Текст книги "Русская история в легендах и мифах"

Все трое вместе с их матерью – ландграфиней Каролиной – были приглашены в Россию, чтобы великий князь сам сделал выбор. Павел колебался недолго: «Старшая очень кроткая; младшая, кажется, очень умная; в средней все нами желаемые качества: личико у нее прелестное, черты правильные, она ласкова, умна; я ею очень довольна, и сын мой влюблен…» – писала Екатерина.

Ландграфиня Каролина и все три ее дочери были удостоены ордена Святой Екатерины; Вильгельмина приняла православие и получила имя Наталья Алексеевна. Все казалось прекрасным: невеста была юна, стройна, необычайно красива, умна.

Но совершенства не существует!

Одним из фрегатов, посланных за невестами, командовал Андрей Кириллович Разумовский. За время пути Вильгельмина успела влюбиться в него по уши – он ответил взаимностью. Вскоре после своей свадьбы она стала его любовницей. Шпионы немедленно донесли об этом Екатерине.

Наталья Алексеевна. Александр Росслин. 1776 г.

Вторым пороком будущей великой княгини стал ее «опрометчивый ум, склонный к раздору». Она не хотела учиться говорить по-русски, позволяла себе спорить с императрицей, высказывалась за ограничение самодержавия и против крепостного права и активно участвовала в придворных интригах, портя и без того не лучшие отношения Павла с матерью.

Но худшим оказался третий порок: из-за какой-то деформации костей таза молодая женщина не могла иметь детей. Беременность, наступившая спустя четыре года после свадьбы, стала для нее смертельной. Пять дней промучилась Наталья Алексеевна в страшных схватках, но так и не смогла разродиться. К тому времени в России уже слышали о кесаревом сечении, и в середине XVIII века имел место такой случай, но в медицинскую практику эта операция вошла лишь к в середине XIX века. В семидесятые годы восемнадцатого столетия помочь молодой женщине было некому. Екатерина забыла все свои обиды и сидела около ее постели, не отлучаясь до самой ее кончины.

Андрей Разумовский. Александр Росслин. 1776 г.

Павел был безутешен. Он и слышать не хотел о новом браке. И тогда Екатерина совершила довольно неприглядный поступок: она показала ему переписку Натальи Алексеевны с Андреем Разумовским.

Это открытие сильно потрясло Павла, поколебав его и без того шаткое душевное здоровье. Однако цели своей Екатерина достигла: уже через несколько недель наследник престола с энтузиазмом обсуждал кандидатуру новой супруги, выясняя, брюнетка она или блондинка, полна или худощава…

«Павел сказал однажды графу Ростопчину. “Так как наступают праздники, надобно раздать награды; начнем с Андреевского ордена; кому следует его пожаловать?” Граф обратил внимание Павла на графа Андрея Кирилловича Разумовского, посла нашего в Вене. Государь, с первою супругою коего, великою княгинею Наталиею Алексеевною, Разумовский был в связи, изобразив рога на голове, воскликнул: “Разве ты не знаешь?” Ростопчин сделал тот же самый знак рукою и сказал: “Потому-то в особенности и нужно, чтобы об этом не говорили!”»

Рассказал Денис Давыдов.

Второй супругой Павла стала София-Доротея-Августа-Луиза Вюртембергская, в православии – Мария Федоровна. На этот раз Екатерина забыла и об уме, и о красоте и руководствовалась только одним – крепким здоровьем.

Это была рослая, мощная, широкобедрая женщина, напрочь лишенная романтичности и не склонная влюбляться. Современники не находили ее ни доброй, ни приятной в общении. Зато она была дамой достаточно волевой: так, по некоторым сведениям, узнав об убийстве мужа заговорщиками, при упоминании «императора Александра» она заявила: «Не знаю никакого императора Александра! Я коронована, и я должна царствовать!»

