Текст книги "Zombie Fallout. Апокалипсис"

Глава 19
Дневниковая запись Трейси 1

Возвращение Майка 12/17

Привет, читатель, с вами Трейси. К журналу Майка не прикасались уже три дня, с тех пор, как он вернулся ко мне, ко всем нам. Лишь теперь мне хватает мужества и сил на то, чтобы записать события, что произошли с тех пор, как эта тварь сделала с Майком то, что сделала.

В то судьбоносное утро Джастин наконец-то встал и, кажется, ему стало лучше. После того, как прошел первоначальный восторг, на нас с двойной силой обрушился стресс от всего происходящего. Я отправилась в гараж, чтобы попытаться успокоить расшатанные нервы. Майк раз или два заставал меня за курением, но, похоже, до него даже не дошло, чем я занимаюсь. Он выглядел так, словно боролся с собственными кошмарами. В результате я решила пойти в клуб и раздобыть немного рому. Либо это, либо пришлось бы высосать еще одну пачку сигарет, чтобы унять дрожь в руках.

Кончилось тем, что я наткнулась там на компанию других жен. Женщины сидели у камина и попивали шабли. Между ними шел оживленный разговор. Поначалу мне не слишком хотелось к ним присоединяться, но, как оказалось, беседа и вино имеют успокоительный эффект. Часы за разговором пролетали незаметно, мы обсудили массу разных тем, и, к счастью, ни одна из них не имела отношения к командным видам спорта. Я была уже почти счастлива, когда услышала громкий шум. У клуба творилось что-то непонятное. Мимо медленно проехал пикап, и трое мужчин, стоявших в кузове, пытались привести в чувство какого-то беднягу, который лежал там без сознания. Я встала, и стакан, выпавший у меня из пальцев, разбился об пол.

– Майк! – крикнула я.

Не знаю, как я это поняла, но я совершенно точно знала, что это он. Я кинулась к дверям.

Женщины уставились мне в спину.

– Ах, глядите-ка, королева мелодрамы, – сказала одна из них.

Кажется, это была Синди, коренастая шатенка. Я понадеялась, что она курит. Уж я сдеру с нее двойную цену.

«Сука», – в ярости подумала я.

Они продолжали болтать, но я уже вылетела из дверей навстречу завываниям ветра. Для меня имело значение лишь одно – то, что произошло с Майком. Как я и предполагала, пикап остановился у нашего дома. Трое мужчин выпрыгнули из кузова. Один из них откинул задний борт, а двое других вытащили бесчувственное тело моего мужа. Я чуть не упала в обморок прямо там, а потом увидела, что Майк весь белый, как мертвец. Положа руку на сердце, я решила, что он мертв. Холодный воздух обжигал мои легкие. Черные точки плясали перед глазами, но я изо всех сил старалась держаться. Когда я подошла ближе, мой первоначальный ужас прошел – я заметила, как Майк шевелит губами. Однако тут же накатил новый страх. Майк бормотал молитву, что само по себе пугало, учитывая, что он не заходил в церковь больше тридцати лет. Но хуже всего было то, что он произносил ее ЗАДОМ НАПЕРЕД! НА ЛАТЫНИ! У меня душа ушла в пятки.

– Что он говорит? – спросил один из тех, кто нес его.

– Понятия не имею. Наверное, он сильно приложился головой, когда потерял сознание. Это какая-то околесица, – ответил второй.

Но я заметила, что он как раз понимает – это не околесица. Ритм и тон молитвы превращали ее в истинное богохульство, и, даже если этот человек не знал, что происходит, он все равно что-то чувствовал. Им хотелось как можно скорее избавиться от своего груза – словно Майка окружил нечистый ореол зла.

– Что с ним случилось?! – выкрикнула я, распахивая входную дверь.

