Текст книги "Нацизм на оккупированных территориях Советского Союза"

Важным представляется отметить тот факт, что в данном случае к «Операции 1005» имеет отношение военное командование в лице коменданта г. Бобруйска. Хотя нельзя исключать и ошибки в разведданных могилевских чекистов.

В начале ноября 1943 г., за две недели до отступления из Брагина, нацисты заставили советских военнопленных и арестованных из числа гражданского населения выкапывать и сжигать трупы убитых. Место сожжения было замаскировано ельником. После окончания работ все, кто принимал в них участие, были расстреляны и сожжены (Ботвинник, 2000: 214).

В ноябре 1943 г. «ликвидационные» работы проводились в г. Борисове на территории бывшей фабрики «Коминтерн», где во время войны находился лагерь. После завершения «работ» на территории лагеря было убито от 2000 до 3000 узников: женщин, мужчин, детей и стариков (Новікаў, 2019: 8). Вот фрагмент из протокола допроса Ф. Гаупнера – военнослужащего зондеркоманды 7б от 6 июля 1945 г.: «Я и еще четыре солдата выехали из своего расположения на северную окраину г. Борисова ночью на грузовой автомашине. Так около одного из заводских корпусов в ямах подготовили место для сжигания трупов. С собой мы привезли дров и бензина. Когда все было подготовлено, мы расставили своих людей по дорогам, чтобы не было доступа к месту расправы. Через некоторое время еще до рассвета подошла первая машина-“душегубка”, в которую вмещалось 25–30 человек. Находившиеся в ней люди были уже мертвы. Оставалось их только вытаскивать из машин и бросать в костер. Все это делали под наблюдением офицеров рядовые солдаты. “Душегубка” привозила тогда мертвых людей два раза. Всего было, таким образом, умерщвлено и сожжено 50–60 человек советских граждан из числа партизан и активистов…» (НАРБ. Ф. 1363. Оп. 1.Д. 916. Л. 28об.–29).

В Витебске в октябре 1943 г. сжигали трупы евреев из захоронений 1941 г. у реки Илово, в долине Толобаск и других местах (ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 84. Д.3. Л. 1–86). В акции принимали участие комендант полевой комендатуры полковник Биккель, его заместитель майор Рейнгорд, инспектор полевой юстиции Шефран, майор Морендарх. Непосредственное руководство осуществляли обер-лейтенант Зенге, военно-полевой судья Рэч и его заместитель Трейхель. Общее количество эксгумированных и сожженных точно не установлено.

Подробные данные по «Операции 1005» в районе Рогачева (именовалась операция «Метеосводка») можно узнать из собственноручных показаний одного из ее участников – роттенфюрера СС Э. Хансена[253]253
  Более подробно см. документ № 3 в приложении.


[Закрыть]. Эсэсовцы образовали ограждение в виде большого круга, чтобы ни один солдат вермахта, полицейский или местный житель не наблюдал за тем, что должно происходить. Когда могилы вскрыли, то запах наводил такой ужас, что стоявшие в оцеплении едва держались на ногах. Пленным, занятым сжиганием трупов, давали водку и папиросы и даже обещали, что отправят на работу в Германию. Оцепление сняли только тогда, когда догорел последний штабель. Пепел погрузили на автомашину и куда-то вывезли. Всех участников акции строго предупредили, чтобы никому и в голову не пришло произносить хоть слово об операции «Метеосводка». Спустя неделю Эрвин Хансен и его отряд принимали участие в новом раскопе и сжигании трупов (НАРБ. Ф. 1450. Оп. 2.Д. 38. Л. 431–433).

Наиболее подробные сведения о деятельности «зондеркоманды 1005-Центр» связаны с лагерем Малый Тростенец под Минском, куда она прибыла осенью 1943 г. Уже 27 октября началось уничтожение следов преступлений в урочище Благовщина (34 могилы и около 150 тыс. тел). «Раскопки» длились 6 недель – до 15 декабря 1943 г. Немцы посчитали, что для уничтожения такого количества тел им необходимо было развести 750 костров на 200 трупов каждый (Коль, 2005: 23).

