Текст книги "Любовь на Итурупе"

24

На острове обосновались потомки Тиресия. Того прорицателя, который сказал царю Эдипу, что именно он повинен в несчастьях, обрушившихся на Фивы.

Мария Григорьевна и ее сын Костя тихо живут на склоне небольшой сопки с видом на залив Касатка и толком не знают, откуда у них такие удивительные способности. Может, они достались им от рождения, а может, леса острова дали им эту волшебную силу. Мария Григорьевна верит, что ее далекие предки – шаманы из коренных народов Сибири. И сейчас я общаюсь с потомками этих шаманов. Я не знаю, существует ли какая-то карма, связывающая нас. Они живут, следя за движением судеб, просто так, не ради чего-то. На острове никто не обращает внимания на их предсказания. Наверное, Мария – самая одинокая женщина на острове. Она говорит, что с сопки в лесу, вдалеке от людских глаз, хорошо видно, куда направляется судьба. Я ничего не могу разглядеть, но мне кажется, я должен здесь бывать, и раз в неделю я еду с одного конца острова на другой. Я подружился с дочерью Марии, Ниной. Если бы во мне еще остались силы любить, я бы хотел – ради любви к ней, – чтобы этот остров стал моей третьей родиной.

До сих пор я не склонен был верить предсказаниям, гаданиям и прочей ерунде. Предсказания и гадания – пища для тех, кто покорно следует велениям своей судьбы. Конечно, бывают великие прорицатели и предсказатели, которые умеют читать судьбу и знают, как не заблудиться в мире будущего. Но моя судьба и мое будущее принадлежат не им, а мне. Даже если можно предсказать, какие трудности поджидают меня, – это мое будущее, моя судьба, и я должен приложить усилия, чтобы преодолеть их. Предсказания и гадания всегда расплывчаты и нечетки. В зависимости от интерпретации они могут меняться удивительным образом, превращаясь то в шепот ангелов, то в дьявольские проклятья. Не следует им безоглядно верить, нужно относиться к ним как к стихам и снам, пытаясь разгадать скрытую в них суть.

Шаман – это жрец природы. Можно сказать, он избранный, он изучает науку леса, чувствует волю небес и богов. Именно благодаря его силе люди поклоняются ему, а сам он живет бок о бок с опасностью. Шаманы есть и в наше время у малых народов Сибири, у коренных жителей Америки, и часто они занимают положение, возвышающее их над племенем. Они делают предсказания, гадают, на них возлагают ответственность за судьбы других. Это приносит им и поклонение и ненависть. Если их предсказание или гадание не сбудется, то они тотчас же потеряют доверие соплеменников, а если с племенем случится какое-то несчастье, то шамана объявят виновным. Семья Марии попала в такое положение и теперь вынуждена жить на отшибе, в лесу, в шестидесяти километрах от центра острова.

В древних царствах шаманы часто были правителями. И в стране Яматай, где правила Химико, и у ацтеков, и у инков. Но даже шаманам с их способностями непросто оставаться у власти. Когда их предсказания и гадания сбывались – наступал мир с соседними государствами, царило изобилие в стране, и в сердцах подданных поселялась радость, – шаманам поклонялись, но стоило на страну обрушиться войне, неурожаю и прочим бедствиям – и правителю следовало побеспокоиться о собственной жизни. Восходя на трон, шаман ставит свою жизнь на карту. Императорская семья, потомки богини Аматерасу, тоже были шаманами, молившимися о процветании и богатстве. Именно потому, что они представляли волю небес, в слово «император» входит иероглиф «небеса».

Древние японцы считали необходимым установить собственную монархическую власть в противовес Китайской империи; они называли своего правителя императором, создавали мифы и упорядочивали его родословную. Постоянная смена власти и революции, происходившие в Китае, Японии не касались. Правители менялись от эпохи к эпохе, но императорская династия продолжала существовать, и правителей назначали императорским указом. Император стоял в стороне от власти, он не появлялся на политической арене, с того берега наблюдая за течением судьбы. Однажды для утопавших в роскоши правителей наступал час гибели, и если считать это роком, то им нужно было найти для себя образец, который этому року неподвластен. Таким образцом была природа.

Судьба не властна над лесами, горами, морями. Природа нехотя уступает натиску человека, но продолжает вечно возрождаться. Наши предки, ушедшие из лесов и спустившиеся с гор, начинали жить в искусственно созданном ими мире, пытались наделить природу определенным характером, выразить ее в словах и церемониях. Но изначально природа бесформенна. Чтобы упорядочить ее, нужны шаманы. Императорская династия, как природа, возрождается вечно.