Носильщики поспешно протолкнулись мимо меня и положили Майка на диван. Оба бессознательно вытерли ладони о куртки, словно стирая какую-то скверну. Отвечая мне, они пятились к выходу, однако я сумела уловить суть истории, прежде чем их желание поскорее убраться наконец-то было удовлетворено.

Я спросила, не укусили ли его, но то, что он находился в нашем комплексе, уже было ответом на этот вопрос. Никаких физических повреждений на его теле я не нашла, не считая странной, похожей на смолу субстанции, прилипшей к его губам. Вазелин, теплая вода, мыло и полотенце помогли избавится от этой клейкой дряни, но меня не покидало ощущение, что Майка отравили. Но кто отравил и зачем, я не могла даже вообразить. Какой яд может заставить вас говорить на совершенно незнакомом языке? Я узнала латынь лишь потому, что шесть лет провела в католической школе. Я никогда не рассказывала Майку о том времени и ничем не показывала, что читаю и говорю на латыни. Да и какой был бы в этом смысл? Латынь – мертвый язык… Или язык мертвых? И тут меня – «эврика!» – пронзило одно из этих внезапных озарений.

Лицо Майка чуть порозовело, но то скорее был лихорадочный румянец, чем признак здоровья. Три дня мой муж балансировал на грани смерти, а затем медленно отступил от края. Неведомый загробный ветер касался его, и каждое прикосновение, казалось, отнимало у него все больше и больше сил. Мы с детьми постоянно дежурили у его кровати; и каждый из нас в какой-то момент попрощался с ним.

Томми все это время хранил молчание. Видимо, даже Райан Сикрест не знал, чем все закончится. К счастью, Майк больше ни разу не произносил ту молитву, думаю, я не смогла бы выдержать это вновь. Чем ближе смерть подступала к моему мужу, тем ближе ко мне подступало безумие. Наши дети оказались в полушаге от того, чтобы остаться сиротами – Майк покинул бы их в физическом смысле, а я в душевном. Три раза за эти кошмарные три дня температура у Майка подскакивала до сорока с половиной градусов, и каждый раз, когда жар спадал, он выкрикивал одно слово. Поначалу я не догадалась сложить их вместе, но даже когда я это сделала, фраза оставалась для меня бессмысленной… по крайней мере, до недавнего времени.

Она.

Сама.

Смерть.

Майк прокричал слово «Смерть!» и сел в кровати как раз в тот миг, когда раздался первый выстрел боя за Литл Тертл. Взгляд моего мужа метнулся по комнате, он пытался понять, где находится. Как, должно быть, не похожа обычная гостиная на врата забвения. Однако его взгляд блуждал вокруг, не узнавая ничего. Пока не остановился на мне. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем остекленевший взгляд Майка сфокусировался.

– Трейси? – неуверенно спросил он.

Я судорожно вздохнула. С губ невольно сорвался всхлип.

– Трейси? – переспросил он.

Он все еще пребывал в море небытия, и я пока не бросила ему спасательный круг. Горло сжалось от нахлынувших эмоций. Мне удалось лишь выдавить пару слов в подтверждение того, что это и в самом деле я. Я увидела, как туманы той битвы, что шла внутри Майка, пронзил луч маяка надежды. С изумлением и восторгом я смотрела на то, как Майк, дюйм за дюймом, отползает от края бездны.

Я яростно обняла его. Я нежно его поцеловала. Я понукала его, заставляя двигаться вперед, мягко шептала ему на ухо и даже кричала, когда казалось, что он вновь сползает в небытие. Медленно, словно скалолаз, карабкающийся из пропасти, он тянулся ко мне. Казалось прошли, тысячелетия. Словно по беззвучному приказу, все дети сбежались, чтобы стать свидетелями необычайной сцены.

