Текст книги "Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза"

«Эстонский фактор» нацистской истребительной политики на Псковщине (1941–1944)

Никита Алексеев, Ева Макарова

9 июля 1941 г. Псков был оккупирован немецкими войсками. Сразу же после этого на занятой территории начался террор как против пленных, партизан, советских активистов, так и против мирного населения. На захваченных землях утверждался и полицейский режим. Целью данной политики являлась эксплуатация Псковщины в интересах гитлеровской Германии. За четыре года оккупации Псков стал сосредоточением различных немецких структур. Основой карательных органов и полицейского аппарата являлись так называемые айнзацгруппы. Данные структуры являлись подобием небольшого управления, возглавлявшего и осуществлявшего на местах полицейско-карательные операции.

Под управлением айнзацгруппы А («Север») находились айнзацкоманды и зондеркоманды (структурно реорганизованные в 1942–1943 гг.), в том числе подразделение Teilkommando Pleskau (Birn, 2006: 24). Все эти подразделения осуществляли злодеяния с явными признаками геноцида по отношению к мирному населению, партизанам и военнопленным в Псковской области (территория входила в состав Ленинградской и Калининской), направляли деятельность немецких и коллаборационистских (латышских, русских и эстонских) формирований полиции.

Главную роль в осуществлении нацистского террора населения на территории Псковской области, как представляется из анализа фактического материала, среди других пособников играли именно эстонские коллаборационисты. В 1942 г. была проведена реорганизация полиции безопасности для разграничения действий между немцами и эстонцами. Аппарат полиции был разделен на две части: Немецкую (Сектор А) и «национальную» (Сектор Б) (Преступления нацистов…, 2006: 5). В ходе данного преобразования сформировались «Эстонская полиция безопасности» (зипо) и СД, которые до этого были эстонской криминальной и политической полицией в подчинении немцев. Теперь этот сдвоенный орган возглавлялся Айном-Эрвином Мере, бывшим майором эстонской армии.

Из этой информации можно сделать вывод, что с 1942 г. в Пскове террором и карательными операциями против населения занимался отдел полиции безопасности и СД, напрямую подчинявшиеся полиции безопасности и СД Генерального округа Эстония (нем. der Generalbezirk Estland).

Для работы в данном отделе задействовались эстонские сотрудники полиции времен диктатуры Константина Пятса, установившего авторитарный режим в период с 1934 по 1940 г., члены военизированной националистической организации («Кайтселийт»), бывший кадровый состав эстонской армии и пограничной службы. Примечателен тот факт, что в феврале 1942 г. в Таллинне набирались добровольцы в «особую эстонскую роту» для поставки личного состава в Псковский внешний отдел эстонской полиции безопасности и СД, в «охотничьи команды (ягдкоманд)» – подразделения, которые боролись с партизанами, и в охранную команду для Моглинского лагеря (Raun, 2001: 158–159).

Но «эстонский фактор» истребительной политики в Псковской области не заканчивается деятельностью вышеописанных органов. Первым «национальным» подразделением, прибывшим в Псков, был 37-й охранный батальон (нем. Schutzmannschaft Wacht Bataillon, 37), сформированный в августе 1941 г. из эстонских добровольцев в Тарту. В конце 1943 г. это охранно-карательное подразделение под командованием майора Фридриха Курга было переименовано в 37-й эстонский полицейский батальон (нем. Estnische Polizei Bataillon, 37). Следует отметить, что эстонские полицейские батальоны на протяжении всего времени оккупации принимали активное участие в борьбе с советскими партизанами (и теми, кого принимали за них), охраняли важные и значимые объекты (Пушняков, 2005).

Эстонская полиция безопасности и СД играла роль связного органов, осуществлявших контрразведывательную и карательную деятельность, с другими немецкими подразделениями (тайной полевой полицией, выполнявшей функции гестапо на фронте, комендатурами и т. д.). Часто практиковалась передача задержанных или арестованных эстонской полиции для расследования.

Анализируя структуру подразделений данных органов, можно прийти к выводу, что эти карательные службы представляли собой аппарат, который полноценно выполнял задачи и функции уголовной полиции, СД и гестапо.

