Текст книги "Русская история в легендах и мифах"

Александр I
Царственный отшельник

Амур и Психея

Александр I получил прозвание Благословенный. Его реформы и военные успехи тщательно проанализированы во всех учебниках. А вот о нем как о человеке известно намного меньше. Недаром его часто называли Сфинкс.

«Императрица очень любила своего внука, Великого Князя Александра… Он был красив и добр, но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков, коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков, желая сохранить одновременно сближение Императрицы и ее сына, внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств», – написала о нем Варвара Головина.

В 16 лет бабушка женила его на тринадцатилетней принцессе Луизе-Марии-Августе Баденской, после принятия православия ставшей Елизаветой Алексеевной.

Их свадьба вызвала всеобщее умиление. Говорили, что молодые напоминают двух ангелов, сравнивали их с Амуром и Психеей… Однако ничего хорошего из этого брака не вышло: «Он любит ее любовью брата», – кратко, но емко обрисовала их отношения фрейлина Головина.

Вскоре о молодой чете стали распространять самые неприятные слухи: будто бы Екатерина поощряла страсть Платона Зубова к великой княгине Елизавете, потому что у ее внука не было детей, а она желала этого во что бы то ни стало.

Александр I. Степан Щукин. XIX в.

Елизавета Алексеевна. Элизабет Виже-Лебрен. 1795 г.

Князь Адам Чарторыйский, близкий друг великого князя, часто общаясь с Елизаветой Алексеевной, вскоре проникся к ней чувством, «которое уважение, принципы и благодарность должны бы были подавить в самом начале». Александр, судя по всему, испытывал некоторые угрызения совести и искренне хотел устроить личную жизнь супруги. Поэтому он активно поощрял страсть Чарторыйского к своей жене. Он регулярно приглашал его на ужин и старался оставить влюбленного князя наедине с Елизаветой. У нее самой это восторга не вызывало.

Варвара Головина как-то стала свидетельницей такого происшествия. Возвращаясь поздно вечером от Марии Федоровны, она увидела Елизавету, сидевшую в саду в одиночестве:

– Вы одна, Ваше Высочество? – спросила я.

– Я предпочитаю быть одной, – отвечала она, – чем ужинать наедине с князем Чарторыйским. Великий князь заснул у себя на диване, а я убежала и предаюсь своим далеко не веселым мыслям.

Сломить упрямство Елизаветы взялась графиня Шувалова – женщина низкой нравственности. Она устраивала их встречи и даже специально подсовывала Великой Княгине книги, считавшиеся в те времена эротическими, например «Новую Элоизу».

Адам Чарторыйский.

Тем не менее наблюдательная фрейлина заключила, что князь все-таки добился своего: Елизавета родила темноволосую дочь. Увидев внучку, Павел поморщился:

– Как может у блондина-отца и блондинки-матери родиться черноволосый ребенок? – спросил он.

– Все в руках Божьих… – пробормотала в ответ смущенная Варвара.

Вскоре Чарторыйского отправили послом то ли в Швецию, то ли в Сардинию. Фактически это была ссылка.

Сам Александр тоже имел любовницу. Ею стала бывшая пассия графа Кутайсова – актриса Шевалье. Но настоящая любовь была у него впереди. Ею стала блистательная красавица Мария Антоновна Нарышкина, урожденная Четвертинская. Она происходила из польского княжеского рода и была женой обер-егермейстера Нарышкина.

Ее связь с императором длилась 15 лет, и она родила ему троих детей: двух дочерей и сына. Фактически Александр имел две семьи: одну – фиктивную, официальную, и другую – где он любил и был любим.

Мария Антоновна отличалась умом и большим тактом, что в течение долгого времени помогало ей сдерживать толки и пересуды в обществе. Поэт Державин, утешая ее, даже посвятил ей стихотворение «Всех Аспазия милее», где сравнивал ее со знаменитой любовницей афинского архонта Перикла.

Но в конце концов и ее терпение кончилось. Уж слишком часто ее муж подчеркивал, что ее дети – не его, а Александра. Она попробовала настоять на расторжении его брака с Елизаветой Алексеевной, но император не решился. Тогда Мария Антоновна уехала за границу, якобы для поправки здоровья своей младшей дочери.

Однако Александр быстро утешился: сначала с княгиней Багратион, потом с графиней Эстергази, потом еще с кем-то… Только не с законной супругой.