Майк прорвался сквозь завесу, словно утопающий сквозь тонкую корку льда, выныривая из глубин зимнего озера. С его уст сорвалась тонкая струйка пара, хотя дом был протоплен до двадцати с лишним градусов. Его легкие судорожно вдыхали и выдыхали воздух, как у человека, только что пробежавшего полуторакилометровую дистанцию с рекордной скоростью. Пот промочил простыню и плед, которыми он был укрыт. Несколько секунд его зубы громко клацали. На миг мне показалось, что сила реакции может его убить. А затем все кончилось – он заглянул мне прямо в глаза, нет, в самую глубину души. Слава Богу, это был Майк… и все же не совсем он. Я не могла точно сказать, что не так. Он либо потерял, либо приобрел что-то в ходе той внутренней войны, что кипела в нем целых три дня. «Ужасы войны – ничто пред горем поражения», спросите у Led Zeppelin[69]69
  «The pain of war cannot exceed the woe of aftermath» – строка из песни Led Zeppelin «The Battle of Evermore». – Примеч. переводчика.


[Закрыть].

– Спасибо, – тихо шепнул он, нежно целуя меня в губы.

Потом Майк встал, не проявляя ни малейших признаков головокружения или слабости.

– Мальчики, берите винтовки.

И на этом все было кончено. Он поднялся наверх, чтобы переодеться.

Пройдет еще много дней, прежде чем мы решимся обсудить произошедшее. Ему не хотелось возвращаться к тем событиям, даже мысленно, это я знала наверняка. В любом случае, надо было разбираться с неотложными делами, и у нас просто не было времени на то, чтобы спокойно посидеть и поговорить друг с другом. Выживание отнимает все силы, и его нельзя отложить на потом.

Глава 20
Дневниковая запись 17

Бойня начинается

Когда-нибудь я расскажу вам о том, что происходило со мной во время странствий по глубинам небытия, но это зависит от того, что будет в ближайшем будущем. После своего неестественного забытья я очнулся в удивительно приличном состоянии. Я не заметил никаких негативных последствий. Возможно, они проявятся позже. Конечно, я немного похудел и хотел пить, как никогда прежде, но, высосав три огромных стакана воды, почувствовал себя совершенно здоровым, и даже более того. Да, я понимаю, что это прозвучит странно, но первое слово, которое приходит мне в голову – «сила». Может, «здоровый» и лучшее определение, но не такое точное и не настолько значительное. Не знаю. Сейчас у меня нет времени размышлять об этом.

Одеваясь, я выглянул в окно. Предо мной предстало неприглядное зрелище, от которого все внутри меня должно было похолодеть. Тысячи и тысячи мертвецов ковыляли к нашему пристанищу. Винтовочные выстрелы, которые еще несколько минут назад были редкими и звучали вразнобой, превратились в непрерывную безжалостную пальбу. Зомби падали сотнями. Но что толку? Это было все равно, что выжигать муравьев увеличительным стеклом: убей одного, и его место займет тысяча других. Происходящее больше смахивало на пустую трату патронов. Большая часть подстреленных зомби все еще шевелилась. В голову попадали только опытные стрелки, а большинство стрелявших в жизни не нюхали пороха. Дело не шло даже у опытных охотников – раньше им приходилось метить по пятисотфунтовым лосям, а не в двадцатифунтовые человеческие головы. Несмотря на то, что нападавшие были ходячими мертвецами, моим товарищам было все еще очень трудно заставить себя целиться в человека. Чаще они стреляли в корпус, это, по крайней мере, было менее заметно, а, значит, более терпимо.

Единственное, что играло нам на руку – это то, что стоило подстреленному зомби грянуться о землю, как он с большой вероятностью превращался в фарш под ногами орды, бездумно топчущей неудачника. Итак, я принял решение. Я останусь и буду сражаться до тех пор, пока не решу, что бой проигран окончательно. Насчет судьбы Литл Тертл я уже не сомневался, но оставалось проверить, сумею ли я вытащить своих близких невредимыми из этой заварухи. Однако долг, и, что хуже, честь обязывали меня помочь местным и сделать для них все, что в моих силах. Я не собирался бросать их.