В отличие от первой супруги Мария была верна мужу, отличалась хорошим здоровьем и родила Павлу десять детей. Тех, что родились после смерти Екатерины II, Мария воспитывала крайне жестко, даже жестоко. По воспоминаниям императора Николая I, его и его младшего брата нещадно секли за малейшие шалости. В классных журналах упоминалось даже об ударах ружейным шомполом – причем все эти «воспитательные меры» вызывали одобрение императрицы.

«Госпожа Кочетова мне рассказывала, что миссис Кеннеди ей сказывала, что она запиралась ночью с императрицей и спала у нее в комнате, потому что император взял привычку, когда у него бывала бессонница, будить ее невзначай, отчего у нее делалось сердцебиение. Он заставлял ее слушать, как он читает ей монологи из Расина и Вольтера. Бедная императрица засыпала, а он начинал гневаться. Жили в Михайловском дворце, апартаменты императора в одном конце, императрицы – в другом. Наконец Кеннеди решилась не впускать его. Павел стучался, она ему отвечала: “Мы спим”. Тогда он ей кричал: “Так вы спящие красавицы!” Уходил наконец и шел стучаться к двери мадемуазель К, камер-фрау, у которой хранились бриллианты, и кричал ей: “Бриллианты украдены!” или “Во дворце пожар!” К., несколько раз поверив, потом перестала ему отпирать, и он стал ходить к часовым и разговаривать с ними. Он страшно мучился от бессонницы…»

Рассказала Александра Смирнова-Россет

Екатерина Нелидова. Дмитрий Левицкий. 1773 г.

Десять лет супруги прожили душа в душу, пока внимание Павла не привлекла воспитанница Смольного института, фрейлина великой княгини Екатерина Нелидова. Катенька считалась некрасивой, говорили, что она похожа на обезьянку, но это с лихвой искупалось ее умом, живым и веселым характером. К тому же Нелидова великолепно танцевала.

Великой княгине долгое время даже в голову не приходило ревновать, ведь Нелидова настаивала на том, что является всего лишь «другом» великого князя. Она настаивала на чисто платоническом характере их связи, иногда в письмах называя Павла «своей сестрой».

Впрочем, это никого не обманывало. Ведь прислуга часто видела, как бранились любовники, а однажды Катенька в сердцах швырнула в наследника российского престола туфлей.

Вот что пишет об этом происшествии Варвара Головина:

«Через несколько лет как-то произошла ссора между Великим Князем и Нелидовой. Вызвана она была ревностью. Великий Князь, казалось, занялся другой фрейлиной своей супруги, и Нелидова покинула двор и поселилась в общежитии Института, где она раньше воспитывалась. Таково было положение дел, когда Император вступил на престол. При первом же своем посещении общежития он примирился с Нелидовой и обошелся с ней так хорошо, что предложил Императрице считать Нелидову его лучшим другом и обращаться с ней так же. С этого момента, казалось, самая тесная дружба установилась между Императрицей и Нелидовой, получившей звание фрейлины “с портретом” – титул, которым пользовалась до сих пор только одна Протасова. Императрица вместе с Нелидовой проявляли свою власть; они вмешивались во все дела и награды и поддерживали друг друга.

Этот союз вызвал бы удивление, если бы не заметили вскоре, что он основан на личном интересе. Императрица без Нелидовой совершенно не могла рассчитывать на доверие своего супруга, что последующие события и доказали вполне. Но без Императрицы и Нелидова, очень самолюбивая, не могла играть той роли при дворе, какую она играла там, и нуждалась в милостивом отношении Государыни для защиты своей репутации».

К 1798 году Павел охладел к Нелидовой, увлекшись Анной Лопухиной, и отставная фаворитка уехала из столицы. До самой смерти Павла I Нелидова жила в замке Лоде, близ Ревеля. С Марией Федоровной она совершенно помирилась и после смерти Павла помогала ей в управлении воспитательными учреждениями и домами призрения.