Эстонская полиция безопасности имела пять основных отделов (из семи) с 33 внутренними подотделами. Функции каждого из отделов:

• первый отдел – референтуры концлагерей, пограничной полиции и инспекции;

• второй отдел – обучал методам репрессий, готовил кадры для полиции;

• третий отдел – выполнял судейские и хозяйственные функции;

• четвертый отдел – боролся с коммунистами, шпионажем, выполнял охранную функцию, просматривал письма и прослушивал телефонные разговоры;

• пятый отдел – занимался общеуголовными делами, расследованием растрат и подделок;

• шестой отдел – картотека.

Существование седьмого отдела в структуре оспаривается некоторыми историками (Birn, 2006: 33).

Основой карательного и контрразведывательного аппарата эстонской полиции безопасности и СД являлся четвертый отдел, который выполнял функции гестапо «на месте». Он занимался агентурной деятельностью, ведя активный набор в разведывательную сеть из местных жителей, а также осуществлял репрессии против партизан, внедряя в их ряды завербованных людей, которые передавали подробную информацию о действиях отрядов на территории Псковской области. Туда поступала информация о коммунистах, евреях, советских государственных служащих, агентах ГБ СССР, партизанах и помогавших или сочувствовавших им людях, которые выявлялись в Псковской области другими органами эстонской полиции. Кадры отдела формировались из лиц, прошедших спецподготовку в школах полиции безопасности и СД на территории рейха и Эстонии.

Пятый отдел занимался не только агентурой, в его обязанности входила также работа по расследованию и раскрытию уголовных дел. Примечательно, что в данном отделе в большинстве своем работали русские, прошедшие подготовку в Таллине.

В подвал здания полиции (в котором к 9 мая 2022 г. планируется открытие музея оккупации Псковской области по адресу: г. Псков, ул. Ленина, д. 3) свозились арестованные в ходе следствия. Там были оборудованы четыре общие камеры: одна из них женская, две для политических арестованных и еще одна для фигурантов общеуголовных дел. Имелись также и одиночные камеры. В общих камерах содержались люди, которым уже был вынесен приговор, и они лишь ожидали его исполнения. Из этого подвала с периодичностью в один-два раза в неделю вывозились приговоренные к смертной казни люди для расстрела. Места казни были различными – одно из них недалеко от деревни Глоты, другое в районе станции Березка, у дома лесника Павлова, третье – рядом с д. Андрохново.

Осужденные же к пребыванию в концлагерях отправлялись в так называемый пересыльный лагерь для неблагонадежных лиц в Моглино, где они были обречены на мучительную смерть. Узников отвозили в Псков, откуда они эшелонами отправлялись на принудительные работы в Германию или другие части оккупированной гитлеровцами Европы (например, Саласпилсский лагерь в Латвии), или их расстреливали.

Моглинский лагерь напрямую руководился псковским внешним отделом эстонской полиции безопасности и СД. Там находились заключенные, отбывавшие наказание за общеуголовные преступления на срок не более одного года, за связь с партизанами, подпольем, евреи и кочующие цыгане. Там практиковались «экзекуции» – показательные расстрелы евреев и цыган, а также русских. Помимо этого, частым явлением было проведение умерщвлений через расстрел караульной службой лагеря без какого-либо суда и следствия (Алексеев, 2010).

Одним из изученных мест, где проводилась карательная политика Третьего рейха, является район д. Андрохново, в котором расстреливались узники Моглинского лагеря и жертвы из Пскова. Комиссия по расследованию совершенных немецко-фашистскими захватчиками злодеяний имеет акт от 15.03.1945, в котором описаны результаты обследования местности в районе «салотопки» недалеко от Андрохново: «Произвели осмотр мест захоронения и сжигания трупов советских военнопленных и гражданского населения. При осмотре было обнаружено следующее: в 20 метрах от южной стороны поселка Андрохново и в 500 метрах от шоссе Ленинград – Киев и в 800 метрах от склада “Кожживсырье” в лесу обнаружена площадка кладбища захороненных расстрелянных советских граждан – площадка диаметром 50 метров, обнесенная кругом колючей проволокой. На ней обнаружено место расстрела советских граждан и старый костер диаметром 12 метров – место для сжигания трупов (…). При осмотре самого костра места сжигания на всей территории костра имеются остатки мелких древесных углей вперемешку с обгорелыми человеческими костями. (…) Сжигание производилось путем обливания горючей жидкостью. (…) С западной стороны кладбища (…) обнаружена одна железная бочка с горючей жидкостью/гудрон/, употребляемая немцами для сжигания трупов советских граждан. (…)