Елизавета сильно переживала. После смерти дочери, которую она обожала, ее депрессия еще больше усугубилась. Но однажды в ее жизни забрезжило счастье – молодой и красивый кавалергард Алексей Охотников полюбил ее и сумел вызвать у нее ответное чувство. Но роман их длился недолго: осенью 1806 года при выходе из Большого театра (он находился на месте нынешней консерватории) подозрительная толпа окружила Охотникова, и кто-то нанес ему удар кинжалом в бок. Больше двух месяцев раненый боролся за свою жизнь, но рана оказалась смертельной, Охотников скончался в страшных мучениях. Елизавета, рискуя своей репутацией, дважды посетила его на квартире – до и после смерти.

Сплетники приписывали организацию этого убийства Константину Павловичу.

Примерно в это же время Елизавета родила вторую дочь – но она, как и первая, тоже оказалась слабенькой и быстро умерла. После этих событий молодая женщина потеряла всякий интерес к жизни. Под конец жизни супруги сблизились и простили друг друга. Умерли они в один год, с разницей в несколько месяцев. Однако даже их смерть послужила поводом для слухов и сплетен.

Федор Кузьмич и Вера Молчальница

После скоропостижной кончины Александра в Таганроге в 1825 году возникла легенда о том, что на самом деле, искупая грех отцеубийства, император добровольно покинул трон и стал отшельником, приняв имя Федора Кузьмича Козьмина. Этому способствовал и тот факт, что то ли из-за бальзамирующих средств, то ли из-за жары лицо покойника сильно изменилось и совсем не напоминало Александра, каким он был при жизни, хотя вдовствующая императрица Мария Федоровна и опознала его.

Первое известие о Федоре Кузьмиче относится к 1836 году, когда его задержала полиция за бродяжничество. Он получил 20 ударов кнутом и был сослан в Томскую губернию. Там он прожил пять лет, обучая детей грамоте, Священному Писанию и истории.

Прошло несколько лет, и вдруг некий ссыльный казак по фамилии Березин опознал в Федоре Кузьмиче покойного императора. Затем священник Иоанн Александровский, сосланный в Сибирь из Петербурга, также опознал в старце царя и утверждал, что не мог ошибиться, так как неоднократно видел Александра I в столице. Старец, хоть и отказывался назвать свое имя и даже имя своего ангела, выказывал большие познания о петербургской жизни, знание этикета и придворных.

Последние годы он жил у купца Семена Феофановича Хромова. По воспоминаниям Хромова, перед смертью старца в 1864 году у них состоялся такой разговор:

«– Благослови, батюшка, спросить тебя об одном важном деле.

– Говори. Бог тебя благословит, – ответил старец.

– Есть молва, ты, батюшка, не кто иной, как Александр Благословенный… Правда ли это?..

Старец, услышав эти слова, перекрестился и произнес:

– Чудны дела Твои, Господи. Нет тайны, которая бы не открылась».

Елизавета умерла спустя полгода после смерти Александра в городе Белеве. С ее смертью связаны сразу две легенды. Первая гласит, что она не умерла, а так же, как и Александр, инсценировала свою смерть, удалившись в монастырь. А вторая сообщает, что Елизавету утопили в пруду по приказу Николая Павловича.

Первые сведения о Вере Молчальнице относятся к 1834 году, когда она появилась в Тихвине. Паспорта при ней не было, назвалась она Верой Александровной. Ее приютила местная помещица Харламова. Вера прожила у нее три года, занимаясь тем, что ухаживала за больными и учила детей. А потом полицейский пристав обратил на нее внимание и потребовал документы – их не оказалось. Когда следователь попытался выяснить ее происхождение, она сказала: «Если судить по небесному, то я – прах земли, а если по земному, то я – выше тебя». После чего совсем перестала отвечать.

Ее отправили в новгородскую тюрьму, затем – в дом для умалишенных. Ей помогла дочь Алексея Орлова – Анна, активно занимавшаяся благотворительностью, и устроила ее в Сырков монастырь. Там Вера и жила до самой смерти в 1861 году.

В качестве доказательства этой версии служит письмо Елизаветы Алексеевны, написанное ею через день после смерти Александра: «…пока он здесь останется, и я здесь останусь: а когда он отправится, отправлюсь и я, если это найдут возможным. Я последую за ним, пока буду в состоянии следовать».

Сохранилось также предание, что, проезжая через Белев, Елизавета остановилась у одной помещицы, причем, зайдя в дом, приказала потушить большую часть свечей. Но хозяйке все же удалось рассмотреть ее лицо. Затем Елизавета пожелала остаться одна. В полночь хозяйка была разбужена придворным чиновником, сообщившим: «Государыня скончалась». Усопшая лежала на столе. Подойдя поцеловать руку умершей и вглядевшись в черты лица, хозяйка увидела, что она встречала не ту, которая оказалась покойницей.

