этого своего чернявого мачо?

– Ааааа…

– Пошли, пока чай попьем. Мне Сергей Павлович чудесный улун привез. Вот знаю, что химия, а все равно люблю…

Я минуту посидела в оторопи, глядя на закрывшуюся за Маргаритой Васильевной дверь, потом приложила ладошки к красным щекам.

Позор. Вот это позор. Всем позорам позор!

Ну, Юрка! Вернись только, гад гадский! Находка для шпиона! Хотя, Маргарита Васильевна – тот еще инквизитор.

Ладно, надо идти сдаваться.

– Вот одного не пойму, Танечка, как так получилось с Дзагоевым-то? Там же, насколько я в курсе, жесткая договоренность была на брак? Деды решали еще все. Как это мальчик умудрился против пойти? У них такого не бывает.

– Я не знаю, Маргарита Васильевна, – я отпила чай, посмотрела в окно, избегая испытующего взгляда старушки, – Давиду тяжело очень. Отец с ним не общается, из семейного бизнеса вывел. Квартира, оказывается, тоже была на семье, и счета в банках. Сейчас ничего у него нет, кроме машины. Я не хотела так. Уговаривала, чтоб отказался.

Тут я вспомнила, какой грандиозный скандал закатил мне невозмутимый обычно Давид. И как наказал потом. Не так, как обычно. А совсем даже наоборот. Отлучением от тела на неделю. Я за эту неделю на стену чуть не залезла. И уже собиралась подкарауливать и применять насилие. Потому что Глеб, из солидарности с другом, тоже мимокрокодил. Гады такие! Ну ничего, я потом на них отыгралась…

Воспоминания о том, как я сладко отыгрывалась, вызвали улыбку.

Вообще, у нас все было невозможно хорошо, на самом деле.

Жили мы все в квартире Глеба. Давид зарабатывал в местном спортивном клубе, вел греко-римскую борьбу у детей. К нему со всего города возили мальчишек.

Глеб трудился в фирме отца. Так что на жизнь хватало. На соревнования ездили втроем. Парни ни в какую не хотели оставлять меня одну в городе. А я не хотела оставаться без них.

Конечно, Давиду было очень тяжело без поддержки семьи, это важно, очень важно для него всегда было, я даже не представляла, насколько. И Глеб не представлял. Его семья им особо не интересовалась, выпинув в восемнадцать лет за порог дома в свою двушку и дав небольшой стартовый капитал. И обеспечив после окончания учебы местом в компании отца. Не руководящим. Поэтому с ним было проще. Его родня даже и не знала наших особенных отношений.

А вот Давид переживал. С ним резко оборвали все контакты, вывели из бизнеса, лишили поддержки. И это только потому, что отказался жениться и нашел себе русскую девушку!

И это они еще всей правды не знали! И не дай Бог, узнают! Не дай Бог!

Давид не подавал вида. Но, конечно, скучал и очень переживал.

Я чувствовала свою вину. Понимала, что это все из-за меня. Что я стала, пусть и невольно, причиной его внезапного одиночества. Отлучения от семьи. Лишения привычной поддержки.

Но больше не отговаривала. В конце концов, он взрослый мужчина, сам должен принимать решение.

Мы съехались сразу после выпуска парней в конце мая. Наплевав на все. И на всех. На шепотки, соседей, знакомых и друзей.

И были счастливы, несмотря ни на что.

По крайней мере Юрик, уматывая к своей очередной любви, профессору английской литературы, преподающему в Гарварде, с которым на предновогоднем семинаре в Лондоне познакомился, напутствовал меня вполне однозначно:

– Не переживай, Танюх. У тебя такие мужики, что любые длинные языки вырвут с корнем. Наконец-то я за тебя спокоен.

Я тоже была спокойна, несмотря ни на что.

Маргарита Васильевна все говорила и говорила, а потом вдруг замолчала, положила руку на мою ладонь.

– Танечка, тебе не нужно ничего стесняться. Поверь старой бабке. Если ты чувствуешь, что это твое, что это то, что тебе надо, бери. И не раздумывай. Чтоб потом не вспоминать и не жалеть о несделанном.

– Но ведь люди…

– Люди – те еще сволочи, они всегда будут завидовать чужому счастью. Не надо смотреть на людей. Надо смотреть на себя. И своих близких, действительно близких.

Тут зазвонил телефон, оповещая об смс.

Маргарита Васильевна улыбнулась, поднялась, передавая мне пакет с платьями для меня и Катюши.

– Иди. Твои рыцари уже приехали. И Катеньке скажи, чтоб заезжала, по-простому. Нравится она мне. И пусть мачо своего горячего не прячет больше, а то в прошлый раз напугал Веру Степановну, сидел в зарослях малины, девочку свою выглядывал. Так Вера Степановна на него Мишеньку спустила.

Я вспомнила Мишеньку – серьезного такого ротвейлера, в самом расцвете собачьих сил, и даже немного пожалела поганца Алиева, добившегося-таки путем долгой осады внимания моей студентки. И даже на занятия стал ходить, хитрый черт!

Телефон зазвонил еще раз.

– Нетерпеливые такие, – подмигнула Маргарита Васильевна. – Ничего, мужчине подождать полезно. Пока, голубушка.

Я вышла из дома и увидела джип Давида, как всегда, нагло раскорячившийся открытыми дверями на половину дачного проезда.

Гремела музыка, Глеб, ошиваясь возле машины, весело попинывал дорожную пыль. Увидев меня, тут же пошел навстречу:

– Ну наконец-то! Сколько тебя ждать?

– Ничего, мужчинам полезно ожидание, – повторила я мудрость Маргариты Васильевны.

– Чего? Воздержание? Нихера не полезно! – Глеб тут же начал доказывать это, забираясь наглыми пальцами под юбку прямо на улице. Я, взвизгнув, шлепнула по рукам, залезла в джип, Давид, повернувшись, сграбастал железной лапой за талию и жадно, сладко поцеловал.

– Чего так долго? Говорила, на два часа… – проворчал, выворачивая руль.

– Да я заболталась…

– Заболталась она… Слышь, Дав! – Глеб повернулся ко мне с переднего сиденья, уставился возмущенно, – мы тут, понимаешь ли, с самого утра места себе не находим, баба наша срулила хер знает куда, ни свет ни заря, на два часа, типа, а самой полдня нет! И это в выходной день, между прочим!

– Да я же предупреждала! И вообще! Могу я отдохнуть немного, пообщаться хоть с кем-то, кроме вас?

– Ты слышал, как заговорила? Дав? Вот знал я, что не надо ее отпускать. Волю почуяла! В себя поверила!

Давид молча крутнул рулем, сворачивая на небольшую дорожку, ведущую в глубь лесочка.

– Эй, нам же не туда, зачем? – взволновалась я.

– Мозги вправлять будем. – Веско обронил Давид, а Глеб кивнул согласно.

– Дааа… Поучишь нас, любимая учительница, как надо воздерживаться… Правильно.

– А давайте дома, а? – просительно протянула я, ощущая, как, в противовес словам, полыхнуло жаром в низу живота. От предвкушения.

– Нет, до дома не дотянем.

Я хотела еще что-то сказать, но Давид встретил мой взгляд таким чернущим адом зрачков, что стало жарко. Очень жарко. А Глеб, повернувшись, провел ладонью по моей ноге, сжал.

– Не дотянем, малыш. Никак.

И я поняла, что да. Никак.

Да и не надо дотягивать.

Надо брать все, что возможно. Все, что тебе хочется.

Чтоб не пожалеть потом об упущенных возможностях.