Текст книги "За гранью"

91

На утреннем заседании возобновившего свою работу Совета Королей Бореас сообщил его участникам о неудавшемся накануне покушении на жизнь Кайлара Голтского.

Когда Грейс вошла в зал Совета, она по привычке направилась к своему месту в первом ряду, но на полпути остановилась. На всех предыдущих заседаниях она сидела рядом с Эйрин и лордом Олрейном. Но Эйрин еще не объявилась, а бедняга Олрейн…

Внимание Грейс привлек обращенный на нее взгляд добрых карих глаз и сопутствующий ему приглашающий жест. Разумеется, она сразу узнала неизменно благожелательно относившуюся к ней леди Трессу, первую камер-фрейлину толорийского двора, но все равно заколебалась. Что подумает Бореас, увидев ее сидящей бок о бок с главной наперсницей королевы Иволейны и заведомой колдуньей?

Это его проблемы, Грейс. Пускай думает что хочет. Не забывай, ты все еще шпионка и должна непременно выведать, что затевает непредсказуемая владычица Толории!

Приветливо кивнув в ответ, она расправила плечи и начала пробираться к Трессе мимо уже занявших места зрителей. – К счастью, сегодня в зале Совета было далеко не так многолюдно, как в день открытия, когда все ярусы каменных скамей от пола до потолка были битком забиты разряженной высшей знатью всех Семи доминионов. С того времени интерес к происходящему заметно упал, да и свиты гостящих в Кейлавере монархов изрядно поредели. Кто-то из приехавших с ними ноблей вернулся домой по неотложным делам, кого-то отправили назад в качестве гонцов с посланиями и распоряжениями, да и самим правителям вся эта волынка здорово надоела, и они не скрывали желания поскорее покинуть Кейлаван и возвратиться в собственные владения, дабы снова взять в свои руки бразды правления и пресечь, буде потребуется, амбиции чрезмерно зарвавшихся в их отсутствие вассалов. Однако все они вынуждены были ожидать заключительного голосования и официального закрытия Совета, без чего, по словам Эйрин и согласно древним законам, ни один из его участников не имел права уехать.

Если план Бореаса сработает, повторное голосование и роспуск Совета Королей могли произойти уже сегодня.

Минувшей ночью король как-то очень вяло среагировал на сообщение о предательстве и гибели лорда Олрейна. Чтобы не так сильно травмировать Бореаса – покойный сенешаль, по словам Бельтана, в юности был для него не только наставником, но и во многом заменил отца, – принц и Грейс отправились к нему вдвоем. Бореас выслушал их рассказ внешне спокойно, неподвижно сидя в резном деревянном кресле с драконьими лапами вместо ножек и вглядываясь в пылающий в камине огонь. Грейс ожидала чего угодно: от открытого недоверия до вспышки безудержного гнева, но его величество только кивнул и попросил оставить его одного. Когда они уходили, он так и продолжал сидеть в кресле молчаливым изваянием, положив руку на голову одного из своих псов и устремив остановившийся взор в языки пламени.

Наутро Бореас повел себя совершенно по-другому. Началось с того, что он нанес Грейс неожиданный визит. Та вовремя услышала его тяжелые шаги и рокочущий бас и едва успела нырнуть в платье до того, как он без стука ворвался в дверь.

Перед нею снова стоял прежний Бореас – огромный, нетерпеливый, пышущий энергией и животным магнетизмом, казалось, заполняющий собой все пространство ее не такой уж маленькой спальни. Как обычно, загнав хозяйку в угол и нависая над ней всей своей массой, его величество снизошел до изложения разработанного им ночью плана. Замысел его состоял в том. чтобы ошеломить членов Совета драматическим сообщением о заговоре и покушении на убийство короля Кайлара в расчете на изменение – перед лицом общей угрозы – позиций всех или хотя бы одного из противников военного союза в ходе повторного голосования, проведения которого Бореас твердо намеревался добиться в этот же день.