Джастин сумел встать с постели, хотя это практически полностью его обессилило. Я застал его, когда он натягивал носки.

– И куда же ты собрался идти? – строго спросил я.

Он поднял лицо, и я невольно сделал шаг назад. Черты Джастина заострились, и это еще больше подчеркивали темные круги под глазами. Кожа на лице местами натянулась, а местами обвисла. Общее впечатление, им производимое, по силе действия равнялось удару под дых.

– Помогать, – ответил он, пытаясь отдышаться после того, как натянул правый носок.

– Единственное, чем ты сможешь помочь – это втянуть нас в неприятности.

Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали настолько черство, но так уж вышло. Если бы речь зашла о состязании по ходьбе между зомби и Джастином, куда разумней было бы поставить на мертвеца.

Глаза Джастина расширились от обиды и боли.

– Я просто хочу помочь, пап. Хочу позаботиться о том, чтобы с мамой и Николь ничего не случилось.

– Я тоже этого хочу, Джастин. Но еще меня беспокоит судьба Тревиса, Брендона, Томми, твоя и всех остальных. Ты ведь понимаешь, верно? Я не уверен, что тебя не свалит отдачей при первом же выстреле.

Это его нисколько не утешило. Он смотрел все так же понуро.

– Джастин, если ты унесешь эту коробку с патронами, – сказал я, кивнув на коробку, которую держал в руках, – то я подумаю насчет того, чтобы позволить тебе пойти с нами.

Я все равно не собирался ничего ему позволять, но почему было не дать ему шанс?

Парень с сомнением поглядел на коробку. Если такую доверху наполнить боеприпасами, она будет весить около пятидесяти фунтов. А он с трудом был способен поднять носок, весивший восемь унций.

– Папа? – виновато произнес он.

Я чувствовал его боль.

– Джастин, ты должен остаться здесь с Полом и защищать нашу крепость.

Он прикрыл глаза, признавая свое поражение. Я пересек комнату и взял его за подбородок, заставив поглядеть на меня.

– Ты же видел, как Пол стреляет, да? – спросил я.

Это его немного оживило.

– Если все покатится к чертям, Джастин, мне нужно, чтобы ты был здесь. Мне понадобятся все твои силы, чтобы защитить маму и Николь.

Он понимал, что им манипулируют, однако больше не чувствовал себя бесполезным. У него появилась цель.

– Ладно, папа, – сказал он, вновь укладываясь на кровать. – Как только встану, пойду защищать дом.

– Хорошая мысль, – сказал я и, хмыкнув, потрепал его по волосам.

Голова его по-прежнему полыхала жаром, но уже не таким безжалостным и палящим, как раньше. И все же я не был уверен, что он совершенно вне опасности.

Когда я тихо вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь, оказалось, что Пол ждет меня в коридоре.

– Как он там? – спросил он.

– Мне бы хотелось, чтобы у нас было больше лекарств и опытный врач, – ответил я.

Пол сморщился от стыда.

– Приятель, у меня нет сил на то, чтобы всех утешать. Слушай, я не думаю, что Джастин обратится, но он точно подцепил какую-то заразу. Кто знает, какие микробы переносят ходячие. Уверен, что антисептическим гелем для рук их не прошибешь. И я уже говорил тебе, Пол, я не виню тебя в том, что случилось, так что хватит переживать.

Эти слова, кажется, только больше задели его.

– Но теперь пришло время платить по счетам, – продолжил я.

Он взглянул на меня, пытаясь понять, к чему я клоню.

– Если что-то случится со мной – сегодня, завтра или в любой другой день – ты (слово «ты» я подчеркнул) должен стать главой семьи. Потому что теперь все мы – одна семья. Это уже не просто ты и Эрин.

