Текст книги "Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза"

* * *

Вопреки авторам военных мемуаров и дневников, которые, подобно посетителям туземной деревни на Всемирной промышленной выставке в Париже 1867 г., с неискоренимым любопытством рассматривали и описывали в ходе войны с СССР необычную природу, быт советских людей, их язык и проч. (Мягкова, 2019: 203–222), Бах-Зелевский почти не занимался этнографическими наблюдениями. Его задача была не познать и понять противника, а подчинить и (или) истребить его.

В отличие от многих немецких военных мемуаристов, уделявших внимание климату России, о погоде Бах-Зелевский пишет только тогда, когда она, с точки зрения немца, либо устраивает неприятные сюрпризы: «В ночь с 6 на 7 мая в Смоленске выпал снег, как зимой» (с. 201); «cо вчерашнего дня в Минске минус 16 градусов, а в Смоленске лежит снег» (с. 249), либо мешает воплощению намеченных планов: «После сильного дождя дороги превратились в нечто невероятное, так что по ним совсем невозможно проехать. Автомобиль постоянно застревал в грязи» (с. 161). Лишь изредка сомнения и разочарования настраивают автора дневника на философское созерцание природы: «Длинные восточные вечера угнетают. В этой колоссальной славянской 100-миллионной массе они могут вызвать определенную меланхолию. Я чувствую это на себе. Или же это политические сомнения?» (с. 157)

Устраивая себе комфортный быт в больших городах, Бах-Зелевский не интересовался буднями простых людей, устройством крестьянской избы или назначением валенок и тулупов. В редких случаях, когда обстоятельства сводили его один на один с грубым «жильем дикаря», он оставлял в дневнике раздражительные заметки: «Я жил… в партийном доме, деревянном строении под старыми дубами, рядом с ручьем, где неустанно гоготали дикие утки» (с. 155); «Из-за опасности подцепить вши (sic!) спать мне пришлось не на кровати русского крестьянина, а на короткой деревянной скамье» (с. 174); «Ночью заснуть не удалось, так как какой-то идиот сделал 20 выстрелов из пистолета» (с. 192).

Разрушения, приносимые войной, его мало трогают: «Гляжу из окна моей старой квартиры в Смоленске. После падения сбитого русского самолета здесь виднеются руины, трубы дымоходов и снежный пейзаж» (с. 199), а иногда даже развлекают, подобно фейерверку: «Я пролетал над горящими партизанскими деревнями. Мне скорее захотелось приступить к работе… Во время приземления в Могилеве перед моим взором предстала потрясающая картина с сотнями разрушенных деревянных домов» (с. 199–200).

Заключая, что «жизнь на Востоке примитивная» (с. 199), Бах-Зелевский с подлинным удовлетворением приводит в дневнике письмо одной из русских девушек (от 20 июня 1942 г.)[302]302
  Составители отмечают, что это «так называемое письмо представляет собой типичный образец нацистской пропаганды, направленной на вербовку рабочей силы в Германию». Цит. по: Дневник карателя…, 2021: 397.


[Закрыть], отправленных в Германию на принудительные работы. Различия (точнее, полный контраст) в уровне жизни людей, отмеченные местной жительницей, являются, с его точки зрения, лучшим пропагандистским ходом: «Теперь я хочу рассказать вам, как хорошо доехала до Германии. По дороге было очень красиво. Мы также получили горячую пищу, кофе и хлеб с маслом. Наша поездка длилась пять дней. В дороге мы думали, что нас ждет в Германии. Вскоре после границы мы уже были поражены. Мы заметили красивые дома, чистые дворы с палисадниками, ухоженные поля и огороды, чистые пастбища с коровами и лошадьми. Лошади сильные, а коровы крупные и толстые. Шоссейные и проселочные дорогие не такие плохие, как в России, но в хорошем состоянии или заасфальтированы, как здесь, в Берлине. Теперь мы находимся в Берлине – в сердце Германии. Словами невозможно описать, как здесь красиво. Война почти незаметна. Все люди сыты, красивы и дружелюбны. Я также видела в Берлине дом, где живет фюрер Гитлер. Я дважды была в кино и несколько раз ездила на метро. Я пью, ем и живу хорошо. Я живу в деревне, в двух часах езды от Берлина. У крестьян много скота, лошадей, свиней и цыплят. Каждый крестьянин имеет красивую квартиру, даже электрические плиты и крашеные полы. Трудно перечислить все хорошее. Я также получила меблированную комнату для себя. Продукты питания те же, что и у немцев, – хлеб, колбаса, мясо, сахар и даже ¼ литра шнапса в неделю. Моим подругам я сказала, что работа на дому мне подходит меньше, чем труд на предприятии, где я бы могла принести большую пользу немецкому народу и Рейху» (с. 207–208).