Один из руководителей «акции 1005» в Тростенце А. Рюбе в своих показаниях сообщал: «Костры сооружались следующим образом: сначала параллельно укладывали два бревна длиной 6–8 м на расстоянии 6 м друг от друга. Затем поперек ложились еще два бревна также на расстоянии 6 м друг от друга. На них укладывался слой сухого жердняка затем снова два бревна в 6 м друг от друга. На него снова два бревна. Промежуток затем снова заполняли трупами. И так продолжали дальше, пока конструкция не достигала высоты 3–4 м. Если сооружение получалось особенно большим, внутри оставляли место для дымоотвода. В первое время конструкцию после возведения поливали бензином или соляркой. Но так тела горели медленно и сгорали не полностью, в целях ускорения процесса сжигания тел мы начали поливать зажигательной жидкостью каждый слой трупов, так что вся конструкция была ей пропитана» (Хоффман, 2013: 23). Когда костер сгорал дотла, рабочие должны были перемалывать остатки костей, просеивать пепел и отсеивать золотые зубы и украшения.

Для исполнения этих работ была отобрана первая «команда смертников» из 100 узников лагеря на ул. Широкой в Минске. В состав второй команды были включены представители «русских» евреев, в том числе белорусских, и местные жители, которые содержались в тюрьме СД. Обе команды после окончания «работ» были ликвидированы на месте – в Благовщине (Новікаў, 2019: 9). Всего здесь немцами было уничтожено около 150 000 человек.

После окончания работ в Благовщине «зондеркоманда 1005-Центр» продолжила действовать в Шашковке. Здесь еще осенью 1943 г. была построена печь для сжигания. Печь представляла собой вырытую в земле яму размером 9 × 9 м и 4 м в глубину с отлогим подходом к ней, огороженную колючей проволокой и плотным дощатым забором высотой в три метра. На дне ямы были уложены параллельно шесть рельсов длиной 10 м, поверх рельсов – железная решетка (НАРБ. Ф. 845. Оп. 1.Д. 11. Л. 40–41).

Для подвозки дров были мобилизованы крестьяне ряда волостей. Только из урочищ Любавщина и Даниловщина было вывезено 5 тыс. куб. дров, а из бора Апчак – 2 тыс. куб. (ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 87. Д. 124. Л. 59–61). Команда оцепления была размещена вокруг котлована на расстоянии 100 м от могил. Часовые сменялись регулярно в течение 24 часов, имея потом двое суток отдыха. По свидетельству очевидцев, запах с места сожжения был невыносим.

Печь работала ежедневно, узников доставляли в «душегубках». Иногда обреченных привозили в открытых машинах с прицепами. Расправа происходила очень быстро. Расстреливали возле печи и внутри нее, в других случаях группы людей взрывали гранатами. Пепел из кремационной печи использовался как удобрение на полях подсобного хозяйства «Тростенец». Всего с октября 1943 г. до лета 1944 г., по данным ЧГК СССР, здесь было уничтожено и кремировано не менее 50 тыс. человек (Смиловицкий, 2016: 145–146).

В конце июня 1944 г. Красная Армия уже находилась недалеко от Минска. Нацисты начали спешно организовывать мероприятия по ликвидации Тростенца. 28–30 июня 1944 г. незадолго до освобождения Минска на территории лагеря и в бывшем колхозном сарае (размером 17 × 88 × 3 м) было расстреляно, а затем сожжено около 6,5 тыс. человек. Рядом на штабеле бревен осталось 127 не до конца сгоревших тел мужчин, женщин и детей в разной степени обугливания. Среди трупов были найдены остатки немецких зажигательных бомб, которые применялись для усиления температуры горения. Судебно-медицинская экспертиза установила, что в ряде случаев смерть наступила не сразу, живых сжигали вместе с мертвыми (Коль, 2005: 26–27; Смиловицкий, 2016: 145).

