Текст книги "Прикосновение невинных"

Она позвонила, попросив принять ее, и полицейские чины охотно согласились – это оказался самый успешный звонок за это утро. До Кэтти Изе не удалось добраться, никто не знал, где она находится. В компании, занимающейся кредитными карточками, были не слишком любезны, когда выяснилось, что она не может назвать номер своей кредитной карточки, а счет у нее в американском банке. «Мадам, вам бы следовало заявить об утере сразу же, а не спустя недели. Ведь это ваша обязанность». Девица на другом конце провода, кажется, просто не знала, что такое кома, и отвечала так, как будто сама была близка к этому состоянию. В конце концов она сообщила Изе, что ее карточкой за это время могли воспользоваться, а новую она сможет получить завтра в местном отделении банка. Иза не смогла пробиться к редактору местной газеты, который редко появлялся там до ленча, и оставила ему сообщение, выразив надежду, что он найдет время встретиться с ней сегодня днем.

Пятнадцать миль от Бауминстера до Уэчестера она проехала на автобусе. Постоянная ухмылка Чиннери действовала на нее угнетающе, она не хотела, чтобы он или кто-то другой знал, куда она направилась.

Вместе с улыбкой Изе предложили кофе и пластиковый стаканчик с кокой, пожаловались на урезанные расходы, объясняя тем самым отсутствие свежего чая и бисквитов. В участке царила викторианская учтивость, никакой суеты, свойственной янки, никакой суматохи с кучей подозреваемых, которых притащили, чтобы они покаялись в своих преступлениях, никакого воя сирен или протестов невинных граждан. Иза заметила, что рядом с участком расположена пивная.

Инспектор выслушал ее внимательно, прихлебывая чай и безжалостно грызя старый карандаш. Он ничего не записывал.

– Я не могу сказать точно, инспектор, но что-то – не знаю, как лучше это определить, – происходит. Мне нужна ваша помощь, чтобы выяснить правду о моем ребенке.

– Понимаю, – задумчиво произнес он. – И вы думаете, что Полетт Деверье может иметь к этому отношение?

– Конечно, у меня нет никаких доказательств, но…

– Верно, нет. Позвольте задать вам еще несколько вопросов об аварии. Ведь именно поэтому вы и пришли ко мне?

– Я разговаривала с одним из ваших констеблей в больнице.

– Да, я знаю. Мы надеялись, что к вам вернется память. В конце концов, это серьезное дело, человек – ребенок – погиб…

– В этом я не совсем уверена…

– Но вы уверены, что вели машину?

Поколебавшись, Иза кивнула.

– Должно быть, это была я.

– А как произошла авария?

– Вам лучше знать! Очевидно, машина сошла с дороги. Хотя никто, кажется, не знает почему.

– Других машин вы не видели? Столкновения не было?

Она покачала головой.

– Я просто не могу вспомнить.

– Видите ли, миссис Дин. У нас серьезная проблема. Во время автокатастрофы погиб ребенок, вы были за рулем. – Карандаш был направлен острием прямо на нее. – Это позволяет предъявить вам обвинение в неосторожном управлении машиной. Пока вы не найдете объяснения несчастному случаю.

– Но что с моим ребенком?.. – От неожиданного наступления у Изы перехватило дыхание.

– Позвольте изложить все прямо, миссис Дин. Вам грозит очень серьезное обвинение, вы ничего не можете доказать, ссылаясь на амнезию. И обвиняете всех: докторов, которые спасли вашу жизнь, работника морга… даже нашего депутата и его дочь в некоем преступлении, а именно в исчезновении вашего ребенка, за смерть которого, скорее всего, отвечаете вы сами. – Карандаш с треском разломился пополам. – Между прочим, вы остановились в доме мистера Деверье?

«Как он узнал?..»

– Ваши обвинения могут кому-то показаться проявлением неблагодарности, вы подумали об этом?

– Инспектор, я пришла к вам, чтобы вы помогли мне выяснить, что случилось с моим ребенком. – Иза кипела от возмущения. Внезапно возникшее в комнате напряжение заставило Бенджи, до сих пор тихо сидевшего на ее коленях, завертеться, и она дернулась, чтобы удержать его. Приходилось сражаться на два фронта. Клаузевиц не одобрил бы этого.