Не успела Грейс подумать, разумно ли его вообще задавать, как вопрос сам сорвался у нее с языка:

– Вы собираетесь поведать Совету о роли в заговоре культа Ворона и Бледного Властелина, ваше величество?

Бореас, чуть склонив голову, несколько мгновений в упор разглядывал ее бешеным, пронзительным взглядом, затем резко развернулся на каблуках и, не сказав ни слова, так стремительно покинул комнату, что за спиной его как будто образовался вакуум, едва не увлекший Грейс, которой, чтобы удержаться на ногах, пришлось ухватиться за спинку кровати. Переведя дыхание, она решила найти Эйрин и всех остальных, чтобы обсудить с ними намерения Бореаса, но, пока она раздумывала, явился королевский паж с приказом немедленно явиться на заседание Совета, поэтому Грейс так и не успела поставить друзей в известность.

Она добралась до леди Трессы и опустилась на скамью рядом с ней.

– Доброго утра вам, леди Грейс, – наклонила голову толорийка.

– И вам того же, леди Тресса, – улыбнулась Грейс.

Грейс всегда умела с поразительной точностью определять возраст, но в случае с Трессой едва ли не впервые в жизни оказалась в затруднении. Кожа на ее полноватом миловидном лице была гладкой и свежей, но некоторые признаки – еле заметные сеточки микроскопических морщин под глазами, редкие серебряные нити в копне густых огненно-рыжих волос, чуть заметно вздутые синие жилки вен на безупречных во всех прочих отношениях руках – позволяли предположить, что леди Тресса значительно старше, чем выглядит.

Грейс занялась было своим туалетом – в сидячем положении средневековые наряды требовали повышенного внимания, – но вдруг замерла и вскинула голову. По спине побежали мурашки. Два изумрудных огня пылали напротив, словно пытаясь прожечь ее насквозь. Грейс попыталась отвести взгляд и не смогла – как часто бывает, когда проезжаешь мимо искореженного в аварии автомобиля.

Кайрен сидела одна на противоположной стороне амфитеатра. Она была одета в роскошное зеленое платье, но сегодня оно сидело на ней мешком, вместо того чтобы подчеркивать ее пышные формы. Великолепные каштановые волосы графини Силезской, всегда тщательно причесанные и уложенные, сегодня торчали во все стороны неряшливыми космами. В упор глядя на Грейс, она сосредоточенно грызла ноготь на пальце. Взгляд у нее был угрюмый и затравленный, как у загнанной в угол раненой крысы – ослабевшей, но все еще живой и опасной. Заметив, что соперница все-таки обратила на нее внимание, Кайрен растянула губы в усмешке, злобной и многозначительной одновременно, от которой у Грейс перехватило дыхание.

Она определенно что-то замышляет. Что-то очень скверное – зная ее натуру, в этом можно не сомневаться. Иволейна прогнала ее, но Кайрен не из тех, кто легко сдается. Что же она могла задумать?

Перед мысленным взором вспыхнуло видение: смуглые мужские руки на бледной коже. Логрен. Неужели эта зеленоглазая стерва собирается подстроить какую-то пакость своему же бывшему любовнику? Грейс вся дрожала, и Тресса, заметив ее состояние, взяла ее за руку.

– Не обращай на нее внимания, дитя, – мягко сказала толорийка. – Она никогда больше не сможет причинить нам зла.

Грейс упрямо потрясла головой. Она хотела убедить Трессу в том, что та ошибается, что Кайрен нельзя оставлять без присмотра, что от нее следует ожидать любого подвоха, любой неприятности, но не успела она открыть рот, как герольды затрубили в рога, возвещая об открытии утреннего заседания.

Один за другим спускались по устланной коврами лестнице правители Семи доминионов и занимали свои места за столом. В одном из передних рядов Грейс заметила сидящих бок о бок Эй-рин, Бельтана и Даржа Эмбарского. В следующем ряду устроились рядышком Мелия и Фолкен. Должно быть, все пятеро появились в зале в тот момент, когда ее внимание было отвлечено на Кайрен. Грейс приветственно помахала друзьям рукой, но никто из них не оглянулся. Разочарованно надув губы, она откинулась на спинку скамьи. Что ж, придется поговорить с ними в перерыве.