С учетом обнаруженных мест сжигания трупов и тел в ямах-захоронениях, можно сделать вывод о том, что в этом районе было расстреляно и захоронено (…) не менее 2500 расстрелянных советских граждан» (ГАПО. Ф. Р 903. Д. 83. Л. 62–65).

Таким образом, из данного отрывка можно сделать вывод, что эстонские коллаборационисты проводили действия с признаками геноцида по отношению к советским гражданам.

Непосредственно расстрелом мирного населения занимались так называемая охранная команда и саперная рота, функционировавшие при Псковском внешнем отделе эстонской полиции безопасности и СД. Данные подразделения также осуществляли охранную деятельность и конвоирование узников. Саперы занимались рытьем ям и траншей для захоронения расстрелянных. За выполнение особых заданий сотрудники этой команды получали доп. пайки и алкоголь. Бойцы не пренебрегали мародерством расстрелянных – практиковалось снятие драгоценностей с тел или отбирание личных вещей перед казнью.

Из показаний Иоганеса Маутса[194]194
  Иоганес Маутс – бывший ассистент (следователь) Эстонской полиции безопасности и СД, работавший в Пскове в период оккупации.


[Закрыть]: «Припоминается случай, когда начальник караула Сепп[195]195
  Сепп – начальник караула полиции безопасности и СД в Пскове, отвечавший за расстрелы и сам неоднократно казнивший советских граждан.


[Закрыть] однажды дал Премету[196]196
  Премет – один из ассистентов отдела Б 4.


[Закрыть] одежду расстрелянного для продажи, потому что у Премета в Пскове было обширное знакомство» (Архив УФСБ РФ по Псковской области. Д. 115. Т.1. Ч.4. Л. 76–77).

Из показаний сотрудника эстонской полиции безопасности и СД Кингисеппа от 9 сентября 1948 г.: «Они мне начали рассказывать, как расстреливали советских граждан. Колина[197]197
  Колина – охранник полиции безопасности и СД в Пскове.


[Закрыть] рассказал, что в момент расстрела он отобрал у одной старушки мешочек с золотыми вещами. На это Харальд Криспин[198]198
  Харальд Криспин – шофер полиции безопасности и СД в Пскове, активный участник расстрелов мирного населения.


[Закрыть], перебирая Колина, заявил: “А я ничего не смотрел, схвачу одного за шиворот, расстреляю, толкну в яму, а потом беру следующего. У меня хватит сил расстреливать этих сволочей”» (там же, Кингисепп, 1948: 82).

О моральных качествах бойцов отдела эстонской полиции безопасности и СД сохранились свидетельства их же подельников.

Из показаний Августа-Вольдемара Йыгиста: «В городе Пскове я служил охранником в полиции безопасности и СД, которое находилось в центре Пскова, на какой улице не помню. Там я охранял здание СД, а также арестантские помещения СД, которые находились в подвале того же здания, где размещалось СД. Во время службы в городе Пскове я был заподозрен в том, что вступил в интимную связь с содержавшейся под стражей еврейкой. В связи с этим меня в феврале 1943 г. перевели для дальнейшего несения службы в местечко Моглино, которое находилось западнее города Пскова» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.2. Л. 255).

Из показаний Эриха Лепметса – охранника полиции безопасности и СД в Пскове: «Весной 1943 года перевели меня из-за злоупотребления водкой обратно в Моглинский лагерь, где снова сопровождал на работу заключенных» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.3. Л. 42).

Из показаний охранника СС Иоганнеса Охвриля об Аугусте Луукасе[199]199
  Аугуст Луукас – один из комендантов Моглинского лагеря – бывший фельдфебель пограничной службы Эстонии при диктатуре К. Пятса. Луукас отличался свирепым нравом. Не пренебрегал избиениями и расстрелами узников. Зафиксирован факт того, что он убил маленького мальчика-цыгана 3–4 лет. Был уволен со службы 1 сентября 1943 г. за мародерство – не сдавал ценности оккупационным властям.