– У вас есть обязательства, миссис Дин, перед оставшимся в живых сыном. Наш закон защищает детей, когда лишенные средств родители подвергают их страданиям, и, если вы надолго задержитесь у нас, социальная служба может заинтересоваться.

– Я вовсе не лишена средств! – выпалила она.

– Конечно, я уверен, что нет. Но я пытаюсь оградить вас от любого недоразумения, насколько это в моих силах. Вы создали достаточно трудностей всем нам. Кому-то может показаться, что ваши обвинения – результат травмированной психики, длительной депрессии. Этого будет достаточно, чтобы маленького Бенджамена захотели взять под опеку.

– Вы пытаетесь запугать меня?

– Вы сами виноваты, миссис Дин.

– Вы не станете помогать мне в поисках ребенка?

– Некого искать. Простите меня, но у меня есть отчет из больницы, свидетельство о смерти, о вскрытии, документ от коронера[9]9
  Должностное лицо при органах местного самоуправления, разбирающее дела о насильственной или внезапной смерти при сомнительных обстоятельствах.


[Закрыть], даже свидетельство о кремации, все подтверждает, что ваш ребенок мертв. Вы отказываетесь поверить в это, но у вас нет никаких доказательств. Совершенно очевидно, что ваше состояние нестабильно, вы подвергаете опасности ребенка.

– Вы не отберете у меня Бенджамена. Никогда!

– Или же вы намеренно стараетесь запутать дело, скрыть собственную вину и не нести ответственность за аварию. Именно к такому заключению может прийти суд.

– Вы собираетесь предъявить мне обвинение в смерти моего собственного ребенка? – Иза едва могла поверить в то, что слышала. Бенджи начал хныкать.

Инспектор смотрел на нее поверх обломков своего карандаша, не опровергая ее худших опасений. Когда он наконец заговорил, тон его стал примирительным.

– Думаю, на этом этапе, нет. Полагаю, мы могли бы обвинить вас, но я не убежден – еще не убежден, – что это принесет хоть какую-то пользу. Честно говоря, меня больше беспокоит положение Бенджамена и состояние вашей психики. Я думаю, вам действительно вредно оставаться в Уэчестере дольше, чем рекомендуют доктора.

– Что именно вы хотите сказать?

– Не испытывайте нашего терпения, не злоупотребляйте гостеприимством. Поезжайте домой, миссис Дин. Поезжайте домой!

Только гораздо позднее, уже покинув полицейский участок, Иза задумалась, откуда, черт побери, инспектор так хорошо осведомлен о том, что она собирается задержаться здесь!

Иза была гораздо более осмотрительной с Барри Брайном, редактором «Уэчестерской хроники», когда в конце концов все-таки оказалась в его кабинете, чтобы выпить еще одну порцию кофе-экспрессо. Она не могла назвать это другим словом, питье, пойло. Невозможно было понять, что пенится в чашке – чай, кофе или суп из бычьих хвостов. Ко всеобщему облегчению, после длительной прогулки по городу Бенджи крепко спал.

Брайн произвел на нее впечатление «укороченного» человека, как будто огромный молот ударил по нему сверху и сплющил до такого состояния, что, казалось, он вот-вот лопнет. Макушка его лысой головы была плоской, шея – толстой, талия – необъятной, а ноги недостаточно длинными, чтобы соответствовать массивной верхней части тела. Возможно, надеялась Иза, он провел всю жизнь, пробивая лбом запертые двери. Или бился головой о стену. Скоро она узнает, которое из ее предположений верное.

Она ничего не сказала ему о Деверье и его дочери, придерживаясь версии о возможной ошибке с идентификацией в морге больницы. В противоположность инспектору Брайн все подробно записывал цветной ручкой.

– А вы поднимали этот вопрос в больнице? – спросил он, растягивая гласные, как это свойственно жителям Западной Англии.

– Конечно.

– И что они ответили?

