Текст книги "Рассказы о темных предметах, колдунах, ведьмах, обманах чувств, суевериях"

Наконец шум ученых споров и повсеместные рассказы о необыкновенной способности Жана Эймара достигли до первейших особ двора Людовика XIV. Принц Конде, удивленный странными похождениями гренобльского крестьянина, пожелал лично увидеться с ним и испытать его искусство. Вследствие этого Эймар был привезен в Париж на иждивение принца и помещен для жительства в собственном его дворце, где его окружили невиданною им до того времени роскошью.

Дав колдуну отдохнуть в течение нескольких дней, его представили принцу. Эймар несколько смутился, но принц поспешил ободрить его ласковым приветом.

– Правда ли то, что про тебя рассказывают? – спросил Конде у крестьянина.

– Мало ли что болтают про людей, – робко отвечал Эймар, – не всякому слуху верь.

Принц улыбнулся:

– Можешь ли ты отыскать вора и похищенную им вещь?

– Могу, но для этого нужно несколько условий.

– Какие именно?

– Мне нужно находиться на самом месте, где случилось похищение и притом именно в то время, когда первые лучи солнца покажутся на востоке. Вдобавок мне необходим мой ореховый прут.

– Каким образом можешь ты напасть на следы вора?

– Движение прута руководит мной.

– Поэтому ты действуешь совершенно бессознательно и повинуешься движении прута.

– Да.

– Воля твоя нисколько не участвуете в движении прута?

– Нисколько.

– Но если прут будет оставаться неподвижным?

– Тогда я продолжаю свои поиски.

– А если и в продолжение этих дальнейших поисков прут не будет вертеться?

– В таком случае объявляю, что на указанном мне месте не совершилось преступления.

– Каким случаем открыл ты в себе способность к такому таинственному действию?

– Этого я и сам не знаю.

– Думаешь ли ты, что всякий другой может сделать с помощью прута то, что ты делаешь?

– И это мне неизвестно.

– Не чувствуешь ли ты в себе чего-либо необыкновенного, отличающего тебя от прочих людей?

– Ничего.

– Старался ли ты когда-нибудь дать самому себе объяснение таинственных и необыкновенных действий, производимых ореховым прутом в твоих руках?

– Я неоднократно пытался размышлять об этом, но мысли мои при таких попытках так перепутывались, что я невольно должен был прекращать подобного рода размышления.

– Уверен ли ты, что способность твоя есть врожденная?

– Я думаю так по крайней мере.

– Не старался ли ты усовершенствовать какими-либо средствами эту способность?

– Никогда.

– Не обманывало ли тебя при каком-нибудь случае указание орехового прутика?

– До сих пор ни разу.

– И ты уверен, что никогда не обманет?

– Не знаю, но надеюсь, что движение прута в моих руках всегда укажет мне истину.

– Готов ли ты показать мне опыт своего искусства?

– Извольте приказать, ваше высочество.

– Если ты действительно оправдаешь слышанные мною о тебе рассказы, то я щедро награжу тебя и постараюсь, чтобы способность твоя принесла и тебе, и другим пользу. Но если ты просто обманщик, то берегись: я разделаюсь с тобой за плутовство. Готов ли ты и после этого принять испытание?

– Я откровенно высказал вашему высочеству все, что сам знаю, и тысячи свидетелей могут подтвердить истину опытов, которые я делал своим прутиком. Я готов и теперь, и всегда повиноваться вашей воле, но последствия зависят не от меня, потому что я, как уже сказывал вам, действую безотчетно и повинуюсь независящему от меня влечению. Поэтому я не заслуживаю ни награды в случае удачи, ни наказания в случае неуспеха. Впрочем, вполне полагаюсь на правосудие вашего высочества.

Как после такого откровенного и чистосердечного признания можно было сомневаться в искренности Жана Эймара.

Принц отпустил его очень милостиво, объявив, что на днях будет сделано испытание необыкновенной его способности.