Монархи опустились в свои кресла вокруг стола; восьмое, предназначенное для короля Малакора и пустующее вот уже семь столетий, по обычаю, осталось незанятым. Не успели они устроиться поудобнее, как Бореас поднялся с места, уперся ладонями в край стола, подался всем телом чуть вперед и заговорил.

– Прошлой ночью едва не случилось непоправимое, – прогремел, разносясь под сводами, тяжелый королевский бас. – На жизнь нашего брата Кайлара Голтского было совершено покушение, и он лишь чудом остался в живых.

Ропот изумления прокатился по скамьям амфитеатра, взоры участников Совета обратились к Бореасу – всех, кроме Кайлара, который потупил голову, испытывая очевидное смущение от того, что сделался центром всеобщего внимания. Грейс вздрогнула. Судя по началу, Бореас решил не тратить времени на дипломатические разглагольствования, а сразу взять быка за рога.

– Это правда? – глубоким, но невыразительным голосом спросил Соррин Эмбарский.

– Б-боюсь, что д-да, – кивнул Кайлар. Лизандир брезгливо поднес к носу расшитый золотом надушенный носовой платок.

– Должен заметить, что для жертвы покушения у вас необычайно жизнерадостный вид, ваше величество, – кисло протянул он.

– Еще раз повторяю, что король Кайлар Голтский остался в живых лишь по счастливой случайности! – рявкнул Бореас. Расфуфыренный брелегондец визгливо расхохотался:

– Счастливая случайность? Ну не странно ли слышать эти слова применительно к Кайлару?!

Бореас скорчил свирепую гримасу.

– Вы так себя ведете, ваше величество, будто весьма разочарованы неудачей покушавшихся. Или я ошибаюсь?

Лизандир выронил платок. Даже толстый слой пудры и румян не мог скрыть, как сильно побледнело его лицо.

– Что вы такое говорите, ваше величество? – испуганно проблеял он.

– А вы сами как думаете? – прищурился Бореас.

Иволейна решительно встала, мгновенно приковав к себе взоры всех присутствующих, и окинула правителя Кейлавана ледяным взглядом.

– Слова вашего величества, действительно следует понимать так, что вы как намерены обвинить в этом ужасном преступлении одного из членов Совета Королей? – осведомилась она.

Бореас поочередно оглядел сидящих за столом и покачал головой.

– Нет. Дело в том, что мне уже известно, кто стоял за этим гнусным заговором. С прискорбием сообщаю, что изменником, связавшимся с клевретами нашего общего врага, оказался один из моих приближенных – человек, которому я всецело доверял.

По залу вновь прокатилась волна возмущения. Престарелый Персард Перридонский с интересом приподнял косматую седую бровь.

– В самом деле, ваше величество? – не удержался он от иронии. – Предатель в вашем ближайшем окружении? Занятно, занятно… Полагаю, что выражу общее желание, задав напрашивающийся вопрос: кто сей негодяй и как вы намерены с ним поступить?

Бореас долго не размыкал губ: видно было, что слова для ответа даются ему с трудом.

– Это лорд Олрейн. И он уже мертв, – глухо проговорил король.

Прошло несколько минут, прежде чем Бореасу удалось восстановить некое подобие порядка среди собравшихся в зале. Грейс прекрасно понимала, что известие об измене старого сенешаля потрясет всех без исключения, но в первую очередь ноблей самого Кейлавана. Уж если даже Олрейн – благородный, честный, надежный как скала – склонился к предательству, то кому вообще, скажите на милость, можно доверять? Лишь немногие, включая Грейс, знали истинные обстоятельства его гибели. Она с грустью подумала о том, как много в распоряжении сил Зла посулов и соблазнов, способных заставить свернуть с прямого пути изначально чистого и доброго человека. Кто сейчас скажет, на что рассчитывал Олрейн, поменяв на холодное железо живое человеческое сердце? Быть может, он искренне верил, что, согласившись помогать врагам, спасает тем самым от нашествия Тьмы свой любимый Кей-лаван? Как же жаль, что ему не хватило мудрости разглядеть пустоту за их лживыми заверениями!