– Предложили успокоительное и курс психотерапии.

Редактор поднял брови, но тут их прервали. Он не закрыл дверь кабинета, так что постоянное вмешательство в их разговор было неизбежно, а для него, возможно, и желательно. Молодой человек лет тридцати с мягким южно-ирландским акцентом потребовал срочно решить вопрос о каких-то фотографиях. Редактор извинился и исчез. Он отсутствовал довольно долго, а когда вернулся, вид у него был виноватый.

– Весьма сожалею, миссис Дин, у меня очень срочное дело. Даже если бы я хотел помочь, боюсь, мы мало что смогли бы сделать.

Значит, каменная стена.

– Не могли бы вы просто справиться? Провести расследование? Все, чего я хочу, это установить истину.

– Боюсь, пропавшие дети – не наша тематика.

– Пожалуйста…

– Понимаете, мне очень неприятно признаваться в этом другому журналисту, но я должен быть с вами откровенен, – люди покупают нашу газету не ради новостей или сенсации. Они ищут в ней рекламные объявления, сообщения о распродажах, о репертуаре кинотеатров, кого арестовали и кто умер. Только похороны, свадьбы и аресты, вот что мы такое. Мы тут не склонны к журналистским расследованиям. – Он широко развел руками. – Посмотрите на мой кабинет. Похоже это на штаб по расследованию интриг и заговоров?

Он плюхнулся в свое кресло, рубашка у него на животе натянулась, причем один конец высовывался из брюк. Заталкивая ручку обратно в карман рубашки, он посадил свежее пятно. Иза понимала, что имеет в виду этот человек.

– Ваша история трогает меня больше, чем я могу выразить. У меня самого есть дети. Четверо. Я понимаю, что вы должны сейчас чувствовать.

Иза ждала чего-нибудь подобного. Ей хотелось закричать.

– Всем сердцем я хотел бы помочь вам, но… это не дело нашей газеты. Надеюсь, вы поймете.

И вот Изу уже подталкивают к двери, секретарша ведет ее через лабиринт столов в редакции новостей, к выходу. Прежде чем дверь закрылась, она обернулась, чтобы бросить последний взгляд. За стеклянной перегородкой редактор, пряча свою подлость и предательство их профессии, отпустил какую-то шутку, и его толстый живот тяжело заколыхался.

В тот вечер, возвращаясь на автобусе в Бауминстер, Иза с силой прижимала к себе Бенджи, уткнувшись лицом в его волосы и притворяясь, что спит. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее слезы.

– Вы ее видели? Она почти вываливалась из платья. С вырезом почти до пупка. Шлюха! – Премьер-министр, сэр Ричард Флад, как всегда, выпив лишнюю кружку пива, болтал глупости и становился агрессивным. Перетасовки в кабинете, рост безработицы, выборы в Шотландии, обескровившие страну, сессия парламента, длившаяся меньше месяца, но оказавшаяся очень трудной, – все это заставляло ждать Рождества с нетерпением. А Рождество с каждым годом наступало все раньше. Его собеседники кивнули, соглашаясь.

– Я застал ее несколько лет назад, – продолжал премьер-министр, – когда она была… кем? Лидером оппозиции, много говорила о бедности, упадке морали и о другой подобной чепухе. Застал в ее маленьком кабинете в палате общин с парнем вдвое моложе нее. Не знаю, что уж там он исследовал, но она не оказывала ему «оппозиции»!

Шутка была грубой. Деверье подумал о том, что сам премьер-министр – в ту пору мелкий клерк в правительстве – делал поздно вечером в длинных коридорах парламента, где находились крошечные кабинеты министров теневого кабинета, и как он оказался в кабинете женщины, чья парламентская и постельная репутация были общеизвестны. Он попытался, развлечения ради, придумать какое-нибудь невинное объяснение, но ему это так и не удалось.

– Должен признать, сегодня вечером она представляла собой замечательное зрелище, – отозвался американский посол. – Это алое платье, тени под глазами. Удивительные желтые волосы.

– Попугаиха, – отпарировал Деверье. – В Зеленой комнате, на фоне великолепного японского рисунка на стене – пышные листья и бамбук… – я сразу же подумал именно о попугае.