В самом деле дня через четыре Эймара разбудили до рассвета и повели в кабинет принца, сказав ему, что его высочество желает подвергнуть испытанию силу его орехового жезла по случаю пропажи, случившейся прошлым вечером в его кабинете. Жана ввели в раззолоченную комнату, в которой находился Конде со многими из придворных и небольшою свитою избранных собеседников, проведших с ним ночь за ужином. Как только ввели Эймара, общее внимание устремилось на колдуна, и принц обратился к нему со следующими словами:

– Ты мне очень понравился, Эймар, твоею искренностью в разговоре, который был у нас четвертого дня. Я так убежден в истине той способности, которою ты обладаешь, что хотел отпустить тебя без всякого испытания, но вдруг представился неожиданный случай, заставивший меня прибегнуть к твоему искусству.

Принц остановился на несколько секунд. Жан Эймар в это время ему низко поклонялся.

– Слушай, – продолжал принц, – вчера вечером случилась в моем кабинете пропажа, и это обстоятельство тем страннее, что никто не входил в это время в мой кабинет, кроме меня самого, моего первого камердинера и четырех дворян, которых ты видишь по правую сторону от моего кресла.

Эймар взглянул на собеседников, на которых указал ему принц. Он не знал их в лицо, но заметил по одежде и другим признакам, что они должны принадлежать к числу знатных придворных. В самом деле все эти господа принадлежали к лучшему французскому дворянству.

Принц дал Эймару время оглядеться и потом вновь обратился к нему с вопросом:

– Можешь ли ты отыскать мне вора и украденную вещь? Сейчас взойдет солнце, а за ореховым прутом послать недалеко, если только ты не взял его с собой.

Жан Эймар вынул ореховый прутик из кармана и с низким поклоном объявил принцу, что он готов повиноваться и показать ему опыт своего искусства.

Нашего чародея повели в кабинет принца, его высочество пошел туда же со всею своею свитою.

Эймар, взяв в руку ореховый прут, несколько раз прошелся по кабинету, но прут остался неподвижным в его руке. Жан, по-видимому, смутился, а те из придворных, которые и прежде спорили против действительности таинственных знаний Эймара, с улыбкою ожидали торжественного оправдания их подозрений. Наконец колдун остановился перед самим принцем.

– Ну, что же, успел ли ты открыть следы вора? – спросил у него Конде ласковым голосом.

– Ваше высочество, в этой комнате не случилось вчера никакой покражи или что-нибудь унесено из нее в шутку и потому вовсе не украдено, – отвечал гренобльский колдун.

Принц обернулся к свите, с нетерпением ожидавшей развязки, и сказал:

– Господа, наш чародей совершенно прав: у меня отсюда ничего не пропало, я только хотел сделать испытание.

Придворные изумились. Одни из них молчал, другие рассыпались в похвалах таинственной способности Эймара.

После такого испытания должны были по-видимому исчезнуть все сомнения в действительности силы орехового прутика. Все говорило в пользу Эймара, а он все-таки был не что иное, как обманщик, хитро успевший пользоваться стеснением обстоятельств. Действительные испытания вполне доказали это.

Чтобы вполне убедить скептиков, принц решился приступить к новым испытаниям.

Он приказал вырыть в саду пять ям и потом, приказав рабочим отойти в сторону, положил в одну яму несколько золотых, а во вторую серебряных монет, закидав их собственноручно землею. Вслед за тем, как эти, так и пустые ямы были зарыты, принц предложил Эймару указать, в которой яме находились благородные металлы. Тут наш колдун смутился, и ореховый его прутик указывал золото там, где было серебро, и серебро там, где ничего не было, кроме песка и камней. Вследствие этого волшебный жезл и его владетель сделались очень подозрительными.

На другой день случилось вот какое происшествие.

У сестры принца Конде украден был серебряный подсвечник. Эймар был призван для отыскания покражи. Он явился со своим прутиком, обошел несколько улиц и наконец остановился перед дверью одного известного серебреника, утверждая, что украденная вещь находится у него в мастерской. Полиция сделала тотчас строжайший обыск, но не нашла ничего, могущего подтвердить такое обвинение. Вдобавок, мастер, оскорбленный несправедливым наветом, стал укорять Эймара в клевете, сплетенной для оправдания собственного шарлатанства и плутовства. Полиция и зрители, заинтересованные этим делом, приняли разные стороны, и дело дошло до драки, так что принуждены были привести из ближайшей караульни взвод солдат и разогнать освирепевших спорщиков.