[Закрыть]: «Луукас был изобличен, что он отбирал у заключенных евреев золотые и серебряные вещи, и вместо того, чтобы их сдавать по команде, пропивал их. Когда это выяснилось, Луукаса посадили в легковую машину и увезли в сторону Эстонии. Что с ним было в дальнейшем, я не знаю» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.3. Л. 104–108).

Таким образом, можно сделать вывод, что немцам был интересен эстонский кадровый состав со специфическим опытом службы в войсках и полиции времен диктатуры Пятса (1934–1940 гг.).

Учитывая упомянутые выше личностные качества сотрудников эстонской полиции безопасности и СД, можно прийти к выводу, что расстрел мирного населения не являлся для коллаборационистов чем-то животрепещущим. Об особом механизме расстрелов, который вывели для себя эстонские коллаборационисты, даны показания полицейского Арнольда Веедлера, служившего и в Пскове, и в Моглинском лагере: «…производился осенью 1942 года, тогда было еще довольно тепло, снега не было. Однажды утром мне и другим охранникам Кайзер – немец, служивший в полиции безопасности, – объявил, что мы должны ехать, как он выразился, на “экзекуцион”, то есть на казнь. Я понял, что я должен буду принимать участие в расстреле советских граждан. (…) Мы взяли в подвале примерно 50 заключенных советских граждан, которых посадили в две крытые машины. (…) Мы ехали по тому же маршруту, что и в прошлый раз, т. е. по направлению к городу Острову. Мы приехали на то же самое место, что приезжали в первый мой расстрел. Там уже была приготовлена большая яма. (…). Приехав на место, остановились. Высадившись из машины, полицейские, и я в их числе, образовали живой коридор, по которому и погнали высаживающихся заключенных к яме. Там мы выстроили заключенных вдоль ямы, лицом к ней, а сами встали сзади с автоматами наизготовку (…). Когда приготовились к стрельбе, Кайзер подал команду, и я, как и все остальные полицейские, выстрелил в стоявших против меня заключенных, дал по заключенным очередь из автомата. Сколько точно я убил этой очередью, я сказать не могу, но предполагаю, что два-три человека. (…) После нашего залпа все заключенные упали в яму. Вслед за этим мы выгрузили заключенных из второй машины, привели их к яме, построили вдоль нее лицами к яме, сами построились сзади них и по команде Кайзера произвели в заключенных очереди из автомата. (…) Никакой приказ или приговор перед расстрелом не зачитывали, и я не знаю, за что были расстреляны эти заключенные. После расстрела кто-то еще производил выстрелы в лежавших в яме заключенных, добивая их (…). Затем я, вместе с другими полицейскими, зарыл яму, после чего на автомашинах вернулись в город Псков, в полицию безопасности. (…) По-моему, на этот раз были только полицейские из полиции безопасности. Давали ли мне и другим полицейским после расстрела водку, я не помню» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.1. Л. 56).

Веедлер дал показание и еще об одном расстреле, проводимом эстонской полицией безопасности и СД: «…был произведен в ноябре-декабре 1942 года, днем. К нам пришел Кайзер и сказал, что надо ехать на “экзекуцию”, т. е. на казнь. (…) Мы на этот раз автоматы не получали, а были вооружены пистолетами. Мы взяли из подвала 15–20 человек заключенных мужчин, посадили их на грузовую машину с закрытым кузовом, принадлежащую “полиции безопасности”, сами сели в эту же машину и поехали по маршруту, по направлению к Острову. Вместе с нами поехала легковая машина, на которой следовал Кайзер. Мы приехали на то же место (…). Там уже была выкопана яма. Там мы высадили заключенных из машины. Их ставили на край ямы, лицами к яме, и стреляли в них сзади. (…) Стреляли по команде Кайзера, из пистолетов. (…) Забросав землей трупы расстрелянных, мы вернулись в Псков» (Архив УФСБ по Псковской области. Д.С-17412. Т.1. Л. 57).