– В свое время была райской птичкой, – пробормотал Флад.

– Руины, – посол был загадочен. – Я имею в виду стены. Не женщину.

Вновь раздался смех, такой характерный для мужской компании. Они сидели в апартаментах посла в Уинфилд-хаус, элегантном особняке в центре лондонского Риджент-парка. Полчаса назад они видели в окно, как лисица стелется по земле в поисках обеда, но после этого успели выпить по два виски. Премьер-министр увяз в посольском гостеприимстве, которого было слишком много на приеме. Сейчас он находился среди друзей, расслабился и стал весьма уязвим, наступил подходящий момент для нанесения удара.

– Итак, перейдем к делу, джентльмены. Господин премьер-министр, вы собираетесь помочь нам с «Дастером»?

– Этот человек не знает усталости! – В голосе английского премьера был легкий упрек. – Все не так уж и плохо.

– Но слишком зыбко, – решительно вмешался Деверье.

– Я думал, мы договорились во время вашего последнего визита в Вашингтон, Пол. Мы уступили вам на чертову уйму больше, чем это диктовалось прямой коммерческой выгодой, гарантировали долю в реконструировании компаний по проектированию и производству, вы получили те кредиты, о которых просили, все работает на вас. Черт, мы даже выкрутили руки саудовцам, заставив их заказать новый эскадренный миноносец на одной из ваших верфей. Я действительно не понимаю, чего еще вы можете требовать от нас, что такое, по-вашему, выгодное предложение?

Премьер-министр посмотрел на Деверье. Коллеги хвалили способность Флада слушать и его готовность внимательно относиться к чужой точке зрения, но то, что было источником силы во времена процветания, теперь, когда маятник качнулся в сторону спада и уныния, выглядело как нерешительность. Премьер-министр убедил себя, что держится твердо, всем остальным, в том числе коллегам, он все больше напоминал кролика, попавшего в луч прожектора. В данную минуту премьер был слишком расслаблен, чтобы вдумываться в вопросы посла, и предоставил возможность отвечать Деверье.

– Дело не только в деньгах, – начал министр. – Вы должны понять и наши политические проблемы.

Посол высоко поднял густые седеющие брови.

– Мы переживаем трудный период, – продолжал Деверье. – Рост безработицы, провальные – для нас – дополнительные выборы, бесконечное нытье в средствах массовой информации. Кто-нибудь наверняка заявит, что страна нуждается в новом бомбардировщике стоимостью в несколько миллиардов долларов так же сильно, как в соревнованиях по пинкам в задницу.

– Но вы же не позволите каким-то жалким писакам сбить вас с курса?

– Конечно, нет, – мгновенно отреагировал премьер-министр.

– Конечно, нет, – повторил Деверье, куда более сдержанно. – Мы можем не обращать внимание на газеты, но не станем игнорировать политические реалии.

Брови посла опустились, он нахмурился.

– Не нужно быть директором ЦРУ, чтобы знать о наших трудностях, – продолжал Деверье. – Перетасовка кабинета была не только желательна, но и абсолютно необходима. Некоторые министры просто подставляли премьера, – добавил он, чувствуя, что пора пролить бальзам на раны своего лидера, а не растравлять их. – Правительству необходимо было влить свежую кровь. Новый имидж не менее важен, чем финансовые соображения.

Премьер-министр явно не понимал, куда клонит его министр, – в отличие от посла. Он налил себе еще виски (Деверье отказался), прежде чем отбить подачу англичанина.

– Что вы имеете в виду, Пол?

– Если мы и включимся в разработку нового военного самолета… – (посол отметил про себя это «если»), – то только в обмен на поддержку нашего видения будущей роли Англии в мире – значительной, ведущей роли.

– Безусловно, – кивнул посол.

– Это только слова, – настаивал Деверье. Тон его был холодным, аргументы точно выверенными. – Иначе «Дастер» станет для моей страны дорогостоящей излишней роскошью.

Американец отставил свой стакан. Он начал эту игру и хотел сохранить ясную голову, чтобы успешно завершить ее.