Впрочем, у этой версии мало приверженцев. Скорее всего, Вера Молчальница была другой женщиной – дочерью генерал-майора Александра Дмитриевича Буткевича и Анны Ивановны фон Моллер. Эта семейная пара рассталась со скандалом. Генерал отказался от всех своих детей, и обе его дочери ушли в монастыри.

Автором версии об убийстве императрицы является известная сплетница камер-фрейлина Варвара Волконская. Страдавшая бессонницей княжна якобы увидела, как на заре двое неизвестных вынесли тело Елизаветы из спальни и бросили в пруд. Волконская разбудила слуг, труп подняли со дна. Вернуть к жизни Императрицу не удалось. Однако мало кто принял слова Волконской всерьез и никаких подтверждений или опровержений эта сплетня не имела…

Великий князь Константин Павлович
Дракон и принцесса

К 11 часам утра 14 декабря 1825 года на Сенатской площади выстроились войска. Их лозунгом было: «За Константина и Конституцию!»

Всего солдат Московского и Гренадерского полков и матросов гвардейского Морского экипажа было немногим более трех тысяч человек, руководили ими тридцать офицеров – членов тайного общества. Они не знали, что уже в семь часов утра сенаторы принесли присягу третьему сыну Павла Петровича – Николаю и провозгласили его императором. Николай впоследствии рассказывал французскому путешественнику маркизу де Кюстину, что, чтобы поднять армию, заговорщики прибегли к смешному обману: был распространен слух, что Николай будто бы узурпировал корону, предназначавшуюся его брату Константину, который, как утверждали, движется на Петербург, дабы с оружием в руках отстоять свои права. А чтобы солдаты кричали «Да здравствует конституция!» декабристы внушили им, что «конституция» – имя супруги Константина, то есть их предполагаемой императрицы.

Константин Павлович. Владимир Боровиковский. XVIII в.

Так кем же был великий князь Константин Павлович, законный наследник престола? И почему он так и не стал императором?

Самой большой педагогической неудачей Екатерины II стал ее внук Константин, которого она прочила на трон возрожденной Византийской империи.

Внешне и характером Константин был очень похож на отца, которого сильно любил. Именно в Гатчинских полках он прошел воинскую подготовку. Он был очень похож на Павла лицом и характером: так же часто выходил из себя, был склонен к садизму. Некоторые даже предполагали, что, как и отец, он не совсем здоров психически.

«Когда великий князь Константин Павлович, в минуту строптивости своей молодости, на полковом учении, с поднятым палашом наскочил на поручика Кошкуля, чтобы рубить его, тот, отпарировав, отклонил удар, вышиб палаш из руки князя и сказал: “Не извольте горячиться”. Ученье было прекращено, чрез несколько часов адъютант князя приехал за Кошкулем и повез в Мраморный дворец. Кошкуль ожидал суда и приговора, как вдруг отворяется дверь, выходит Константин Павлович с распростертыми объятиями, обнимает Кошкуля, целует его и благодарит, что он спас его честь, говоря: “Что сказал бы государь и что подумала бы вся армия, если бы я на ученье во фронте изрубил бы своего офицера?” Кошкуль впоследствии командовал лейб-гвардии Кирасирским полком его величества. Когда великий князь извинился перед обществом офицеров всей кирасирской бригады, то рыцарски объявил, что готов каждому дать полное удовлетворение…»

Рассказал декабрист Андрей Розен

В семнадцать лет Константина женили на кобургской принцессе Юлиане Генриете Ульрике. В православии она стала называться Анной Федоровной.

Невесту эту выбрал генерал Андрей Яковлевич Будберг, отправленный Екатериной II в Западную Европу, он заболел в Кобурге и, познакомившись с тремя дочерьми тамошнего герцога, поленился ехать дальше, сообщив императрице, что желаемое найдено. Все три девушки вместе с матерью приехали в Россию на смотрины. Герцогиня была бедна, изяществом манер не отличалась, но дочери ее были молоды и миловидны, и поэтому были благосклонно приняты при дворе. Ибо, как писала Варвара Головина: «Молодость уже сама по себе может вызвать участие».