Охранник СС Иоганнес Охвриль, еще один участник расстрелов, которые производились эстонской полицией безопасности и СД, так вспоминает это событие: «Осенью 1942 года в часа четыре ночи нас разбудили и сказали, что мы должны будем куда-то ехать. В ворота “Полиции безопасности и СД” были поданы две грузовые автомашины, с закрытым брезентом кузовом. В автомашины были посажены несколько человек из подвальных камер “Полиции безопасности и СД”, потом мы заехали в городскую тюрьму, откуда тоже было взято несколько заключенных. Всего в автомашины было посажено около 30-ти советских граждан. Сопровождали их охранники “Полиции безопасности и СД”. Впереди ехала легковая автомашина, в которой были начальники “Полиции безопасности и СД”. (…) Мы выехали из Пскова на Ленинградское шоссе, когда указатель на город Остров остался справа, мы поехали прямо. Как мне помнится, мы проезжали где-то возле кирпичного завода. Когда мы остановились, то оказалось, что мы находимся среди леса, на вырубке. Там, в песчаном грунте была выкопана яма. Нас, охранников, поставили вокруг машин и вокруг ямы для охраны. После чего и был произведен расстрел, причем поочередно были расстреляны все советские граждане, доставленные нами. На месте расстрела присутствовал шеф “Полиции безопасности” Монт и еще какой-то ассистент в гражданской одежде. (…) Расстрел производился из пистолетов, причем с близкого расстояния, почти в упор, в затылок жертвам. Я лично в этом расстреле не участвовал, а только охранял место расстрела. После расстрела трупы были зарыты. Затем все вернулись в город. (…) По возвращении в город шофер и все, кто участвовал в расстреле, пьянствовали в помещении “Полиции безопасности”» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.3. Л. 104–108).

В 1945 г. Комиссией по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков было установлено, что описанные выше злодеяния, проведенные эстонскими коллаборационистами под управлением немцев, были совершены недалеко от деревни Андрохново, в районе так называемой салотопки бывшего завода «Кожживсырье». Подтвержден также и факт того, что в 1943 г. данные злодеяния коллаборационисты пытались скрыть, причем руками лиц еврейской национальности, которые затем были уничтожены (Алексеев, 2010). Карательная организация, проводившая действия с признаками геноцида по отношению к советским гражданам, под названием «Псковский внешний отдел эстонской полиции безопасности и СД» просуществовала лишь до февраля 1943 г. из-за определенных событий, после которых этот орган был включен в состав айнзацкоманды 3.

Из показаний Иоганеса Маутса[200]200
  Иоганес Маутс с мая 1942 по декабрь 1943 г. исполнял обязанности следователя полиции безопасности и СД в Пскове.


[Закрыть] от 11.06.1948: «Название эстонской полиции безопасности фигурировало в Пскове до конца февраля 1943 года. Помню, что 23 и 24[201]201
  24 февраля – день провозглашения независимости Эстонии в 1918 г., государственный праздник до 1940 г.


[Закрыть] февраля в Псков приезжал доктор Мяэ[202]202
  Хяльмар Мяэ с августа 1941 г. являлся главой эстонской администрации («Эстонское самоуправление»). С 1941 по 1944 г. занимал должность генерального директора по внутренним делам «Эстонского самоуправления». С 1941 по 1943 г. являлся и.о. ландесдиректора юстиции. То есть на момент речи он являлся фактическим руководителем структур эстонских властей, но под немецким контролем.


[Закрыть] (…). Доктор Мяэ произнеc нам большую речь, в которой говорил, что в распоряжение эстонцев дадут земли такой ширины, как было в эстонское время от севера до юга, а в длину столько, сколько завоевано на востоке» (Архив УФСБ по Псковской области. Дело С-17412. Т.1.Ч. 4.Л. 76).

Помимо данных показаний стоит обратить особое внимание на следующий факт: в период, когда в уже захваченной гитлеровцами Эстонии начали создаваться различные полицейские карательные органы, наиболее привлекательным поводом для поступления на службу в которые для эстонских крестьян было то, что за три месяца работы в полицейских батальонах им обещали выделить по три гектара земли с занятых территорий. Среди добровольцев, которые поверили обещаниям, были и те, кто для того, чтобы вступить в ряды карателей, приписывал себе годы. Поэтому некоторые лица, исполнявшие злодеяния, на момент их совершения не были еще совершеннолетними, что в дальнейшем спасло их от расстрела по приговору советского суда (Пушняков, 2005).