Анна Лопухина приходилась дальней родственницей несчастной «заговорщице» Наталье Лопухиной. Анна рано потеряла мать, и ее воспитывала мачеха, женщина простоватая и малообразованная.

По отзывам современников, Анна считалась красавицей, она была яркой брюнеткой с прекрасным цветом лица и «огненными» черными глазами.

Впервые Павел обратил на нее внимание в 1797 году на одном из придворных балов в Москве. Ее считали милой и добродушной дурочкой, но именно такая женщина подходила графу Кутайсову, чтобы через нее влиять на императора. Придворные интриганы пригласили девушку в Петербург, где она была назначена камер-фрейлиной.

Анна Лопухина. Неизвестный художник. 1790-е. гг.

И действительно, у Павла и Анны вскоре завязался роман. Но интриганкой она не стала, а свое влияние на императора использовала лишь для того, чтобы хлопотать за попавших в немилость.

«В Петергофе произошло любопытное событие. Государь, находясь у мадемуазель Лопухиной, получил известие о победе Суворова, причем последний прибавлял, что пришлет в скором времени князя Гагарина… со знаменами, взятыми у врага, и подробностями относительно этого дела. Это известие вызвало у Лопухиной смущение, которое она напрасно пыталась скрыть от Государя. Не будучи в силах противиться его настояниям и, наконец, приказу, она бросилась к его ногам и призналась ему, что она была знакома с князем Гагариным в Москве, что он был влюблен в нее и был одним из всех мужчин, ухаживавших за ней, сумевшим возбудить в ней участие, что она не могла остаться равнодушной при известии о его приезде и что она полагается на великодушие Государя как за себя, так и за него.

Государь с волнением выслушал это признание и мгновенно решил устроить брак Лопухиной с князем Гагариным, который и приехал через несколько дней. Он был очень хорошо принят Государем, назначен в Первый гвардейский полк, а вскоре был объявлен брак его с Лопухиной и назначение его флигель-адъютантом Государя».

Рассказала Варвара Головина

Несмотря на замужество Лопухиной, их отношения остались прежними. Впоследствии оказалось, что Гагарин женился на Анне Петровне исключительно по расчету: после смерти императора отношения между супругами испортились.

Через несколько лет, после родов, Анна Петровна умерла от обострившейся чахотки и была похоронена в Александро-Невской лавре.

Бабушкины хлопоты

Екатерине самой не довелось воспитывать Павла, так как императрица Елизавета отняла у нее первенца и занялась его воспитанием сама. Увы, Екатерина повторила ее поступок, отобрав детей у Павла Петровича и Марии Федоровны, – но с некоторыми отличиями.

Если Елизавета кутала Павла, окружала его многочисленными «мамками», вырастив в итоге хилым, нервным и болезненным, то Екатерина создала целую педагогическую систему – и, надо признать, довольно разумную.

Историки иногда обвиняют Екатерину-бабушку в том, что она подавляла личности своих внуков. Но кто без греха?

Да, она восторгалась маленьким Александром и, помимо своей воли, разбаловала его, вызывая нарекания учителей в лени.

Но в целом именно она заложила основы того, как впоследствии воспитывались все российские великие князья: на свежем воздухе, в труде, спорте и со множеством книг.

«Если б вы видели, как господин Александр копает землю, сеет горох, пашет сохою… боронит, потом весь в поту идет мыться в ручье, после чего берет свою сеть и с помощью сударя Константина принимается за ловлю рыбы!» – писала она Гримму, а учителям специально предписывала не запрещать детям купаться, когда хотят.

Она специально предписывала гувернерам гулять с детьми не по дорожкам, а по полям и буеракам: пусть карабкаются, падают, разбивают коленки, поднимаются.

Ею было составлено целое «Наставление о сохранении здоровье великих князей», где говорилось, что детское платье должно быть как можно проще и легче, что пища должна быть простой, а «буде кушать захотят между обедом и ужином, давать им кусок хлеба». Спать мальчики должны «не мягко», под легкими одеялами.