По данным Л. Смиловицкого, кроме Тростенца в районе Минска и его ближайших окрестностей были обнаружены следы расстрелов и сожжения на кладбище военнопленных у деревень Глинище, Тучинка, на хуторе Петрашкевича, в урочищах Уручье, Дрозды, на еврейском кладбище, в парке культуры и отдыха им. Челюскинцев. В 5 км от Минска, у железной дороги Минск – Молодечно, было найдено 197 могил различных размеров, братских – 35 × 25 м и единичных – 2,5 × 1,5 м. Предполагается, что захоронение содержало 80 тыс. замученных пленных и гражданских лиц. Были начаты работы по сожжению трупов, однако полностью уничтожить столь обширное захоронение нацисты не успели (Смиловицкий, 2016: 146).

В Западной Беларуси «операция 1005» началась позже – весной 1944 г. В мае 1944 г. НКГБ БССР сообщал о том, что «в 5 км севернее г. Пинск у деревни Гадево разрываются девять массовых могил, в которых похоронено свыше 30 тысяч военнопленных и мирного населения еврейской и белорусской национальностей, расстрелянных немцами в 1941–42 гг. Извлеченные из могил трупы обливаются горючим и сжигаются» (РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1.Д. 7.Л. 346).

В начале мая в районе Бронной Горы началась работа по уничтожению следов преступлений, которую проводила команда из 30 человек: 20 полицейских охраны, 6 человек из СС, 3 представителя СД и переводчик, а также 100 заключенных. Согласно акту Брестской областной комиссии ЧКГ, в этом районе в 1941–1943 гг. были расстреляны около 50 тыс. узников гетто Бреста, Пинска, Дрогичина, Иванова, Кобрина, Березы-Картузской, а также узники тюрем из Западной Беларуси других национальностей (ГАБр. Ф. 514. Оп. 1.Д. 273. Л. 1–7). Эксгумация и сожжение трупов продолжались 15 суток. Свидетель этих событий Р. Новис так их описывает: «…В марте месяце 1944 года немцами были пригнаны пешком около 100 человек вольных граждан, откуда они – неизвестно, всех 100 человек поместили в лагерь на ст. Бронная Гора и вели за ними строгий надзор, в начале мая 1944 г. этими людьми производилась раскопка ям возле ветки железной дороги, в которых помещались расстрелянные граждане, ранее доставленные эшелонами, при раскопке трупы на месте сжигались. Для сжигания трупов немцами было разобрано 48 военных бараков, помимо этого, также употребляли какую-то жидкость. Заключаю я это потому, что при наблюдении ночью был виден огонь синего цвета. Во время сжигания трупов по поселку Бронная Гора ощущался невыносимый запах от трупов, это могут подтвердить все граждане поселка. Сжигание трупов продолжалось на протяжении 13–14 дней, жгли беспрерывно днем и ночью. Среди пригнанных 100 человек, которые производили раскопки трупов, мною было опознано два человека… После окончания работы по раскопке и сжиганию пригнанных граждан из партии 100 человек я никогда не видел, полагаю, что они также расстреляны и сожжены» (ГАБр. Ф. 514. Оп. 1.Д. 273. Л. 1, 10, 11).

После ликвидации «команды смертников» на месте проведения работ были высажены молодые деревья, чтобы скрыть следы преступлений (Новікаў, 2019: 10). Сюда же 19 мая 1944 г. немцы привезли из Минска 47 вагонов с трупами общей численностью до 8 тыс. и приступили к сжиганию последних (РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1.Д. 7.Л. 345).

В июне 1944 г. БШПД сообщал, что «с целью скрыть свои преступления с 27.05.44 в Березе-Картузской немцы приступили к раскопкам могил расстрелянных ими советских граждан и сжиганию трупов, которое производится в монастыре и на местах расстрелов» (НАРБ. Ф. 1450. Оп. 2.Д. 7.Л. 390).

Еще одним местом проведения «операции 1005» был г. Слоним и его окрестности. Это происходило в конце июня 1944 г. Для вскрытия могил использовали 50 узников одной из местных тюрем, которым пообещали освобождение. Для их содержания соорудили землянку. Работа по заготовке дров и ликвидации следов преступлений велась до последнего момента. После выполнения работ «команду смертников» заперли в землянке и забросали гранатами, а землянку подожгли (Новікаў, 2019: 12).