Пол смотрел на меня, пытаясь усвоить мои слова. Судя по тому, сколько времени у него ушло на осмысление этой информации, раньше он не пробовал взглянуть на ситуацию в таком свете. Пол всегда испытывал неестественно сильный страх при мысли о любой ответственности. Я все еще иногда удивлялся, как Эрин ухитрилась женить его на себе. Возможно, ей пришлось прибегнуть к шантажу.

– Пол, – сказал я, стараясь вывести его из ступора, – ты понимаешь, что я тебе говорю?

Он чуть заметно кивнул. Этот ответ не привел меня в бурный восторг.

– Пол, здесь ТЫ – последняя линия обороны, – с нажимом произнес я.

Пол слабо дернулся в сторону комнаты Джастина.

– Чувак, я не уверен, что ему хватит сил выбраться из постели, чтобы помочиться. Но если придется, он встанет и сделает все, что в его силах.

Я стал говорить, что такой веры в Пола у меня не было. Но, похоже, он понял намек, скрытый в моих словах. По крайней мере, когда он заговорил, вид у него был обиженный.

– Ты же знаешь, что я сделаю для тебя все, Майк… и для детей… и для Трейси, – поспешно добавил он.

Я решил сбавить обороты.

– Это все, что мне нужно было знать, Пол. Мы вернемся.

Тревис с Брендоном уже нетерпеливо топтались у дверей с винтовками и ящиками боеприпасов в руках. Томми сидел на кушетке, отгадывая кроссворд. Его лицо оставалось безмятежным.

– Привет, мистер Ти, – сказал Томми, поднимая голову и озаряя меня широченной улыбкой.

Боже, я любил этого парня – он знал, что происходит, и, тем не менее, оставался в прекрасном расположении духа. Это было заразно. Я улыбнулся в ответ.

– Ага. Как дела, Томми?

– Какое слово из шести букв означает «семь дней»?

Поначалу я не понял, о чем речь, и лишь потом заметил журнал с кроссвордами у него на коленях. Тусклая лампочка в моем мозгу наконец-то вспыхнула.

– Неделя, Томми. Это неделя, – ответил я, радуясь, что могу ему помочь.

Выражение его лица резко изменилось. Можно даже было подумать, что говорит совершенно другой человек, когда он с серьезным и мрачным видом пробормотал:

– Вот именно.

Я знаю, что побледнел в тот момент. И почувствовал, как кровь отливает от лица. Томми только что сказал нам, сколько мы продержимся. Я распахнул дверь и вышел наружу, прежде чем кто-нибудь успел заметить мою предательскую бледность. У нас и так хватало поводов для тревоги. Я надеялся, что никто из тех, кто тоже слышал слова Томми, не понял их истинного смысла. Но даже если и поняли, никто ничего не сказал. Мы с Тревисом и Брендоном отправились разыскивать лучшую огневую точку, чтобы присоединиться к обороне крепости.

Прежде, чем мы взобрались на сторожевую башню, я подозвал их к себе.

– Слушайте меня, парни.

Какофония битвы заглушала все звуки. Пришлось крикнуть еще раз.

– Парни! Мы не будем разделяться. Вы меня поняли?

Я оглянулся на каждого по очереди, дожидаясь кивка.

– Если вам надо облегчиться, или поесть, или просто отдохнуть, вы идете домой, и идете вместе, понятно?

Я снова поглядел на них и дождался кивков в ответ.

Мои слова произвели нужный эффект. Я не был до конца уверен, что они понимают всю опасность нашей ситуации. В глазах их застыл страх, как бы они не пыталась скрыть его под мужской бравадой. Однако страх – это хорошо. Страх помогал людям, солдатам, выжить. Это долбаный героизм посылал хороших парней на смерть. И я ясно дал им понять, что герои мне не нужны.

– Когда стену проломят… – начал я.

Брендон быстро взглянул на меня.

– Проломят? – недоверчиво переспросил он.

