Текст книги "Куколка (сборник)"

Глава 2

Вице-директором того департамента министерства иностранных дел, к которому я был прикомандирован, был некий Лорио, известный у служащих под названием: «мое положение», так как он имел обыкновение чуть не ежеминутно употреблять эти слова. Он крайне любезно встретил меня: он очень любил людей «хорошего общества» и очень ценил родовитость и древность рода.

Однажды, в середине масленичной недели, когда я зашел наведаться в министерство, Лорио вызвал меня в свой кабинет.

– Мсье д'Алонд, – сказал мне этот маленький человечек, донельзя комичный своей напыщенностью, – часто ли вы бываете в обществе? Теперь карнавал, самое время для удовольствий…

Я ответил, что с самого своего приезда в Париж со дня на день откладываю визиты, и какие бы то ни было знакомства и развлечения.

– Ага, вот оно что! – ответил он, – вот почему я нигде не встречаю вас! Я-то много бываю в обществе… в высшем обществе, – подчеркнул он, – но в настоящее время до Пасхи лишен возможности выезжать: у меня траур – умер один родственник, – пояснил он. – Не хотите ли поехать завтра вместо меня на один маскарад? О, очень фешенебельный маскарад! – быстро добавил он. – Его устраивает одна из представительниц итальянской аристократии, маркиза де Талиасерпи… Это – благотворительный маскарад… Я конечно должен был взять билет… мое положение, вы понимаете, принудило меня… но, так как я в трауре…

С этими словами он протянул мне входной билет.

Мне крайне не хотелось, но я счел неудобным отказать старшему, хотя мне – повторяю – это было крайне неприятно: ведь я знал, что эти билеты платные и, значит, принимая таковой от Лорио, я невольно обязывался ему. Но пришлось принять.

– Вот и прекрасно! – сказал Лорио. – Вы развлечетесь и, может быть, сделаете какие-нибудь интересные знакомства. Очень рад возможности доставить вам удовольствие. А вместе с тем, вы будете прекрасным представителем нашего министерства. Зайдите в следующую среду; мне будет интересно выслушать ваши впечатления.

Я поблагодарил своего начальника, но дал ему понять, что принимаю это как служебную миссию, от которой не имею права отказаться.

Я знал понаслышке о том, что это за маскарад, который казался Лорио таким «фешенебельным». Маркиза де Талиасерпи действительно принадлежала к сливкам итальянской аристократии, но она так много жертвовала на благотворительные дела, что ей не хватало своих средств, и потому она ежегодно устраивала в своем роскошном особняке на улице Бальзака благотворительный вечер, а сбор с него употребляла на такие дела, на которые не хватало ее личных средств. На эти вечера съезжались и настоящий «свет», и элегантный «полусвет» высшей марки. Светских дам интересовала возможность встретиться и видеть вблизи шикарных кокоток, а последние радовались возможности потолкаться в обществе светских женщин. Таким образом, и те, и другие были вполне удовлетворены.

Я знал это, но был преисполнен таким отвращением к профессионалкам любви, что уже заранее чувствовал отвращение к предстоящему балу.

Поэтому, когда настало время, я без особой горячности сделал свой туалет и отправился на улицу Бальзака с твердым намерением пройтись по залам, сделать поверхностный, беглый осмотр, дабы иметь возможность «отрапортовать» своему начальству, и тотчас же вернуться восвояси.

Однако же, вручая с кислым видом лакею свои пальто и палку, я невольно почувствовал некоторое волнение. Был приблизительно час ночи. В высоких, красивых сенях, уставленных чудными растениями, уже толпилась масса людей. Мужчины в своих черных фраках и смокингах не представляли для меня ничего неожиданного, но зато женщины явились для меня совершенно необычными, и, скажу, упоительным зрелищем. Бальные платья, драгоценности, красивые прически, живые цветы и таинственные, манящие маски, прикрывающие пол-лица, ослепительное сверкание глаз сквозь разрезы маски, сверкание декольтированных плеч, обнаженных рук, опьяняющий запах тонких духов – все это поразило меня, кинулось; мне в голову, как крепкое вино.

Ах, что за дивное зрелище! Все эти тонкие, стройные, изящные красавицы, ловким пластичным движением плеч сбрасывающие с себя элегантные манто, отделанные драгоценными мехами горностая, шиншиллы, соболя!.. А подчас появление из-под такого манто стройной фигурки в платье «директорши», с разрезом до пояса, дающим возможность полюбоваться стройной ножкой во всю ее длину!..