Деверье наклонился вперед, всем своим видом подчеркивая, что эта беседа – не пустая светская формальность.

– В вашем государственном департаменте возникла идея, что Японию и Германию следует ввести в Совет Безопасности ООН. Это значит, что кому-то придется уступить свое место. И роль жертвы уготована Англии.

Последовало долгое молчание. Посол не хотел опровергать утверждения Деверье. Считается, что дипломаты обязаны врать ради своей страны, но тут явная ложь не пройдет.

– Лев растерял еще не все зубы, господин посол. Не надейтесь, что британское правительство согласится. Иначе союзники разорвут нас на куски. И будут правы. Президент не может рассчитывать получить и «Дастер», и наше место в Совете Безопасности.

– Вы связываете два эти вопроса?

– Такова политическая логика. Великобритания не может превратиться в мальчика для битья.

– Я не уверен, что президент уже принял какое-то решение по проблеме Совета Безопасности. Это всего лишь пробный шар, запущенный некоторыми его советниками.

– Вот именно, – сказал Деверье с тонкой усмешкой. – Нам даже не придется просить его изменить свое решение.

– Справедливо, – согласился посол. – Я сообщу, какое значение вы придаете этому вопросу. Ничего не могу обещать, вы понимаете… Но, думаю, президенту ваши аргументы покажутся… убедительными.

– Мы очень гордимся нашей ролью в мире, – патетически вставил премьер-министр.

– И поэтому будем настаивать на американской поддержке нашей позиции по Кипру, – продолжил Деверье. – Мы должны сохранить базу в Акротири. Без этого нам не удастся удержать стратегические позиции на Ближнем Востоке.

– Ну и аппетиты! – воскликнул посол с шутливым протестом. – Вы знаете, Америка не может вмешиваться. Мы сохраняем нейтралитет, Пол.

– Чушь, господин посол!

Премьер-министр даже вздрогнул от такой воинственности Деверье, расплескал виски и начал вновь наливать стакан. Он упорно молчал, не зная, что сказать, и вряд ли вообще понимал, о чем идет речь. Деверье продолжал наступать.

– Если вы хотите остаться нейтральными, когда какой-то жалкий выскочка-националист, незаконно прорвавший к власти, нарушает все договорные обязательства, невольно начинаешь сомневаться, так ли уж Америка ценит союзнические отношения.

– Нет, Пол, вмешательство исключено.

– Вы уже вовлечены, хотите вы того или нет, раз вовлечены мы. Ваш помощник государственного секретаря увяз по самую потную лысину. Вот что получается, когда какой-то чертов грек получает слишком большую волю в государственных делах…

– Прошу вас…

– Он вредит нам при каждой возможности!

– О чем вы?

– Его подстрекательские высказывания расклеены в витринах каждой харчевни. Их даже цитирует радио греко-киприотской общины в северной части Лондона.

– Никогда не слышал, – возразил посол.

– Вы не знаете греческого.

Посол не нашелся, что ответить, и счел за лучшее промолчать.

– Послушайте, мы не требуем от вас объявления войны. Мы требуем – и настаиваем – ясного заявления в поддержку международного права и уважения договорных обязательств. Проблема должна быть решена путем переговоров между двумя сторонами, а не путем односторонних инициатив и избиения британских военных на улицах Лимассола, когда они отправляются в увольнение. Остальное предоставьте нам. Это жалкое ничтожество, их чертов президент, долго не продержится, его уберут раньше, чем снимут новый урожай маслин, мы просто подождем. Впрочем, за одним маленьким исключением. Вы можете расследовать деятельность этого вашего чертова Костаса. С пристрастием.

– Микалидеса, – угрюмо поправил посол. Он потянулся за своим стаканом, проклиная себя за то, что затеял этот разговор.

– И, наконец… Посол подавился.

– …я уверен, что президент постарается обеспечить действительно восторженный прием премьер-министру в следующий его приезд в Вашингтон. Возможно, в конце следующего лета. Вы увидите, мы – ваши лучшие друзья и самые надежные союзники.

