Текст книги "Рассказы о темных предметах, колдунах, ведьмах, обманах чувств, суевериях"

II
О натуральной магии вообще и о заблуждениях зрения в особенности

Я нимало не сомневаюсь, что большая часть сверхъестественных явлений, о которых упоминают писатели, может быть объяснена самым естественным образом.

Бэкон

Глаз есть самое обманчивое орудие чувств.

Брюстер

Предмет натуральной магии чрезвычайно обширен, потому что жизнь древних и средневековых обществ была неразрывно связана с таинственными действиями и влияниями языческих жрецов или с суевериями, поддерживаемыми невежеством и личными выгодами немногих людей, знавших некоторые физические законы, недоступные толпе. Все тайны магии заключались в немногих механических, химических, физических и физиологических процессах. Так, например, акустические и оптические опыты, хорошо известные в наше время, несгораемость человеческого тела, недавно объясненная опытами Бутиньи, и влияние некоторых наркотических средств на живую экономию, составляли если не целый арсенал волшебства, то, по крайней мере, главную основу всех чародейств, изумлявших и ужасавших в былое время.

Нет никакого сомнения, что рассказы, дошедшие до нас, о подвигах древних волшебников, искажены и преувеличены, но тем не менее они делали многое, что казалось непонятным и чудесным в то время, когда физические и естественные науки составляли исключительное достояние немногих лиц, принадлежавших к одной привилегированной касте. К тому же должно сказать, что мы не имеем точных сведений о степени развития тех наук в древнее время, потому что ученые открытия скрывались тогда от массы публики и передавались адептом или словесно от учителей, или в сочинениях, имевших такую таинственную форму, что без помощи опытного учителя нельзя было понять ни слова в целой книге. В таком вкусе были написаны, между прочим, герметические книги алхимиков.

Чтобы дать нашим читателям понятие о том, как выражались эти господа, приведем, например, одно место из сочинения известного алхимика Фламеля.

Этот ученый, трудясь в своей лаборатории, сделал неожиданное химическое открытие, которое тотчас записал следующими словами:1616
  Мы представляем здесь близкий перевод с подлинника, написанного варварской латынью. Книга Фламеля напечатана в Базеле, в 1593 году.


[Закрыть]

«Знайте все путешествующие на Востоке, что, если Марс в блестящем своем вооружении бросится в объятия Венеры, растаявшей в слезах, то он вскоре покраснеет».

Прочитав эти строчки, вы можете ломать над ними голову, сколько вам угодно. Если вы не знакомы с языком алхимиков, то никогда не добьетесь здесь толку. Но если вы из числа адептов, то мнимая галиматья вышеприведенных строк укажет вам на одно из прекрасных химических открытий.

Угодно ли, мы объясним вам таинственный смысл этих странных строчек?

Надо сперва сказать вам, что Восток постоянно назывался страной солнца, потому что солнце восходит на Востоке. Солнце обозначало металл золото, а потому путешествующие на Восток – искатели золота1717
  Правильнее: искатели искусства делать золото или алхимики.


[Закрыть].

Далее, на языке алхимиков:

Марс означает железо.

Венера синоним меди.

Слезы выражают раствор в жидкости.

Таинственные строки Николая Фламеля, переведенные на обыкновенный язык, будут значить:

«Знайте, алхимики, что если отполировать кусочек железа и окунуть его в раствор меди1818
  То есть медного купороса или другой медной соли.


[Закрыть], то железо примет на поверхности красный цвет».

И так, мнимая галиматья содержит в себе самый определенный смысл. Действительно, Фламель открыл, что при погружении кусочка полированного железа в раствор медной соли, медь весьма быстро оседает на поверхность железа в металлическом состоянии, и поэтому поверхность железа, покрываясь пленкой чистой металлической меди, принимает красный цвет, свойственный последнему металлу.

И вообще почти все исследователи законов природы в древние и Средние века любили выражаться таинственными и условленными речениями, недоступными для профанов. До нас дошло весьма немногое из того, что было писано древними о физических законах и явлениях природы; да и то, что дошло до нас, не совершенно для нас понятно. Знаменитый английский ученый, сэр Давид Брюстер, справедливо замечает по этому случаю, что так как нет никакого сомнения, что все чародеяния основаны на физических законах, то изучение подробных описаний волшебств, совершенных в известную эпоху, может служить нам хорошим руководством к определенной степени развития в ту эпоху физических знаний.

