Текст книги "Жестокая ложь"

Глава 70

Джек Каллахан громко рассмеялся, и Мэри удивленно уставилась на него.

– Ты что, умом тронулся? Смеяться без повода – это прямой путь в дурдом.

По правде говоря, Мэри была рада, что у мужа хорошее настроение. Последнее время смех в их доме вообще перестал звучать.

Джек взглянул на жену и будничным тоном возразил:

– У меня довольно причин, чтобы радоваться жизни, дорогая. К сожалению, я не могу ничего сейчас сказать, но скоро ты все узнаешь.

Мэри удивил ответ мужа, но она сочла за лучшее оставить все так, как есть. Некоторых вещей лучше не знать. Джек места себе не находил, после того как о чем-то переговорил с молодым Винсентом сегодня утром. После этого разговора настроение его заметно улучшилось.

Мэри улыбнулась. Винсент – хороший мальчик. И хорошо, что он встречается с ее внучкой. Бабушка изменила свое первоначальное мнение о молодом человеке в лучшую сторону. К тому же она вспомнила, что и сама повстречала и полюбила Джека еще в подростковом возрасте. Сколько лет минуло с тех пор, а они по-прежнему вместе. Может, у Габби с Винсентом все серьезно, а не так, как было у Синтии.

Мэри постаралась отогнать неприятные мысли о старшей дочери. Она вычеркнула ее из своей жизни и не хотела больше тратить на Синтию ни минутки отведенного ей в жизни времени. Труднее всего было перенести горькое чувство стыда. Хорошо хоть люди знают, что после случившегося они навсегда закрыли дверь своего дома перед старшей дочерью. Это помогло. Впрочем, хуже всего пришлось ее внукам. Джеймс-младший до сих пор сидит под замком в мягкой палате. Она даже не знала, что это такое, пока мисс Беллами не объяснила, что к чему. После ее рассказа Мэри почувствовала себя дурно. Впрочем, так даже лучше. Учитывая, что наделал ее внук, считать его психически нормальным никак нельзя.

Наконец-то Мэри получила весточку от Габби. Новое место ей не особенно понравилось, но в депрессию внучка не впала. По крайней мере, она ходит в школу и ей там нравится. Ладно, долго это все равно не продлится. Мисс Беллами говорит, что у них неплохие шансы получить право опеки над внучкой, но это возможно только после решения суда. Мэри вздохнула. Слишком она стара для всего этого.

Но больше всего она беспокоилась о Джеке. На ее мужа случившееся подействовало сильнее, чем можно было предполагать. Несмотря на слабый характер Джимми Тейлора, Джек испытывал к зятю глубокую симпатию. Хотя они выросли в совершенно разных социальных средах и получили различное воспитание, тесть и зять прекрасно ладили друг с другом. Мэри подозревала, что ее муж сочувствует Джимми. Впрочем, все они его жалели. Они бы посочувствовали всякому, кто имел несчастье связать жизнь с Синтией.

А еще она волновалась насчет Селесты. Мэри надеялась, что после чудовищного предательства мужа их дочь разведется с Джонни Паркером, но этого не случилось. Мэри думала, что Селеста наконец-то поймет, с кем связала свою жизнь, но дочь была не в себе. Трудности с восприятием реальности начались у нее уже давно.

Войдя в кухню, она вдруг ощутила страшную боль. Разлившись по груди, она вонзилась Мэри в левую руку. Женщине стало трудно дышать. Она наклонилась и оперлась рукой о спинку стула, но не удержалась и рухнула на пол. Стоявшая на столе посуда посыпалась вслед за ней.

Прибежавший на шум Джек увидел, как посерело лицо Мэри. Она с трудом могла дышать, и он позвонил в скорую помощь. Мысленно Джек Каллахан последними словами ругал Синтию, обвиняя ее в инфаркте матери. Удивительно, что несчастье не случилось раньше. В последние годы Мэри и так несладко пришлось, а теперь еще это. Если его жена умрет, он найдет эту подлую шлюху и собственными руками…

Глава 71

Линфорд заехал на территорию свалки на Боу-роуд и припарковал автомобиль между новенькимм «совереном» и громадиной старого «мерседеса». Сборный домик был ярко освещен. На долю секунды его посетило мрачное предчувствие. Ничего конкретного он не подозревал, но от всего этого дела неприятно попахивало.