– Скверные новости, ваше величество, – заметил Соррин, когда зрители наконец угомонились; король Эмбара выглядел еще более худым и изможденным, чем всегда. – Но вы так и не поведали нам, какому врагу служат клевреты, с которыми, по вашим словам, связался покойный лорд Олрейн, и кому понадобилась смерть нашего юного собрата Кайлара Голтского? Ответьте же, кого мы должны винить в этом мерзком деянии?

Зал затаил дыхание. Все присутствующие невольно подались вперед, ловя каждое слово. Бореас снова обвел глазами стол Совета, встретившись взглядом с каждым из сидящих за ним монархов.

– Я отвечу вам, – произнес он тихим голосом, – но хочу, чтобы сразу вслед за этим состоялось повторное голосование. Не стоит возражать: я уверен, услышав мой ответ, вы сами поймете, что другого выхода нет. – Глубоко вдохнув, Бореас открыл рот и прогремел: – Я обвиняю в покушении на убийство короля Кайлара Голтского и подлом заговоре, направленном на то, чтобы сорвать работу Совета Королей и заставить его участников принять выгодное для заговорщиков решение, жрецов новоявленного культа Ворона и стоящего за их спинами самого Бледного Властелина.

Сердце в груди Грейс учащенно забилось, все ее существо охватило радостное возбуждение. Бореас все-таки решился открыть Совету правду! Зал снова забурлил, и даже Фолкен вскочил с места – словно никто и не помышлял услышать из уст короля столь грозное обвинение. Грейс боялась даже дышать, ожидая дальнейшего развития событий.

Теперь Совет уже не сможет игнорировать заявление Бореаса. Король при всех отрекся от своего сенешаля – вполне возможно, самого близкого для него человека. От этого им никак не отвертеться; они обязаны проголосовать за военный союз! Обязаны…

Разъяренный женский голос заставил всех замолчать и притихнуть на своих местах.

– Да как ты смеешь, Бореас?! – завизжала Эминда; лицо ее покрылось багровыми пятнами. Вскочив на ноги и потрясая кулаками, эриданская владычица, казалось, готова была испепелить короля Кейлавана на месте пылающим в ее маленьких глазках дьявольским огнем злобы и ненависти. – Как ты смеешь подсовывать нам столь нелепую и извращенную версию, лживую от первого и до последнего слова?! Ты всерьез считаешь нас за дураков, способных поверить в смерть твоего драгоценного Олрейна, без которого ты и шагу не ступишь? Наверняка он жив и целехонек и сейчас прячется где-нибудь в замке, пока ты тут забиваешь нам головы всякой чушью!

Даже на таком расстоянии Грейс видела, как трясет от бешенства могучую фигуру Бореаса. На миг ей показалось, что каменная столешница сейчас разлетится вдребезги – так сильно вцепился он руками в край стола.

– Я прикажу показать его голову вашему величеству, – с трудом выговорил король.

Но и этот аргумент не произвел впечатления на Эминду.

– Ах вот как! Значит, вы сами его прикончили, – быстро нашлась она. – Или он добровольно принес себя в жертву – так, кажется, принято у поклонников Ватриса? – чтобы помочь свершиться коварному плану своего господина. Но ты просчитался, Бореас, решив, что сможешь запугать нас своей фантастической историей, запугать и заставить плясать под свою дудку! Со мной этот номер не пройдет, так и знай! – Голос королевы Эридана снова повысился до визга. – И ты не получишь своего голосования – до тех пор, пока мы не рассмотрим и не обсудим каждый пункт обвинения по отдельности и в должном порядке. Ни на что иное я своего согласия не дам!