Конечно, я чувствовал презрение к женщинам, способным показываться в таком откровенном наряде. Я не мог бы ни заинтересоваться, ни полюбить ни одну из них, но, тем не менее, они опьяняли меня, чаровали глаз, невольно дурманили голову.

Я вошел вслед за этой душистой, сверкающей толпой. Начиная с первого же зала, все оказались в такой толчее, что приходилось двигаться с руками, плотно прижатыми по бокам. Но это никого не огорчало и не обескураживало. Напротив, эта теснота всех смешила и развлекала. То и дело слышались веселые шутки и легкий смех.

Предо мной стеной стояла спина, выпиравшая из низко вырезанного корсажа. Она была чересчур широка, чересчур жирна, чересчур красна, и ей видимо было чересчур жарко. Вид этой докучной спины привел меня в некоторое раздражение, и я недовольно перевел взор в сторону. Там, в стороне от общего людского потока, стояла, прислонившись к колонне, женская фигура в желтом домино и черной бархатной полумаске, обшитой черным кружевом. Сквозь миндалевидные разрезы виднелись черные бархатистые глаза, чернее самой маски, и их взоры тревожно и настойчиво перебегали по проходящим, словно разыскивая кого-то в толпе. И вдруг взор этих глаз остановился на мне и так и замер, словно прикованный к моему лицу.

«Кто это? – подумал я, – знаю ли я ее?.. Может быть, это – одна из обитательниц нашего городка, знакомая мадам де Тенси, приехавшая на время в Париж повеселиться?»

Между тем черные глаза неотступно смотрели на меня.

Я был крайне изумлен и, не доверяя себе, огляделся по сторонам, думая найти того, кому предназначался этот пристальный взгляд. Но никто из окружающих не отзывался на него: ясно, что он относился именно ко мне, а не к кому-нибудь другому.

Мне вдруг стало крайне неприятно при мысли, что эта красивая, изящная женщина в желтом домино видит меня в таком глупом и смешном положении: сплющенным между толстым животом какого-то плешивого старца и жирной спиной перезрелой кокетки.

Как это было глупо с моей стороны! Чего ради, я залез в эту толпу!.. Я было постарался выбраться вон, но не тут-то было: толпа властно увлекла меня за собой. Я уже потерял из вида свое желтое домино, и мы целой волной ворвались в танцевальный зал.

Там было намного просторнее; середина зала была занята танцующими. Я отошел к одной из колонн и в изнеможении прислонился к ней спиной.

С хор лилась упоительная музыка цыганского оркестра, пары кружились в вальсе.

Я с первого же взгляда убедился в том, что обществе далеко не аристократическое, а довольно-таки подозрительное. По крайней мере, танцующие выказывали большую свободу обращения и полное равнодушие к законам благоприличия: кавалеры очень тесно прижимали к себе своих дам, а последние умышленно выставляли свои излишне декольтированные торсы и не стесняясь падали на руки своих кавалеров.

Какая-то вертлявая «пьеретта» подбежала ко мне и, вызывающе глядя на меня, сунула мне под нос свою замаскированную мордашку и далеко незамаскированное декольте.

– Ну, что же ты здесь стоишь, как столб? – весело кинула она мне. – Можно подумать, что ты – кариатида и приглашен поддерживать своей спиной стены! Какой же ты глупенький, как я погляжу! С твоей смазливой рожицей здесь можно княгиню или графиню подцепить. Говорят, что ими здесь полным-полнешенько!..

Но я был так ненаходчив и безжизненен, что моя бедная «пьеретта» очень быстро отскочила от меня и помчалась в другую сторону.

Вскоре ко мне подошла парочка в домино – господин и дама. Они измененными голосами осведомились у меня о здоровье мадам де Тенси и сказали смеясь, что непременно напишут моему наставнику, чтобы уведомить его о том, какие подозрительные места посещает его воспитанник.

Эта невинная интрига показалась мне вовсе неинтересной, и я уже тоскливо оглядывался по сторонам, как вдруг мой взгляд снова встретился с настойчиво устремленным на меня взглядом чудных глаз желтого домино. Я даже вздрогнул от неожиданности.