Линфорд пытался поделиться с Джонни своими опасениями, но тот оставался глух к его словам, увлекшись возможностью заработать кругленькую сумму на махинации с виллами. Это и понятно! При минимальных затратах они получат максимально возможную прибыль. Надо будет лишь арендовать помещения под офисы и найти людей, готовых раскошелиться. Как только простофили найдутся, нужно будет закрыть лавочку и раствориться, так сказать, в неизвестности.

Единственное, что беспокоило Линфорда, так это Дерек Грин. Почему? Этого он и сам толком объяснить не смог бы! Когда же они с Паркером переступили порог домика, все встало на свои места. Линфорд все понял, но, к сожалению, слишком поздно.

Глава 72

Сидя с отцом у постели больной матери, Селеста наконец-то могла вздохнуть спокойно. Конечно, мама еще очень слаба, но врачи говорят, что ее жизни ничего не угрожает. Инфаркт. Вокруг кровати извивались трубки, которые тянулись к медицинской аппаратуре, а лицо мамы было белым как мел. Какой же ранимой она сейчас казалась Селесте! Всю жизнь она была рядом с дочерью, заботилась о ней, любила ее, подбадривала и утешала. Мэри была идеальной матерью! Слезы снова навернулись Селесте на глаза, и ей с трудом удалось удержаться от того, чтобы не разрыдаться. Как же все пошло вкривь да вкось в ее жизни!

Родители винят во всем Синтию, но, хотя старшая сестра и была частью обрушившихся на их семью несчастий, главным виновником является Джонни. Хотя ее муж когда-то души в ней не чаял (Селеста прекрасно понимала, что настоящая любовь мужа к ней давно осталась в прошлом), первопричиной всех бед был именно Джонни Паркер. Ее муж на поверку оказался преступником, склонным к насилию. Она решила закрыть на это глаза, веря, что большая любовь способна все преодолеть. И, как оказалось, ошиблась. Джонни лишил ее сестры и разрушил жизни очень многих людей.

Она вернулась к мужу только из-за боязни остаться одной, без средств к существованию. Как страшно возвращаться в реальный мир! Жизнь за стенами дома пугала Селесту. Снаружи было слишком опасно. Впрочем, и жизнь в большом пустом доме страшила ее не меньше. Ей хотелось вернуться к родителям и жить в своей детской комнате.

Как бы ей хотелось начать все сначала, но это, к сожалению, невозможно. Селеста понимала, что если бы она не вышла замуж на Джонни Паркера, то мама не лежала бы сейчас в больнице, а папа не сидел бы у изголовья ее кровати и не боялся лишиться любви всей своей жизни. Габби не оказалась бы в детском доме, а маленький Джеймс – в психушке.

Она повинна во всех несчастьях своей семьи. Именно она ввела Джонни Паркера в их жизни, выйдя за него замуж. Селеста не знала, сможет ли когда-нибудь простить себя за это, но возвращаться в большой пустой дом она точно не собиралась. Нет, она вернется к родителям и будет заботиться о папе, а потом, когда Мэри выпишут из больницы, и о ней. Джонни считает себя умным человеком и думает, что поступает так, как лучше для всех, но, глядя на маму, Селеста поняла, насколько бесцельна ее собственная жизнь. Пора повзрослеть и научиться принимать ответственные решения. Надо заботиться о своих близких.

– Хочешь, я принесу тебе чашку чая, папа?

Джек кивнул дочери с таким видом, словно успел позабыть, что она находится рядом с ним. Потом отрицательно покачал головой и снова уставился на жену.