Бореас не произнес ни слова, лишь из горла у него непроизвольно вырвался хриплый медвежий рык. Грейс не сводила глаз с Эминды. Неужели она ослепла? Неужели все они ослепли? Как можно в упор не видеть того, что у тебя прямо под носом? Она окинула взглядом зал в надежде поймать Логрена. Быть может, он единственный, кто сумеет поговорить со своей королевой и убедить ее положить конец этой бессмыслице. Но она так и не нашла среди зрителей высокую благородную фигуру лорда главного советника. Надежда покинула Грейс. Короли и королевы поднялись со своих мест. Губы Эминды растянулись в торжествующей усмешке. Все, план Бореаса провалился. А это значит, что сегодня не будет ни голосования, ни заключения военного союза и объявления о сборе всеобщего ополчения.

– Да что это с вами? – прозвучал вдруг чей-то голос – негромкий и дрожащий, но мгновенно разнесшийся тем не менее по всему залу. – Что с вами со всеми случилось?

Грейс поискала глазами говорившего. Он покинул свое место в одном из первых рядов и вышел на арену. Его зеленая бесформенная туника из грубой домотканой материи мешком висела на сутулых плечах. Серые глаза близоруко щурились за стеклами очков в оправе из тонкой металлической проволоки. Семеро монархов уставились на него. Трэвис шагнул вперед.

– Разве вы не слышите, что вам говорят? – Гнев и отчаяние придавали его голосу необыкновенную силу убеждения. – Разве вы не способны хоть раз в жизни взглянуть дальше собственного носа? Бледный Властелин – не сказка и не миф! Бледный Властелин – это реальность, и его слуги сейчас здесь, в замке, возможно, даже в этом зале, среди нас! Они уже пытались убить Кайлара, и теперь следующей жертвой может оказаться любой из вас. Как же вы, правители, можете вести себя так глупо и недальновидно?!

Трэвис решительно направился к столу Совета. Монархи испуганно попятились назад.

– Уберите его! – пронзительно заголосила Эминда. – Уберите от меня эту тварь!

Бельтан перепрыгнул через ряд и бросился к Трэвису, но было уже поздно.

– Вы должны что-то сделать! – закричал тот, теряя остатки самообладания. – Сейчас, немедленно, пока еще есть время! – И с этими словами Трэвис Уайлдер с силой ударил кулаком по каменной столешнице.

Блеснула яркая, словно молния, голубая вспышка, стены и своды зала потряс громоподобный раскат, сопровождаемый истерическими воплями женщин и тревожными возгласа ми мужчин. Не веря своим глазам, Грейс увидела, как на казавшейся несокрушимой каменной поверхности внезапно возникла и зазмеилась глубокая черная трещина. Вот она достигла середины стола и уткнулась во врезанный в него белый диск. Мгновение спустя серебристый круг словно взорвался, разлетевшись мелким каменным крошевом, засыпавшим вырезанный в его центре символ. Трэвис стремительно отпрянул от стола, разжал кулак и в ужасе уставился на свою ладонь.

Все смолкли, затаив дыхание и вперив взоры в изуродованную столешницу. Затем в тишине раздался негромкий голос Фолкена:

– Руна мира разбита.

Кто-то шумно перевел дыхание рядом с Грейс. Она автоматически повернула голову. Леди Тресса. Рыжеволосая толорийка вся подалась вперед, глаза ее горели, полураскрытые губы шептали, словно в забытьи:

– Разбиватель… разбиватель рун…

И тут начался полный хаос. Короли и королевы покинули стол Совета и торопливо направились к выходу. Вельможи, советники, рыцари и придворные дамы, теснясь в дверях, спешили убраться вслед за ними. У рассеченного напополам стола остался только все еще разглядывающий свою ладонь Трэвис, к которому через минуту, с трудом протолкавшись сквозь толпу устремившихся в противоположном направлении ноблей, присоединились Бельтан, Фолкен и Мелия.