– В конце следующего лета?

– Я не стал бы предвосхищать решение премьер-министра, – Деверье кивнул в сторону своего хозяина, не отводя взгляда от собеседника, – но следующей осенью может наступить идеальный момент для выборов. С вашей помощью премьер-министр будет выглядеть на международной арене самой значительной фигурой…

«В сопровождении эскорта полицейских», – подумал посол.

– …поддерживаемой своими верными парламентскими сторонниками, и его противники будут посрамлены. Плюс немножко везения и признаки экономического подъема. Восхитительный и весьма заманчивый сценарий, не правда ли?

Американец повернулся к премьер-министру, игравшему роль безмолвного статиста в этом поединке. Деверье, с которым посол был едва знаком, был так высокомерен по отношению к главе кабинета, так явно демонстрировал, насколько он более искусен как в тактике, так и в стратегии. А в каждом доме может быть только один хозяин. Посол был достаточно умен. Он знал, что утром премьер-министр вспомнит лишь о том, что соглашение достигнуто, и не важно, кто этого добился. Деверье гарантировано полное расположение, он станет счастливым талисманом удачливого генерала. Главнокомандующие любят удачливых генералов. Деверье будет процветать благодаря собственному искусству.

Американец чувствовал себя обессиленным, уставшим, он не мог больше сопротивляться. Собрав остатки сил и выдавив из себя бледную улыбку, он поднял стакан.

– Джентльмены, у меня тост. За «Дастер».

Утром Иза позвонила Кэтти. Она не знала, что делать, куда еще обратиться. Однако до Кэтти ей добраться не удалось.

– Номер занят. Подождете?

Да, она подождет. И она ждала, ждала, ждала… Когда номер Кэтти наконец освободился, трубку взял кто-то еще, какой-то новичок. «Не имею ни малейшего понятия, милочка, где находится Кэтти и кто она вообще такая, кто мог пообещать, что передаст ей просьбу позвонить».

Депрессия. Она надвигалась на нее, как туман с Ла-Манша, пока Иза не отключилась. Она чувствовала, как тают ее способность к сопротивлению, энергия, надежда, все исчезало. Ей говорили, что она может впасть в такое состояние после несчастного случая, это клинические последствия мозговой травмы. Боже, неужели доктора правы? Во всем?

Зазвонил телефон. Иза подпрыгнула от неожиданности.

– Кэтти?

– Нет, боюсь, что нет, – ответил чей-то голос. Она сразу его узнала. Правильная речь человека, получившего хорошее образование, явный ирландский акцент… этот голос ласкал, напоминал о журчании ручья, бегущего по камешкам.

Этот голос она слышала вчера в кабинете редактора.

– Меня зовут Дэниел Блэкхарт.

– Блэк… что?

– Блэкхарт[10]10
  Блэкхарт (англ.) – черное сердце.


[Закрыть]. Несколько столетий тому назад один мой предок владел кусочком побережья у залива Блэкхарт. Западный берег Ирландии. По какой-то непостижимой причине имя до сих пор не исчезло.

– Вы шутите…

– Увы, я совершенно серьезен. Такую фамилию не так-то легко носить. – Смех оборвался.

Ирландцы склонны подшучивать над собой, они скрытны, уклончивы, так не похожи на американцев.

– И чем я могу помочь вам, мистер… – Иза не договорила.

– Дэниел. Зовите меня просто Дэниел. И, возможно, это я смогу помочь вам. – Его слова как будто приподняли окутывавший ее покров депрессии и безнадежности.

– Мы с вами встречались…

– …но не были представлены друг другу. Я случайно услышал, как вы рассказывали моему редактору о пропавшем малыше. Я бы хотел помочь и, возможно, в состоянии это сделать.

Неискренность редактора все еще причиняла Изе боль, так что и от этого предложения она не ждет ничего хорошего.

– Почему я должна вам верить?

– Единственный, кто может пострадать в этой истории, миссис Дин, – я сам. Мне пришлось порыться в записной книжке редактора, чтобы найти ваши данные, так что, если он это обнаружит, я живо пойду ко дну…

– Я не понимаю…

– Может быть, мы все-таки встретимся?