* * *

Не является секретом, что в последние годы при издании книг для «простого читателя» многие издательства не слишком расположены к размещению в книге научно-справочного аппарата. Дескать, научные комментарии могут отпугнуть. К счастью, в настоящей публикации пошли по другому пути. В ней есть список сокращений, обширная вступительная статья, перечень использованных архивов и литературы (со списком зарубежных публикаций), примечания к вступительной статье[303]303
  Отметим, что примечания к вступительной статье Дневник карателя…, 2021: 113–132 лучше было бы сделать подстрочными (авторы настаивали на этом, но их мнение разошлось с позицией издателей).


[Закрыть], примечания к дневнику, указатель имен.

Завершая рецензию, нам хотелось бы высказать составителям и переводчику, проделавшим большую работу с целью представить российскому читателю интереснейший источник, несколько пожеланий. Было бы желательно, учитывая непростую историю и спорную аутентичность текста, усилить археографическую часть предисловия. В частности, составители указывают, что опубликовали текст по машинописной копии дневников, изготовленной в начале 1950-х гг., но одновременно упоминают сохранившийся первоначальный рукописный текст его второй части. Была ли проведена сверка копии и оригинала? Различия в текстах необходимо было бы вынести в текстуальные примечания, что помогло бы читателям и исследователям максимально объективно оценить исторический источник. Представляются важными те комментарии, в которых И.И. Ковтун и Д.А. Жуков исправляют допущенные автором дневника ошибки и (или) уточняют, что, возможно, имеет место «поздняя вставка в дневник», однако остается неясным, было ли сделано такое заключение только из предположений составителей или также из сверки копии и оригинала.

Примечания к дневнику являются тематическими и биографическими. Биографические справки на военных и политических деятелей Третьего рейха содержат необходимую краткую информацию. Тематические справки дополняют и раскрывают те места дневника, которые не всегда могут быть понятны читателю. В ряде случаев публикаторы воздержались от комментариев, хотя было бы интересно, например, узнать, что за «скипетр царя, найденный в Могилеве» (с. 209) осматривал Бах-Зелевский 29 июня 1942 г. Не совсем понятна фраза: «Насколько умело действуют комиссары из Москвы, видно из того, что они восстановили деревянные церкви» (с. 288). Можно полагать, что автор дневника обозначил так попытки советского руководства привлечь в ходе войны на свою сторону церковь и верующих.

Было бы полезно для читателя, даже и профессионально знающего данную тему, дать в конце книги краткие справки об основных антипартизанских операциях, упоминаемых в тексте в виде таблицы, или привести хронику основных событий. Впрочем, это уже тема отдельного специального серьезного исследования.

Подготовленные И.И. Ковтуном и Д.А. Жуковым книги хорошо известны специалистам не только в России, но и за рубежом. Они находят своих читателей в среде профессиональных историков и среди молодежи, интересующихся данной тематикой. Не станет исключением и рецензируемая книга.

«Когда бог был в отпуске»[304]304
  «Бог в отпуске» – так хотел назвать свою книгу воспоминаний выживший узник Треблинки С. Вилленберг, чьи мемуары в переводе на русский публикуются в рецензируемом сборнике. Однако его первоиздатели были против (с. 432).


[Закрыть]: анатомия зла в лагере уничтожения Треблинка

Евгения Савельева

Собибор. Майданек. Теперь Треблинка. Причем не «трудовая» Треблинка (№ 1), а Треблинка-«вошебойка» (№ 2) – примитивная, но бесперебойная (с. 11), где подавляющее количество людей больше пары часов в принципе не жили. Зачем опять про это? Сейчас, в XXI в.? Увы, наш цивилизованный, социально-ориентированный и мегатолерантный XXI в. слишком часто бросает людей в подобные (пусть и не в таких масштабах) «пограничные», «критические» ситуации… Перевешивает ли самоценность человеческой жизни «маленькое» предательство? Можно ли сохранить в себе человеческое вопреки «обстоятельствам»? Возможно ли сопротивление в условиях тотального подавления человеческой личности (когда в глазах «вышестоящих» «надзирателей» вы в лучшем случае «рабочий инструмент», а скорее всего, просто «ненужный хлам», «биологический мусор»)? Есть ли жизнь после ада? В таком ракурсе актуальность темы не вызывает сомнений.