Суммируя вышесказанное, становится явным факт того, что главный эстонский коллаборационист Хяльмар Мяэ открыто озвучил территориальные претензии эстонцев на земли нынешних Ленинградской, Новгородской и Псковской областей. Канадский профессор Александр Статиев пришел к выводу, что националисты не видели себя как германскую «пятую колонну», но в другой роли бы им отказали (Statiev, 2010: 61).

Однако подобные планы эстонских коллаборационистов вовсе не устраивали их немецких начальников. Доподлинно неизвестно, что сказали немцы Хяльмару Мяэ за данную речь (в любом случае, войну он успешно пережил), но Псковский отдел полиции безопасности и СД практически моментально лишился автономии. Из показаний Йоганеса Маутса: «На следующий день немцами было погашено название “эстонской полиции безопасности” и было дано служебное название “Айнзацкоманда 3”[203]203
  На самом деле айнзацкоманда 3, входившая в айнзацгруппу А, была создана раньше. Так что их не переименовали, а включили в ее состав.


[Закрыть]. Были также изменены внутренние порядки.

(…) Теперь следственные дела, с заключением на немецком языке, шли прямо к начальнику немецким отделом, который решал дальнейший ход следствия и выносил постановление. Таким образом, судьба обвиняемых решалась без всякой комиссии и суда. Новый порядок коснулся и арестованных. Вначале арестованных держали, кроме своей арестантской камеры, в гражданской тюрьме, позже их в тюрьму уже не направляли, а построили на эстонской стороне около станции Моглино лагерь заключенных полиции безопасности. (…) Также были собраны в лагерь Моглино евреи и цыгане, над которыми никакого следствия не велось, а по постановлению немцев их “экзакутировали”. Расстреливал их караул лагеря Моглино. (…) В городе был еще один лагерь, у монастыря, в котором охранниками были украинцы, а вот лагерь Моглино охраняли эстонцы» (Архив УФСБ по Псковской области. Дело С-17412. Т.1. Ч.4. Л. 76).

В данном отрывке указан один особый для эстонских националистов момент – так называемая эстонская сторона. Под этим Маутс имеет в виду еще один аспект территориальных претензий на Псковскую область. Во время гражданской войны эстонцы оккупировали земли нынешней Псковской области по левую сторону реки Великая. Хоть и в процессе переговоров 1919–1920 гг. новой большевистской власти и удалось передвинуть границу к Изборску, это произошло исключительно за счет многомилионных выплат Эстонии. Из показаний Йоганеса Маутса становится понятно, что эстонские коллаборационисты все же считали земли по левому берегу реки Великая своими.

После описанных Маутсом событий эстонские каратели-коллаборационисты не только потеряли автономию действий, которая у них была до замены названия на «айнзацкоманда 3», но и сменили дислокацию: теперь они находились по адресу г. Псков, (ныне) ул. М. Горького, 3. Основной функцией отдела с того момента стало противодействие партизанам. Кадры команды также укомплектовывались из эстонцев. В ее подчинении остались «ягдкоманды», которые осуществляли действия с признаками геноцида против мирных жителей и партизан, и псевдоотряд партизан под руководством Мартыновского – Решетникова[204]204
  Отряд Мартыновского – Решетникова – антипартизанский отряд, который находился под управлением СД и действовал на территории Псковской области. Под видом народных мстителей группа убивала в тылу советских парашютистов, охотилась на партизан и вела карательные действия в деревнях.


[Закрыть]. Лагерь Моглино также остался в распоряжении команды.

Особым местом совершения злодеяний по отношению к гражданскому населению и военнопленным является концлагерь Моглино. В 60-х гг. ХХ в. правоохранительные органы СССР успешно расследовали преступления против советских граждан.

Из воспоминаний Михаила Пушнякова[205]205
  Михаил Петрович Пушняков – сотрудник управления КГБ по Псковской области. Проводил розыскные мероприятия по делу С-17412, которое легло в основу данной статьи.