Акустика, о которой мы сейчас упоминали, оказала мнимому волшебству немало услуг. Знанием ее законов производился в языческих храмах громоподобный грохот, заставлявший легковерных убеждаться в присутствии невидимой духовной силы. Так, например, золотые истуканы дев в дельфийском храме издавали гармонические тоны. Пактольский камень резкими звуками, из него излетавшими, устрашал нечестивых воров, задумавших похитить скрытое под ним сокровище. Металлическая голова произносила оракулы в Лесбосе, а Мемнонова статуя приветствовала восходящее солнце. В былое время все это считалось чудесным и сверхъестественным, но теперь в любом из столичных театров подражают грому лучше, чем в древних языческих храмах, а говорящие головы можно видеть у всякого заезжего фокусника. Да что говорить о каких-нибудь Деблерах, Пинетти, Боско или Филиппе, которого парижане прозвали колдуном бульвара «Bonne Nouvelle», где он ежедневно показывал свои мнимые чудеса!

Гидростатика не менее акустики была полезна древним магикам. Без помощи «науки о равновесии жидких тел» невозможно было бы устроить знаменитый Фонтан на острове Андросе, описанный Плинием: из этого фонтана била вода попеременно с вином. Тоже самое должно сказать и о публичном фонтане в Риме, который во время триумфального шествия Августа, после возвращения из сицилийского похода, внезапно стал изливать не воду, а масло, и это чудесное превращение продолжалось целый день. В Эвлиде три каменные урны, посвященные Бахусу, внезапно и сами собою наполнялись вином в день празднества этого бога. Плачущие статуи, неистощимые лампады и сосуды и, наконец, стеклянная гробница Бела, наполненная маслом, которая, будучи опорожнена Ксерксом, не могла быть вновь наполнена, хотя в нее было влито несколько сот бочек масла, – все эти диковинки древнего миpa весьма хорошо объясняются основными законами равновесия и давления жидкостей в сосудах, имеющих между собой сообщение. В любом физическом кабинете найдется несколько приборов, которые ясно укажут механизм, результаты которого казались некогда такими сверхъестественными.

Много было споров о том, какие познания древние мудрецы и жрецы имели в механике. Конечно, до нас не дошло никаких письменных свидетельств о степени развития, до которого была доведена ими эта наука, но воздвижение пирамид и дивных храмов Древнего Египта доказывает, что строители этих гигантских зданий располагали значительными механическими пособиями, без которых они не в состоянии были бы даже предпринять такой колоссальной постройки. Правда, механические орудия и машины были в то время тщательно скрываемы от глаз толпы, которую старались поддерживать в веровании во всемогущество силы их правителей и жрецов, но тем не менее результаты поныне свидетельствуют о действительном существовании причин их произведших, хотя мы не можем в точности определить формы проявления этих причин, т. е. устройства тех машин и других снарядов.

Нередко находим мы у классических авторов свидетельства, что люди были похищаемы богами во время мистерий. Нет сомнения, что эти похищения совершались с помощью опускных дверей и других машин, подобно как в наше время на театральной сцене волшебных опер и балетов. Похищенные таким образом лица низвергались в пропасти или немедленно умерщвлялись другим способом, так что некому было разоблачить плутовство и злодеяние. Также механическим устройством производились искусственные землетрясения, и мы находим весьма подробное описание такого явления у Аполлония, которого индийские жрецы ввели в святилище их божества, причем земля колебалась под ногами грека, как волнующееся море.

Сюда относятся и движущиеся самопроизвольно жертвенники, виденные Аполлонием в том же индийском храме. Быстрое, таинственное нисхождение поклонников внутрь Трофониева грота, движущиеся статуи в Антиуме и в Иерополисском храме, деревянный голубь Архита и многие другие примеры этого рода служат свидетельствами пособий, оказанных древней магии механикой.