Слезы она ненавидела, и категорически запрещала воспитателям потворствовать этой слабости: «…дети обыкновенно плачут от упрямства либо от болезни, но должно запрещать всякие слезы. В болезни – следует употреблять необходимые средства для ее облегчения, не обращая внимания на слезы и стараясь внушить детям, что плач их не уменьшает, а усиливает болезнь и что лучше преодолевать ее бодростью духа и терпением».

«Когда дети больны, приучать их к преодолению страданий терпением, сном и воздержанием. Каждый человек подвержен голоду, жажде, усталости, боли от недугов и ран и потому должен переносить их терпеливо. Помощь в таких случаях необходима, но надлежит подавать ее хладнокровно, без торопливости».

Великим князьям дозволялось держать животных – собак, кошек, голубей. По мнению Екатерины, это прививало им «сострадание ко всякой твари».

«Главное достоинство наставления детей состоять должно в любви к ближнему (не делай другому, чего не хочешь, чтобы тебе сделано было), в общем благоволении к роду человеческому, в доброжелательстве ко всем людям, в ласковом и снисходительном обращении со всеми», – писала она.

«На тот свет иттить – не котомки шить!»

Существует легенда, что однажды, когда страдавший бессонницей Павел бродил по дворцу, ему явился призрак его прадеда Петра I. Он с сочувствием посмотрел на своего потомка и произнес только одну фразу: «Бедный, бедный Павел.» Возможно, она относилась к уготованной императору кончине: он был задушен в собственной спальне в Михайловском замке 11 марта 1801 года. В заговоре участвовало около 60 человек, в числе которых были его личный адъютант Аграмаков, Никита Панин, братья Зубовы, генерал-губернатор Петербурга Пален и многие другие.

Никита Панин. Жан-Луи Вуай. 1792 г.

О том, что именно произошло в Михайловском замке в ночь с 11 на 12 марта, нам известно из записок генерала Леонтия Леонтьевича Беннигсена, участника этих событий, цареубийцы… Его записки в подлиннике не сохранились: они были выкуплены у его вдовы русским правительством. Но одна из дочерей Беннигсена успела снять копию с «наиболее интересной их части».

Беннигсен утверждал, что из-за сумасбродств тирана империя находилась на краю пропасти, и не было другого средства спасти ее, кроме как низвергнуть императора.

Пален и Панин обратились к наследнику. «Сперва Александр отверг эти предложения, противныя чувствам его сердца. Наконец, поддавшись убеждениям, он обещал обратить на них свое внимание и обсудить это дело столь огромной важности, так близко затрагивающее его сыновния обязанности, но, вместе с тем, налагаемое на него долгом по отношению к его народу».

Графиня Варвара Головина описывает, каким именно способом Палену, которого она считала злодеем, удалось добиться согласия Александра. Пален будто бы пришел к Павлу и сообщил, что заговор, о котором он подозревал, действительно существует. С видом, полным отчаяния, он упал на колени и произнес: «Я прихожу с повинной головой, Ваше Величество. Но как открыть мне Вам величайшее несчастье? Ваше чувствительное сердце отца вынесет ли удар, который я принужден нанести ему? Ваши оба сына стоят во главе этого преступного заговора; у меня все доказательства в руках».

Павел поверил всему. «Его несчастный характер не дал ему подумать, – замечает Головина. – Злодей Пален торжествовал. Он пошел к Великому Князю Александру и показал ему бумагу, подписанную Императором, в которой был приказ об аресте Великих Князей Александра и Константина и заключении их в крепость. Великий Князь задрожал, возмутился и опустил голову». Было решено, что императору будет предложен акт отречения.

После этого заговорщики стали считать его своим предводителем.