Известно, что в 1944 г. «операция 1005» проводилась также в районе Смолевич, Молодечно, Заполья, Яново, Лунинца, Кобрина, Бреста, Вилейки и др.

Подводя итог, отметим, что Беларусь оказалась одним из основных мест проведения «Операции 1005». За годы немецкой оккупации она покрылась густой сетью многочисленных захоронений сотен тысяч людей, подлежавших ликвидации согласно данной программе. Несмотря на особо секретный статус «акции», уже в октябре 1943 г. руководству БССР были известны факты о ее реализации, находились выжившие свидетели ужасных злодеяний нацистов.

На сегодняшний день историки не называют точных данных, характеризующих общее количество эксгумированных и сожженных тел. Но эта цифра может достигать и превышать 300 тыс. Безусловно, данный вопрос требует более глубокого и системного изучения. На сегодняшний день далеко не все места нацистских преступлений стали объектами индивидуальной или коллективной памяти белорусов. В связи с этим актуальность дальнейшего изучения этой темы, несомненно, возрастает.

Приложения

№ 1

Сообщение № 3390 Белорусского штаба партизанского движения (БШПД) в Центральный штаб партизанского движения об уничтожении немцами следов своих преступлений в г. Орша

7.10.1943

По донесению Белорусских партизан от 5 октября 1943 г. известно, что в г. Орше немцы, по-видимому, с целью замести следы массовых расстрелов мирного населения города, проводившихся ими ранее, 29 и 30 сентября 1943 г. разрыли на еврейском кладбище ямы с трупами расстрелянных. Извлеченные из ям трупы были перевезены на льнокомбинат и там сожжены.

Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 625. Оп. 1.Д. 7.Л. 378. Копия.

№ 2

Из разведывательной сводки БШПД № 76

30 ноября 1943 г.

[…] По сообщению т. Козлова от 26.11.1943 г. подтверждаются данные о производимых немцами раскопках могил и сжигании трупов расстрелянных советских граждан в районе г. Бобруйска. Раскопки могил производятся у д. Еловики (3 км сев. – зап. Бобруйска) и у д. Кривой Крюк (северная окраина г. Бобруйска на Березине). Места раскопок обнесены колючей проволокой и находятся под усиленной охраной.

Об этом же подтверждает т. Ветров в сообщении от 28.11.1943 г.

По сообщению т. Королева от 28.11.1943 г. в г. Минске немцы приступили к раскопке могил массовых расстрелов советских граждан и сжиганию трупов в районах д. Тростенец и военном городке Красное Урочище.

Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ). Ф. 1450. Оп. 1.Д. 4.Л. 529. Подлинник.

№ 3

Собственноручные показания роттенфюрера СС Эрвина Хансена из зондеркоманды 7а о проведении операции по сжиганию трупов под кодовым названием «Метеосводка»

24 апреля 1944 г.

Относительно «Метеосводки».

Пароль «Метеосводка» был придуман СД для операции по сжиганию трупов расстрелянных в 1941–1942–1943 годах евреев и др.