Джек думал о том, что без Мэри его жизнь не будет иметь смысла. Он вспоминал все, что она сделала ради него, и ему было стыдно, что за все годы супружеской жизни он не заварил ей даже чашки чая. Она обстирывала и кормила всю семью, держала дом в чистоте. Сколько же завтраков и обедов Мэри готовила за год? Сколько постелей застилала? Сколько его рубашек перегладила? Правду говорят: «Ты никогда не поймешь, чем владеешь, пока этого не потерял». Чистая правда.

Взглянув на дочь, Джек Каллахан увидел в ее глазах страх. Он знал, что такой же страх застыл в его собственных глазах. Подобно ему, Селеста воспринимала мать как данность. Все они, в особенности Синтия, не ценили по достоинству Мэри. Старшая дочь то привозила своих детей на воспитание к матери, то забирала их назад, совсем не заботясь о ее чувствах. Джек прекрасно осознавал, насколько болезненно было Мэри отказаться от старшей дочери. В результате поведение Синтии и довело ее до инфаркта.

Ладно, все должно перемениться. Он позаботится об этом. Джеку не хотелось бы еще раз пережить этот ад. Если Мэри умрет, он тоже не жилец на этом свете. Жизнь без Мэри потеряет смысл.

Глава 73

Берти Уорнер улыбался, но в его оскале не было и тени дружелюбия. Страх и изумление Джонни Паркера были настолько очевидными, что Берти ощущал себя чертовски счастливым человеком.

– Удивлен, что снова меня видишь, Джонни?

Тот, к кому был обращен вопрос, огляделся. Всюду – бесстрастные лица. Впервые за много лет он почувствовал страх. Впрочем, не стоит этого показывать.

– Ладно, ладно… Берти Уорнер воскрес из мертвых.

Джонни постарался вложить в свои слова как можно больше непринужденности и сарказма.

Берти рассмеялся.

– Не из мертвых, сынок. Я жил на Гренаде. – И, повернувшись к Линфорду, он без тени улыбки добавил: – Тебе бы там понравилось. Ребята на острове умеют обращаться с мачете. Надеюсь, ты меня понимаешь?

Джонни понял, что жить ему осталось недолго. Надо потянуть время.

– Значит, ты путешествовал, а теперь решил вернуться в родной город. Зачем? Отомстить?

Берти рассмеялся.

– Да, отомстить и вернуть то, что по праву принадлежит мне. Мне и Кевину. Он был моим лучшим другом. Мы вместе служили в армии. Ты об этом не знал? Там, кстати, он получил свое прозвище Каменное Лицо. Играл в покер, сидя на гауптвахте. Он был хорошим другом, и я никогда не прощу тебе его смерть. Сначала я отрублю тебе руки, а потом, еще живого, положу в багажник старой тачки и раздавлю прессом.

Джонни рассмеялся, но смех получился каким-то ненастоящим.

– Ты, должно быть, шутить? Сейчас не шестидесятые годы, и время Усатых Питов{ Прозвище представителей старшего поколения итальянских мафиози, иммигрировавших в США в начале ХХ в.} – давно в прошлом! Ты и пальцем меня не посмеешь тронуть, иначе больших неприятностей не избежать. Понял, шлеппер?

– Да пошел ты! Я могу делать все, что пожелаю. Понял, козел?

Джонни Паркер уже подзабыл, каким крутым парнем был Берти Уорнер в свое время. Многие считали его просто психом. Он любил пытать своих жертв. Никто не хотел становиться у него на дороге, ибо последствия были непредсказуемыми. Однажды Берти сжег человека живьем только за то, что тот посмел подрезать его на автостраде. Джонни видел, что Линфорд заметно трусит. Похоже, история повторяется. Молодой Дерек Грин захотел обладать тем, что есть у него, Джонни П., поэтому объединил усилия с человеком, у которого это когда-то было отобрано. Просто какой-то ночной кошмар! Джонни понимал, что у него практически нет шансов выбраться из этой комнаты живым, но сдаваться без боя не собирался.

Еще раз окинув взглядом собравшихся в комнате мужчин, он убедился, что все хорошо вооружены и готовы к любым неожиданностям. Все, а особенно Дерек Грин. Как же он был слеп! Линфорд учуял смрад крысы, и Джонни следовало довериться инстинктам друга. К сожалению, события последних недель не способствовали ясности его ума.