[Закрыть]: «В один из августовских дней 1963 года я был направлен на станцию Моглино для выполнения мероприятий по пропуску поезда с особо важным грузом. Прибыв туда заранее и изучая прилегающую к станции местность, обратил внимание на памятник, которых в множестве после себя оставила война. На памятнике высечены слова: “Вечная память героям, погибшим за честь и независимость нашей Родины”. Раньше я слышал, что в этих местах боев во время Великой Отечественной войны не было. (…) Дежурный по станции подсказала, что больше всех об этом лагере знает жительница деревни Моглино Мария Ивановна Федорова. (…) Я, в плане изучения оперативной обстановки, нашел в деревне Федорову М.И. и попросил ее рассказать о том, что ей известно о Моглинском лагере. Мария Ивановна со слезами на глазах поведала об этом, с ее слов, страшном месте, откуда в годы оккупации увозилась на расстрел не одна сотня узников, а также цыган и евреев. Она больше других знает о существовавших в лагере порядках, т. к., вопреки желанию, в 1942–1944 годах она вынуждена была стирать белье эстонцам, которые несли охрану лагеря. Она являлась очевидцем того, как охранники сажали на машины узников и увозили их куда-то в сторону Пскова на расстрел. Возвращаясь оттуда, эстонцы привозили одежду, которую она раньше видела на заключенных, и заставляли стирать ее. С особой жестокостью каратели убивали цыганское население. Однажды Федорова видела, как на нескольких повозках цыган – мужчин и женщин, многие из которых имели грудных детей, повезли к траншеям у бывшей советско-эстонской границы. Вскоре оттуда послышались выстрелы, плач и истошные крики женщин. По возвращении повозок в лагерь, на их колесах была видна кровь. (…) Федорова пояснила, что сразу после войны был разыскан и осужден на 10 лет только один из эстонцев, занимавший в лагере какое-то руководящее положение. (…) О привлечении к ответственности других эстонцев, служивших охранниками в лагере, ей ничего не известно» (Органы…, 2009: 313–314).

Из акта Комиссии по расследованию совершенных немецко-фашистскими захватчиками злодеяний на территории бывшего лагеря советских военнопленных в районе деревни Моглино от 29 марта 1945 г.: «С самых первых дней существования лагеря, в нем был установлен режим, рассчитанный на уничтожение и умерщвление заключенных голодом и холодом. Непосильный каторжный труд сочетался с пытками, издевательствами и побоями. Для заключенных лагеря был установлен рацион хлеба со значительной примесью опилок и литр баланды – жидкого супа из воды и не ободранного проса. По словам жителей деревни Моглино, от голода и холода за зиму 1941–1942 года из 280 пленных в живых осталось не более 20 человек. Остальные были расстреляны или умерщвлены» (ГАПО. Ф. Р-903. Оп. 1.Д. 83. Л. 66–67).

К началу 1943 г. все оставшиеся военнопленные были увезены из Моглино. Лагерем теперь управляла Эстонская полиция безопасности и СД.

Александр Углов, бывший охранник «Организации Тодта»[206]206
  «Организация Тодта» (нем. Organisation Todt) – Военно-строительная компания Третьего рейха, названная по имени ее руководителя – Фрица Тодта.


[Закрыть], в своих показаниях дал подробности о расширении лагеря: «Примерно весной 1942 года в Моглино был организован второй лагерь, в котором содержались гражданские лица русской, цыганской и еврейской национальностей, в том числе мужчины, женщины и дети. Их тоже было более сотни, но сколько именно, я не знаю. (…) Их охраняла совершенно другая команда, состоявшая из молодых эстонцев, служивших в немецких войсках “СС” и обмундированных в эсесовскую форму» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.3. Л. 116–117).

Таким образом, начиная с весны 1942 г. лагерь у деревни Моглино стал работать в интересах двух гитлеровских структур – «организации Тодта» и эстонской полиции безопасности и СД; в официальных немецких документах он получил название «рабочий и пересыльный лагерь». Заключенным в день полагались 200 граммов хлеба с опилками и один литр баланды – жидкой похлебки из воды и проса.

Из указанных выше отрывков можно сделать вывод, что эстонские каратели напрямую причастны к преступлениям против советских граждан, проводимых в Моглинском лагере, а именно к пыткам голодом, принуждению к рабскому труду и избиениям.