О лагерях Освенцим (именно в такой транскрипции, не Аушвиц) и Собибор в нашей стране знают относительно неплохо. Про Треблинку же слышали немногие. Действительно, этот лагерь смерти был описан советским писателем и журналистом В.С. Гроссманом еще в 1944 г. (Гроссман, 1945), но до сих пор не привлекал внимания отечественных исследователей. Составители нового сборника[305]305
  Треблинка. Исследования. Воспоминания. Документы / Отв. ред. К.А. Пахалюк. – М.: Издат. дом «Российское военно-историческое общество», Яуза-каталог, 2021. – 688 с.


[Закрыть] данный факт объясняют тем, что «эта история не распознавалась как связанная с прошлым нашей страны» (с. 6). Авторы восполняют этот пробел в отечественной историографии, раскрывая картину преступной деятельности гитлеровцев и коллаборационистов по отношению к еврейскому населению Восточной Европы и других стран и попыток антинацистского вооруженного сопротивления на примере лагеря смерти Треблинки. Вошедшие в книгу исторические исследования базируются на широком круге опубликованных и неопубликованных исторических источников, в том числе находящихся в фондах Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), архива Яд Вашем в Иерусалиме и др. Несмотря на то, что в отечественной науке Треблинке не уделялось большого внимания, тема имеет обширную историографию на русском, английском, немецком, польском языках, что отражено в исследовательской части книги. Документальная часть представляет вниманию читателей ранее не публиковавшиеся в полном объеме архивные документы и переводы с польского и иврита.

Сборник состоит из трех разделов. Исследовательские материалы предваряют публикации исторических источников. В статье К.А. Пахалюка и М.Ю. Эдельштейна, открывающей сборник, излагается история лагеря смерти. Помимо изложения фактов, в ней предпринимается попытка систематизации оценок и достижений современной историографии. Деятельность нацистских преступников и коллаборационистов рассматривается с опорой на архивные документы, в том числе только вводимые в научный оборот.

Авторы показывают место Треблинки в системе нацистских концлагерей, отмечая, что она знаменовала собой «одну из вершин гитлеровской политики “окончательного решения еврейского вопроса”, названной Холокостом или Шоа (Катастрофа)» (с. 12). Треблинка стала третьим по счету лагерем уничтожения после Белжеца и Собибора. Эти лагеря «не являлись классическими эсэсовскими концлагерями <…> и административно не подчинялись отделу D Главного административно-хозяйственного управления РСХА, который и ведал основной концлагерной системой. В случае “Операции Рейнхард” речь идет о создании весьма специфических и, стоит сказать, беспрецедентных в мировой истории учреждений» (с. 18).

Подробно освещается история создания и функционирования лагеря уничтожения, где за относительно непродолжительное время (13 месяцев) было убито около 800 тыс. евреев (с. 11) и 2 тыс. цыган (с. 41).

Представляет интерес характеристика треблинского руководства. В основном это были люди среднего возраста (28–45 лет), без высшего образования, членство в НСДАП для многих из них было единственной возможностью сделать карьеру, и поэтому они не чурались никакой «грязной работы» – все они были активными участниками программы «Т-4», многие еще до войны служили в силовых структурах, и до Треблинки успели отметиться в других лагерях (с. 25–27). В статье показывается особая роль вахманов-«травниковцев» в организационной системе лагеря.