Бабушка приказала Константину выбрать супругу из трех принцесс, хотя он вовсе не желал жениться. Неудивительно, что отношения между супругами не сложились. Константин не любил жену, но безумно ревновал: не разрешал никуда выходить, следил за каждым ее шагом. Головина искренне сочувствовала будущей великой княгине: «Она подвергалась грубостям с его стороны и нежности, тоже очень походившей на дурное обращение, он ей иногда ломал руки, кусал ее, но это было только прелюдией к тому, что ее ожидало после свадьбы». Каждое утро в десять часов утра Константин приходил к невесте. Он приносил с собой барабан и трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя ей на этих шумных инструментах. Весь двор сочувствовал Анне Федоровне, которая страдала от «невозможного характера» великого князя. Его грубые выходки, отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу.

Бедная женщина выдержала четыре года, потом к мужниной грубости присоединились и его измены, и, как следствие – болезнь, которую он передал жене и которую долго не могли диагностировать врачи. Больше терпеть Анна не стала. Она объявила, что вылечить ее могут лишь Богемские воды и, при поддержке Александра и Елизаветы Алексеевны, уехала на родину. Узнав, в чем дело, Константин был очень смущен и не препятствовал бегству жены. Сам он отправился в действующую армию – к Суворову.

Но пользы от него было мало: Константин ввязывался в бестолковые стычки, теряя людей, за что получил выговор от главнокомандующего. Критику он воспринял конструктивно, и пыл свой поумерил.

Смерть Павла стала для Константина трагедией. «Я бы их всех повесил», – заявил он во всеуслышание. Он даже запил с горя – и именно из-за пьянства оказался замешан в гнуснейшей истории, которую пересказал декабрист В. Ф. Штейнгель.

Началось все с того, что Константин влюбился в жену португальского ювелира Араужо. Дама долгое время отвергала его ухаживания, но великий князь был настойчив. Возможно, если бы он понял, что его возлюбленная верна своему мужу, Константин бы отступил – но ему сообщили, что у прекрасной португалки есть любовник, которого она посещала под видом визитов к подруге. И тогда то ли сам великий князь, то ли кто-то из его приятелей задумал похищение.

Как-то вечером летом 1803 года к дому Араужо подъехала карета, в точности похожая на ту, что обычно присылала за хозяйкой «подруга». Ничего не подозревающая португалка села в нее, но, вместо обычного адреса, ее отвезли в Мраморный дворец, где веселился Константин с приятелями. А надо добавить, что, по мнению современников, в тот момент его окружение состояло сплошь из людей безнравственных.

Что было дальше, сказать сложно, но дело закончилось групповым изнасилованием. Впоследствии Константин утверждал, что сам был к этому времени настолько пьян, что не принимал участия в оргии, а собутыльники решили таким образом «отомстить» за него.

Опомнились они только, когда заметили, что их жертва почти не дышит. Ее поспешно отвезли домой, но на следующий день несчастная женщина умерла, успев перед этим рассказать, что случилось, и назвать насильников.

Разразился грандиозный скандал! Отвратительное происшествие обсуждал весь Петербург, а Константин даже получил прозвище Покровитель разврата. Кто-то из насильников отправился в Шлиссельбург, кто-то – в отставку. Константин некоторое время пробыл под домашним арестом. К тому же отныне за ним прочно укрепилась репутация злодея: три года спустя, когда при невыясненных обстоятельствах погиб любовник императрицы Елизаветы Алексеевны Охотников, именно Константину молва приписала организацию его убийства.

Благодаря этому скандалу впервые встал вопрос: имеет ли право такой человек занимать российский престол? Сам Константин Павлович был убежден, что, случись ему быть императором, его задушат так же, как его отца.

С тех пор он посвятил себя военной карьере: занимался формированием уланских полков, участвовал в войнах с Францией, причем за Аустерлиц был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Во время Отечественной войны 1812 года снова проявил свой дурной нрав, перессорившись с главнокомандующим Барклаем-де-Толли. «Нерусская кровь течет в том, кто нами командует», – заявил он.

Помириться с женой ему не удалось, хотя великий князь специально ездил за этим в Кобург. Утешался он с актрисами: француженка Фредерикс родила ему сына Павла, крестным отцом которого стал император. В честь него младенец получил фамилию Александров.

Другая актриса, Клара-Анна де Лоран, родила ему сына Константина и дочь Констанцию. Они воспитывались в доме князя Ивана Александровича Голицына и считались его приемными детьми. Из-за этого у них изменились отчества на «Ивановичи», а фамилия напоминала о настоящем отце – Константиновы. Впоследствии Константин Иванович Константинов стал видным военным инженером, артиллеристом.