Грейс вскочила со скамьи и тоже стала пробираться к ним: сначала по узкому проходу к лестнице, потом вниз, по запруженным народом ступеням. Она не чувствовала страха – напротив, ощущала необыкновенный подъем. Она пока не осознала до конца смысла случившегося, но испытывала необъяснимую уверенность в том, что это обязано было случиться. Эти люди слишком долго варились в собственном соку и слишком привыкли на все взирать со своей колокольни и мерить своими мерками. Слава Богу, наконец-то у них спали шоры с глаз и они увидели воочию, что даже несокрушимое может с легкостью разлететься вдребезги в одно краткое мгновение. Возможно, хоть это заставит из взяться за ум и перейти к делу.

Грейс посторонилась, пропуская парочку рвущихся наверх рыцарей, и спокойно спустилась к друзьям по освободившейся лестнице.

– Трэвис! – тихонько позвала она. Тот поднял голову, глядя на нее затравленными, полными неизбывной муки глазами.

– Ты молодец, Трэвис! Ты разбудил их. Ты так их встряхнул, что они наконец-то проснулись. Это было великолепно! – Грейс потянулась взять его за руку, но Трэвис отдернул ее как ужаленный.

– Нет, Грейс. Не нужно меня утешать. Все, на что я способен, это разрушать.

И, прежде чем остальные успели его остановить, Трэвис Уайлдер резко повернулся и ринулся прочь.

92

Трэвис поднял голову, глядя на низкие серо-стального цвета облака, нависшие над цитаделью, и думая о том, суждено ли ему когда-нибудь снова увидеть бездонное и чистое бирюзовое небо Колорадо.

Вздрогнув от холода, он потуже запахнул на груди свой дорожный плащ. А может, и к лучшему, что он попал сюда, где от воспоминаний его отделяли не жалкие сотни миль, а невообразимая пропасть между двумя мирами. Вот только и пропасть эта далеко не всегда спасала.

– Спокойной ночи, Большой Братец.

– Спокойной ночи, Стрекоза.

Порыв студеного ветра смахнул и унес сорвавшийся с губ тяжкий вздох.

Прошло три дня после того, как он разбил руну мира и согласия в столе Совета, связанную, по словам Фолкена, много столетий назад величайшим из вязателей рун. Откуда взялись у Трэвиса силы и умение разбить ее? Тем не менее он это сделал. Стоило закрыть глаза, как он снова ощущал изливавшийся по его руке в камень стола океан энергии.

В тот день, вернувшись в их покои, Фолкен снова и снова возвращался в расспросах к его действиям в момент разбивания руны, но Трэвис сам толком не понимал, каким образом ему удалось это сотворить. Возможно, свою роль сыграли эмоции: его переполнял безудержный гнев на властителей этого мира, на их ограниченность, тупость и преступную слепоту, на их ослиное упрямство и отказ воспринимать очевидные факты. Трэвис своими глазами видел клубящиеся над Имбрифейлом зловещие черные тучи, сражался с Бледными Призраками и фейдримом, ощущал ледяной холод железного сердца в рассеченной

Грейс грудной клетке ночного убийцы. Да как они смели не верить! К тому же он вовсе не собирался ничего разбивать, а кулаком по столу врезал просто со злости – в конце концов, раз в жизни терпение может лопнуть у любого человека, даже самого смирного. Вот у него и лопнуло. А дальше все произошло само собой: как вспышка молнии или короткое замыкание. Попробуй остановить молнию…

На следующем заседании Совета Эминда потребовала голову Трэвиса на подносе. Хотя ее ненависть ко всему, связанному с рунами, была общеизвестна, некоторое время ему угрожала серьезная опасность. Выручил Бореас, справедливо заметивший, что, раз уж ее величество так печется о судьбе руны, разбитой в столе Совета, он требует заодно рассмотреть вопрос о другой разбитой руне – доставленной Фолкеном на открытие Совета Королей и представлявшей, по словам барда, одну из трех Рунных Печатей на створках Черных Врат Имбрифейла. Этот блестящий ход Бореаса заставил Эминду немедленно заткнуться и снять все претензии к Трэвису. Тот, кстати, и не подозревал об угрозе расстаться с головой, поскольку не присутствовал на заседании, и узнал обо всем только из рассказа Грейс, очень живо изобразившей побагровевшую и перекошенную от ярости физиономию эриданской владычицы, вынужденной молча проглотить оскорбление, чтобы не ослабить собственных позиций. Что ж, и в поражении иногда бывают светлые стороны…