Основываясь на анализе воспоминаний, показаний свидетелей и материалах следственных органов, авторы рисуют жуткую картину лагерного мира и быта заключенных. «Критическая ситуация» раскрывала истинную сущность человека, показывая, кто на самом деле герой, а кто предатель, кто сломался и смирился со всем, а кто продолжает борьбу несмотря ни на что. Безусловно, вопрос о стратегиях выживания является одним из наиболее интересных. И описанные ситуации показывают, что «героическое сопротивление» – далеко не всегда правильный путь. Важным для изучения остается вопрос антисемитизма в рядах местного населения. Именно из-за враждебности со стороны многих (хотя и не всех) местных жителей побеги из лагеря были весьма затруднены. Даже если человеку удавалось бежать, жизнь его продолжала оставаться в опасности – причем не только потому, что он мог попасться на глаза немцам или коллаборационистам, но и потому, что в любой момент его могли «сдать» местные (даже если речь шла о партизанах). Таким образом, националистически настроенное местное население вносило свой вклад в «успех» нацистской политики массового истребления евреев на оккупированных территориях.

Заставляет задуматься рассказ о восстании в лагере 2 августа 1943 г., во время которого не погиб ни один из эсэсовцев (с. 68), были убиты все лидеры-организаторы (с. 69), большинство из тех, кому удалось вырваться за пределы лагеря, были настигнуты во время преследования, причем некоторые были убиты местными жителями (с. 70). Лишь немногим (86 человек, по данным музея Треблинки, – с. 70) удалось выжить. Впоследствии эти люди дали показания на треблинских процессах в ФРГ в 1964–1965 и 1970 гг. Правда, большинство из палачей смогли избежать справедливого наказания. Первый процесс по делу эсэсовца, служившего в Треблинке, состоялся лишь в 1951 г. Большинство из тех, кто все-таки оказался на скамье подсудимых, были приговорены к пожизненному заключению и длительным тюремным срокам, но были освобождены до истечения срока наказания по состоянию здоровья или за «хорошее поведение» (с. 74–75, 539).

Не менее показательным выглядит и рассказ о коррупции, процветавшей в лагере (лагере смерти!) на всех уровнях – от руководства до узников. Даже перед лицом скорой и неминуемой смерти жажда жизни заставляла людей хитрить, пытаться «откладывать на жизнь».

В статье затрагиваются важные дискуссионные вопросы, в частности вопрос о количестве жертв Треблинки (с. 11), способах убийства (с. 31–32), организации и непосредственном поводе к началу восстания (с. 57–70), количестве погибших и бежавших участников восстания (с. 69–70) и др.

Израильский историк А.И. Шнеер заостряет свое внимание на «сотрудниках» лагеря, не являвшихся подданными Третьего рейха. Это были вахманы-«травниковцы» – бывшие советские военнопленные, которые перешли на службу к противнику и, пройдя специальную подготовку (в учебном лагере СС «Травники» рядом с Люблином), играли важную роль в функционировании этого конвейера смерти. Статью дополняют документальные приложения – материалы судебных и следственных органов.

Исторические документы помогают составить портрет «травниковца», служившего в Треблинке: русский, украинец, немец из России или поляк (хотя в воспоминаниях узников их всех называют обобщающим словом «украинцы»); 20–35 лет; образование – 5–7 классов (по документам от 2 до 9); как правило, женат и имеет детей; до войны работал в колхозе или был чернорабочим (хотя «попадались» среди вахманов и инженеры и даже солисты московских театров); беспартийный (с. 94, 100–102). Что заставляло этих людей идти на предательство? Жажда жизни? Желание воссоединиться с семьей? Неприятие советской власти? В статье этот вопрос не проясняется.

В этой же части книги подробно описывается круг обязанностей вахманов: непосредственная охрана лагеря, разгрузка вагонов с обреченными на смерть, обслуживание лазарета (где убивали тех, кто был не в состоянии самостоятельно дойти до газовой камеры) и газовых камер. Еще одной непременной обязанностью вахмана было мародерство и участие в коррупционных схемах. Вахман не мог убить заключенного без приказа, но и уклоняться от расстрелов тоже не дозволялось (с. 90). За усердие в работе вахман мог получить повышение по званию, благодарность, медаль, отпуск домой (если семья проживала на оккупированной территории) и даже экскурсию в Германию (с. 92, 116). Некоторых на месте службы навещали жены, а своим маленьким детям они посылали фотографии в вахманской форме с трогательными надписями (с. 92–93).

Представляет интерес рассказ о случаях побега вахманов из лагеря смерти. Большинство из них не раскаялись (хотя были и такие), а просто хотели спасти жизнь и уйти от возмездия. Правда, запуганные немцами местные жители зачастую выдавали их, так же как и сбежавших евреев (с. 94). В этом случае судьба их была незавидна – их показательно расстреливали для устрашения других вахманов. Однако побеги не прекращались (с. 95).

