Текст книги "Дневник Саши Кашеваровой"

8 июня

Водевильная ситуация – она добыла мой номер по телефону и хладнокровно, в дружелюбной интонации, пригласила меня поужинать. Оля, жена Олега. Так бывает только в предсказуемом кино, ну и в моей, словно написанной по его дурацким канонам, жизни.

Были у меня подозрения, что она обо всем знает. Женщины делятся на тех, кто не прочь пошарить в мобильнике партнера на предмет поиска криминальных SMS, и на тех, кто будет чувствовать себя униженным, незаконно ступив на чужое игровое поле. Первых существенно больше.

Чувство чужой территории – это либо редкий дар, врожденное благородство, результат самовоспитания и годами укрощаемого эго. Странно прозвучит, но мало кто из нас умеет воспринимать родных отдельными людьми. Мы словно стремимся поглотить того, кого любим, сделать их своей частью, стать многоруким Шивой-разрушителем за счет их тел. Родители удивляются, когда обнаруживают, что у их ребенка есть мнение – не трогательная придурь, не подростковая прихоть, а именно мнение, обоснованное, приперченное аргументами. Помню, как однажды в пылу ссоры мама воскликнула: «Ну почему ты просто не можешь быть такой, как я!»

Мы обижаемся на любимых, если те признаются, что постоянная близость их душит, что свои, никем не завоеванные земли – это не признак отчужденности. Лет десять назад я еще верила, что могу ужиться с мужчиной и периодически с энтузиазмом начинала играть в репетицию семьи. С очередным любовником мы снимали общую квартиру, начинали вить гнездо, иногда даже представлялись женой и мужем. Что-то там планировали на тему «А вот когда ты будешь вредной артритной бабкой с седым ирокезом и парочкой черных котов, а я – дедком, единственным фаллическим элементом жизни которого станет клюка с суровым бронзовым набалдашником-черепушкой, вот тогда мы всем им покажем, вот тогда мы всем им зададим». Так дети планируют стать космонавтами и балеринами и сами верят, что так и случится, а взрослые смотрят на них не без грусти, потому что точно знают, что на самом деле те станут какими-нибудь бухгалтерами и клерками. Но мы пытались верить в хорошее – мы приезжали в ИКЕЮ и покупали вазочки, скатерти, тумбочки. Но почти всегда наши планы разбивались о мое чувство территории. Хотя по моим наблюдениям, обычно в парах случается наоборот. Мужчина охраняет таинственный лес (возможность бродить по городу в одиночку пятничными вечерами, отгородившись наушниками от московской какофонии; выходные на Ахтубе в мужской компании; подзамочные записи в блоге – да-да, звучит смешно, но одна моя приятельница и правда бросила бойфренда из-за того, что он не дал прочитать ей свой жж от корки до корки; спортбары, да все, что угодно), а женщина пытается то с одной, то с другой стороны ворваться в него с факелом и вилами.

Но вот лично мне необходимо пространство. Чтобы в квартире было помещение, пусть два на три метра, в котором я могу закрыться совсем одна, поджечь ароматическую палочку, покурить, выпить чаю, подумать о своем. Я люблю гулять по бульварам с блокнотом, иногда ненадолго останавливаться и записывать мысли. Половина моих лучших текстов родилась именно во время подобных прогулок. Если меня будет сопровождать мужчина, уйти в свое бессознательное, как рыба на илистое дно, уже не получится. Я ненавижу, когда в экран моего ноута пытаются заглянуть через плечо, – это неприятно почти на физическом уровне. И ванну я принимаю два с половиной часа. И хожу в медитационный клуб утром по воскресеньям. Все это такая малость, такой крошечный кусочек моего времени. Но большинству тех, с кем я пыталась делить жилье, это казалось недопустимой роскошью. Наглостью. Проявлением неуважения.

Был в моей жизни и товарищ, не брезгующий чтением чужих SMS. Звали его Петр, и он был художником – казалось бы, человек с профессионально тонкой душевной организацией. Впервые я застала его с моим мобильником в руках, когда мы только съехались, – он как-то выкрутился. Сочинил, что ему срочно понадобился компас, у него самого – простенькая нокиа, у меня же – смартфон с соответствующей программой. Я ему поверила. Потом была еще история – мне позвонила подруга и сказала, что мою страничку на фейсбуке, похоже, взломали, потому что от моего имени друзьям приходят странные комментарии. Взглянув на текст, я поняла, что авторство принадлежит Пете – каким-то образом он заполучил мой пароль, просмотрел мои контакты и переписку, а потом забыл просто перелогиниться. В тот раз ему тоже удалось отвертеться – тараща на меня огромные голубые глаза, он уверял, что в его коммуникаторе села батарейка и он решил просмотреть свою ленту через мой компьютер. И я тоже ему поверила.