Она снова была одна. К ней подходили элегантные мужчины, старались заговорить, обратить на себя внимание, но она не отзывалась и, стоя как раз напротив меня, не отрывала от меня взгляда.

Мне страстно хотелось подойти к ней, услышать звук ее голоса, снять с нее маску и увидеть сразу все ее лицо, но вместе с тем… вместе с тем меня сковал какой-то необъяснимый страх! Я не решался шелохнуться.

Наконец я превозмог себя и, не отдавая себе отчета в своем поступке, не отвечая интриговавшей меня парочке, круто повернулся к ней спиной и кинулся в сторону. Но в дверях меня чуть не сбила с ног пробегавшая группа вакханок. Я был вынужден остановиться и почти в то же мгновение почувствовал на своей руке прикосновение маленькой женской руки, затянутой в желтую перчатку, а мягкий голосок тихо шепнул: «Пойдемте… я проведу вас». Я даже не повернул головы: я знал, я чувствовал… Да, это была она!

Когда группа вакханок пронеслась, она продела свою руку под мою и быстро, уверенно повлекла меня за собой через две гостиные в бледно-голубой будуар, освещенный двумя лампами, под голубыми абажурами. Комната оказалась совершенно пустой и отделенной от соседних спущенными тяжелыми, мягкими голубыми портьерами.

Незнакомка легко опустилась на диван и жестом предложила мне сесть на соседний стул.

– Вы крайне несообразительны, – сказала она, – и с вами волей-неволей приходится прибегать к крутым мерам.

– Но… я не смел поверить… Позвольте мне взглянуть на вас!..

Она тотчас же нагнулась ко мне, и я снова – на этот раз вблизи – увидел эти дивные глаза, словно черные шлифованные драгоценные камни, увидел под кружевом маски кругленький золотисто-смуглый подбородок и маленький яркий рот с блестящими белыми мелкими зубами. Этот маленький яркий рот так и манил к себе жаждой поцелуя, а эти мелкие белые зубки… Ах, как хотелось вдруг ощутить на себе их острое прикосновение!..

Я думал: «Вот она, опасность! Предо мной вечный соблазн, облаченный в желтое домино. Ах, если бы здесь был со мной дон Галиппе: я уверен, что он тотчас же увез бы меня отсюда, потому что эта женщина кажется такой красивой, а когда снимет свою маску, то я уверен, что она окажется еще лучше… Собственно говоря, я должен был бы вежливо откланяться и вернуться восвояси. Лорио не может требовать от меня чересчур интимных «развлечений» на балу маркизы де Талиасерпи».

По всей вероятности все эти размышления отразились на моем лице некоторой озабоченностью, так как, внимательно взглянув на меня, моя незнакомка сказала:

– Нравлюсь ли я вам? Мне кажется, что не особенно.

Я сразу вспомнил один из уроков вежливости, которыми меня награждали с тех самых пор, когда я еще ходил в коротких штанишках, носочках и в больших матросских воротниках. Поэтому я поспешил ответить:

– О, поверьте, я с первого взгляда за вами смотрю и думаю только о вас одной.

– Вы знакомы с маркизой де Талиасерпи? – немного подумав, спросила молодая женщина.

– Я лично с нею не знаком, но мои родные, живущие теперь в провинции, были хорошо знакомы с нею, пока жили в Париже.

– Да, – сказала незнакомка, продолжая пристально смотреть на меня, – по всему видно, что вы из хорошего общества. Вы много разъезжаете?

– Нет, я все последние годы путешествовал за границей и только что основался в Париже.

– А!.. – и, словно машинальным жестом, она раскинула свое желтое домино по дивану.

Это движение открыло ее нервную маленькую ножку в черной лакированной туфельке и желтом шелковом чулке.

Думаю, что она сделала это предумышленно. Так или не так, но если бы я мог повиноваться первому влечению своего сердца, то я кинулся бы на колени и осыпал бы страстными поцелуями эту крохотную манящую ножку. Но я воздержался. Кидаться на колени!.. Подобное положение показалось мне верхом некорректности. И я – словно заклинание против демонических сил – мысленно повторил про себя девиз моего дядюшки де Тенси: «Всегда корректным, никогда смешным!»

Мое молчание, по-видимому, раздражало незнакомку, так как она нетерпеливо спросила:

– Вам здесь весело?

Я смутно почувствовал, что она сейчас предложит мне уехать отсюда… уехать с ней… И от одного этого предположения у меня стеснилось в груди.