Это случилось во время отступления из Рославля в Бобруйск осенью 1943 года недалеко от Рогачева. Наша команда остановилась на несколько недель в дер. Лучин. Это был отдых перед нашим дальнейшим маршем на Бобруйск. Отдых ничем особенным не был примечателен. Однажды ко мне подошел гауптшарфюрер СС Штертцингер и отдал приказ подготовиться к «Метеосводке». У меня даже не было возможности спросить, что означает слово «Метеосводка». Это значило взять винтовку, патроны и провизию на один день. На грузовой автомашине нас доставили в Рогачев. На автомашине я установил, что мои товарищи не менее удивлены, чем я. Должно быть, речь шла о каком-то новом деле. На автомашине находились вместе со мной еще товарищи: роттенфюрер Оберер, солдат Молочеев, обершарфюрер Ваннерт, шарфюрер Конечны, обершарфюрер Маркман, а в кабине с шофером для надзора за нами гауптшарфюрер Штертцингер. Кроме Штертцингера все мы были такими людьми в команде 7а, которые не были на хорошем счету, поэтому нам стало сразу ясно, что эта «Метеосводка» не представляет собой ничего особенно приятного. Мы въехали в город Рогачев, в центре города автомашина свернула в сторону прилегающего к городу леса. На небольшой просеке, прилегающей к кладбищу, нам отдали приказ «вылезай». Сойдя, мы увидели большую кучу дров, примерно 6 куб. м, возле которой стояло примерно 20 военнопленных, охраняемых несколькими сотрудниками СД Рогачевского отделения. Пофамильно этих людей я не знаю. Теперь гаупшарфюрер Штертцингер разъяснил нам значение слова «Веттермельдунг» («Метеосводка»). На лице каждого можно было прочесть, что он скорее был готов десять лет не ездить в отпуск, чем выполнять эту работу. Однако наше мнение Штертцингер не спрашивал; сам он был известен как один из самых опаснейших следователей отдела 7а. Итак, работа началась. Мы должны были образовать большой круг, так называемое заграждение, с тем чтобы ни один солдат или местный житель не наблюдал за этой работой. Командовал сам Штетцингер. Пленным раздали лопаты, и сначала они должны были раскопать массовые могилы. Так как могилы относились к 1941 году, то их нахождение легко было обнаружить: земля на этих могилах опустилась почти на полшага. Немало были удивлены пленные, когда они должны были вытаскивать почти разложившиеся трупы. После удаления верхнего слоя земли пленным дали железные крюки, которыми они должны были вытаскивать трупы наружу. Другие стояли наготове с самодельными носилками и должны были относить вытащенные трупы в другое место, где их клали рядом труп к трупу. На слой трупов укладывали слой дров, затем снова слой трупов и слой дров, пока не очистили три могилы, в которых было, возможно, около 300–400 трупов. Запах трупов был около нас, стоявших в заграждении, такой, что казалось, вот-вот мы свалимся с ног. Когда штабель из трупов и дров был готов, его поливали смолой, чтобы лучше горел, и поджигали. Чтобы пленные во время работ не падали, им давали водку и папиросы. Несмотря на это, все же 5 человек упали, и их в тот день больше не использовали. Пленным объяснили, что после окончания работы их направят на работу в Германию, в чем я очень сомневался, так как был отдан строжайший приказ, чтобы ни одна живая душа не знала об этих работах: ни военнослужащие вермахта, ни особенно мирные жители. Я не могу себе представить, что люди, на совести которых несколько сот человеческих жизней, побоялись бы расстрелять 20 военнопленных. Затем пленных увезли. Рассказывали, что они были из тюрьмы СД в Рогачеве. Мы должны были стоять в заграждении до тех пор, пока штабель полностью не сгорел. Оставшийся пепел был погружен на грузовую автомашину и куда-то увезен, куда, я не знаю. По прибытию в дер. Лучин мы еще раз были предупреждены штурмбаннфюрером Лозе о том, чтобы никому и в голову не пришло рассказывать хотя бы слово об операции «Метеосводка». Уже тогда я решил предать гласности этот страшный метод истребления людей.

Уже спустя неделю, еще не успел выветриться прежний запах из одежды, я снова должен был ехать на акцию «Метеосводка». И на этот раз поехали в Рогачев, но в другое место: проехали почти весь город, затем свернули налево. Точно описать местность я не могу, но помню, что это было возле лесопилки. Пленные были те же самые, равно как и охрана. Правда, добавили в охрану несколько человек: унтершарфюрера Бауера, солдата Десснера, роттенфюрера Дюстрхефта.

Работа проводилась аналогичным образом, как и в первом случае. На этот раз трупов было 800–1000, так как могилы были большие. Эти акции «Метеосводка» состоялись примерно за месяц до оставления Рогачева немецкими войсками.

Мое мнение об операции «Метеосводка».

Уже когда я впервые услышал, что все евреи должны быть расстреляны, я спросил себя, почему это делается и кто может ответить за подобное истребление человеческого рода. Я тут же решил никогда не принимать участие в этом, ибо это противоречило моей вере и моим убеждениям. Я считал, что каждый народ на земле имеет право на жизнь.