Ну а потом случилось то, что обычно случается с убогими шпионами этого рода, – я застала его копошащимся в моей сумке. И это было уже слишком. Помню, меня передернуло от отвращения, а Петя еще и разозлился, и в пылу страсти выложил все: как, оказывается, «неправильно» и кокетливо я держусь с окружающими, и как он меня всю дорогу ревновал, и как подозревал, что у меня любовник, и как решил это проверить.

Потом, конечно, очнулся и прощения просил. Но дело было даже не в принципиальности… Я просто не могла смотреть на него прежними глазами. Мне казалось, что у него только тело человека, а душа – гусеницы какой-то. Мне было даже брезгливо к нему прикасаться, он много раз подходил к границе моего терпения, и вот, наконец, пересек точку невозврата.

Оля была из тех, кому незнакомо почтение к территории партнера. Она и скрывать этого не собиралась. Так и сказала мне по телефону: отпираться, мол, бесполезно, я все знаю, читала SMS, очень надо встретиться.

Разумеется, правильнее было бы вежливо попрощаться и положить трубку, а дальше либо проявить женскую солидарность и отмолчаться, либо честно рассказать об этой выходке Олегу и направить его естественную агрессию к нужному адресату. Большинство, думаю, выбрало бы второй путь, меньшинство – первый. Но у меня же все не как у людей.

Что меня всегда подводило и мешало жить – так это искреннее любопытство к тому, что происходит вокруг. Иногда мне даже кажется, что хитросплетение разворачивающихся на глазах интриг для меня куда более интересно, чем моя собственная жизнь. Я прекрасно понимала, что это «свидание» вредоносно для моего собственного сюжета, но и уклониться от него характер не позволял. Ну вот такая я – никогда не брезгую возможностью нового опыта.

Мы договорились встретиться на веранде модного кафе.

Я пришла немного заранее, но Оля уже ждала меня за одним из угловых столиков. Если честно, я даже не сразу узнала ее – перед глазами стояла бестелесная, скромно одетая красавица, какой я ее запомнила, за столом же ждала меня ярко накрашенная женщина в вечернем платье (хотя встречались мы в половину пятого) и с невыспавшимся усталым лицом.

Когда я только ее увидела, сразу поняла, что этой женщине плохо, гораздо хуже, чем бывает мне, когда я в порыве экзистенциальной скорби пью вино и пишу стихи, забравшись с ногами на подоконник.

Хотя даже в новом амплуа она все равно была красивая.

Намного красивее меня.

Редко, очень редко, но все-таки мне встречаются люди, которым к лицу вульгарность.

Обычно вульгарность (то есть не она сама, а то, что принято считать ее внешними атрибутами, – всякие там блестящие ботинки, длиннющие красные ногти, блестки на веках, которыми некто посыпает себя с утра, люрекс, золотые зубы, громкий смех, привычка использовать ненормативную лексику в качестве слов-связок, а не самостоятельных конструкций, итп) воспринимается либо как свидетельство неглубокой личности, прячущейся за всей этой мишурой, либо как отчаянная попытка замаскировать свой ужас. Перед старостью, смертью, мужчинами, давно облысевшими и обветшавшими одноклассниками, которые миллион лет назад дразнили ее, но до сих пор почему-то обидно.

Но иногда вульгарность – это атрибут Богини. Честно говоря, не могу нащупать и сформулировать мысль о пантеоне, к которому она принадлежит. Что-то такое кочевое, драконье, варварское.

Когда-то, в середине нулевых, делала рубрику для передачи одной, и там была ведущая по имени Алина – она была чудовищно вульгарна, но это тоже имело божественную природу. У нее были рыжие волосы до попы, все время какие-то кружева, меха и брульянты. И она была восхитительна, потому что в ней явно тоже была эта неопределяемая драконья кровь.

Вот и в тот вечер я рассматривала лицо жены Олега и ловила себя на мысли, что я не просто изучаю ее, я ею любуюсь. Эти плечи, этот золотой загар, эти серьги с висюльками.

А вот она смотрела на меня удивленно и недоверчиво. Не исключено, что в ее системе координат такие женщины, как я, – которые не ходят еженедельно к косметологу, не сидят на диете, позволяют себе высокоградусные напитки и бижутерию из пластика, – являются чем-то вроде насекомых. Пылью под ногами.

– Саша, вы совсем не такая, как я вас представляла…

Ну конечно, в эсэмэсках-то, ею прочитанных, было о том, как мой светлый образ стоит перед его глазами по ночам, когда он не может уснуть. И какая у меня грудь красивая. И про губы еще целое послание.