Характерно, что жизнь в лагере смерти не прекратилась и после его уничтожения. На его месте был построен кирпичный дом (а остальная территория вспахана и засеяна люпинами), в котором оставались жить и охранять территорию цугвахманы СС О. Штребель, А. Егерь и обервахман СС Н. Демидюк. Штребель привез в Треблинку свою семью. Семья Демидюка, за которой он специально ездил в Житомирскую область, переехать отказалась, тогда он женился на польке. Потрясает воображение «идиллическая картина» детей, играющих в песке, смешанном с пеплом, где попадаются останки человеческих костей, в облаке тошнотворного запаха разлагающихся тел… (с. 97).

Из 240 вахманов, служивших в Треблинке в разное время, 45 были приговорены к высшей мере наказания (приговор приведен в исполнение), большинство из остальных были также найдены и приговорены к длительным срокам заключения (до 25 лет), однако в 1955–1956 гг. многие были амнистированы и вышли на свободу. Некоторые так и не были найдены, другие нашли убежище в США, ФРГ, Австралии (с. 97–98).

В своей статье автор поднимает важный вопрос о перешедших на сторону врага предателях, цене сохранения собственной жизни и пределах человеческой приспособляемости.

Независимый исследователь С.В. Романов вступает в полемику с отрицателями Холокоста и опровергает их «аргументы», призванные преуменьшить масштаб нацистских злодеяний в Треблинке.

Споры с отрицателями Холокоста имеют долгую историю. Началась она фактически сразу же после завершения Второй мировой войны (Альтман, 2001), а ее истоки следует искать еще раньше – с «Операции 1005» (Sonderaktion, 1005, 1942–1944 гг.), в ходе которой немцы и их союзники, стремясь скрыть свои преступления, уничтожали следы массовых захоронений в лагерях смерти. Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН № 60/7 от 01.11.05 и 61/255 от 26.01.2007 отвергают и осуждают любое полное или частичное отрицание Холокоста как исторического события. В ряде стран публичное отрицание Холокоста является противозаконным (Капинус, Додонов, 2007: 76–85).

Автор статьи последовательно рассматривает и опровергает ключевые «доводы» отрицателей: документы – фальшивки, показания преступников выбиты под пытками, бывшие заключенные откровенно врут, данные эксгумаций искажены. Данная статья посвящена именно треблинскому «эпизоду» противостояния историков и «ревизионистов». Причем отмечается, что за лагеря «Операции Рейнхард» (Белжец, Собибор, Треблинка) последние «взялись» относительно недавно – примерно с начала 2000-х гг. (до этого их внимание было сосредоточенно преимущественно на лагерном комплексе Аушвиц (Освенцим)) (с. 126).

Отмечается, что современные «ревизионисты» не стремятся отстаивать свою правоту на научных площадках (конференциях историков, на страницах специализированных журналов и т. п.), а обращаются к методам визуальной пропаганды на просторах интернета, зачастую носящей чисто декларативный и анонимный (!) характер (с. 126).

Показательны и примеры «прозрения», приводящиеся в статье. Так, один из известных отрицателей Холокоста Э. Хант после безуспешных попыток обнаружить хоть какие-то следы «пропавших» евреев разочаровался в «ревизионизме» и признал существование нацистских лагерей с газовыми камерами (с. 148).

Иллюстрацией к аналитическим статьям служат два других раздела сборника. В первом из них представлены мемуары выживших узников Треблинки. Впервые на русском языке публикуются воспоминания Янкеля Верника, пробывшего в Треблинке с 28 августа 1942 г. по 2 августа 1943 г. Рассказ узника начинается с покаяния, ведь ему удалось выжить благодаря «предательству» – он смог вовремя сориентироваться и попасть в число евреев, занимавшихся обслуживанием лагеря, работал в «зондеркомандо» (занимался утилизацией трупов), пользовался «покровительством» нацистского начальства. Вместе с тем он был активным участником лагерного подполья, бежал во время восстания 2 августа 1943 г.