Если император – это шаман, который повелевает природой, то синтоистский храм – это природа, созданная руками человека. Когда-то в синтоизме не было ни красных ворот – тории, ни храмовой территории, люди поклонялись лесам, горам, скалам. Синтоистские храмы, возникшие в подражание буддизму, – это формализация природы. Главное синтоистское святилище, храм Исэ-Дзингу, перестраивается заново каждые двадцать лет, то есть постоянно возрождается. Император также продолжает возрождать духов своих предков. И это непростое копирование. Ни у синтоистских храмов, ни у императоров не существует различий между оригиналом и копией, как не существуют оригиналы и копии в вечно возрождающейся природе.

Император общается с душами великих предков, переходя на другой берег реки судьбы. Император – шаман, в теле которого живут духи предков, и невозможно считать его человеком в обычном европейском понимании. Поэтому если ему не даются личные права, то и ответственности тоже нет. Наверное, существует такая точка зрения: поскольку на императора не распространяется понятие индивидуума, принятое на Западе, он – незыблемый символ Японии, и именно благодаря этому сменилось сто двадцать шесть поколений императоров. Но дает ли это право называть не обладающего собственным «я» императора духовным символом? Император – человек, и он тоже восхищается красивым, печалится о трагичном. Кроме того, он не может находиться вне истории.

Полагаю, это прозвучит слишком самоуверенно, но и его величество, и его досточтимые отец и дед наверняка испытывали мучения, разрываясь между предназначенным судьбой долгом сосуществовать с духами предков и собственными желаниями и чувствами, которые появлялись у каждого из них коку мужчины. Скорее всего, никому не понять, до какой степени им было тяжело, особенно в отрочестве, когда эмоции и переживания бьют через край. Наверное, его величество может открыто рассказать о своей мужской жизни только тебе, Фудзико. У тебяесть доступ к сокровенной тайне его души. А я, любивший тебя сильнее всех на свете, хочу понять страдания его величества, нашедшие отзвук в твоем сердце.

Подростком каждый вступает в конфликт с окружающим миром. Мир раскалывается на две половины: одна – та, где ты привык жить, – отдаляется от тебя, в другой ты прячешься от всех. Тебя начинают одолевать страхи. Они растут в глубинах твоего сознания, превращаясь в океан, и ты тонешь в нем, тебе начинает казаться, что все смеются над тобой, что тебя бросили, что окружающие считают тебя ненормальным, что ты стал призраком. Ты еще помнишь, как подростком я превращал страхи, рожденные моим подсознанием, в стихи и отправлял их тебе? Встретившись с одним маленьким прорицателем, я вспомнил, в каком смятении был сам в его годы. Вместе с тем я чувствую, что признаки надвигающейся старости сродни подростковому смятению.

Это смятение, переживаемое каждым, схоже с испытанием, которое должен пройти настоящий шаман. У великих душ – великие терзания, так и великого шамана ждет большое испытание. За улыбкой его величества, потомка великих шаманов, должно быть, скрываются пережитые им страдания. Мы вступаем в старость, как во второе отрочество, и нам следует пройти это испытание, которое окажет влияние на наше будущее. Император эпохи Сева[11]11
  Эпоха Сева – 1926–1989 гг.


[Закрыть] встретил поражение в войне в том же возрасте, в каком и мы сейчас. Несомненно, на него одновременно навалилось испытание оккупацией и кризис среднего возраста. Когда я, находясь здесь, на острове, думаю о вас с его величеством, как ни странно, вы кажетесь мне ближе, чем в Японии. Усыпив нашу с тобой любовь, поселившись в императорском лесу, ты тоже стала в некотором смысле обитательницей страны мертвых. Вот и я добрался до этой страны, где слышны голоса мертвецов. Все места, куда направляются те, кто похоронил любовь, имеют много общего. Если бы я обладал способностью угадывать судьбу в те времена, когда я пел голосом неземной женщины, наши с тобой отношения, возможно, развивались бы совсем иначе.

Мальчик, с которым я познакомился на острове, собирается стать шаманом. Я решил пойти вместе с ним. Если бы я сделал это тридцать лет назад, сейчас ты наверняка была бы рядом со мною. Я уверен. В том, что касается любви, я всегда был ужасно нерешительным. Из-за этого я до сих пор не могу забыть о тебе. Богиня судьбы не улыбается тому, кто медлит с решениями. Его скорее соблазняют ведьмы.

Я хочу отправиться в лес, чтобы встретиться с прежним собой и с тобой, какой ты была в самые хорошие времена. Мне пора распрощаться со своей нерешительностью, чтобы остаток своих лет прожить яркой и наполненной жизнью. Пройдет несколько месяцев, и я заставлю богиню любви улыбнуться мне. Наша любовь возродится, и мы вернемся из страны мертвых.