– С некоторых пор мне здесь очень приятно, – церемонно ответил я.

– Господи, до чего вы изысканно вежливы! – сухо отозвалась она и нетерпеливым движением поставила стоймя свою ножку в лакированной туфельке, наполовину утонувшей в пушистом ковре.

О, как была соблазнительна эта дивная ножка! Как она походила на редкий экзотический цветок!

Но незнакомка тотчас же встала и промолвила:

– Уедемте! Хотите?

Я заметил, что ее голос слегка дрогнул, произнося эти слова, и она тревожно покосилась на спущенную портьеру, точно нас могли подслушать.

– Охотно! – ответил я.

Предложив ей руку, я собирался провести ее теми же залами, которыми мы пришли сюда, но она быстро остановила меня:

– Нет, не отсюда!

Затем она приподняла одну из драпировок и ввела меня в большую, красивую спальню; пройдя через нее и еще через целый ряд безлюдных комнат, мы очутились в том же самом вестибюле, через который я вошел в зал.

– Будьте любезны вытребовать мои вещи, – сказала она и при этом протянула мне номерок.

Я тотчас же направился к группе служителей и получил красивое, изящное и строгое черное шелковое сорти де баль.

Я помог своей даме одеться и, взяв ее под руку, пошел к выходу, где меня уже ожидал экипаж, взятый мною из нашего клуба.

– Куда мы поедем? – осведомилась молодая женщина.

Это «мы» положительно смутило меня. Значит, это было уже окончательно решено? «Мы» должны были куда-то ехать!.. Но я постарался овладеть собою и твердо ответил:

– Куда прикажете.

Незнакомка помолчала, потом дрожащим голосом промолвила:

– Велите ехать в какой-нибудь ресторан…

Супруги де Тенси и мой милый наставник, дон Галиппе, все трое очень любили хорошо покушать, поэтому мне нередко приходилось с ними посещать лучшие парижские рестораны. При этом дон Галиппе оказывал предпочтение «Вуазену», тогда как супруги де Тенси больше любили «Жозефа». Но мне как-то претило смешивать образ моего набожного наставника с этим романтическим приключением, и потому я велел ехать к «Жозефу».

Когда закрытый экипаж быстро понес нас к назначенному месту и мы остались в нем вдвоем, тесно прижавшись друг к другу, я внезапно утратил все свое самообладание и хладнокровие. Темнота, близость молодого женского тела и его головокружительный аромат – думаю, что и не в мои юные годы мужчина способен потерять голову.

Да, мы быстро катили по плохо освещенной улице, и мне казалось, что что-то ломается во мне, точно что-то навеки тонет в глубокой реке. Полагаю, что я просто-напросто присутствовал при гибели своих привитых принципов, своей целомудренности и долгого воздержания. Короче говоря, рушилась вся моя юношеская добродетель.

Я покорно распрощался со всем этим долголетним багажом. Ведь я, собственно говоря, всегда предчувствовал, что придет момент, когда мне придется расстаться с ним.

И в это мгновение я твердо и сознательно хотел довести это приключение до полного конца. Желая закрепить это решение, я взял руку своей соседки и поднес ее к губам. Я сделал это очень мягко, без тени грубости и – насколько могу судить – довольно изящно.

Она не протестовала.

Тогда я провел рукой выше, по перчатке, дотронулся до обнаженного места руки и припал к нему губами.

От этой первой женской обнаженной руки, к которой мне довелось припасть дрожащими губами, дивно пахло чем-то свежим, сочным, душистым и несколько острым. Так пахнут крупные, сочные стебли трав, если их надломить.

Я вложил в этот поцелуй все свое обожание, всю свою долго сдерживаемую страсть, которую во мне возбуждали грезы о всей прелести женской красоты.

Незнакомка добрую минуту предоставляла свою руку моему поцелую, но потом разом отдернула ее. Это было сделано так неожиданно и так резко, что я совсем растерялся и не знал, чему это приписать: тому ли, что этот поцелуй не понравился ей, или же наоборот, что он ей слишком понравился?