Но из всех физических наук оптика богаче прочих поразительными для толпы и мнимо чудесными явлениями. В самом деле, что может быть удивительнее возможности с помощью нескольких маленьких кусочков стекла приближать самые отдаленные предметы на произвольное расстояние или представлять в гигантских размерах материальные формы, невидимые обыкновенным образом? Правда, древние не знали способов сочетания стекол и зеркал, с помощью которых образуются телескопы и микроскопы, но они очень хорошо умели отбрасывать с помощью вогнутых и выпуклых стекол и зеркал изображения предметов в желаемом месте и в прямом или в обращенном виде. Весьма вероятно, что древние жрецы часто прибегали к оптике для произведения сверхъестественных видений, прославивших их храмы. Появление богов в блестящей одежде и с лучезарными венцами среди мрака святилища прямо указывает нам на подражание нашей нынешней фантасмагории, но только теперь эти дивные явления никому не кажутся чудесными и перешли в руки фокусников, забавляющих ими толпу, и даже на потеху детям, собственными руками приводящим в действие все диковинки волшебного фонаря.

Есть люди, которые смеются над натуральной магией, считая ее исключительным достоянием фигляров и фокусников. Мы не сердимся на таких судей, а жалеем о их неведении. Величайшие ученые считали натуральную магию предметом, достойным полного внимания и тщательного изучения физиками и натуралистами. Один из первых умов нашего века на поприще физических наук, сэр Давид Брюстер, ученый, пользующийся не только европейской, но всемирной известностью, написал, как мы уже упоминали, целый трактат о натуральной магии и гордится этим сочинением наравне с другими сочинениями, навсегда прославившими его имя. Но какая до того нужда фельетонным крикунам? Книга Брюстера для них недоступна по ограниченности их собственных познаний в физике, зато штуки Пинетти и Боско совершенно в их вкусе.

Мы попытаемся познакомить наших читателей с некоторыми из любопытнейших естественных и искусственных явлений, кажущихся чудесными, но проистекающих из незыблемых, вечных и притом весьма простых законов природы, которые постараемся также объяснить.

Из всех органов, с помощью которых мы постигаем природу и приобретаем познания о внешних явлениях, самый замечательный и самый важный есть глаз. Знания, доставляемые нам всеми остальными органами чувств, гораздо ограниченнее тех, которые доставляются с помощью глаза. Чувство вкуса ограничено прикосновением известных тел к поверхности языка и нёбу во рту. Чувство осязания ограничивается поверхностью нашего тела. Обоняние имеет более обширную, но все-таки весьма ограниченную сферу действия. Даже слух ограничивается пределами нескольких верст, внутри которых слышны отдаленные раскаты сильного грома, выстрелы из больших артиллерийских орудий, грохот взрыва пороховых масс или воздушного метеора.

Зато круг действия органа зрения едва не беспределен. С помощью глаза мы постигает не только весьма отдаленные предметы и явления на земле, но и на других небесных телах, из которых большая часть удалены от нас на расстояние, перед которым бледнеют самые пылкие порывы воображения. Несметное множество светил, украшающих небесный свод в ясные ночи, состоит преимущественно из солнц, называемых звездами; только эти солнца удалены от нас на страшно великие расстояния. Ярчайшая звезда северного неба и при том одна из самых близких к земле, блистательная Альфа Лиры, отделена от земли промежутком пространства в 150 000 000 000 000 верст!

Чтобы понять это ужасное расстояние, всю огромность этого числа, должно вспомнить, что от Петербурга до Тифлиса, несмотря на все изгибы и повороты дороги, можно уложить в ряд только 10 000 000 000 песчинок, из которых каждая будет не более 1/10 линии в поперечнике. Даже на расстоянии 13-и тысяч верст, отделяющих Петербург от Петропавловского порта на восточном берегу Камчатки, нельзя уложить в ряд более 50 000 000 000 таких мелких песчинок. А это последнее число, несмотря на всю свою огромность, в 3000 раз меньше числа верст, отделяющих нас от близкой к нам звезды Альфы Лиры.

Большая часть звезд, видимых простым глазом, удалена от нас в десятки и сотни раз более. Если же прибегнуть к телескопам, то с помощью их зрение наше откроет светила, от которых луч света, движущийся с быстротою 300 000 верст в каждую секунду, достигает до земли только по прошествии тысячелетий! Однако ж на этом дивно огромном удалении, глаз человеческий еще ясно различает цвета, формы и движения предметов.

Основываясь на вышесказанном, не вправе ли мы сказать, что круг действий глаза почти неограничен?