Не отдав Трэвиса на растерзание на Совете, король Бореас в тот же день возжелал с ним побеседовать. Фолкен сам отвел его в королевские покои, предварительно наставив, как вести себя в присутствии его величества. Умом Трэвис понимал, что его выходка в зале Совета, во многом неожиданная для него самого, сыграла на руку Бореасу, но все разно здорово побаивался предстоящей аудиенции, наслушавшись рассказов о непредсказуемом характере короля Кейлавана. Когда дверь за ними захлопнулась и Трэвис предстал перед лицом монарха, он непроизвольно напрягся, стараясь не думать о том, услышат ли его крики снаружи, если Бореас со злости начнет рвать его в клочки своими ручищами.

К удивлению Трэвиса, встреча с его величеством началась вполне корректно. Кивнув в знак приветствия, король пригласил его сесть и предложил вина, начисто игнорируя при этом Фолкена, который оставался на ногах в продолжение всего разговора, по счастью, оказавшегося довольно коротким. В первую очередь Бореаса интересовало, приходилось ли Трэвису раньше разбивать руны и если да, то сколько именно.

Покончив с вопросами, король задумчиво уставился в пылающий в камине огонь и после долгой паузы изрек:

– Древняя легенда гласит, что Кейлаван не может пасть, пока руна мира в столе Совета остается связанной.

У Трэвиса отвисла челюсть. Уж не собирается ли Бореас обвинить его в том, что своими действиями он поставил под угрозу безопасность всего доминиона?

– Нет, Трэвис Уайлдер, – мягко сказал король, словно подслушав его мысли, – ты ни в чем не виноват. Да, Кейлавану грозят суровые испытания и беды Но вовсе не потому, что ты разбил руну. Скорее наоборот: ты разбил руну, потому что Кейлаван в смертельной опасности! – Бореас тяжело вздохнул и поднял голову. – А теперь оставьте меня.

Следующие два дня Трэвис большую часть времени бродил в одиночестве по замку. Несмотря на единодушные протесты Рина и Фолкена, он твердо решил прекратить обучение у толкователей рун. Трэвис согласился пойти к ним в ученики с одной целью: научиться контролировать свою Силу. Но теперь, когда стало ясно, что у него ничего не получается, Трэвис не видел смысла в продолжении занятий. Для чего ему корпеть над свитками, изучая все новые и новые руны? Чтобы обрести еще большую мощь и в следующий раз сокрушить уже не только бесчувственный камень?

Не стану я этого делать, Джек. Не стану, хоть убей! Не знаю, зачем ты так со мной поступил, но не могу поверить, что ты хотел, чтобы я причинял вред людям.

Фолкен ужасно рассердился, когда Трэвис сообщил, что не собирается продолжать учебу, однако Мелия неожиданно встала на его сторону.

– Не дави на него, Фолкен, – сказала она. – Такие вещи каждый решает сам.

Трэвис поблагодарил ее красноречивым взглядом, волшебница рассеянно кивнула в ответ, задумчиво глядя в огонь. А потом он отправился странствовать по крепости, сам не зная, зачем это делает и что надеется найти. Тем не менее бесконечные блуждания по замковым коридорам и лестницам здорово помогли ему успокоиться и навести относительный порядок в царящем в голове сумбуре. Очень может быть, что именно этого, в преддверии приближающейся бури, Трэвису как раз и недоставало.

Однажды, выйдя во двор, он задумался и даже не заметил, как путь ему преградила сплошная стена зелени с каменной аркой входа посередине. Откуда-то изнутри доносился едва уловимый приятный аромат и слышалось журчание бегущей воды.