Эстонцы не пренебрегали эксплуатацией псковичей на своих землях. Об этом сказал в своем интервью журналисту и историку Юрию Алексееву Михаил Пушняков: «Основные карательные действия проводились эстонцами в то время, когда началось строительство линии “Пантера”. На протяжении оборонительной линии создавалась “мертвая зона”. Всех жителей деревень, находящихся в непосредственной близости от укреплений, сгоняли в Моглинский лагерь, а оттуда увозили в Германию или Эстонию, а стариков и детей, которые не могли передвигаться, сжигали вместе с домами. Очень много псковичей, насильно угнанных со своих деревень, принудительно работало у эстонцев на хуторах» (Пушняков, 2005).

Но самыми главными злодеяниями, совершенными эстонцами в Моглинском лагере, являются массовые расстрелы, которые начались в 1942 г. и стали проводиться сотрудниками внешнего отдела эстонской полиции безопасности и СД. Карательная деятельность смертоносного характера была направлена против евреев и цыган, а также нелояльных к нацистскому режиму лиц.

Из показаний бывшего узника лагеря Моглино Ефима Хрулева: «(…) Летом 1942 года, днем, когда большинство заключенных были на работе, я, будучи больным, оставался в лагере. Тогда на двух-трех машинах привезли в лагерь человек пятьдесят цыган, среди которых были старики, женщины и дети. Цыган из машин высадили, отобрали у них имущество, облили его чем-то и сожгли. Самих же цыган повели к траншее, которая была вырыта за колючей проволокой. Всех их построили возле траншеи, спиной к ней. Сбоку стоял ручной пулемет, за которым находились двое эстонцев. Возле них находилось еще шесть охранников. По команде какого-то начальника пулеметчик открыл огонь, и цыгане стали падать в траншею. После этого двое охранников подошли ближе и стали добивать из пистолетов тех, кто еще шевелился. Я находился от этого места примерно в 75 метрах, возле барака. Пулемет был установлен в 10 метрах от расстреливаемых (…)» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.2. Л. 4–6).

Виктор Тейнбас[207]207
  Виктор Тейнбас – бывший охранник СС Моглинского лагеря. Проходил по делу, проводимому Псковским отделом КГБ СССР, как свидетель.


[Закрыть] в своих показаниях дал сведения о расстреле цыган, который был произведен в сентябре 1942 г.: «Первый раз осенью 1942 года вывезли из лагеря большую группу, человек 70, может 100 цыган, на машинах увезли их из лагеря, за Псков. Никто из охранников Моглинского лагеря не ездил с этой группой цыган, все охранники были из Пскова. (…) Потом мне стало известно, что всех увезенных цыган расстреляли где-то за Псковом. Второй случай: зимой 1942–1943 года возили небольшую группу – 13 человек русских, тоже на расстрел. Потом одиночками несколько раз возили» (Архив УФСБ по Псковской области. Д. С-17412. Т.6. Л. 44).

Стоит уточнить, что, хоть расстрелы узников Моглинского лагеря имели место, все производилось не на лагерной территории. Практиковалась перевозка заключенных в тихие и отдаленные места. Часто использовались территории упомянутых выше «салотопки» кожевенного завода и деревни Андрохново, а также район у деревни Глоты и лесной массив возле домика лесника Павлова. Для таких злодеяний создавались смешанные команды карателей из сотрудников внешнего отдела эстонской полиции безопасности и СД и охранников СС Моглинского лагеря. Принимали участие в расстрелах и следователи из четвертого отдела эстонской полиции безопасности и СД, и даже руководящий состав.

Суммируя все вышенаписанное, становится ясным, что основной карательной силой, которая производила террор мирного населения, являлись эстонские коллаборационисты из полиции безопасности и СД, «особой роты», «ягдкоманд» и эстонских полицейских батальонов. Ключевую роль в совершении действий с признаками геноцида по отношению к советским гражданам в Моглинском лагере играли эстонские каратели. Установлено, что концлагерь являлся местом уничтожения определенных категорий людей, таких как военнопленные, евреи, цыгане и т. д. Помимо этого в лагере оставался высоким риск умереть от голода, побоев, рабского труда.