Да, после непрерывного отступления 1943–44 гг. и начала так называемых акций «Метеосводка» мне стало вполне ясно, что и фюреры не смогут ответить за это и поэтому сейчас хотят скрыть следы своих гнусных преступлений.

По моему мнению, приказ Адольфа Гитлера об истреблении евреев является преступлением против человечества.

Хансен.

НАРБ. Ф. 1450. Оп. 2.Д. 38. Л. 431–433. Перевод с немецкого. Копия.

№ 4

Из спецсообщения НКГБ БССР об эксгумации и уничтожении трупов в районе Пинска

13 мая 1944 г.

В 5 км севернее г. Пинск у деревни Гадево разрываются девять массовых могил, в которых похоронено свыше 30 тысяч военнопленных и мирного населения еврейской и белорусской национальностей, расстрелянных немцами в 1941–42 гг.

Извлеченные из могил трупы обливаются горючим и сжигаются.

РГАСПИ. Ф. 625. Оп. 1.Д. 7.Л. 346. Копия.

№ 5

Из заявления жителя д. Присна Могилевского района С.И. Пилунова начальнику БШПД П.З. Калинину об уничтожении немецкими оккупантами советских граждан, заключенных в могилевскую тюрьму, и о сокрытии ими следов злодеяний за период с 15 сентября по 4 ноября 1943 г.

20 мая 1944 г.

[…] В июле 1943 г. полиция убила командира взвода 121-го партизанского отряда Якубова Александра Ильича, в обнаруженных документах которого упоминалась моя фамилия. Я был арестован гестапо [и] в течение неполных двух месяцев содержался в помещении последнего ([гор. Могилев], Быховская ул. 18, бывшее здание педтехникума). Допрашивали с применением побоев, а затем направлен был в могилевскую тюрьму. Там я находился до 4 октября 1943 г., до времени, когда кончилась «разгрузка» тюрьмы, выражавшаяся в том, что заключенные партиями вывозились в «душегубках» в неизвестном направлении.

За период с 15 сентября по 4 октября 1943 г. я из окна камеры № 224 наблюдал совместно с товарищами погрузку заключенных в «душегубки», которых в тюрьме было 2 шт. Совместно со мной в камере сидели:

1. Низовцев Иван Андреевич, родившийся в 1906 году в дер. Ракузовка Тишовского сельсовета Могилевского района, связной 121 партизанского отряда.

2. Шпаков Георгий Алексеевич, родившийся в 1912 в дер. Белевичи того же сельсовета Могилевского района, связной 121 партизанского отряда.

3. Гришанов Михаил, родившийся в 1914 г. в гор. Могилеве, проживал по ул. Ленина. Арестован за связь с партизанами (двоюродный брат Шпакова Георгия).

Наблюдение мы все четверо производили украдкой, так как охрана, обнаруживая наблюдавших, стреляла по окнам. Погрузка в «душегубки» производилась ежесуточно. В светлое время каждая из них делала по 3–4 рейса и столько же в ночное время, увозя за 1 раз 50–60 человек. В частности, я был свидетелем увоза в «душегубках» 86 чел. из личного состава 51-го батальона «РОА», арестованных во главе с командиром батальона бывшим капитаном Бондаренко за попытку перехода к партизанам. Они были увезены за один рейс в двадцатых числах сентября, приблизительно в 16–17 часов. Перед посадкой в «душегубки» их заставляли раздеться. Оставив в одних кальсонах, руки завязывали назад. Как и обычно, при посадке присутствовали:

1. Начальник гестапо, высокого роста, блондин, курносый, лет 40, на погонах имел 1 большого размера квадрат;

2. Начальник тюрьмы – немец, около 40–42 лет, высокого роста, худощавый, с прямым носом, темными, начинающими седеть волосами, на погонах – 3 квадрата большого размера;

3. Пом. начальника тюрьмы – лет около 30, низкого роста, полный, с упитанным лицом, курносый, глаза голубые, волосы русые, на погонах 2 малого размера квадрата.