Очутившись в отдельном кабинете ресторана, я оценил любовь своих родственников к утонченной еде и от души поблагодарил их за то, что они брали меня с собой. Я впервые очутился в ресторане с молодой, красивой и волнующей меня женщиной. Это был мой первый «любовный» ужин, и я не ударил лицом в грязь, а благодаря предыдущим ужинам и завтракам со своими родными сумел очень быстро и очень удачно составить меню легкого и изысканного ужина и очень свободно отдал свои распоряжения явившемуся за заказом метрдотелю.

Когда он вышел, я быстро обернулся к незнакомке. Она сбросила свое желтое домино, но осталась в маске. На ней было черное бархатное платье; она оказалась жгучей брюнеткой. Ее густые волосы были убраны в красивую прическу, и вьющиеся пряди спускались на лоб и почти совершенно закрывали его собой. Мне очень понравилась ее фигура, хотя, судя по ней, я не подумал бы, что она француженка: она была очень тонка, с тонкой талией и тонкими у талии боками. От нее веяло молодостью, грацией, здоровьем и силой.

Заметив мое откровенное восхищение, она улыбнулась своей красивой улыбкой.

– Я сниму это, – сказала она, притрагиваясь к маске, – но вы должны дать мне слово, что, если вам случится когда-нибудь встретиться со мной, то вы ничем не выразите, что мы уже встречались, не станете преследовать меня и добиваться новой встречи. А еще вы должны обещать мне, что никому и никогда не расскажете о нашей сегодняшней встрече.

Я, понятно, обещал.

– Я, конечно, не скажу вам, ни кто я, ни что, но вы должны назвать мне себя.

– Вы хотите знать мое имя? Извольте: меня зовут Филипп д'Алонд.

– Ага, ну, вот и прекрасно, все формальности соблюдены, – шутливо промолвила она. – А теперь, мсье Филипп д'Алонд, потрудитесь на минутку отвернуться к двери, я сейчас сниму маску, а после этой штуки всегда прическа оказывается в некотором беспорядке… Мне же хочется предстать пред вами в полном великолепии! – со смехом закончила она.

Я в тон ей послушно поднялся с места, подошел к дверям и стал внимательно разглядывать кнопку электрического звонка, как будто это было какой-то драгоценностью.

Мне казалось, что мое сердце перестает биться. Я испытывал чувство, аналогичное испытанному мною на одном из экзаменов на бакалавра, когда мне предложили вопрос, на который я не мог ответить.

– Ну-с, теперь можно! – раздался за мной несколько смущенный голос.

Я быстро обернулся и застыл в восхищении: я увидел тонкий белый стебель изящной шейки, редкий, экзотический цветок дивного личика: матово-смуглое, кругленькое, с дивными черными бархатистыми глазами под тонкими, изогнутыми бровями, красивый носик с легкой горбинкой и нервными, подвижными ноздрями и дивный, яркий ротик, который я видел уже раньше, с мелкими, острыми зубками.

Незнакомка снова рассмеялась моему восхищению, и тотчас же на ее кругленьких щечках заиграли дивные ямочки, придавшие ей детски-шаловливый и лукавый вид, удивительно молодивший ее. Когда она улыбалась, то казалось, что ей не больше пятнадцати лет.

Ни мои милые опекуны, ни отцы иезуиты, ни мой почтенный наставник, дон Галиппе, никто из них не объяснил мне, как должен держать себя молодой человек, очутившийся с глазу на глаз с молоденькой и красивой женщиной, привезенной им с маскарада в отдельный кабинет ресторана.

Вот что я сделал: я тихо обошел разделявший нас стол и без банальных фраз молча взял золотисто-смуглую руку, лежавшую на столе, и поднес ее к губам.

Мое сердце усиленно колотилось, и какой-то внутренний голос шептал: «Ты уже пленен ею… Ты уже обожаешь ее!»

Я снова осмелился прикоснуться губами к ямочкам около локтя, с упоением вдыхал аромат черных вьющихся волос незнакомки. Она позволяла все это, хотя мне кажется, что ею больше руководило любопытство, чем разделенное чувство. Но, когда я хотел прикоснуться губами к ее щеке, она резко отстранила меня.

– Довольно!.. Будьте благоразумны!.. Садитесь!.. Вот туда, против меня.

Я беспрекословно повиновался. Тут кстати вошел лакей, неся закуски и вино.

Моей даме пришелся по вкусу заказанный мною ужин.

– Ого! – сказала она, – вы, хотя и из молодых, да ранний! У вас есть вкус и умение хорошо покушать. Я никогда не подумала бы, что вы так опытны.