– Очень понимаю, – улыбнулась я. – Зато не понимаю, зачем вы меня пригласили. Мы закажем что-нибудь?

– У меня нет аппетита, – поджала пухлые губы Оля. – Пожалуй, я буду только сок.

Я всегда завидовала тем, у кого на нервной почве аппетит пропадает. Не знаю, что должно случиться для того, чтобы я сама прекратила ощущать сосущую пустоту в желудке. Конец света, наверное. Я заказала бульон с перепелиными яйцами, «Цезарь» и медовый торт. Оля смотрела на меня так, словно я собираюсь отравиться мышьяком у всех на глазах.

– Я так понимаю, просить вас, чтобы вы оставили Олега в покое, бессмысленно?

– Оль, да я его не очень-то и тревожу… Если честно, у нас довольно независимые отношения. Он не собирался вас бросать и все такое.

– Значит, вы можете пообещать, что сами бросите его? Раз отношения несерьезные? – Оля отпила маленький глоточек сока.

– Разве я сказала это? – усмехнулась я, – Знаете, такая сценка была в «Гордости и предубеждении». Я в роли Элизабет, а вы – стало быть, леди Кэтрин.

– Вы издеваетесь, да? Вам легко… Никакой опоры под ногами и нечего терять.

Возможно, она хотела меня обидеть, но на самом деле это прозвучало утешительно.

– Мы ребенка хотели…

– Да, Олег говорил, – вырвалось у меня, – ничего, все еще получится.

– Он и об этом говорил… Вы не представляете, как это унизительно – сидеть в этом ресторане, перед вами, которая все знает обо мне… И были бы вы еще моего круга… То есть, простите, я не то хотела сказать.

– Да расслабьтесь вы, – я отсалютовала ей стаканом с виски. – На самом деле, я почти ничего не знаю о вас. И зря вы вообще со мною связались. Это того не стоит. У вас там – семья, а у меня… Мне даже ничего подобного и не хотелось бы. Мы просто встречаемся в лучшем случае пару раз в неделю. Это восхитительно, это волшебно, ну и все. И еще скажу – это не тот сорт вина, который следует передерживать в бочке. Так что думайте лучше не о том, как бы половчее влезть в телефон мужа, а о себе и своей семье.

– Семья, – Оля скривила губы. – В последние полгода у нас та еще семья. Почти не разговариваем. Вы ведь познакомились зимой?

– Ну да… Первого января.

– Знайте, что не первая интрижка… Всегда было что-то такое. Такой уж человек Олег.

– Значит, вам вообще не о чем волноваться… Оля, а вам не кажется, что мы встретились зря?

– Нет. Мне нужно было посмотреть на вас. Убедиться, что я – лучше!

– А вы уверены, что к людям вообще применимы слова «лучше» и «хуже»? – удивилась я. Красивая взрослая женщина, сидевшая напротив, мыслила категориями неоперившегося подростка.

– Я уже ни в чем не уверена. Видите, какое на мне платье, – Оля слабо улыбнулась. – Разве уверенный человек будет так унижаться.

– Да бросьте. Красивое платье. Ну вычурное, да. Но Патрисия Филдс вас бы одобрила. А в Москве все слишком повернуты на общественном мнении.

– Пытаетесь быть милой?.. Саша, как вы думаете, что он в вас нашел?

Я посмотрела на свои ногти – черный лак кое-где облупился.

– Сама недавно об этом думала. Это сложно объяснить.

– А вы попробуйте.

– Я толком не знаю, чего хочу, понимаете? – нахмурилась я. – И в то же время во мне есть то, что принято называть стержнем. Непосредственное восприятие идиота плюс внутреннее спокойствие. Это, наверное, завораживает. Потому что рядом со мною возникает иллюзия, что будущее может быть каким угодно… Меня многие мужчины, с которыми не сложилось, после расставания за это и недолюбливают.

– За что именно?

– За то, что как фокусник, потрясла перед ними возможностью будущего, а оно оказалось миражом. Свойство всех иллюзий.

– Все равно я не совсем понимаю…

– Я же предупреждала, что это трудно, – улыбнулась я, допивая виски и доставая кошелек. – Оля, я пойду, ладно? Вы красивая и милая. О том, что вы хороши собой, я знала. Но почему-то представляла вас истеричкой.

– А я думала, что вы моложе меня и красивее, – она до последнего держалась вежливо, но когда я, отодвинув стул, встала, все же не удержалась от язвительного. – Зато, Саша, в одном вы меня удивили… Вы не такая идиотка… какой кажетесь по SMS.