Всех немцев было 10–12 чел. Они наблюдали за «порядком», а 8–10 полицейских раздевали направляемых в «душегубки», убирали их одежду, выполняли всю остальную работу. Сопротивлявшихся били и, хватая за руки и ноги, кидали в «душегубки», шум моторов которых лишь частично заглушал крики обреченных на смерть.

Таким же путем происходило дело и в остальных наблюдавшихся мною случаях. Помню, в частности, что в ночь с 3 на 4 октября 1943 г. «разгружали» тюрьму от группы женщин с детьми. Хотя вследствие темноты наблюдать было нельзя, я и другие определили происходившее на тюремном дворе по крику и плачу женщин и детей.

В 6 часов 4 октября 1943 г. оставшихся после «разгрузки» 280 человек разместили на 4 трехтонных автомашинах, предварительно снабдив (не полностью) инструментом – лопатами, топорами, пилами, и повезли в район с. Пашково Могилевского района. Остановились мы на поляне, вблизи Пашковского леса, у закрытого противотанкового рва, берущего свое начало в 200 м на север от шоссе Минск – Могилев и проходящего между Старым и Новым Пашковым до болота, что севернее двух последних пунктов.

В 8 часов, после завтрака (хлеб и чашка черного эрзац-кофе), часть из нас (около 40 чел.) подвели к противотанковому рву. Переводчик (из немцев Поволжья, имя Василий, фамилии не помню, в возрасте около 30 лет, среднего роста, худощавый, прыщеватое лицо, длинный нос, голубые глаза, русые волосы) объявил, не вдаваясь в детали, что нам предстоит раскапывать противотанковый ров.

Вторая группа (около 20 чел.) приступила к рытью котлованов, предназначенных, как потом выяснилось, для сжигания трупов.

Каждый из котлованов имел в длину 7–8 м, в ширину и глубину – по 1 м, 2 котлована, вырытых параллельно, на расстоянии 2 м, пересекались под прямым углом второй парой таких же параллельно расположенных котлованов. Получался квадрат с отходящими от его углов четырьмя парами перпендикулярных один к другому отростков (продолжениями котлованов после их взаимного пересечения). Концы последних имели скосы, дно которых на протяжении полуметра постепенно и правильно понижалось от уровня грунта до уровня дна котлована.

На эту систему котлованов клались в один ряд бревна или жерди, а поверх их – колотые дрова. Далее шла прослойка из кусковой смолы, смешанной с каменным углем, на которую в один ряд складывались извлекаемые первой партией трупы. Поверх последних клались в прежней последовательности жерди, колотые дрова, смола и каменный уголь, а на них – новый ряд трупов. Штабель под конец достигал 8–10 м высоты, имея до 20 рядов трупов.

Работа наверху требовала устройства специальных приспособлений, напоминавших примитивные леса, применяемые при постройке зданий. Некоторые из работавших падали с лесов, калечили себя и под видом направляемых в госпиталь увозились на расстрел. Печь поджигалась с 3 сторон, а горючий материал в местах поджога предварительно обливался обильными порциями бензина. Доступ достаточного количества воздуха в котлованы под нижние слои горючего материала обеспечивался скосами.

Третья партия – около 35 чел. – резала дрова, предназначаемые для сжигания трупов. Остальные заняты были возкой бревен, жердей, каменного угля, смолы и другого горючего материала, доставлявшегося из Могилева и соседних от места нашей работы сел.

Приступив к работе по раскопке рва, на глубине полуметра мы обнаружили зарытые трупы, настолько разложившиеся, что у многих из нас появилась рвота. Трупы во рву были сложены в 6–8, а в некоторых местах в 12 рядов, один труп вперед ногами, следующий – вперед головой и т. д. в том же порядке. В первый день мы, работая до наступления темноты, извлекли не менее 4 тыс. трупов. Из мест, залитых водой, трупы извлекались или крюками из полудюймовых железных двухметровой длины прутьев, имеющих рукоять в форме кольца, или обычными железными крестьянскими вилами с деревянной рукояткой. В сухих местах работа по извлечению трупов производилась без инструментов, голыми руками. Первое время тех, кто не решался брать в руки труп или отдельный кусок полуразложившегося мяса, немцы заставляли ложиться лицом вниз, на труп, и вдыхать его запах в течение 5–10 минут. В частности, так немцы 4 раза поступали с десантником капитаном Бондаревым (о нем укажу ниже), у которого трупный запах долгое время вызывал сильную рвоту и полную потерю аппетита.