25

На берегу озера, где бьет горячий источник, не так страшно бороться с холодом – старик Эруму выбрал склон вулкана Баранского. Жители острова иногда приезжают сюда на пикники, но если идти из города пешком даже бодрым шагом, дорога занимает шесть-семь часов. Обычно сюда добираются на гусеничных вездеходах, которые ползут по бездорожью часа три, не меньше. Когда я увидел, как Иван, который мог достать все что угодно, прикатил на бронированной махине, взятой по случаю у военных, я был поражен ее грозным обликом: того и гляди пальнет. Она была похожа на танк, только пушки не хватало. Я взял с собой минимум необходимого: свечи, нож, теплые вещи, одеяло, продукты – и вместе с Костей отправился на поиски Великого Духа. Старик Эруму и Нина проводили нас до места. Ржавый танк наматывал на гусеницы снег вперемешку с грязью. Его двигатель задыхался, как старый астматик, из выхлопной трубы валил густой черный дым. Сидений не было, мы устроились на брошенных на пол одеялах, стискивая зубы, чтобы не прикусить язык, хватаясь обеими руками то за потолок, то за двери, то за какие-то ручки, стараясь уцелеть в этой «комфортной» поездке. Мы доехали до места назначения и вылезли из вездехода, продолжая ощущать телом дрожь двигателя.

Неподалеку слышалось журчание горной реки. Старик Эруму раздвинул руками заросли, пошел по еле различимым следам и вышел к охотничьей хижине. На ветке висела рваная кожаная перчатка, служившая указателем. Эруму предложил сначала погреться. Мы положили вещи, и старик спустился к болоту. Мы шли вдоль болота с ледяной водой и внезапно оказались перед водопадом, от него шел пар. На противоположной стороне болота вода была горячей, а здесь холодная и горячая вода соединялись. У водопада образовалась заводь с горячей водой, и чем ниже по течению – тем вода холоднее. Старик Эруму опустил руку, пробуя воду, спустился вниз, нашел подходящее для себя место, быстро разделся и погрузил в воду свое тело, похожее на истертую кожу ботинок Мы с Костей последовали за ним, а Нина спустилась пониже.

Вокруг пахло серой, от горячей кисловатой воды щипало царапины от Нининых ногтей на спине и порезанные бритвой щеки. Казалось, это курорт для лесных богов – так много вокруг было духов. Я не бывал на берегу Стикса, но верхнее течение судьбы, без сомнения, выглядит именно так. В молчании я прислушивался к звуку водопада.

Неугомонный старик Эруму, прогрев свои косточки, направился вверх по течению, поторапливая нас. Теперь мы поднялись выше того места, где соединялись холодные и горячие потоки, пошли против горячего течения и вышли к озеру, где булькала горячая вода. Вокруг озера не было снега, теплый пар щекотал щеки. В небольшом углублении в скале мог поместиться один человек Распределив обязанности, вчетвером мы собрали сухие ветки, постелили старое одеяло и натянули крышу из прозрачной пленки. Когда мы закончили, Эруму похлопал Костю по спине и дал ему наставления:

– Костя, жди на берегу, когда появится Великий Дух. Сюда не задувают ветра и не заходят медведи, они боятся бурлящего озера. В источнике много не купайся. Он сжигает жиры в теле. Понял меня? Сиди здесь, прогони все посторонние мысли и думай только о Великом Духе. Тогда он обязательно придет.

– А где мне спать?

– Можешь иногда заходить в хижину, но Великий Дух появится, только когда ты будешь один. А ты, Каору, раз в два дня ходи проведать, как дела у Кости. Я приду к вам, когда пройдет некоторое время.

– А «некоторое время» – это сколько? На вопрос Кости Эруму ответил кратко:

– Пока не встретишься с Великим Духом, вернуться не сможешь.

А мне прошептал на ухо:

– Приду через десять дней.

Затем он зашел в хижину, разжег огонь и приготовил еду. В хижине был рис, пшеничная мука, сушеная горбуша и прочий провиант. Эруму велел мне раз в три дня давать Косте немного поесть, даже если он сам не захочет.

Эруму и Нина уехали на вездеходе, а нам с Костей предстояло подружиться с голодом и холодом, полюбить одиночество и страх. Перед отъездом Нина сказала мне:

– Костя пообещал мне изменить судьбу нашей семьи.

– Наверное, он единственный, кому это по силам, – ответил я.