Воспоминания рисуют нам подробную картину организации, «жизни» и быта лагеря и даже своеобразного «досуга» заключенных (устраиваемых по приказу немцев спектаклях и концертах). Особая тема для Верника – тема предательства. «Удивительным свойством немцев является то, что они находят среди других народов, среди самой большой толпы – равных себе по степени беззакония. В еврейских лагерях нужны тоже еврейские палачи, шпионы и поджигатели. Они их и нашли, души, пораженные гангреной, как Мошек из-под Сохачева, Ицек Кобыла из Варшавы, Хаскель – вор из Варшавы и Куба – варшавский альфонс и вор» (с. 172).

Мемуары другого узника Треблинки, Самуэля Вилленберга (пробыл в лагере с 20 октября 1942 г. по 2 августа 1943 г.) были впервые опубликованы в середине 1980-х гг. и переведены на многие языки мира. Свои воспоминания С. Вилленберг доводит до января 1945 г., до встречи с частями Красной Армии. В качестве эпилога приводится его интервью с депутатом Польского сейма профессором Павлом Шпеваком в мае 2004 г.

Для того чтобы иметь возможность снова увидеть и обнять своих родных, «просто» выжить в лагере смерти оказалось «недостаточно». Нужно было пройти через враждебность со стороны местного населения («еврей на улице боялся не немцев, а поляков» – с. 425), немецкие патрули, бандитские притоны… И даже в Армии Крайовой, в рядах которой оказался Вилленберг после всех своих злоключений, обстановка была далека от истинной толерантности. Впрочем, в Армии Людовой к нему отнеслись уже более благосклонно.

Не удивительно, что после войны Вилленберг «много пил со своими друзьями по польскому восстанию в Варшаве» (с. 421) – хотелось заглушить страшные воспоминания, но память не позволяла…

Неоднозначно выглядит рассказ о розыске и «возвращении» еврейских детей из Польши по заданию организации «Иргун Циони» (с. 428–429). Семьи, в которых были «обнаружены» еврейские дети, получали денежную «компенсацию» за их «содержание». Но во многих из них эти дети воспитывались как родные… А на новой Родине их ждал только еврейский детский дом… Не удивительно, что и приемные родители зачастую отчаянно сопротивлялись такой «экспроприации» и несколько раз даже пытались его убить (с. 429). «Много раз я думал, что неправ, когда я забирал ребенка из любящей семьи», – заканчивает свой рассказ С. Вилленберг (с. 429).

В заключительный раздел помещен комплекс документов, который в августе – октябре 1944 г. был создан советскими следственными органами. Это свидетельские показания бывших узников Треблинки, протоколы допросов местных жителей, являвшихся вольнонаемными работниками лагеря, акты эксгумации, протоколы следственных органов и другие материалы. По этим документам можно судить о масштабе нацистских преступлений в лагере смерти Треблинка. Интересно отметить факт, что у людей, сумевших выжить в Треблинке и впоследствии давших показания, уровень образования составлял 4–7 классов. Кроме того, они показывают роль местного населения в работе лагеря. Отдельное внимание уделяется характеристике администрации лагеря, в том числе вахманов-«травниковцев», преимущественно выходцев из СССР. Составители сборника отмечают определенную «политизацию» некоторых документов, в том числе Проекта сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников «Об умерщвлении немцами в треблинском концентрационном лагере № 2 в Польше граждан Соединенных Штатов Америки, Великобритании, СССР, Польши, Франции, Чехословакии, Болгарии и других стран». Советским следственным органам важно было «представить Треблинку в качестве общеевропейской трагедии, а содержательно акцент был сделан на гражданах из США и Великобритании. Впрочем, их этническое происхождение не замалчивалось» (с. 441).

Удивительно, но в какой-то момент знакомства с книгой начинает казаться, что узникам лагеря смерти еще «повезло» – их убивали в газовых камерах или расстреливали почти сразу после прибытия. Заключенных же трудового лагеря за неповиновение или неспособность к работе забивали деревянными молотками, топорами, лопатами и другими «подручными предметами» (с. 447), многие в трудовом лагере умирали от голода (с. 443), при этом «питание» в трудовом лагере было гораздо хуже, чем в лагере смерти за счет того, что последние (из числа работавших на обслуживании лагеря) могли «поживиться» тем, что привозили с собой смертники (не догадывавшиеся или не желающие верить в свою участь) в прибывавших эшелонах (с. 216).