Так и текла жизнь великого князя Константина Павловича: он уже немолод, одинок, жена живет отдельно в Германии и требует развода; любовницы сменяют друг друга, дети воспитываются другими, сам он – не слишком желанный гость при дворе… Назначение наместником в Царство Польское напоминало почетную ссылку.

И вдруг произошло чудо! Он встретил ее – юную польскую пани Жанетту Грудзинскую. Тогда ей было двадцать лет, ему – тридцать шесть. Она была среднего роста, чуть курносая, голубоглазая, очень грациозная, изящная и элегантная. Жанетта не считалась красавицей, но была, по выражению Вяземского, «красивее всякой красавицы», так как от нее веяло необыкновенной «нравственной свежестью и чистотой». Константин влюбился. Но его репутация, национальность, вероисповедание, формальное положение женатого человека, даже титул великого князя – все было против него. А Жанетта Антоновна была девушкой строгих правил и, несмотря на стесненное материальное положение, не собиралась становиться содержанкой.

Пять лет добивался Константин ее взаимности. Он развелся с женой, подписал отречение от престола, выучил польский язык и стал даже «думать по-польски».

Наконец Жанетта дала согласие, и свадьба была сыграна. Венчались дважды: сначала – в костеле, затем – в православной церкви. Молодожены поселились в Варшаве, в Бельведере – так назывался дворец наместника. Жанетта получила титул княгини Лович.

Жаннетта Грудзинская. Неизвестный художник XIX в.

Десять лет прожили они вместе. Эти годы не были безоблачными: слишком тяжелым и непостоянным был нрав великого князя. Сложным было и положение Польши в Российской империи. Жанетту, искренне любившую свою родину, многие соотечественники считали изменницей. Известно, что она даже страдала нервным расстройством. Да и детей у них не было. Впрочем, все это не мешало окружающим считать их примером нежной супружеской любви. Современники писали, что она совершенно приручила жестокого, вспыльчивого великого князя и водила его словно дракона на веревочке.

«Княгиня имела на него благотворное влияние. Она часто сдерживала его горячность и всегда покоряла его своею кротостью. С каждым днем он все более к ней привязывался. Они жили душа в душу и не могли бы существовать друг без друга. Княгиня доказала это, так как не смогла его пережить. Когда здоровье ее не было расстроено, она бывала в прелестном настроении, добра, любезна, даже весела, и обладая неотразимым очарованием, могла быть уверена, что нравится. Но в последнее время, измученная болезнями, она сделалась раздражительна. Состояние ее нервов часто портило ей настроение и даже черты лица. Но привязанность Великого Князя никогда не изменялась. Он обожал ее и поклонялся ей. Он предпочел бы ее всем женщинам, он предпочел ее прекраснейшему на свете престолу».

Рассказала княгиня Надежда Голицына

С тех пор Константин почти безвыездно жил в Варшаве. Подписав документ об отречении, он словно снял с себя всю ответственность за империю. Он не приехал в Петербург даже в декабре 1825 года, когда на Сенатской площади собрались войска.

Явился Константин Павлович только на коронацию. Неизвестно, теплым ли был прием, но на публике он и Николай являли пример братской любви. Впрочем, семейное отношение к непутевому великому князю хорошо демонстрирует следующий анекдот:

«22 августа, в день коронования, стояла великолепная погода, но во время церемонии небо вдруг нахмурилось. Константин сказал Императору:

– Видно, быть грозе.

– Я не боюсь, – отвечал Император, – ведь рядом со мною громоотвод».

Крах

Получив знак отличия за тридцать лет службы, великий князь принес его Жанетте со словами: «Вот, любезный друг, отдаю тебе 30 лет моей службы». Княгиня вдруг залилась слезами, словно предчувствовала недоброе… Шел 1830 год.

Однажды княгиня прохаживалась по комнатам, по обыкновению одна. Вдруг она услыхала ружейные выстрелы, подбежала к окну, и в ту минуту, как она раздвигала шторы, пуля пробила стекло и, пролетев над ее головою, ударилась в стену напротив. Испугавшись, Жанетта побежала в столовую, потом в переднюю и тут, желая открыть потайную дверь на лестницу, ведущую в кабинет великого князя, столкнулась со своим камердинером, греком по имени Дмитраки, который резко остановил ее и сказал, что подниматься нельзя. Она настаивала, но тот не пускал ее, уверяя, что великого князя нет в его покоях и что княгиня подвергает себя опасности. Великого князя спас его камердинер Фриц, выведя по лестнице, ведущей к генералу Куруте. Великий князь, оказавшись во флигеле генерала, тотчас вышел во двор, вскочил в седло и возглавил три полка кавалерии, стоявших в Аазенках и по первой же тревоге сумевших прибыть в Бельведер. Сама же княгиня чуть не стала жертвой убийц. Дмитраки спрятал ее в комнате горничных, и тем самым спас ей жизнь. Князь Александр Голицын нашел ее там в состоянии, близком к обмороку. Увидев его, Жанетта сказала: «Стало быть, все кончено?» – и залилась слезами. С величайшим трудом Голицын убедил ее, что послан к ней великим князем. Жанетта подумала, что Константин убит!