Самый обыкновенный наблюдатель невольно дивится красоте формы, могуществу движений и разнообразию выражений человеческого глаза, но философ и натуралист, ближе исследовавшие этот орган, еще более дивятся неподражаемому механизму его устройства. Здесь не место описывать строение глаза и физиологический процесс видения. Довольно сказать, что остроумнейшие наблюдатели не могли придумать ничего совершеннее и превосходнее удивительного органа зрения.

По прекрасному выражению одного современного физика, глаз есть страж, стоящий в пределах двух миров – естественного и сверхъестественного Если что-нибудь чудесное передается нам чувством слуха, то ум наш поражается этим не так сильно, и часто размышление имеет довольно силы, чтобы открыть естественную причину, объясняющую чудесное, переданное слухом, и тогда очарование исчезает, и чудесное переходит в ряд обыкновенных явлений. Напротив того, если глаз видит необъяснимые с первого взгляда явления, совершающиеся в определенных формах очертаний, с принадлежностью положительных красок предметов, – если вдруг посреди воздушного пространства являются нам образы отсутствующих лиц, если обыкновенные предметы то появляются, то исчезают без всякой видимой причины, – если наконец глаз постигает действительные или фантастические предметы, присутствие которых ум не в состоянии объяснить, тогда невольно и неотразимым образом поселяется в нас убеждение о присутствии или влиянии какого-либо сверхъестественного деятеля.

Исследование оптических иллюзий, или обманов зрения, от каких бы причин они ни происходили, составляет не только предмет любопытства, но даже полезного научного знания. А таких обманов зрения существует чрезвычайно много, и каждому из нас случалось испытать их.

Но много ли есть лиц, которые, заметив такой обман зрения, старались бы объяснить его? Мы приведем здесь несколько примеров, как общих всем без исключения, так и свойственных только отдельным субъектам.

Многие ли, например, из наших читателей знают, что если смотреть одним глазом, то существует перед каждым человеком место в пространстве, для которого глаз остается нечувствительным и как бы слепым? Пусть находится в этом месте какой-либо предмет, глаз не увидит его. Многим покажется такое уверение чрезвычайно странным, но в действительности его не может быть никакого сомнения; это странное явление не есть какая-либо особенность, а общее для всех глаз. Если, например, закрыв плотно левый глаз, смотрть одним правым, то упомянутый невидимый пункт находится на 15 градусов вправо от точки, на которую устремлен глаз или, что все равно, на 15 градусов вправо от оптической оси глаза, по направлению которой глаз видит предметы яснейшим образом.

Если, закрыв правый глаз, смотреть левым, то невидимый пункт будет находиться на 15 градусов влево от оптической оси глаза и от того предмета, на который устремлен глаз.

Это, по-видимому, странное обстоятельство известно уже несколько лет. Оно впервые было открыто известным физиком Мариоттом. Всякий, впрочем, может на опыте убедиться в истине нашего уверения. Так как подобного рода опыт чрезвычайно прост и, вероятно, многие захотят повторить его для собственного личного убеждения, то мы расскажем, каким образом можно достигнуть этого простейшим образом.

Возьмите лист белой бумаги и наклейте на него две цветные облатки (пожалуй, хоть красные) на расстоянии около 1 ¾ вершка одна от другой. Потом держите этот лист на расстоянии 5 или 6 вершков от глаз, так чтобы линия, проведенная от одной облатки до другой, была параллельна линии, проведенной от одного глаза к другому. Закройте потом левый глаз, а правым смотрите пристально на левую облатку, тогда правая сделается совершенно для вас невидимой. Чтобы разнообразить опыт, закройте правый глаз и откройте левый, который должно устремить на правую облатку, в то же мгновение левая облатка исчезнет от зрения. Еще лучше, если вы сперва направите глаз на указанную облатку, а потом уже закроете другой, тогда опыт представится вполне удовлетворительным.

Если мы захотим узнать, какая именно часть сетчатой оболочки глаза представляет такую нечувствительность, то мы найдем, что это есть точка основания зрительного нерва, где этот последний касается сетчатой плевы или, правильнее, начинает образовывать ее своим расширением.

Если же мы возьмем вместо обыкновенных предметов, каковы цветные облатки, тела сильно светящиеся, например, раскаленные угли или пламя свечи, то изображения их не вполне потеряются для глаза и останутся несколько видимыми даже в вышеприведенных условиях. Только свет таких тел сделается для глаза весьма тусклым и потеряет много своей действительной яркости, так что будет являться вроде белого облачка, не дающего никакого правильного понятия о фигуре источника света.