Насколько можно судить по уцелевшим предметам, умерщвлены и зарыты во рву были военнослужащие и в большом числе гражданские лица. Много грудных детей, стариков, подростков и женщин.

Переводчик Василий объявил нам, что найденные на трупах ценности: часы, золото, в том числе золотые зубы, деньги и прочее – требуется передавать ему. Наблюдал за выполнением этого приказа полицейский Ляхов (впоследствии расстрелянный и сожженный немцами), житель гор. Брянска, заставлявший извлекать из трупов не только золотые, но и белого металла белые зубы. Передавая найденное переводчику, Ляхов получал каждый раз «награду» – кусок хлеба, сигаретку, кружку кваса, в обед – увеличенную порцию супа. Попав в свое время в тюрьму за кражу, он там использовался в качестве охранника при погрузках заключенных в «душегубки».

Кроме переводчика Василия был переводчик немец Омельхольд (которого Ляхов называл Яшкой), имевший свою долю в добывавшихся ценностях. Приметы Омельхольда: возраст – около 30 лет, рост средний, лицо худощавое, тонкий нос правильной формы, глаза карие, светло-рыжего цвета волосы.

В этом районе я, работая с рассвета до темноты, находился до 19 октября 1943 г. включительно. К тому времени было извлечено и сожжено в 4 печах свыше 25 тыс. трупов. Каждая печь горела 3–4 суток. Как говорил переводчик Василий Ляхову, в этом районе зарыто около 35 тыс. трупов.

19 октября 1943 г. была устроена и загружалась трупами пятая печь. 4 из них были устроены на запад от рва, а 1, самая большая по высоте, оборудована непосредственно во рву. Когда очередная печь догорала окончательно, выделялась специальная команда в 15–20 заключенных, состав которой собирал уцелевшие от огня части костей и специальными трамбовками по типу употреблявшихся при ремонте шоссейных дорог размалывал их на деревянном помосте, а затем смешивал с грунтовой землей. Охрана состояла из 68 немцев, вооруженных автоматами и 4 станковыми пулеметами. Имелось 8 розыскных и сторожевых собак, из которых 4 применялись для оцепления района работ и 4 – для нашего непосредственного караула. Из состава нашей группы для караула нас же было выделено 12 полицейских.

По шоссе вблизи работ могли проезжать только немцы, а остальные, случайно попадавшие в оцепленную зону, расстреливались и сжигались вместе с выкапывавшимися трупами. Таких случая было 2. В одно из воскресений к месту работы приблизились мужчина и женщина, ехавшие на подводе, сзади которой была на привязи корова. Люди были застрелены и сожжены, лошадь отогнана в произвольном направлении, а корова использована на мясо. Нескольким позднее таким же образом и по аналогичному поводу была лишена жизни девушка 18–19 лет.

Кормили команду 3 раза в сутки: на завтрак и ужин – суррогатный черный кофе, на обед – консервная банка супа из неочищенного картофеля, на сутки – 200 г хлеба. Питались на месте работы, в 5–10 шагах от трупов. Руки перед едой не мыли. Многие в такой обстановке не могли кушать. Начались массовые желудочные заболевания. Больных увозили, якобы в госпиталь, но на другой день мы замечали в верхних штабелях печей трупы своих товарищей. При мне было отмечено 2 таких случая: первый раз немцы уничтожили 9, а вторично – 6 заболевших.

20 октября 1943 г. меня в числе 35 чел., наиболее физически крепких, направили в какой-то артгородок, находившийся приблизительно в 12 км на северо-запад от гор. Гомеля (точно названия этого пункта не знаю), а остальной состав рабочей команды продолжал работать на прежнем месте.