Чтобы выпутаться из беды, Жан Эймар уверял, что серебренник успел расплавить украденный подсвечник.

На другой день рано утром мажордом принцессы получил через коммисионера деньги с безымянной запиской, в которой объяснялось, что вор раскаивается в своем поступке, но будучи в физической невозможности возвратить подсвечник в натуре, препровождает сумму, равняющуюся его ценности. К записке в самом деле было приложено 36 ливров; подсвечник же стоил действительно только 32 ливра.

Конде призвал к себе начальника парижской полиции и приказал ему непременно разыскать это дело. Но как ни билась полиция, она не могла добраться до истины; только многие обстоятельства указывали, будто бы сам Эймар прислал деньги и записку, в оправдание клеветы, взведенной им на серебреника.

Пока разыскивалось это дело, из бассейна в Шантильи были выкрадены ночью форели. Конде приказал Эймару отыскать похитителя. Эймар прибегнул к помощи своего жезла и указал на одного мальчика, находившегося в числе садовых работников. Строгий розыск показал однако ж, что этот мальчик нисколько не был виновен в краже форелей, а что истинный похититель был младший сын садовника.

Один из придворных принца распустил слух, что его обокрали, и нарочно выбил в своем кабинете раму. Эймар явился со своим ореховым прутом и после известных манипуляций объявил, что вор вышел и скрылся через выбитое окно. Затем он отправился отыскивать его на улице и, вероятно, обвинил бы кого-нибудь в краже, если бы расхохотавшийся придворный не признался в своей шутке.

Два дня спустя у квартирмейстера полка, содержавшего караулы в Шантильи, действительно украли из комода 800 ливров. Привели Эймара, и так как ореховый прут оставался неподвижен, то гренобльский колдун объявил, что покражи вовсе не было. Несчастный шарлатан воображал, что его снова мистифицируют, и опять попался впросак.

Так как за Эймаром следили сотни глаз и полиция тайно за ним присматривала, то вскоре открылись за нашим колдуном самые неблаговидные проделки. Один молодой человек, обрученный с дочерью купца, получил однажды безымянное письмо, в котором ему советовали прибегнуть к искусству Эймара для узнавания некоторых тайных подробностей о невесте. Жених этот, будучи весьма ревнив, не замедлил явиться к Эймару, который, получив в задаток 50 луидоров, обещал открыть истину с условием, что жених собственноручно напишет вопросы, на которые он желает иметь ответы. Жених охотно согласился на это и тотчас же написал с полдюжины вопросов, прямо касавшихся поведения и нрава его невесты.

Эймар обещал принести ответ через трое суток. Но едва только молодой человек удалился, как наш колдун отправился к невесте и, выхлопотав тайное свидание, объявил ей, что если она не даст ему 5000 ливров, то он погубит ее во мнении страстно любимого ею жениха и расстроит свадьбу невозвратным образом. В удостоверение же действительности сомнений жениха Эймар показал собственноручно написанные им вопросы. Невеста знала мнительность и ревнивый нрав своего суженого и притом, будучи весьма богатой, решилась пожертвовать просимой у нее суммою для избежания козней мошенника, но, не имея наличных денег, она отдала Эймару бриллиантовые серьги, стоившие 8000 ливров. Вследствие такого богатого подарка молодой человек получил о своей невесте самые успокоительный сведения и с радости подарил Эймару еще тысячу ливров.

Казалось, наш колдун обделал это дело как нельзя лучше. Недели через две обманутая им пара соединилась законным браком, и Эймар думал, что теперь не будет более и помину о его чародейных изысканиях касательно поведения и моральных качеств невесты. На другой день после брака жених, вполне удостоверившись в несправедливости прежних своих подозрений, с раскаянием объявил молодой своей жене о том, как он прибегал к посредничеству Эймара. Растроганная молодая супруга также не утерпела при этом случае и рассказала, каким образом она наказала неуместную недоверчивость, поставив ревнивца в дураки. Новобрачные, вдоволь насмеявшись над этим происшествием, рассказали о нем в тот же день королевскому прокурору, приходившемуся им близким родственником.