– Папа? – подал голос Тревис.

У меня сердце упало – настолько ощутим был его страх.

Оба выглядели так, словно хотели прямо сейчас рвануть домой. И, уж поверьте, я не прочь был бы к ним присоединиться.

– Срань Господня, Майк, – сказал Брендон.

Он оглянулся в сторону дома. Я прекрасно понимал, о чем он думает. Ему хотелось забрать Николь, прыгнуть в «Додж» и убраться отсюда подобру-поздорову.

Я сжал его руку, заставляя вновь посмотреть на меня.

– Брендон, ты же видел то, что по другую сторону этой стены, так?

Он кивнул.

– Как далеко, по-твоему, вы сможете уехать?

Он все еще колебался.

– Ехать некуда. Пока.

Брендон снова взглянул на меня. Все его надежды сосредоточились на одном коротеньком слове: «пока».

– А теперь послушайте, – обратился я к ним обоим. – У меня есть план на тот случай, когда…

Я старательно подчеркнул слово «когда».

– … эту стену проломят, но он зависит от того, сможем ли мы добраться до дома. Когда зомби проникнут в комплекс, каждый будет драться сам за себя. Как бы это ни было трудно, и что бы ни случилось, когда я скажу вам возвращаться домой, вы должны будете это сделать. Не останавливайтесь ни для чего и ни для кого. Я отвечаю за вас двоих. Если кто-то из вас решит действовать по своему усмотрению, если что-то случится с одним из вас или со мной, все мои планы можно смело смывать в унитаз.

Тут я подвел финальную черту.

– А теперь слушайте внимательно: если я погибну, считайте, что вы обрекли на смерть маму, Николь, Джастина и Томми… не говоря уж о Генри. Когда я скажу «домой», мы ВСЕ пойдем домой!

На секунду парни прижались ко мне так крепко, что все мы начали смахивать на человекоподобного осьминога. Я не возражал. Потом мы взобрались на ближайшую башню. Она была в сорока ярдах от дома. Даже побеги мы неспешной рысцой, добрались бы до дверей за десять секунд. Это послужило мне хоть каким-то утешением, когда я перевел взгляд от родных стен и всмотрелся в водоворот безумия.

– Рад, что ты сумел присоединиться к нам, – сказал Алекс, сжимая мое плечо.

– Не пропустил бы это ни за что на свете, – ответил я.

Алекс покосился на меня, пытаясь понять, серьезно я говорю или нет. Оставив его размышлять над этим, я вскинул винтовку к плечу.

Четыре часа спустя оно пульсировало от боли, спина ныла, а палец на курке дрожал от мышечных спазмов, а зомби все шли вперед. Это не было сражением в нормальном понимании. Мы стреляли, их косил свинец. Ни боевых кличей, ни призывов к оружию, ни сплоченности, ни отступлений, ни стратегии. Только вперед: безжалостно, невозмутимо, неумолимо, словно под действием инерции. Тех, кто падал на землю, не спасали от смерти героические санитары, им не оказывали помощь в тылу. Они не кричали. Не призывали мать или какого-нибудь нетрадиционного божка типа Будды или Харе-Мать-Его-Кришны. Они валились, как поленья: сотни и сотни мужчин, женщин и детей. Как ни старался, я не мог заставить себя выстрелить в ребенка. На инстинктивном уровне я понимал, что это не люди, и, дай им такую возможность, они сожрали бы меня живьем, но я просто не мог выстрелить в то, что было ниже четырех футов ростом. Я следил за тем, чтобы всегда целиться выше. Даже моим кошмарам уже снились кошмары, и я не намерен был скатываться еще ниже.