Так начиналось польское восстание. Всем русским и Жанетте Лович пришлось спешно бежать из Варшавы. Многие не успели захватить даже личные вещи и отправились в путь без еды и теплой одежды. Княгиня взяла с собою лишь несколько червонцев, жемчужное ожерелье, подарок императора Александра, и молитвенник.

Она, полька, вынуждена была бежать от своих же соотечественников в окружении людей, имевших теперь все основания ненавидеть ее родину. Один за другим изменяли люди, которые считались самыми преданными и самыми надежными. Даже адъютант великого князя Турно вдруг признался, что «чувствует себя истинным поляком, что неотразимое очарование мятежной родины зовет его и что он просит того, кто так рассчитывал на его помощь, отпустить его». Константин отпустил его. Прощаясь с великим князем и княгинею, Турно снял султан с треуголки (так как польские офицеры революционных войск не носили оных) и отдал его великому князю, сказав при этом, «что он надеется вернуться за ним когда-нибудь». Впоследствии Турно был схвачен, предан суду и сослан в Пермскую губернию.

Подавление восстания возглавил генерал Дибич, но и Константин Павлович был тоже вынужден участвовать, что его вовсе не радовало. Между тем в Польше началась эпидемия холеры.

Доходили вести, что Константина с женой ждут в Петербурге, но он не спешил в столицу. В Варшаве он был независим – в Петербурге бы сделался зависим от многих. В Варшаве были люди, преданные его особе, даже среди поляков, но в Петербурге его не любили, и он платил взаимностью. Кроме того, ему бы, вполне вероятно, поставили в вину то, что он не сумел ни предвидеть варшавский мятеж, ни принять меры против оного. Смерть разрешила все трудности: холера, свирепствовавшая в Витебске, унесла его за 15 часов.

Смерть Константина явилась огромным ударом для княгини Лович. Сопровождая поезд с телом мужа, она приехала в Петербург. Знакомые едва узнавали прежнюю красавицу Жанетту в измученной бледной женщине, с трудом державшейся на ногах.

Княгиня вскоре умерла в Царском Селе, тело ее погребено в тамошней католической церкви.

«Великий князь Константин Павлович так высказывался о войне: “Я не люблю войны: она портит солдат, пачкает мундир и подрывает дисциплину”».

* * *

«Великая княгиня Анна (жена Константина Павловича) разрешилась мертвым младенцем и император, гневавшийся на своих старших сыновей, посадил их с этого времени под арест, объявив, что они выйдут лишь тогда, когда поправится великая княгиня. Императрица также была под домашним арестом и не выходила. Эти неудачные роды очень огорчили императора, он продолжал гневаться, он хотел внука!»

Из дневника Смирновой-Россет.

* * *

«При лейб-уланском полку, которым командовал великий князь Константин Павлович, состоял ветеринар по фамилии Тортус, прекрасно знавший свое дело, но редчайший пьяница.

Тортус разыгрывал в полку роль Диогена и своим ломаным русским языком говорил правду в лицо всем, великому князю, называя всех на “ты”. Константин Павлович очень любил Тортуса и никогда не сердился на его грубые ответы и выходки.

Однажды во время похода великий князь, приехав на бивуак, спросил Тортуса, хорошо ли ему при полку?

– В твоем полку нет толку! – отвечал старик и, махнув рукой, ушел без дальнейших объяснений.

Раз великий князь постращал за что-то Тортуса палками.

– Будешь бить коновала палками, так станешь ездить на палочке, – заметил хладнокровно Тортус.

В другой раз великий князь похвалил его за удачную операцию над хромою лошадью.

– Поменьше хвали, да получше корми, – угрюмо отвечал старик.

Великий князь рассмеялся, велел Тортусу прийти к себе, накормил его досыта и сам напоил допьяна».

Рассказал Фаддей Булгарин