Беннигсен рассказывает, что 11 марта князь Зубов сообщил ему, что в полночь свершится переворот: «Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору, правда, шагу опасному, однако необходимому, чтобы спасти нацию от пропасти, которой она не могла миновать в царствование Павла.

В вечер перед этой ужасной ночью Великий Князь ужинал у своего отца. Он сидел за столом рядом с ним. Император думал, что его сын покушается на его жизнь; Великий Князь считал себя приговоренным к заключению своим отцом. Мне передавали, что во время этого зловещего ужина Великий Князь чихнул. Император повернулся к нему и с печальным и строгим видом сказал: “Я желаю, Ваше Высочество, чтобы желания Ваши исполнились”. Через два часа его не было в живых».

По другой легенде, в тот вечер, отправляясь спать, Павел вдруг обернулся и произнес, обращаясь к Палену: «На тот свет иттить – не котомки шить!»

Граф Пален. Неизвестный художник XIX в.

Заговорщики собрались у генерала Талызина, их было человек тридцать. Они много пили и обсуждали предстоящее дело. Между прочим Пален произнес: «Господа, чтобы приготовить яичницу, необходимо разбить яйца».

Слуги входили и выходили из комнаты, но никто из них не отправился доносить. «После узнали, что накануне множество лиц в города знали о готовящемся ночью событии, и все-таки никто не выдал тайны: это доказывает, до какой степени всем опротивело это царствование, и как все желали его конца».

Проводником заговорщикам служил адъютант императора Аргамаков, знавший все потайные ходы и комнаты Михайловского замка. Из тридцати человек до спальни Павла дошло только четверо, а войти внутрь решились только двое: Беннигсен и один из братьев Зубовых. Кто именно? Разные мемуаристы указывают то на Платона, то на Валерьяна, то на Николая. Остальные затеяли драку с лакеем, спавшим в прихожей. Убийцы застали императора уже разбуженным, он стоял возле кровати перед ширмами. Обнажив шпаги, они сообщили ему об аресте. Мало помалу в спальню Павла стали входить и остальные. Далее Беннигсен пишет, что он на минуту вышел, чтоб осмотреть двери – заперты ли? Услышал голос императора, произнесший: «Арестован, что это значит – арестован»? Один из офицеров отвечал ему: «Еще четыре года тому назад с тобой следовало бы покончить!» На это он возразил: «Что я сделал?» Вместо ответа офицеры, заполнившие всю комнату, схватили императора и повалили на ширмы, которые тут же опрокинулись на пол. Вернувшись в комнату, Беннигсен увидел Павла, распростертого на полу. Он был мертв, но крови нигде не было. Кто-то произнес: «С ним покончили!»

Когда солдатам объявили, что император скончался скоропостижно от апоплексии, послышались громкие голоса: «Ура! Александр!»

Вот как описывает Головина утро следующего дня:

«…Муж сказал, что Император умер накануне в одиннадцать часов вечера от апоплексического удара.

Признаюсь, что эта апоплексия показалась мне удивительной и неподходящей к телосложению Императора. Я поспешила одеться. Госпожа де Тарант отправлялась ко двору для принесения присяги. Муж, хотя чувствовал себя слабым, отправился также туда.

В то время как госпожа де Тарант собиралась ко двору, приехали моя belle-soeur[14]14
  Невестка, свояченица.


[Закрыть] Нелединская и одна из моих кузин, Колычева. Мы терялись в догадках относительно этой апоплексии, когда в комнату вошел граф де Круссоль, племянник госпожи де Тарант и адъютант Императора Павла. Его бледное и печальное лицо поразило нас до известной степени. Император очень хорошо обходился с этим молодым человеком, и потому было естественно, что граф жалел о нем.

Тетка спросила у него о подробностях смерти Императора. Граф смутился, и глаза его наполнились слезами. Госпожа де Тарант сказала ему:

– Говорите же! Здесь никого нет лишнего.

Тогда он упавшим голосом сказал:

– Императора убили сегодня ночью».