– Когда вы обычно обедаете?

Дэниел засмеялся, и это странным образом успокоило Изидору.

– Я практически свободен. Ленч – это превосходно.

Они договорились встретиться возле Уэчестерского музея, под его фронтоном семнадцатого века с деревянным карнизом, где засыхали и разрушались покинутые весной ласточкины гнезда, совсем как во времена американской революции. Жизнь в этих краях сопротивлялась быстрым переменам, будто никак не могла решить, нравятся они ей или нет.

Иза пришла чуть раньше, и у нее осталось время еще раз позвонить Кэтти. В душе нарастало беспокойство, она спрашивала себя: неужели сотрудник социальной службы тоже намеренно избегает ее, вкладывая таким образом еще один кирпичик в ту каменную стену, что вырастала вокруг нее. Старое репортерское правило: если сомневаешься, не успокаивайся. Все выглядело так, как будто Кэтти вообще исчезла с лица земли: коллеги, пытаясь замести ее след, изображали полную неосведомленность, рассыпаясь в бесконечных извинениях, пока наконец Изидоре просто некого стало беспокоить вопросами. Она еще раз попросила передать Кэтти свою просьбу – на этот раз весьма настоятельную – позвонить ей, и раздраженно шваркнула трубку на рычаг.

Дэниел уже пришел. Отойдя от телефонной будки, она увидела, что он стоит и смотрит на нее – явно довольно давно. Значит, он тоже пришел немного раньше.

Дэниел Блэкхарт с первого же взгляда производил впечатление пирата – молодого, стройного, с непокорной копной густых черных волос, которые свисали на лоб, почти закрывая один глаз, подобно черной повязке. У него в ухе висела серьга, на губах играла кривая усмешка, он слегка прихрамывал, раскачиваясь при ходьбе, как моряк, а его блестящие темные глаза оценивающе оглядели Изу с головы до ног.

Она подавила желание сделать то же самое. Блэкхарт был лет на десять моложе, да и пришла она исключительно по делу. По первому впечатлению Дэниел казался рубахой парнем, бродягой, от которого можно ждать и сердечной раны, и радости, впрочем, очень симпатичным.

– Дэниел Блэкхарт. К вашим услугам. – Он слегка кивнул и протянул руку. Изидора не удивилась бы, увидев железный крюк или почувствовав задубевшую от грубых канатов и соленой воды ладонь. Но она оказалась на удивление мягкой и теплой, совсем как у ребенка.

– Я думала увидеть рыцаря на коне. По крайней мере, при полном вооружении, – неловко заметила она, изучая его поношенный джинсовый костюм и пытаясь, впрочем, без особого успеха, не реагировать на крепкое красивое мужское тело.

Он немедленно сделался серьезным.

– Биг Мак[11]11
  «Мак» – презрительная кличка шотландского и ирландского парня.


[Закрыть] сплющивается под забралом, нарушается образ славного ирландского парня.

У Изы заболели мышцы лица. Она почти разучилась улыбаться, а Дэнни помог ей, облегчил ее страдания, не успев даже отнять руки. Однако когда он подошел ближе и она заглянула в его сверкающие глаза, то разглядела в их глубине гораздо больше, чем ожидала. Дэнни был слишком молод и вряд ли имел большой жизненный опыт, но легкие морщинки, появлявшиеся, когда он улыбался, сами эти глаза, странно глубокие, обнажали душу, в которой что-то перегорело. Может, он и моряк, любящий попутный ветер, но тогда его самого здорово потрепало и жизнь нанесла ему не один удар. Он – товар явно не первой свежести…

Они были членами одного клуба.

– Иза. Меня зовут Иза. А этот маленький шалун – Бенджи.

Ирландец наклонился ближе, скорчив рожу сыну, которого Иза держала на руках, и она почувствовала запах, чистый сладкий запах детской присыпки. Этот человек пользовался детской присыпкой! Может быть, именно поэтому Бенджи, к ее удивлению, не отшатнулся в испуге от еще одного незнакомца, появившегося в его переполненной взрослыми жизни, а хихикнул и протянул Дэниелу потную ручку, которая была немедленно принята.