– Желаю и тебе собрать богатый урожай.

– Богатый урожай? На этом забытом богом острове, на краю земли? Да еще и глубоко в горах. У подножия вулкана, до которого можно добраться только на вездеходе? Чем был известен этот остров? Ах да, фирменное его блюдо – тоска. Я и приехал сюда, чтобы наесться им до полного отвращения.

Нина по очереди коснулась щекой моей и Костиной щеки и пошла вниз. Почувствовав себя брошенными, мы с Костей вздохнули, а потом рассмеялись.

– Иди встречайся с Великим Духом, – сказал я, а Костя кивнул, бодро улыбнувшись мне. Выражение лица его полностью переменилось, в нем появилась уверенность, которой не было при Нине и старике Эруму. Он резко покачал головой, потом потупил глаза и прищелкнул языком от досады. Я спросил:

– Что-то случилось?

Он грустно улыбнулся:

– Радио взять забыл.

– Хотел послушать передачи из страны мертвых?

– Их я уже слышу. Каору-сан, мы с вами окружены.

– Кем? Здесь же никого нет, кроме нас.

– Вы не чувствуете? Духи умерших.

– А их много?

– Много. С вами настойчиво хотят заговорить – один… два… три… шестеро.

Костя с детских лет привык слушать, что рассказывают души умерших, и он, можно считать, уже получил больше половины знаний, необходимых, чтобы стать шаманом. Теперь его задача – научиться говорить с мертвыми, встретить Великого Духа, который защитит его самого от бед и несчастий, и договориться с ним. Костя понял: убегать и прятаться бессмысленно. Втайне он надеялся, что проклятье потеряет свою силу и он сможет вырасти. Я крикнул в спину выходящему из хижины Косте:

– Береги себя! Приходи, когда захочешь.

Пока я набирал дров для очага, заделывал сухой травой щели, через которые пробирался сквозняк, сооружал себе постель, наступил вечер. В свете огня ничего не было видно, и, сидя с закрытыми глазами, я уснул: навалилась усталость от проделанной днем работы. Самое главное – испытание началось.

26

Днем делать было абсолютно нечего. Я хотел пойти посмотреть, как там Костя, но решил следовать указаниям старика Эруму и не мешать ему поскорее встретиться с Великим Духом. Стоял пронизывающий холод. Огонь горел постоянно, но сбор дров оказался тяжелой работой. Я голодал вместе с Костей и с утра ничего не ел, мороз пробрал меня до костей, и я отправился погреться в заводи. После этого есть захотелось еще сильнее, и, чтобы убить время, я перебирал привезенные запасы, борясь с соблазном. Чтобы побороть соблазн, нужно переключаться на какие-то другие мысли, но в конце концов все равно продолжаешь думать о еде.

Перед глазами возникали видения обеденного стола далекого детства – тех добрых времен, когда я жил вместе со своей родной матерью. Котлеты, картошка с мясом, свинина в кисло-сладком соусе, соленые овощи… Мой приемный отец Сигэру любил простой вкус этих блюд и частенько наведывался с другого берега реки в дом, где жили мы с матерью. Благодаря отношениям, которые завязались за нашим столом, после смерти матери меня взяли в семью Токива. Другими словами, простое меню определило мою дальнейшую судьбу.

Затем в моей памяти всплыл ужин, который я ел тридцать лет назад в Бостоне. Напротив меня сидела Фудзико. Что же мы заказали? Суп-пюре из моллюсков, овощной террин, стейк с черным перцем, венский шницель. Мы выбрали по два блюда из четырех, предложенных шеф-поваром. Я не помню их вкуса, но это был лучший ужин в моей жизни. Если бы можно было вернуться в то время и начать все заново, Фудзико сейчас наверняка была бы со мной. Даже если бы мы и расстались, через несколько лет, вновь желая видеть друг друга, мы где-нибудь непременно…

Пять лет назад… Я лишился голоса. Больше не смог петь, как неземная женщина. Это случилось внезапно. С возрастом голос становился ниже, диапазон контртенора, который раньше давался мне легко и непринужденно, стал для меня недостижим, и я уже не мог петь свой излюбленный репертуар. Не знаю почему, но одновременно с голосом я потерял и мужскую силу. Совсем недавно благодаря голосу, недоступному для обычных людей, меня называли суперменом, но теперь я перестал быть даже обычным мужиком. Насмешка судьбы: вместе с женским голосом пропала мужская потенция. А я и не подозревал, что они взаимосвязаны.