– Ну, в двадцать пять лет! – небрежно уронил я, но тотчас же вспыхнул от своей лжи.

– Как вы еще молоды! – промолвила незнакомка, – я старше вас на целый год! Я уверена, – продолжала она, подрезая устрицу, – что вы частенько заглядывали сюда с дамами.

О, как возмутилась бы моя целомудренная, моя милая мадам де Тенси, если бы увидела фатоватую улыбку, с которой я слабо старался опровергнуть это предположение!

Мы отдали честь поданному ужину, так как оба были в том счастливом возрасте, когда все волнения заканчиваются усиленным аппетитом и крепким, здоровым сном.

Когда подали раннюю землянику, зябко кутавшуюся в своих ватных гнездышках, я решился встать со своего места и пересесть к Мадлен (так назвала себя моя чудная незнакомка). Я взял ее руку, чуть-чуть обнял ее гибкий стан, коснулся губами ее душистых волос.

Она позволила все это, все с тем же странным видом, как будто она все время была начеку, как будто все время мысленно спрашивала себя: «А ну, до чего он дойдет?.. Что он себе еще позволит?.. И до каких границ я сама буду терпеть эти вольности?»

Но молодость, шампанское, близость красивой женщины – все это ударило мне в голову, туманило мой мозг… Я терял всякое самообладание и дошел до того, что уронил голову на полуобнаженную грудь Мадлен и, задыхаясь от налетевшего на меня порыва страсти, шептал:

– Полюбите меня!.. Умоляю вас… полюбите!

Вероятно, в интонации моих слов было много непосредственности чувства и молодости, много заразительности, так как я почувствовал, как Мадлен дрогнула под моим поцелуем. Но она тотчас же овладела собой и, отстранившись от меня, укоризненно промолвила:

– Успокойтесь!..

– Придите, придите! – страстно и настойчиво умолял я ее.

– Прийти? – удивленно переспросила она. – Но куда же?

– Куда хотите… Ко мне?..

– За кого же вы меня принимаете?

Это было сказано так высокомерно, так надменно, от этого холодного и сухого тона так ярко веяло светской женщиной, или – вернее сказать – «порядочной женщиной», что я совсем растерялся. Я твердо уверен в том, что, если бы мадам де Тенси случилось когда-нибудь выслушать подобную просьбу из мужских уст, она не могла бы ответить иначе.

– Простите! – растерянно прошептал я, – но ведь вы не можете запретить мне любить вас!

– «Любить»! – скептически повторила Мадлен, слегка пожимая плечами. – Уже! Разве можно полюбить так внезапно?.. Полно!.. И знаете, что я вам скажу? Нам лучше впредь не встречаться.

– Я хочу встретиться с вами!

– Зачем?

– Я хочу видеть вас!

Мадлен на мгновение задумалась. Пленительные ямочки исчезли с ее кругленького личика, а в широко раскрытых глазах застыло такое выражение, которое бывает у ученика, вставшего в тупик пред неразрешимой арифметической задачей.

– Вы непременно хотите видеть меня? Хорошо, пусть будет по-вашему, – вдруг промолвила она с таким видом, как будто ей не дешево стоило это решение. – Обещаю вам, что вы еще увидите меня, но… – многозначительно подчеркнула она, – предупреждаю вас, что я несвободна, что эта встреча может быть опасной и… по всей вероятности и будет таковой.

Тут она умолкла, вопросительно глядя на меня.

– Я хочу встретить вас, – упрямо повторил я. – Я хочу любить вас!

– Пусть так! – повторила Мадлен. – Это решено. А теперь позвоните-ка и велите нанять фиакр… Не провожайте меня! Я сойду и уеду одна, а завтра… в крайнем же случае послезавтра я напишу вам, где и когда мы увидимся.

– О, благодарю, благодарю вас!

Мадлен улыбнулась, и снова дивные ямочки заиграли на ее чудном личике. Тогда она, шаловливо изогнувшись, подставила мне свою гибкую смуглую шейку, и я снова припал к ней, упиваясь дивным ароматом этого молодого стройного тела, ее вьющихся темных волос.

Сначала на ее лице отразилось только любопытство, смешанное с легкой иронией, но потом, словно охваченная моей страстью, она пылко обвила мою голову дрожащими ручками и крепко поцеловала меня в лоб.

– До свидания! – промолвила она.