Этот чиновник принял однако ж это дело не в шутку, а счел долгом наказать виновного и возвратить дорогие серьги их законной владетельнице.

Накануне ночью был зарезан часовой. Убийцы были случайным образом немедленно открыты и на тайном допросе чистосердечно повинились во всем, в подробности указав улицы, по которым они проходили по совершении убийства, и место, где хотели скрыться. Королевский прокурор тотчас же потребовал Эймара и предложил ему показать чудесные свойства его жезла. Жан повиновался, но жезл его врал страшную чепуху и повел его вовсе не в ту сторону, где скрывались убийцы. Когда объявили колдуну о его ошибке и заставили виновных повторить показания в его отсутствии, то греноблец отзывался тем, что жезл его может отыскивать преступников только до тех пор, пока они еще не пойманы или по крайней мере пока нет еще сознания виновных.

Но такие отговорки не пособили шарлатану. К тому же прокурор успел в тот же день отыскать ювелира, которому Эймар продал серьги, выманенные им у молодой девушки. Пошли дальнейшие розыски и открылось, что Эймар имел множество соучастников, пособлявших ему обманывать легковерных и морочить даже судебные места. Открылись многие мошенничества, произведенные этой шайкой, главою которой был мнимый обладатель волшебного жезла.

Эймара судили и вместе с двадцатью семью сообщниками высекли публично плетьми, после чего отослали на место жительства. Остальные его сообщники отделались позорным столбом или другими легчайшими наказаниями.

Знаменитый волшебник вскоре был забыт, и никто более не старался объяснять его проделок.

Как же теперь объяснить, что поныне есть еще довольно образованные люди, которые верят в таинственную силу орехового прутика. Лет десять или пятнадцать тому назад в Южной Франции жил один школьный учитель (который, вероятно, и поныне здравствует); он славился искусством открывать родники с помощью орехового прутика. Но не удовлетворившись этой специальностью, он вздумал также открывать клады. По этому поводу возник судебный процесс, во время которого мэр общины, сборщики податей и несколько образованных чиновников и обывателей положительно объявили, что они были очевидцами чудесных открытий, совершаемых с помощью орехового жезла.

Тут не помогли ни объяснения науки, ни розыски следователей, ни приговор суда. Суеверные остались при своем мнении и, кажется, еще сильнее убедились в его истине.

Суеверие едва ли не самый неотвязчивый враг человеческого ума и счастья. Самый несчастный из людей забывает о своих страданиях, когда сон оденет его благодетельным покровом; сонный не помнит о боли и страданиях, удручающих его тело или дух, но суеверие нередко владычествует над сонным и в этом состоянии рисует ему обманчивые образы – источники будущих его страданий.

И не только одни малообразованные люди с невежественными о вещах понятиями испытали над собой власть подобных заблуждений. Нет! Самые светлые умы заплатили дань веку. Скептический Бэль (Bayle) верил привидениям и боялся пятницы; Джонсон сторонился колдунов; великий автор «Математических начал естественной философии», бессмертный Ньютон под конец своей жизни занимался странными толкованиями Апокалипсиса; Волней толковал сны; Гельвеций гадал на картах; Руссо боялся числа 13; Наполеон смущался предсказаниями госпожи Ленорман; Хобс (Hobbes) верил в хиромантию. Из наших современников мы бы могли назвать отличного ученого, занимающегося отыскиванием философского камня, – известного математика, верящего в кабалу и чародейство, и, наконец, уважаемого астронома, который с сожалением смотрит на рождение детей, будучи внутренне уверен, что через пятьсот лет роду человеческому не будет места на земле и оно вымрет от голода!

После этого должно ли удивляться, что архангельские мужички, промышляющие на Шпицбергене (Груманте), верят в грумантского пса и уверяют, что им самим случалось видеть цынгу в образе старухи, разъезжающей на карбасе с красивыми сестрами99
  См. статью Харитонова: «Русские промышленники на Груманте» в октябрьской книжке «Отеч. Зап.» за 1849 год.