Берти улыбался, и эта улыбка напоминала оскал черепа.

– Давай, Джонни! Ты ведь крутой парень. – И, повернувшись к своим людям, он почти радостно заявил: – Сейчас он обдумывает план побега. Решает, кого из нас убить первым, как добраться до двери и сбежать. Мне не хотелось бы тебя расстраивать, сынок, но чудесного спасения не будет. – Он подошел к небольшому столу, за которым три дня в неделю восседала секретарша, и взял с него длинный мачете. – Видишь? Вот этим я отрублю тебе руки, а затем засуну то, что от тебя останется, в багажник машины. Правда, прикольно? Я мечтал об этом много лет, Джонни, и наконец моя мечта воплотится в жизнь. У меня прямо-таки руки чешутся.

Глаза Дерека Грина блестели в предвкушении кровавого зрелища. Подобно молодому Джонни, он верил, что возьмет ситуацию в свои руки, а потом воцарится на вершине преступного мира. Никто не посмеет выступить против него.

Джонни читал Дерека, словно открытую книгу, и ему хотелось саркастически рассмеяться. Всегда найдется какой-нибудь молодой выскочка, который не упустит своего «золотого шанса». Сначала Джонни, потом Дерек, за ним… Такова, к сожалению, стезя, которую они выбрали. Только дураки, живя в этом мире, могут кому-то доверять. Даже от ближайшего друга можно ожидать предательского удара в спину. А он оказался полным дураком.

– Послушай, ничего личного…

Но Берти перебил его:

– Ничего, блин, личного?! Ты убил моего кореша! Ладно, не ты, а баба, которая защищала свою сестру. Ее я еще могу простить. Она делала то, что сделал бы любой на ее месте. Ладно, проехали. Кевин допустил ошибку, напав на твой дом. Он, конечно, был моим корешем, но я призна́ю: он реально напортачил. Я тоже в этом участвовал, хотя и не хотел. Просто у нас не было другого выхода. Меня достает то, что ты сделал нас, как полных фраеров, а ведь мы деловые люди. Теперь я вернулся, а вы двое сдохнете. Суки поганые!

Джонни видел в глазах Берти безумные огоньки. Какая ирония судьбы! Его жизнь закончится на свалке старых тачек. Не самое приятное место, чтобы умереть, но смерть все равно остается смертью, где бы ни умирать.

– Давай, козел старый! Думаешь, ты меня испугаешь? Падло!

– Я так и думал, что ты это скажешь!

И Берти взмахнул наточенным, словно бритва, мачете. Как он и обещал, лезвие, вонзившись Джонни в плечо, отрубило ему руку.

Кровь била фонтаном, и Дерек Грин почувствовал охотничий азарт.

Линфорд круглыми от ужаса глазами наблюдал за тем, как его друга забивают, будто животное. Надо отдать Джонни П. должное: ни вскрика не слетело с его губ, и все это отметили. Он молчал даже тогда, когда обрубок тела, в котором еще теплилась жизнь, несли к машине, которая должна была стать его могилой. Тело бросили в багажник так, словно избавляются от мусора. И только когда пресс пришел в движение и, сдавливая, начал крушить автомобиль, Джонни разразился проклятиями.

Весь этот ужас не мог быть реальностью! Так деловые люди себя не ведут. Это же полный беспредел! Ямайцу казалось, что он видит какой-то извращенный, кошмарный сон. Затем взгляд его расширенных от ужаса глаз остановился на забрызганном кровью лице Берти Уорнера, и Линфорд понял, что расплата неизбежна.

Берти одним могучим ударом мачете отделил его голову от плеч. Та покатилась по грязной земле и, упав в небольшую ямку, остановилась.

– Смотрите, парни! – весело заорал Берти Уорнер. – Мяч попал в лунку!

Все рассмеялись. Нервное напряжение схлынуло, уровень адреналина в крови начал понижаться. Все понимали, что главные враги больше не представляют опасности. Теперь оставалось поделить между собой то, что по праву сильного принадлежит им.