Пока что нам удавалось удерживать зомби на расстоянии с помощью шквального огня, но долго так продолжаться не могло. Был ясный день; все мы хорошо отдохнули, и у нас еще оставалась масса боеприпасов. Все плюсы нашего положения стремительно таяли по мере того, как солнце катилось за Скалистые горы. Каждый здоровый, способный держать оружие, человек стоял на этих стенах, и все, что мы могли сделать – это лишь отсрочить неизбежное. С темнотой пришли усталость, голод и, черт возьми, возможно, даже шок и травма. По мере того, как люди оставляли свои посты, зомби отыгрывали бесценные дюймы.

Я наконец-то смог выспрямить указательный палец, хотя временами мне казалось, что теперь он всегда будет согнут крючком. Тревис опирался на ограждение напротив меня. Голова его клонилась вниз, глаза тоже потихоньку закрывались. Брендон выглядел ненамного лучше. После своего первого боя в Афганистане я думал, что теперь целую неделю не смогу заснуть. Дикий страх и выброс адреналина смешиваются в чертовски действенный стимулятор, но ваш организм платит за это высокую цену. Когда наступает отходняк, вы впадаете практически в кататонию. После боя я мог проспать почти сорок восемь часов подряд. Я знал, чего ожидать. Парням предстояло узнать это на собственной шкуре.

– Брендон, забирай Тревиса и идите домой, – приказал я.

Возможно, он и хотел возразить, но уже катился вниз по ту сторону адреналинового пика. Хлопнув Тревиса по плечу, Брендон указал ему в сторону дома. Сын взглянул на меня, и я одобрительно кивнул.

– Я тоже скоро подойду, – заверил я парней.

Утром на этой платформе нас было пятнадцать, сейчас осталось всего трое. Я, Алекс и еще один тип, которого я, кажется, раньше даже не видел.

– Тот еще денек, да? – сказал Алекс, присаживаясь на доски рядом со мной.

– Бывали и лучше, – серьезно ответил я.

Алекс снова взглянул на меня, пытаясь понять, шучу я или нет.

– Извини, – рассмеялся я. – Это вовсю разгулялся мой новоанглийский сарказм.

Люди из других регионов с трудом понимают, что на самом деле им было сказано. Многим не по душе такая форма общения. В общем, к такому стилю подачи информации надо привыкнуть.

Алекс оценил мою искренность.

– Ну и как, по-твоему, все прошло? – спросил он.

– Примерно так, как я ожидал.

Он явно хотел услышать больше, так что я пояснил. Теперь, когда канонада по большей части затихла, и слышались лишь отдельные выстрелы, говорить стало гораздо легче.

– Ты считаешь не хуже меня, Алекс. Все это – наглядный пример бессмысленности. Патроны у нас кончатся через несколько дней… максимум, через неделю. Запасов еды, возможно, хватит на месяц, и что потом? Нам некуда идти.

– А как насчет фуры? Может, посадить туда столько людей, сколько можно, и раздавить к чертям этих вонючек? – В голосе Алекса слабо блеснула надежда.

– А кто будет выбирать, кому оставаться, а кому ехать. Ты? – поинтересовался я, приподняв бровь.

– Можем устроить лотерею или что-то вроде того.

– Ага, и все пройдет как по маслу. Надеюсь, к тому времени, когда ты вынесешь свое маленькое предложение на всеобщее обсуждение, у нас закончатся патроны… К тому же это не сработает.

Алекс вопросительно взглянул на меня. Я пояснил:

– Фура пробьется через первые несколько рядов, а потом тела начнут скапливаться под колесами. Кончится тем, что ты увязнешь в них, и это только в том случае, если от ударов не полетит радиатор.

Но он не собирался так легко отказываться от своей идеи. Ну и ладно, единственное, что у нас оставалось – это время.

– А что, если приделать к фуре что-то типа плуга?

Это чуть подогрело мой интерес.

– Я могу приварить решетку, которая защитит двигатель. И можно закрыть все кожухом, так что тела не будут попадать под машину.