[Закрыть], или что тунгусы и якуты верят в существование какой-то Аграфены Жиганской1010
  См. путешествие Врангеля по Северо-Восточной Сибири.


[Закрыть] хотя и давно умершей, но поныне насылающей еще страшную болезнь, слывущую под названием мирака.

Кстати о грумантском псе и об олицетворенной цинге.

Груманланы, т. е. русские промышленники, пускающиеся на Шпицберген, рассказывают, что на этом острове цинга ходит в явь, видимая всеми, и говорит как человек. Эта неодолимая в тамошнем климате болезнь представляется промышленникам в образе страшной старухи, дочери царя Ирода; у нее есть еще одиннадцать сестер, обольщающих своей привлекательной наружностью и занимающихся распространением болезни на острове. Эти адские красавицы могут принимать на себя образ женщин, почему-либо дорогих для промышленников: они являются спящему охотнику в виде невесты или молодой жены, и несчастливец предается сладостному сну, который влечет его в тамошнем климате с неодолимой силой и способствует быстрому развитию цинги. Старуха с сестрами любит особенно показываться во время непогоды, когда ветер свистит в каменных утесах Шпицбергена; в это время видят старуху с сестрами, сквозь крутящийся в воздухе снег, освещенных бледно-синим блеском северных сияний. Они поют под вой ветра:

«Здесь все наше! Здесь нет ни пенья церковного, ни звона колокольного. Здесь все наше!»

*

Рассказывают, что даже случалось иногда видеть, как двенадцативесельный карбас летит мимо острова так близко, что можно разглядеть все малейшие черты лиц, сидящих в нем. Страшная старуха стоит на корме с веслом, а сестры ее – красавицы разряженные – с песнями, исполняют должность гребцов. Не троньте их, они проедут мимо, потому что чуют у промышленников табак и кислую морошку (средства противоцинготные).

Чтобы выказать характеры этих сестер старухи цинги еще рельефнее, расскажем анекдот, слышанный г. Харитоновым от многих промышленников, бывавших на Шпицбергене.

Верст за сорок к востоку от становой избушки1111
  Так называется жалкая хижина, в которой находится главная квартира промышленников, зимующих на Шпицбергене; здесь проживает лоцман судна с четырьмя или пятью лучшими охотниками. Остальные охотники рассеиваются артелями от двух до четырех человек по станкам, часто удаленным на многие десятки верст от избушки.


[Закрыть], на берегу небольшого залива, стоял жалкий станок, наскоро сколоченный из барочных досок. В этом станке поселились два охотника, из которых старший, совершенно опухший от цинги, наказывал товарищу, парню лет двадцати, зарыть тело его с молитвой в землю. Прошла ночь. Утром молодой парень вытащил за станок посинелый труп товарища и закопал его в землю. Возвратясь в избу и засветив жирник, он испугался своего одиночества. Чтобы прогнать мрачные думы, он затушил огонь, сел на лавку и, заиграв на бывшей у него скрипке, затяну и песню:

 
Я с тобою хмель спознался,
Много муки напримался!
Не за разум я схватился,
А на Грумант покрутился!
 

Не успел наш виртуоз дотянуть последнего стиха, как в станке раздался топот пляски, хлопанье в ладоши и смех, да такой звонкий, ребячий смех, что у парня выпал смычек из рук, и язык прильнул к гортани. Пляска продолжается, а хохот все звенит громче и громче. Залег у мужика на сердце этот веселый хохот: дай, думает, вырублю огонька, да посмотрю, кто такой жив-человек тут потешается. Сказано – сделано. Ударил мужик огнивом по кремню: посыпались искры, запылал трут, умолкли пляска и хохот; по прежнему он один в избе, а ветер воет в снежных вершинах гор и наводит на мужика думу, что вот сейчас войдет к нему в избу только что зарытый покойник. Парень думал опять разогнать страх музыкой, но прежде чем взялся за скрипку, спрятал зажженный жирник в берестяной бурак. Не успел он пропеть:

 
Грумант остров – он страшон,
Кругом льдами обнесен,
И горами обвышон
И зверями украшон…
 

как снова послышались пляска, хлопанье в ладоши и смех. Парень, как угорелый, поскорей выхватил жирник из бурака, и перед ним сверкнули ясные очи молодой девки. Она испугалась, но и мужику было не лучше: весь дрожит, и бьется как в лихорадке, и не может отвести глаз от ее румяных щек да русых кудрей. Девка как будто застыдилась и закрыла лицо волосами.