– За мной ленч. Но сначала нам придется завернуть в местное отделение моего банка и получить дубликат кредитной карточки.

– Проявить терпение придется вам, – ответил Дэниел. – Если не возражаете, я подожду на улице.

Изидора поняла почему, как только вошла в помещение банка, выдержанное в классическом викторианском стиле, со стенами обшитыми панелями, набитое клиентами, решившими воспользоваться обеденным временем.

– Уж эти мне очереди! – пробормотала она раздосадованно. Последнее оружие англичан в борьбе против Нового Света.

Иза ждала, пытаясь утихомирить истомившегося Бенджи.

– Посмотри на этого маленького мальчика, – говорила она, показывая на ребенка, смирно сидевшего на руках матери, – посмотри, как он себя хорошо ведет.

Бенджи, явно решив, что его не волнует «хороший» малыш, издал пронзительный вопль, сделавший бы честь индейцам племени навахо.

Оказалось, что в старом элегантном здании банка на редкость хорошая акустика. Детский крик отразился от мраморного пола, и эхо его, метнувшись между разукрашенными оштукатуренными колоннами, заставило задрожать некрасивые стеклянные перегородки, отделявшие работников банка от клиентов, и заглохло где-то там, под потолком, среди толстых херувимов, порхающих высоко над головами кассиров. Все как по команде обернулись посмотреть, в чем дело. И неодобрительно поджали губы.

Наконец подошла очередь Изидоры, и она увидела искаженное толстым стеклом лицо молодой кассирши. Вокруг окошка висели прошлогодние рождественские украшения.

– Мое имя Изидора Дин. Я хочу получить дубликат кредитной карточки.

Девушка порылась в небольшой пластмассовой коробке с учетными карточками, извлекла одну, прочла ее, вновь взглянула на Изидору и не говоря ни слова исчезла в одном из дальних концов зала. Через несколько минут она вернулась с пожилым мужчиной в очках, с влажными полными губами, чья худая фигура, казалось, тонула под бесформенным костюмом явно из магазина готового платья. В руке он держал пачку бумаг и новую яркую кредитную карточку.

– Да-да, – приветствовал он, улыбаясь губами, поджатыми под отвисшими усами. – Леди с очаровательным маленьким ребенком. Миссис?..

– Дин. Изидора Дин.

– Конечно, – повторил он, просматривая бумаги, и вдруг нахмурился. – Прошу прощения, небольшое осложнение. У меня инструкции относительно миссис Изидоры Дин.

– Это я. Я использую свою девичью фамилию.

– Понимаю. – Губы клерка неодобрительно поджались. – Ну, кажется, здесь все, миссис Дин. Мне нужно, чтобы вы заполнили бумаги и расписались. Кроме того, дайте мне какой-нибудь документ, удостоверяющий вашу личность.

Иза просунула в окошко письмо Помфрита с гербом, он взял его и тщательно изучил.

– У вас есть паспорт, миссис Дин? Или водительские права?

Она объяснила ему ситуацию.

– Понимаю. – Губы вновь поджались, как будто клерк решил поцеловать зеркало. Потом он исчез. Иза чувствовала, как растет нетерпение посетителей, стоящих за ней в очереди.

Прошло довольно много времени, прежде чем служащий появился в сопровождении другого человека. Тот был еще старше и гораздо полнее, губы его напоминали трещинки на китайском фарфоре, костюм в тонкую полоску и сидел несколько лучше и был дополнен жилетом.

– В чем заключается ваша проблема, миссис Дин? – спросило Значительное Лицо.

– Никакой проблемы. Я пришла получить свою кредитную карточку.

– Но, как я понял со слов мистера Уилрайта, у вас нет никакого удостоверения личности.

– У меня есть письмо из американского посольства.

– Но никакого документа.

– В письме говорится, что вы можете позвонить в посольство, если есть какие-то вопросы, и попросить мистера Помфрита.

– Очень сожалею, мадам, но нам не разрешено удостоверять личность по телефону.