Чем дольше он говорил, тем больше я убеждался, что в этой идее есть некий смысл. Проблема состояла в том, что в комплексе насчитывалось около трехсот жителей, и для двухсот пятидесяти из них этот путь к спасению был закрыт. Но лучше уж кто-то, чем вообще никого. Я начал спускаться по ступенькам.

– Куда ты пошел? – спросил Алекс.

– Хочу поговорить с Джедом. Пусть попробует придумать, как выбрать тех, кто едет, а кто остается. А затем пойду домой – моему пальцу срочно требуется сеанс массажа.

– Ага, пальцу, – рассмеялся Алекс, показывая в воздухе кавычки. – Это тоже твой знаменитый новоанглийский сарказм?

Не знаю, хватит ли нам времени, чтобы он научился распознавать, когда я шучу, а когда – нет, но на сей раз я честно имел в виду именно палец. Ладно, пусть думает, что хочет. Я-то сам, может, и не прочь был бы покувыркаться в постели, но в планы Трейси это почти наверняка не входило.

Найти Джеда оказалось совсем несложно. С самого начала всей этой зомби-кутерьмы он практически поселился в клубе. Сейчас старый перец прихлебывал горячий кофе, сидя у камина, и, судя по его виду, он порядком замерз. Джед был стреляный воробей и, похоже, пришел в клуб всего на несколько минут раньше меня. Заметив меня в дверях, он сдержанно улыбнулся и поднял руку, чтобы подозвать меня. При этом он чуть вздрогнул.

– У тебя тоже плечо болит, да? – спросил я его.

– На кой черт я купил помповуху двенадцатого калибра, одному Богу известно. Рука у меня одеревенела покруче, чем член какого-нибудь морячка на концерте в честь воссоединения Village People[70]70
  Víllage People – американская диско-группа, образованная в 1977 году, один из самых популярных коллективов конца 1970 – начала 1980 среди гомосексуалистов.


[Закрыть], – заржал он.

– И к чему все эти намеки? – поинтересовался я.

Джед пропустил мой вопрос мимо ушей.

– Так чего ты хочешь, Тальбот? – спросил он.

– Меня так легко раскусить? – удивился я.

– Никогда не изменяй свое жене. Она узнает об этом, прежде чем ты выйдешь из машины.

– Ага, по этой причине я никогда не играю в карты.

Джед приподнял бровь и принялся яростно тереть одну ладонь о другую, пытаясь добыть жалкие крохи тепла.

– Ладно. У Алекса появилась идея, и, думаю, она может сработать.

– Тут два варианта. «Против» или «за»? – спросил он.

– Ого. Хорошо, что я не стал крутить с Элисон, – протянул я, на секунду отдавшись воспоминаниям. – Против…

– Уйди, противный?

– Что я слышу? Еще один намек?

– Посмотри на меня, Тальбот. Когда, по-твоему, у меня в последний раз был секс? Да что там секс, хотя бы стояк?

Ну вот, еще одна картина, от которой мне придется избавляться до конца дней своих.

– Спасибочки, – пробормотал я.

Он раздраженно сделал мне знак продолжать.

– Против, – поспешно выпалил я, изо всех сил стараясь выкинуть из головы этот неизгладимый образ, – всего один пункт: это сработает только для пятидесяти или около того человек.

Свет, ненадолго зажегшийся в глазах Джеда, тут же потух. Я описал план Алекса, и Джед согласился с большинством его идей или предложил лучшие альтернативы.

– Женщины и дети, да? – спросил он, хотя вопроса тут и не подразумевалось.

– Несомненно.

– А что насчет Трейси и Николь?

– О, я хочу, чтобы они поехали. Но они не согласятся.

– Ты не можешь их заставить? – серьезно предложил Джед.

– Смешно, Джед. Сколько лет ты женат?

Он кивнул, соглашаясь с неписаной истиной: мужчина – голова, а женщина – шея. «Да, дорогая» – вот самое распространенное выражение во всех удачных браках.