Мало кто сожалел о погибшем Павле, кроме его супруги и любовницы. Разбуженная Мария Федоровна сначала поинтересовалась, арестована ли она, а когда получила отрицательный ответ, то потребовала отвести ее к телу мужа. Ее провели, но лишь спустя несколько часов, после того как гримеры сумели более или менее замазать страшные раны на лице Императора. Примечательно, что смерть Павла констатировал личный врач Екатерины II – Рожерсон.

«Весть о кончине Павла с быстротою молнии пронеслась по всему городу еще ночью. Кто сам не был очевидцем этого события, тому трудно составить себе понятие о том впечатлении и о той радости, какия овладели умами всего населения столицы. Все считали этот день днем избавления от бед, тяготевших над ними целых четыре года… Каждый чувствовал, что миновало это ужасное время, уступив место более счастливому будущему, какого ожидали от воцарения Александра I. Лишь только рассвело, как улицы наполнились народом. Знакомые и незнакомые обнимались между собой и поздравляли друг друга с счастием – и общим, и частным для каждаго порознь».

Рассказал Леонтий Беннигсен

По словам Варвары Головиной, сразу после известия о кончине императора в опустевший Петербург стали возвращаться те, кто был выслан Павлом или покинул город добровольно в страхе перед императором. Радостная анархия сменила строгое правление. Улицы пестрели нарядными костюмами, кареты мчались во весь опор. Фрейлина вспоминала, что видела гусарского офицера, скакавшего верхом по набережной тротуара с криком: «Теперь можно делать все что угодно».

А вот что пишет московский житель Филипп Филиппович Вигель: «На другой день, 16 числа, к вечеру, накануне Вербного воскресенья, в Охотном ряду, вокруг Кремля и Китая, где продавали вербы, недоставало только качелей, чтобы увидеть гулянье, которое бывает на Святой неделе: народ веселился, а от карет, колясок и дрожек целой Москвы заперлись соседние улицы. Только два дня посвящены были изъявлению одной радости; на третий загремели проклятия убиенному, осквернившихся же злодеянием начали славить наравне с героями: и это было на Страстной неделе, когда христиане молят Всевышнего о прощении и сами прощают врагам! До какой степени несправедливости, насильствия изменили характер царелюбивого, христолюбивого народа!»

Тело Павла было выставлено в Михайловском замке. Он был раскрашен, как кукла, и на него надели шляпу, чтобы скрыть раны и синяки на голове. Через две недели его похоронили в Петропавловской крепости, и Павел I был положен вместе со своими предками. Весь двор следовал за шествием пешком, также вся императорская фамилия, за исключением двух императриц. Императрица Елизавета была больна. Императорские регалии несли на подушках. Обер-гофмейстеру, графу Румянцеву, было поручено нести скипетр. Он уронил его и заметил это, пройдя двадцать шагов. Этот случай дал повод многим суеверным предположениям.

Практически все заговорщики впоследствии, вспоминая о событиях 11 марта, утверждали, что не имели намерения убивать императора. Все они наивно предполагали, что тот будет лишь арестован и перевезен в Шлиссельбург.

Так же считал и Александр, вернее, он позволил себя убедить в этом.

По воспоминаниям фрейлины Варвары Головиной, его даже пришлось уговаривать принять власть.

– Я не могу исполнять обязанностей, которые на меня возлагают. У меня не хватит силы царствовать с постоянным воспоминанием, что мой отец был убит. Я не могу. Я отдаю мою власть кому угодно. Пусть те, кто совершил преступление, будут ответственны за то, что может произойти.

– Полно дурачиться, ступайте царствовать! – будто бы сказал ему Пален в ответ на его упреки.

«С того времени, когда я начал мыслить, я видел вокруг себя только несчастье, и все, что я предпринял, обернулось против меня несчастьем…» – напишет Александр позднее. Тягостные раздумья, муки совести преследовали его всю жизнь.