Винсент издалека наблюдал за происходящим. К горлу подступала тошнота. Он и в самом кошмарном сне не мог представить, что принесет ему сегодняшняя ночь. Он стал соучастником убийства, и это ему совсем не нравилось. Винсент мечтал грабить банки, а мокруха – это не для него.

Обезглавленное тело Линфорда засунули в багажник автомобиля, за рулем которого сидел Винсент. Дерек Грин уселся рядом с ним на пассажирское сиденье и весело сказал:

– Сейчас избавимся от этого мусора, выкинем его куда-нибудь подальше отсюда, а потом избавимся от тачки и сматываемся. И чем дальше, тем лучше. Понятно?

Винсент кивнул.

– Сегодня ты стал частью нового порядка, приятель.

Он поблагодарил Дерека, но про себя подумал: «И на что же это я подписался?» Для него случившееся сегодня было, мягко говоря, шоком. Все, чего он хотел, – это быть водителем у грабителей банков. А стал свидетелем жестокого убийства двух самых опасных и безжалостных преступников Лондона. Иногда жизнь полна дерьма!

Только гораздо позже, уже лежа в постели, Винсент осознал, что его использовали. Он рассказывал Дереку Грину о Джонни Паркере, а тот водил его за нос, не раскрывая своих истинных планов. Винсент видел, что вляпался по полной, и теперь его в покое не оставят. Не стоит обманывать себя и делать вид, что ничего особенного не случилось. События сегодняшней ночи станут частью криминального фольклора Ист-Энда, и он в определенном смысле должен быть даже рад тому, что люди узнают о его роли в убийстве Джонни Паркера. Дерек Грин нанял его для такой работы, и это многого стоит. Если он будет думать головой, то сможет неплохо зарабатывать и станет частью новой организации.

Винсент понимал, что старается переубедить себя в том, что все будет хорошо. Но вид забиваемых до смерти людей доказал: убийство ему не по душе. Что бы ни было поставлено на карту, убийство остается убийством, а то, что он видел, оказалось к тому же кровавым и мерзким злодеянием. Теперь он стал частью нового порядка и должен вести себя так, как от него ожидают. Винсент сожалел, что его впутали в мокруху. Кем бы ни был Джонни Паркер, это не меняло того факта, что Винсент участвовал в убийстве дяди Габби.

Глава 74

Три дня Селеста медлила, а потом официально сообщила в полицию о пропаже мужа, но все, включая стражей порядка и ее саму, знали, что Джонни Паркер мертв. Было найдено обезглавленное тело Линфорда, и это послание поняли все заинтересованные стороны. Вначале Селесте казалось, что смерть мужа ее доконает, но по прошествии некоторого времени она почувствовала облегчение. Наконец-то она свободна! Дом и бóльшая часть собственности были записаны на ее имя. То же касалось и многих банковских счетов. Теперь Селеста стала богатой, очень богатой вдовой. В конечном счете, смерть Джонни ее особенно не потрясла.

Она догадывалась, что отец что-то знал или, по крайней мере, подозревал. Исчезновение зятя его ничуть не удивило. Но Селесте хотелось знать, что чувствует ее старшая сестра. Пусть она скорбит о его смерти, потому что сама Селеста оплакивать мужа не собиралась. Она даже радовалась его смерти, радовалась тому, что теперь сможет порвать с жизнью, на которую Джонни Паркер ее обрек. Мама пошла на поправку. Теперь она сможет жить так, как хочет.

Когда-то она по уши влюбилась в Джонни Паркера, но потом возненавидела того, в кого он превратился. Насилие, с помощью которого он добивался своих целей, наконец-то обратилось против него самого. Что посеешь, то и пожнешь. Селеста часто слышала эту народную мудрость. Она знала, что тело мужа когда-нибудь найдут, а пока собиралась жить вместе со своими родителями, жить тихо и скромно. Она вдоволь нахлебалась так называемой «сладкой жизни». С нее довольно!

Со дня переезда к родителям Селеста Паркер ни разу не переступила порог дома.

Книга 3

Какова мать, такова и дочь.