Издание снабжено иллюстрациями на 16 страницах: портреты узников и детей погибших, «рабочие моменты» деятельности комиссии по расследованию треблинских преступлений, фотографии территории лагеря 1944 г., планы газовых камер, фотографии современного мемориала на месте лагеря смерти 2007 г.

Вместе с тем можно отметить ряд недоработок и вопросов, оставшихся без внимания.

За скобками исследования остается вопрос, почему большинство лагерей было расположено на территории Польши. Конечно, эта тема находится за рамками данной работы. Но для неподготовленного читателя хорошо было бы дать некоторые пояснения.

Сборник посвящен лагерю смерти Треблинка-2. Документальные материалы о трудовом лагере Треблинка-1 размещены в третьем разделе книги. Вместе с тем было бы не лишне дать хотя бы обзорную характеристику трудового лагеря в Треблинке, прояснить вопрос о том, насколько самостоятельно друг от друга они функционировали, то есть были ли эти два лагеря частью одной системы (как два филиала одного предприятия). В сборнике оговаривается, что Треблинка-2 не являлась классическим эсэсовским концлагерем (с. 18) и что два лагеря функционировали независимо друг от друга (с. 14). Однако в опубликованных в сборнике документальных источниках приводятся сведения о прибытии эшелонов смертников, в том числе и из первой Треблинки. Так что более детальные разъяснения помогли бы читателю разобраться с вопросом.

В статье, посвященной вахманам-«травниковцам», представлены их «портреты», а также приводится попытка проанализировать причины, по которым они совершали побеги, несмотря на возможные «серьезные» наказания. Вместе с тем было бы интересно проанализировать и причины, заставлявшие этих людей «идти в предатели». Только лишь в жажде жизни дело? Здесь важно было бы прояснить, как нацисты манипулировали этническими, социальными, политическими и религиозными противоречиями между евреями и населением оккупированных территорий Советского Союза, в какой мере коллаборационисты действительно воспринимали антисемитскую и националистическую риторику гитлеровцев.

Конечно, почти 700-страничный объем книги не позволял внести в нее «лишний» иллюстративный материал, но было бы неплохо показать, например, портреты узников в сравнении с эсэсовцами – администрацией лагеря и предателями вахманами-«травниковцами».

Во вводной статье к публикации воспоминаний С. Вилленберга было бы интересно проследить связи между партизанами, «официальными» организациями сопротивления и еврейским подпольем. Кроме того, можно было бы, в расчете на незнакомого с вопросом читателя, разъяснить разницу между Армией Крайовой и Армией Людовой и причины ненависти мемуариста к первой из них.

Также было бы интересно, на наш взгляд, по возможности подробнее (в сопроводительной статье или комментариях) затронуть вопрос об источниках финансирования подполья в оккупированной Польше.

Некоторые технические недостатки неизбежны в таком масштабном труде. На с. 137 неплохо было бы дать ссылки на сравнение антропометрических данных среднего еврея и немца 1940-х гг. и источники, которыми руководствуется автор. Здесь же можно было бы указать и данные (со ссылками на документы) по площади могил в Треблинке, а также привести расчеты расхода топлива на сжигание трупов. Тем более что речь идет о таком важном вопросе, как критика «ревизионизма». Впрочем, это не умаляет высокой оценки статьи в целом и ее безусловной важности в деле борьбы с отрицателями Холокоста.

В некоторых местах не лишне было бы указать годы событий. Например, на с. 18 говорится о том, что строительство лагеря началось в мае, но не указывается год (это первое упоминание о событии). Кое-где не хватает ссылок на локации. Так, на с. 154 упоминается деревня Церанов, в которой был обнаружен один из экземпляров рукописи Янкеля Верника, но не проясняется, где расположена эта деревня. В некоторых местах не указаны единицы измерения (например, на с. 163, 167). Или не дается перевод единиц измерения на международную систему единиц (СИ), как, например, на с. 423 (денюм).

Впрочем, указанные замечания не влияют на общий высокий уровень оценки сборника. Такие публикации, безусловно, нужны и важны. Они могут быть полезны не только узким специалистам, педагогам, студентам гуманитарных направлений подготовки, но и всем, кто не хочет повторения такого прошлого, стремится узнать о примерах сопротивления даже в самых нечеловеческих условиях.