– Не нужись, хорошая, – сказал мужик, – дай насмотреться на тебя, а потом хоть в пору и умереть.

От этих слов девка ободрилась и, отбросив назад косы, отвечала ему:

– Твоя воля! Твоя власть! Если ты однажды увидал меня, то властен заставить меня хоть и век жить с тобой. А со мной тебе здесь жить будет не худо: только не покидай меня да не уезжай отсюда. Если же бросишь меня, то будет беда, а уйти тебе от меня некуда.

Была ли то добрая сестра старухи или полюбился ей парень, только стали они жить да поживать вдвоем как нельзя лучше. Молодица берегла промышленника от цинги и всяких нужд, загоняла песцов в его ловушки, доставляла ром целыми анкерами. Житье мужику, да и только!

И прижил он со страшной подругой сына, но надоела ему эта жизнь, и сердце просится на родную Русь. Вот раз, как молодицы не было дома, пришла к тому месту ладья и стала поспешно грузиться шкурами, салом да гагачьим пухом; затем вздулись паруса и сильный северный ветер погнал ее стрелою на Норд-Кап. Уже судно отплыло от острова верст на десять, как вдруг промышленники услышали визг, да такой пронзительный, что он даже заглушил вой ветра в парусах. Потом они увидели что-то летящее по воздуху за ладьей: предмет упал близ самой кормы, и в нем узнали младенца, прижитого Василием с сестрой старухи.

Теперь скажем несколько слов про грумантского пса, которого так боятся и честят груманланы. В их воображении это злой и гордый дух, обладатель Шпицбергена. Чтобы несколько задобрить его, обыкновенно кидают первого убитого на острове оленя на утес, слывущий под названием Болвана без шапки.

Грумантский пес живет в каменных ущельях шпицбергенских утесов, не скучая, потому что всегда окружен сестрами старухи-цинги. Случалось промышленникам видеть его на карбасе вместе с красавицами сестрами. Этот дух является почти всегда в человеческом образе и даже имеет людские слабости. Так как он любитель горячих напитков, то, в случае оскудения винного запаса, перелетает с северным ветром на Норд-Кап и выжидает там судна с ромом и спиртом. Когда суда, нагруженные этим добром, подплывают к Норд-Капу, он надувает их паруса резким южным ветром, ломает снасти, разметываете суда, а плавающие бочки с ромом и спиртом гонит волнами на свой пустынный, каменный остров.

Промышленники нашли где-то необъятной величины вертеп, природой устроенный в каменной горе: живое их воображение тотчас превратило этот грот в баню, где грумантский пес парится накануне всякого праздника. Они уверяют даже, что заставали каменку еще довольно теплой и возле нее находили соразмерной величины опаренные веники. Должно однако ж при этом упомянуть, что на Шпицбергене нет ни сучка не только лиственного, но даже и хвойного леса.

Охотник, желающий снискать дружбу грумантского пса, отправляется ночью во время новолуния один в пещеру, находящуюся близ утеса, называемого Болваном без шапки. Он берет с собой нож, которым, пришедши в пещеру, очерчивает около себя круг и втыкает нож вне черты круга; тогда ему слышится громкий собачий лай, впрочем, кроме его никому не слышимый; спустя несколько времени, в самую глухую полночь, вбегает огромный черный пес.

Тогда промышленнику остается только ходить за этим псом, для всех других невидимым и не слышимым, и он едва будет успевать носить в избу застреленных зверей. Пес пригоняет в его ловушку несметное число песцов, наводит на меткое дуло винтовки целые стада диких гусей и указывает места гагачьих гнезд, изобилующих дорогим пухом.