Если вместо красных облаток на белой бумаге наклеить белые облатки на черную бумагу, то в сказанных выше условиях белая облатка исчезнет, и место, ею занимаемое, покажется совершенно черным. А так как свет, освещающий какой-нибудь ландшафт, играет в своем месте ту же самую роль, как в приведенном сейчас примере белая облатка, то естественным образом представляется мысль, что как бы ни рассматривать ландшафт, одним или двумя глазами1919
  Когда оба глаза открыты, то предмет, изображение которого падает на нечувствительную часть глазной оболочки, видим другим глазом так, что тут собственно не может быть вполне невидимой точки. Но так как предметы, находящиеся в тех точках, будут видимы только одним глазом, а все остальное их окружающее двумя глазами, то они должны быть непременно вдвое тусклее и, следовательно, все-таки темными пятнами.


[Закрыть], – необходимо должны встретиться в нем одно или два черных пятна в 15° от предмета, на который преимущественно устремляются глаза.

Но премудрый художник, создавший дивное орудие глаза, не благоволил оставить свое творение столь несовершенным. Хотя основание оптического нерва нечувствительно к падающему на него прямо свету, оно способно однако ж принимать световые впечатления от окружающих частей и, если (обращаясь к приведенному выше примеру) облатка исчезает, то место ее, вместо того чтобы являться черным, принимает постоянно цвет бумаги, на которой облатка наклеена, то есть цвет окружающего пространства. Если бумага белая, то место облатки покажется белым; если красная, то красным; если черная, то черным и так далее.

Это странное и с тем вместе любопытное явление может быть объяснено самым обыкновенным и даже немного пошлым примером.

Вообразите себе лист неклееной бумаги, на котором лежит небольшой кусок губки. Выставьте этот лист на сильный дождь, он замочит бумагу, прямо падая на нее, исключая того места, которое защищено губкою. Но все-таки это место не останется сухим, потому что оно напитывается сыростью от окружающей его со всех сторон мокрой бумаги.

Замените неклееную бумагу глазом; губку – основанием оптического нерва, а поток дождя потоком света, и вы получите грубое, но правильное объяснение описанного сейчас явления.

Одному из первейших оптиков нашего времени, Брюстеру, представилась несколько лет тому назад другая иллюзия глаза, более общая в своих действиях и гораздо важнейшая в своих последствиях.

Когда глаз постоянно занят рассматриванием какого-либо особенного предмета и когда он принимает определенное направление, а ум в то же время работает над каким-нибудь важным соображением, то упомянутый рассматриваемый предмет совершенно исчезает от зрения, и глаз становится как бы слепым для предмета, на который он пристально обращен, тогда как все прочие окружающие предметы остаются совершенно ясно видимыми. Это странное явление осуществляется независимо от того, одним или двумя глазами рассматривается предмет. Пропавший предмет вновь появляется без всякого изменения в положении глаза, в то время как другие предметы последовательно то исчезают, то вновь появляются без всякой видимой причины.

Точно также, если охотник, отправившись на охоту с несколькими собаками, будет очень пристально следить за движением одной из них, то другие собаки будут то исчезать, то опять появляться его зрению без всякой видимой физической причины. Места таких исчезнувших собак заменятся лесом, кустами или другими окружающими предметами.

Если бы кто пожелал проверить действительность сейчас описанной иллюзии глаза, то всего удобнее прибегнуть к следующему простому средству.

На зеленое сукно ломберного стола положите маленький кусочек белой бумаги и на расстоянии полутора или двух вершков от этого кусочка узенькую ленточку из той же бумаги. Станьте так, чтобы глаз ваш был на расстоянии семи или восьми вершков от упомянутого лоскутка бумаги, и смотрите на него пристально, не развлекаясь другими предметами; в самое короткое время, и отнюдь не более как через несколько минут, бумажная ленточка совершенно исчезнет, как будто бы ее вовсе не было на столе. Эта ленточка вновь появится и опять исчезнет, и такие явления будут решительно зависеть от постоянной пристальности глаза.

Описанная здесь иллюзия имеет место не только при рассматривании предмета одним глазом, но даже и обоими, хотя в первом случае она случается чаще и проявляется отчетливее. Эта иллюзия совершается также, если рассматриваемый предмет будет светящийся.