Иез 16:44

Я поступаю так не потому, что об этом мне говорит юрист, а потому, что гуманизм, здравый смысл и справедливость настоятельно советуют мне поступить следующим образом.

Эдмунд Бёрк

Глава 75

1998

– Что с тобой, девочка моя?

Мэри очень тревожило душевное состояние внучки. Со времени своего возвращения из-под опеки государства Габби беспокоила бабушку странной молчаливостью. Казалось, что свет жизни погас в ее душе.

– Все в порядке, бабушка. Просто в последнее время мне нездоровится.

– Тебя не тошнит?

Габби рассмеялась. Когда ирландка спрашивает «Тебя не тошнит?», это означает, что она интересуется, не беременна ли ты.

– Не волнуйся, бабушка. Это не то, что ты думаешь.

Девушка увидела, как след облегчения промелькнул на лице бабушки и мысленно тяжело вздохнула. Как бы ей хотелось забеременеть! Как бы ей хотелось иметь собственного малыша! Она бы любила его и заботилась о нем. Ребенок будет любить ее при любых обстоятельствах, а Габби нужна была любовь так же сильно, как другим – вода и еда. Это все из-за ее трудного детства. Новая работница социальной службы по опеке, видит Бог, говорила ей это сотни раз. При воспоминании о мисс Бирн Габби скривилась. Эта женщина ей вообще-то нравилась, но общаться с ней было непросто.

Но не это беспокоило Габби. Она не решалась сказать бабушке, что после трех лет молчания Синтия объявилась и хочет с ней встретиться. Когда Габби услышала об этом, то неприятно удивилась. Такого она никак не ожидала. А вот мисс Бирн была обеими руками «за» и считала, что встреча с матерью ей поможет. Что за чушь собачья! Пока что мысли о матери приносили Габби лишь беспокойство и ощущение опасности. Только эти чувства Синтия всегда вызывала в ее душе.

Впрочем, девушка не могла отрицать, что испытывает определенный интерес к матери. Хотелось бы узнать, как она жила после того, как бросила на попечение государства двух детей? Впрочем, зачем задавать вопросы, если ответы на них знаешь наперед. Синтия сбежала, потому что такова ее природа. Она натворила дел, а потом умыла руки, предоставив другим расхлебывать заваренную ею кашу. Ее муж совершил суицид. А что она? Оставила детей расплачиваться за ее грехи.

– Ты соизволишь мне ответить?

Несколько резковатый тон бабушки возвратил Габби к реальности.

– Я что, сама с собой разговариваю?! – уже не на шутку раздражаясь, воскликнула Мэри.

– Извини, бабушка. Я задумалась.

Поцеловав Мэри в щеку, Габби вышла из комнаты и направилась в свою спальню. Сев на кровать, она огляделась. Довольно миленько. Ей нравились бледно-розовые и зеленоватые цвета штор и покрывала на кровати. Обои кремовых тонов остались без постеров – ни поп-звезд, ни киноактеров. Габби содержала свою комнату практически в больничной чистоте и порядке. Она понимала, что виной всему долгое пребывание в доме Синтии Тейлор, где ей не разрешалось ничего лишнего. До сих пор в ее голове звучали слова матери: «Ты хоть знаешь, сколько стоит один рулон этих обоев? А ты хочешь испортить их клейкой лентой!» Она слышала такое сотни раз. При этом неприятном воспоминании Габби поежилась. Другим девочкам разрешали иметь постеры, фотографии и много чего другого на стенах своих спален. Всем, но только не ей.

Девушка сумела отогнать от себя неприятные мысли – все, кроме одной: Синтия хочет с ней встретиться. Ничего необычного в этом не было, но Габби не обрадовалась этой перспективе.

Она взглянула на свое отражение в небольшом зеркале на туалетном столике. Интересно, что мать подумает, если увидит ее? В шестнадцать лет Габби стала настоящей красавицей. Так, по крайней мере, все говорили. Теперь она превратилась в копию собственной матери. Большие голубые глаза, обрамлены длинными черными ресницами. Полные губы, которые сейчас как раз вошли в моду. Она превосходила красотой большинство сверстниц, и в этом не было ни капли преувеличения или тщеславия. Впрочем, Габби понимала, что красота – ничто по сравнению с умом и характером. Важно, чтобы тебя любили.