Мы упоминали о Болване без шапки. Это утес на южном берегу Шпицбергена, имеющий поразительное сходство с человеком, стоящим без шапки, боком. С этим утесом связана легенда о норвежском принце-чародее, удалившемся на Шпицберген со своей возлюбленной, дабы там на просторе заниматься колдовством. Но грумантский пес украл красавицу и спрятал ее на этом утесе.

В заключение этой статьи скажем несколько слов о сказочных животных.

Кто ни слыхал или ни читал повествований о драконах, крылатых змеях, грифонах, Левиафане, птицах роке и фениксе, единороге, исполинском раке кракене и т. п. Сказки древних и новых народов, особенно арабские, богаты этими диковинками, которые помещались, обыкновенно, в странах земли малоизвестных или вовсе неисследованных. Большая часть этих баснословных сказаний имели основанием своим действительность, и первообразы сказочных животных можно найти между останками допотопных тварей, живших в геологические эпохи. Здесь не место развивать этот вопрос, и мы ограничимся немногими словами, заключающими в себе сущность древних сказаний о птице Феникс, возрождающейся из собственного пепла и представляющей мифический смысл возрождения материи и бессмертия создания.

Умнейшие люди древности не сомневались в существовании Феникса. Тацит положительно говорит, что эта редкая птица была видима в Египте в консульство Павла Фабия и Луция Вителлия и что появление ее было предметом толков между учеными египтянами и греками. Он утверждает, что периодическое возвращение Феникса принадлежит к числу несомненных фактов1212
  Gaeterum aspici aliquando in Aegypto eum volucr em non ambigitur. Tacit. Annal. Lib. VI, cap. 28.


[Закрыть].

Солин, говоря о том же предмете, приводит и ссылается на официальные акты. По его словам, Феникс был пойман Египте в 800 г. от построения Рима, привезен в столицу империи и выставлен напоказ народу по повелению Клавдия. Факт этот записан в офицальные акты1313
  Quod gestum praeter censuram quae acti etiam urbelis sontinetur. Solin, cap. XXXIII.


[Закрыть].

Солин приписывает Фениксу существование также в 500 лет, а некоторые другие авторы еще более и доходят почти до 13 тысяч лет! Геродот, ранее прочих упоминающий о Фениксе, не показывает большего легковерия относительно этого предмета. Он говорит, что эта священная птица появляется изредка и только в одном Египте. Сам он видал ее только на картине. По словам жителей Элиополя, Феникс появляется у них однажды в каждые пятьсот лет, по смерти своего родителя. Судя по изображениям, он по виду и величине походит на орла, но имеет красные перья. Перелет его совершается из Аравии в Египет и обратно.1414
  Herod. Lib. II.


[Закрыть]

Солин весьма подробно описывает Феникса. «Птица эта величиной с орла; голова ее украшена коническим хохлом из красных перьев; горло и шея украшены брызжами и блестят, как золото; остальная часть тела пурпурная, но хвост образован из синих и лазурных перьев».1515
  Solin. Lib. ХХХIII.


[Закрыть]

Помпоний Мела, Сенека, Овидий, Лукан, Стаций и Филострат также говорят о Фениксе, а Клаудиан посвятил ему целую поэму, в которой восхваляет не только красоту священной птицы, но и ее набожность. Он говорит, что Феникс, собираясь умирать, поручает себя богам и солнцу и сожигает себя на костре из ароматов, но что из пепла его возрождается новый Феникс.

Плутарх свидетельствует, что мозг Феникса – самое вкусное из всех кушаний, но едва ли кто-нибудь имел случай его попробовать. Даже в описании пиршеств Нерона Элиогабала и Вителлия мы не встречаем этого блюда. Аристотель, Страбон и Диодор Сицилийский вовсе не упоминают о Фениксе.

Плиний говорит, что Феникс, привезенный в Рим, по словам Тацита, был подложный. Бл. Августин прямо отвергает возможность возрождения Феникса из пепла. Ныне ни один человек, хоть немного знакомый с естественными науками, не верит в басни о Фениксе.