Если какой-либо предмет рассматривается непосредственно, то он никогда не исчезнет вполне, но сливается в какую-то облачную массу с голубым средоточием, окруженным блестящим кольцом желтого цвета.

Неспособность глаза выдерживать долгое время косвенное видение предметов вознаграждается большею неподвижностью частей глаза, отличающихся упомянутым недостатком. Глаз видит предметы совершенно ясно только в то время, когда мы прямо смотрим на них; все же предметы, видимые косвенно, усматриваются не явственно. Тем страннее факт, который засвидетельствует вам каждый астроном-наблюдатель.

Весьма слабые светила, видимые в то время, когда свет их падает на глаз косвенно, исчезают, если прямо глядеть на них, и снова появляются при косвенном направлении глаза.

Последний факт весьма легко поверить всякому, рассматривая в ясную ночь звездное небо. Лучше всего испытать это при помощи зрительной трубы, направленной на планету Сатурн, или, лучше сказать, на окрестности этой планеты2020
  Если планета будет находиться в поле телескопа, то она яркостью своего блеска так утомляет зрение, что делает его вовсе неспособным для усмотрения таких тусклых светил, каковы Сатурновы спутники. Вообще, близость яркого света сильно вредит видимости другого, тусклейшего.


[Закрыть]. Тогда глаз будет по временам примечать мелкие звездочки, явственно видимые при косвенном положении глаза, но исчезающие тотчас, если захотеть их рассматривать пряно. Это спутники Сатурна, заметные косвенно даже в небольшую зрительную трубу, выдерживающую увеличение от 40 до 60 раз, но для прямого рассматривания которых необходимы гораздо более сильные оптические орудия.

Такая особенность глаза, несмотря на свою интересность, поныне не объяснена удовлетворительно.

Еще замечательнейшие действия проявляются в глазе, когда он пытается рассматривать предметы, освещенные слишком слабым светом. Естественно, такие предметы видимы очень неясно, и это самое обстоятельство заставляет глаз устремляться на них самым пристальным образом. Но чем более напрягается глаз, тем более встречает он препятствий к достижению желаемой цели. Орган зрения находится в это время в состоянии насильственного напряжения, а дурно освещенный предмет то увеличивается, то уменьшается и даже частью исчезает, пока глаз не придет в нормальное свое положение и не освободится от состояния, которое всего приличнее сравнить с помешательством ума.

Чтобы составить себе правильное понятие об иллюзиях этого рода, надобно поместиться в комнате, весьма слабо освещаемой потухающими углями в печке или камине. Охотник бывает подвержен такой иллюзии даже среди белого дня, особенно когда он старается среди совершенно монотонной равнины рассмотреть место, где открывается спустившаяся дичь, предмет его поисков.

Пользуясь самыми легкими изменениями в однотонном освещении, охотник постоянно смотрит вперед на ту точку, к которой он подвигается, но всякий раз, когда противоположность освещения чрезвычайно слаба, он непременно теряет из виду точку своего наблюдения, и если сетчатая плева глаза успеет уловить ее, то немедленно вновь теряет.

Подобного рода иллюзии гораздо разительнее посреди мрака, когда окружающие предметы освещены до такой крайности слабо, что едва можно различать самые резкие и крупные очертания. Здесь находится неисчерпаемый источник страхов и опасений для людей суеверных, трусливых и легковерных. Заметим, что действие совершенного мрака, где решительно не видно ни зги, вовсе не так сильно, как действие мрака несовершенного, где остается возможность различать некоторые формы, хотя и весьма неясно. В последнем случае к страху, порождаемому суеверием и воображением, присоединяется влияние нормального состояния глаза. Так как глаз невольно старается рассмотреть предметы слишком слабо освещенные, то он принимает то состояние, в котором может собрать в себя наибольшее количество света: именно зрачок расширяется до крайней возможности и занимает почти все пространство радужной оболочки. Но в таком неестественном состоянии глаз чрезвычайно дурно постигает формы предметов и передает о них мозгу весьма ошибочное заключение. Не мудрено, что такие фантастические выводы глаза, не подвергаясь контролю просвещенного наукой ума, приводят легковерных трусов в то странное и страшное положение, когда человек воображает себя игралищем неземных сил и свидетелем таинственных явлений сверхъестественного мира.