А ее любили! Бабушка, дедушка, Винсент, и даже Селеста, хотя со временем тетины поступки становились все более неадекватными. Селеста ни разу не покинула дома с тех пор, как пришла сюда после убийства Джонни Паркера. Врачи называли ее состояние агорафобией, хотя сама тетя утверждала, что они ничего в этом не смыслят. Просто ей не хочется выходить из дома, и она имеет на это полное право! Дни напролет Селеста только и делала, что ела и смотрела телевизор. Она была богата как Крез и обращалась с деньгами крайне расточительно. Бóльшую часть оставшегося после мужа наследства Селеста пожертвовала на благотворительность и безвозмездно давала деньги любому, кто придет к ней с жалостливой историей.

Габби знала, что дедушку это бесит, но старик ничего не мог поделать с младшей дочерью. В этом вопросе Селеста была непреклонна, а признать ее недееспособной врачи отказывались. Просто-напросто тетя Селеста, по словам бабушки, отгородилась от всего остального мира, но это не значит, что у нее не все дома. Если бы только она меньше ела! Селеста до безобразия располнела – несколько подбородков и ноги-колонны. К счастью, у нее было доброе сердце, а глаза, когда она смотрела на членов своей семьи, светились добротой. Габби даже подозревала, что тетя – одна из самых счастливых людей, кого она знает. Подумайте об этом, Опра!

Мысли ее вновь вернулись к матери. Габби мучило болезненное любопытство, ей хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на Синтию. А вдруг она изменилась? Если Габби откажется с ней встретиться, то никогда этого не узнает.

По правде говоря, в такое она не верила, но не могла не фантазировать. Другие дети воспринимают родительскую любовь как нечто само собой разумеющееся. У многих матери до последнего будут защищать своих детей. Даже насильник и убийца часто находит моральную поддержку у своих родителей, хотя Габби подозревала, что этот феномен обусловлен тем, что родители просто не могут поверить в то, что их ребенок способен на подобные мерзости. Но она и младший брат не знали, что такое материнская любовь. Маленькую Габби это ужасно расстраивало. А Джеймс-младший… Он дошел до того, что его даже пришлось изолировать от остальных больных. Габби сомневалась, что мать поддерживает с ним связь.

Тяжело вздохнув, девушка прилегла на кровать. Она не находила себе покоя, мысли ее то и дело возвращались к временам, которые Габби предпочла бы забыть раз и навсегда. Повернув голову, она посмотрела на стоявшую на ночном столике фотографию в рамке. Она и папа. Снимок сделан в последнее Рождество, когда он был еще жив. Папа обнимал ее за плечи. Оба улыбались, глядя в объектив фотоаппарата. Красивая фотография. Глядя на нее, посторонний человек никогда бы не догадался, что в то Рождество, как вообще в любое Рождество, вся семья из последних сил терпела диктат Синтии, которая лучше всех на свете знала, каким должно быть настоящее Рождество. Для матери этот праздник ограничивался соблюдением внешних формальностей. С высоты прожитых лет Габби понимала, что там, где Синтия, ничего нормально пройти не может. Мать никогда не признавала, что Рождество – это семейный праздник. Он устраивается для людей, и вещи не должны вытеснять человеческие чувства на задний план. Дело не в красиво наряженной елке и не в запеченной в духовке индейке, такой большой, что ею можно накормить семью из пятнадцати человек и еще останется на сэндвичи. Люди должны веселиться в кругу семьи, а мать никогда не понимала, как можно веселиться с близкими. В этом-то и проблема!

А сейчас мать хочет увидеться с Габби, и девушка не знала, что ей следует предпринять.

Сегодня она встречается с Винсентом. Надо будет посоветоваться с ним. Возможно, он звезд с неба не хватает, но у ее парня, по крайней мере, доброе сердце. Он любит ее, она любит его, и этим все сказано.