Трэвис собирался пройти мимо, но вдруг остановился и склонил голову набок, прислушиваясь. Ему показалось, будто кто-то позвал его по имени. Он снова прислушался, но больше ничего не смог разобрать, кроме шума ветра и отдаленного журчания ручья. Скорее всего Трэвису просто почудилось, но им внезапно овладело желание пройтись по саду. Поколебавшись мгновение, он прошел сквозь арочный проем и очутился внутри

Несмотря на позднее время года и собачий холод, в саду нашлось несколько видов растений зеленых, даже зимой. Ни одного из них Трэвис не знал, что не помешало ему полюбоваться цепкими стеблями оплетающего стены плюща с жесткими глянцевитыми листочками и клумбами, сплошь засаженными какой-то вечнозеленой перистой травой. Снега в саду практически не было, под ногами шуршала сухая листва, сброшенная обнажившимися деревьями, чьи ветви словно сплетали над головой каркас незримого купола, защищающего этот уголок природы от стужи и создающего в нем особый микроклимат.

Выложенная плоскими камнями дорожка привела Трэвиса к обледеневшему фонтану, окруженному изумрудным моховым ковром с узором из крошечных белых цветов размером не больше снежинки. Это от них исходил привлекший его внимание восхитительный терпкий запах. Дорожка вела дальше, в глубь сада, и Трэвис не стал сопротивляться. Здесь было так спокойно, безмятежно, мирно…

Как бы не так, Трэвис! Тебе только кажется, что это место дышит миром и покоем. На самом деле оно лишь затаилось на время и ждет. Но чего? Или кого?

Еще одна арка, густо перевитая плетями вечнозеленого плюща. На этот раз вход в искусственный грот. Трэвис вошел и замер в изумлении и восторге.

Могучие тела противников сплелись в смертельной схватке. Они были высечены из белого мрамора, но Трэвис подсознательно чувствовал, что скульптурный бык и при жизни имел тот же окрас Благодаря потрясающему искусству неизвестного мастера казалось, будто под молочного цвета шкурой животного перекатываются узлы мускулов, до предела напряженных в последней отчаянной попытке освободиться от обхватившего его шею воина.

Противостоящий быку человек был обнажен и божественно красив. Пышные каменные кудри обрамляли гордое, дышащее свирепой отвагой и решимостью лицо, черты которого являли собой образец совершенства, несовместимого с обликом простого смертного. Под гладкой каменной кожей, как и у его соперника-быка, бугрились в чудовищном напряжении могучие мышцы, свиваясь рельефными узлами вдоль широких плеч, узких бедер, широко расставленных ног. Явись сейчас мраморный воин во плоти, вряд ли кто из живущих посмел бы бросить вызов его воле или желанию. Равно как и его ножу.

Нож он сжимал в левой руке, обвив правой в стальном захвате бычью шею. Ваятель изобразил героя в тот самый момент, когда он вонзает клинок в горло животному. Бык застыл с откинутой головой и широко раскрытыми глазами, так выразительно разинув пасть, что Трэвис будто наяву услышал его предсмертный рев. Из глубокого разреза в горле струилась жидкость, но не кровь, разумеется, а обычная вода. Она стекала по широкой груди животного в облицованный камнем бассейн у подножия скульптурной группы, переливалась через край и утекала тонким ручейком куда-то в глубину зарослей.

– Великолепный экземпляр, не правда ли? – раздался за спиной Трэвиса восхищенный женский голос.

Он стремительно обернулся. В глаза ему сразу бросилось яркое изумрудное пятно, резко выделяющееся на фоне блеклой садовой зелени.

Женщина неторопливо шла по дорожке навстречу Трэвису, хотя в данном случае было бы уместнее употребить слово «шествовала». Она тоже была изумительно красива, но красота ее так же разительно отличалась от мраморной безупречности статуи, как день от ночи или солнце от луны. Все ее тело, казалось, состояло из мягких линий и соблазнительных выпуклостей. Отливающие темным золотом каштановые волосы пышной волной ниспадали на плечи, а нежная кожа светилась бархатистой спелостью персика. Вот только глаза настораживали: за их изумрудным блеском, еще более сочным и ярким, чем ее платье, угадывались жесткость и холодный расчет.