Кому неизвестно, что во всех рассказах о привидениях эти последние всегда являются белыми. Причина тому самая естественная: потому что в темноте возможно рассмотреть только один цвет, именно белый! Что же касается до самих привидений, то они образуются или неодушевленными предметами светлого цвета, или одушевленными, которых цвет и перемена места делают более заметными при несовершенном мраке. Когда глаз открывает в таких условиях весьма слабо и несовершенно освещенное тело, то преимущественное его внимание обращается на те части, которые отражают от себя более света и, следовательно, освещены лучше прочих; другие же хуже освещенные части то появляются, то вновь исчезают, смотря по местным условиям и по степени напряжения глаза. Такое изменение в видимости и происходящие от того фантастические изменения в форме предмета придают последнему вид живого, движущегося тела, хотя то в самом деле будет тело неподвижное и неодушевленное. Слабый ум, будучи уверен, что на указанном месте не может находиться какое-то существо, одаренное притом фантастическими формами, все более и более поддается суеверному ужасу, еще прежде порожденному мраком; он припоминает все слышанные им рассказы о привидениях и явлениях духов и с трепетом погружается в непременное убеждение, что перед ним находится существо не здешнего мира.

Бедный ум наш так настроен, что мы скорее готовы принять самую фантастическую нелепость за истину, чем согласиться, что собственные наши чувства нас обманывают. Человек говорит: я видел, и не принимает никаких возражений против действительности виденного, потому что в уме его осталось впечатление видения. Какая ему нужда до того, что виденное им было не действительностью, а только обманом чувства зрения! «Кому же мне верить, как не собственным моим глазам»! – ответит вам субъект, лично имевший случай видеть духов, мертвецов и привидений. Попробуйте объяснить ему, каким физическим или физиологическим процессом совершилось ложное его видение, он выслушает вас с недоверчивостью и все-таки придет окончательно к следующему заключению; «Хорошо толковать тому, кто сам ничего не видел. Как же переуверить меня, что я не видал того, что видел. Нет уж, я собственным моим глазам поверю больше, чем всякому физику. Пусть себе толкует на досуге, пока Бог милует; а придет нелегкий час, так забудет и физику, как душа уйдет в пятки!»

Нам самим не раз случалось говорить с людьми, видевшими привидения собственными глазами. Мы каждый раз пытались объяснять им, что в их видениях не было ничего сверхъестественного. Но либо наши доводы были слишком слабы, либо упрямство суеверов было слишком сильно, а мы почти постоянно должны были отказываться от всякого спора и способов убеждения, выслушав фразу вроде сейчас прописанной.

Что же делать? Неужели оставить таких людей коснеть в их предрассудках?

Нет! Надо стараться распространять как можно более положительных научных сведений между молодым поколением, потому что молодость гораздо восприимчивее и легче усваивает себе знания. Надо стараться, чтобы как можно большее число людей убедилось в истине пословицы: «Ученье свет, а неученье тьма».

В изложенных нами наблюдениях мы предположили, что зритель недоступен ни детскому страху, ни предрассудкам и правильно объясняет своим умом явления, представляющиеся его чувствам. Но если напротив того наблюдатель верит привидениям и возможности волшебных сношений с неземным миром, то легко можно представить себе, какие заключения выведет его ум из ложных образов, переданных обманутым чувством зрения.

Кроме вышеописанных иллюзий глаза, есть еще другие, в числе которых многие исследованы поныне весьма несовершенно. Поговорим о них.

Так, например, нежная нервная ткань, образующая сетчатую плеву глаза и достигающая мозга в виде оптического или зрительного нерва, обладает странным свойством делаться фосфорической через сжатие или давление. Если сжимать глазное яблоко так, как будто бы хотели его выдвинуть из глазной впадины, то есть надавить пальцем между внутренним краем глаза и переносьем, то является светлый круг, который знаменитый сэр Исаак Ныотон описывает представляющим подобие павлиньего хвоста. Ньютон присовокупляет, что если оставить вслед за сжатием глаз и палец спокойными, то краски светлого круга и даже самый круг быстро исчезают, но если палец повертывать, то цветной круг является немедленно вновь. Надо заметить, что цвета зависят здесь от индивидуальности, и многие лица видят блестящий круг, сейчас описанный, просто белым или красным. Я вижу в нем белый, красный и желтый цвета, тогда как одно близкое мне лицо видит постоянно в этом круге только желтый да голубой.