Конечно, я пытался вернуть и то и другое. Уходить со сцены в сорок с небольшим слишком рано и для певца и для мужчины. Я готов был молиться на врача, который посвятил тридцать лет жизни лечению певцов. Он сказал, что всему виной полип, образовавшийся на связках. И добавил:

– Удивительно, как вам вообще с такими связками удавалось до сих пор вытягивать ноты верхнего регистра. Наверное, вы умело приспособились к особенностям вашего полипа, но всему есть предел. Удалить полип, вернуть связки в нормальное состояние и пройти курс реабилитации – другого выхода нет…

Я последовал его рекомендациям, лег на операцию, потом, после двухмесячного отдыха, начал вновь заниматься у мадам Попински, известнейшего преподавателя вокала. Но вернуть своему пению прежний блеск я не смог, высокие ноты превращались в шепот сорванного голоса. Начинать карьеру тенора было уже слишком поздно, и мне пришлось уйти со сцены.

Наверное, эта потеря сказалась и на нижней части моего тела.

Каждый день я со вздохом смотрел на свой увядший член. Не то чтобы он совсем атрофировался. Но он не вставал, даже если мне хотелось. Кое-что я чувствовал, но от этого мучился еще сильнее. Почему-то у моего увядшего пениса было такое же выражение, как и у моего лица, и у моей спины. Утрата раздавила его в буквальном смысле этого слова. Женщины видели мою печаль и сочувствовали мне. Одна подбадривала меня:

– Ты нравишься мне больше, чем те, кто самоуверенно выпячивает свои достоинства.

Другая, бережно накрыв рукой, подпитывала его энергией «ци».

Певец с голосом неземной женщины умер, умер и плейбой, которому завидовали мужики. Хотя как мужчина я отслужил свое, во мне не исчезли желания. Я хотел принести пользу людям, встретиться с любимой, вернуться к жене и дочери. От этого я не мог отказаться, даже простившись с сексуальными желаниями и жаждой славы. Более того, расставшись с тщеславием, я ощутил одиночество, меня искренне потянуло к людям. Значит, я все еще привязан к этому миру. Я завел двигатель своей одинокой души и приплыл на этот остров. Приплыл, так как, ощущая себя конченым человеком, почувствовал, что умру, если не сделаю что-нибудь для других, даже для тех, кому это не особенно нужно.

Я пришел навестить Костю на берег бурлящего озера. Он спал без задних ног, средь бела дня, как медвежонок в спячке. Я опустил ведро с водой в кипящее озеро и сварил суп из сушеной горбуши и квашеной капусты. Запах супа разбудил Костю. Он выглядел бодрее, чем я ожидал.

– Как дела? Проголодался, наверное? – спросил я, а Костя, глядя вдаль, сказал:

– Когда приходит утро, я могу вздохнуть свободно, а по ночам вокруг озера собираются толпы.

– И что они делают?

– Разговаривают со мной. У меня уже сил нет никаких с ними общаться. На рассвете они исчезают, и тогда я наконец-то могу заснуть.

– Ты молодец. Все трое суток был здесь?

– Днем я немного двигаюсь, а вечером и пошевелиться не могу. Тело на самом деле каменеет.

Я предложил ему супу. Костя съел только жидкость и застонал от удовольствия. У меня было точно такое же состояние. Ничего особенного на вкус, но пустой желудок впитывал горячую солоноватую жидкость с тем же блаженством, с каким иссохшая земля пустыни впитывает долгожданный дождь.

Вдруг Костя посмотрел на меня и спросил:

– Сколько дней голодал Христос?

Точно помню, сорок дней. И Иисус, и Будда, и Моисей – все святые мировых религий, выдержав сорокадневный пост, приближались к просветлению. Сначала святые занимались той же духовной практикой, что и шаманы. Наверное, во время поста они также встречались с духами мертвых. Я сказал об этом Косте, он отодвинул тарелку с супом и пробормотал:

– Три дня всего прошло.

– Не пытайся соперничать с Иисусом и Буддой. Погибнешь.

Костя послушно кивнул, но к супу больше не притронулся. Некоторое время мы молча слушали журчание воды в болоте. За эти три дня я научился воспринимать шум леса как музыку или стихи на непонятном языке. Молчание тоже перестало быть в тягость.

Пора оставить Костю одного, – подумал я, но он задумчиво окликнул меня по имени. Своими расфокусированными голубыми глазами он смотрел не на меня, а в даль, в пространство за моей спиной.

– Там стоит женщина в кимоно. Она держит что-то в руке. Кажется, это меч.

Я осторожно оглянулся.

За спиной не было ничего, кроме заснеженного кустарника.

Интересно, кого увидел Костя? Моего ангела-хранителя? Неужели Чио-Чио-сан?!