Текст книги "Повелители теней"

ГЛАВА 15

Поток расширяет русло.

Семя пускает росток в камне.

Искра рождает пожар.

Колеса судьбы человека вращают:

Страдание, злоба, мятеж.

Анхал Гандерлек. Письма в Кабриган

Таврик остановился перевести дыхание, не доходя до перекрестка разрушенного лабиринта. Кровь стучала в висках, все тело горело, по нему ручьями стекал пот. Рукоятка учебного меча в живой руке стала мокрой и скользкой, он вытер ее о рукав другой, его новой правой длани.

Суставчатые стальные пальцы тускло поблескивали в пробивавшемся сквозь потолок тоннеля утреннем свете. На каждом пальце был старательно выгравирован ноготь и складки кожи на сгибах суставов, но блестящий металл был уже покрыт многочисленными царапинами и углублениями, полученными в ходе упражнений. К тому же в данный момент искусственная конечность была покрыта пылью до самого локтя, где соединение живой плоти и металла скрывали кожаные повязки. Чистить руку было легко, Оружейник сам показал ему, как орудовать щеткой, подставив протез под проточную воду, и как натягивать на него длинный кожаный рукав, который давал дополнительную защиту в настоящем бою.

Это было просто чудом, первый миг, когда он опустил глаза и увидел новую руку. Он даже поверил, что уже никогда не будет вспоминать то, что сделал Бернак. Но сны лишили его этой надежды, он редко спал спокойно.

Таврик поднял металлическую руку и пошевелил пальцами, потом сжал их в кулак. Он все еще плохо чувствовал, что происходит, поэтому предпочитал видеть, и Оружейник советовал ему как можно чаще использовать левую руку.

Тут он услышал голос, произносящий:

– Я слышу, как замедлилось твое дыхание. Это означает, что ты остановился, еще несколько таких ошибок, и я тебя настигну.

Собравшись и держа наготове деревянный меч, Таврик начал медленно уходить прочь от голоса, двигаясь в сторону перекрестка. Пыль висела в воздухе плотной вуалью. Коридоры лабиринта были так широки, что по ним могла бы проехать телега, стены обшиты досками, в некоторых местах уже сгнившими. Время от времени ему приходилось обходить кучи булыжников и земли, насыпанные под застекленными некогда отверстиями в потолке или рядом с разломами в стенах. Он не обратил внимания на поворот, от которого начинался узкий лаз в темноту, и пошел дальше по главному коридору.

Темнота в некоторых местах становилась совершенно непроглядной, и юноша тяжело дышал, чувствуя, как к горлу подступает страх. Когда-то давным-давно, так рассказывал ему Оружейник, за несколько столетий до появления Лиги Яфрена, люди, поклонявшиеся Ночному Медведю, построили подземный лабиринт для своих мистических ритуалов, скорее всего здесь держали медведей, которым приводили живых людей на съедение…

Пройдя несколько шагов, Таврик остановился, выровнял дыхание и с тревогой прислушался. Ничего, ни звука шагов, ни скрипов, ни шорохов, только какой-то слабый стук.

Раздался грохот обвала, стена перед ним обрушилась, выбросив кучу земли, корней и гнилых досок. Таврик в панике отскочил назад, увидев надвигающуюся на него из пыльного облака высокую фигуру. Он быстро сориентировался, развернулся и, подбежав к ближайшему отверстию в потолке, подпрыгнул, ухватился за край и подтянулся. Прокатившись по мокрой от утренней росы высокой траве, он вскочил на ноги, перебежал к другой дыре в потолке тоннеля и снова нырнул в сумрак.

Там он, скорчившись, замер в темноте, прислушиваясь к шороху оползающей за его спиной земли и камня. Потом наступила тишина, нарушаемая только стуком сердца, слабо отдававшимся в ушах. И тут до него донесся голос мастера-оружейника, тихий и приглушенный, словно с большого расстояния:

– Любопытная тактика, мальчик. Вместо того чтобы воспользоваться моим замешательством, ты удрал. Помни, что мы здесь для того, чтобы упражняться в нападении, а не бегстве. В следующий раз, я надеюсь, ты примешь бой. Помни, побеждает тот, кто первым наносит удар.

Таврик слабо кивнул, соглашаясь. Потом нахмурился: его отец, то есть герцог Патрейнский, не стал бы искать ему оправданий за его попытку бежать. Он даже услышал, как герцог произносит что-то вроде «Внезапность дает преимущество», и почувствовал пронзительный взгляд его голубых глаз и устремленный на него сухой указательный палец.

Юноша внезапно содрогнулся от приступа тоски и чувства потери, острого и всепоглощающего. Вздохнув, он вернулся к настоящему моменту, заставив себя думать только о сражении, о своих слабостях и преимуществах. Он рассеянно взвешивал в живой руке учебный меч – связку длинных тростинок, прикрепленных к тяжелому деревянному противовесу. Пусть и не настоящий, он ударял по другому мечу с оглушительным стуком и оставлял на коже раны и синяки, особенно когда его держал в своих руках Оружейник.

Он едва не засмеялся вслух. Оружейник (у которого, как казалось, не было другого имени) был выше, тяжелее и быстрее его, не говоря уже о том, что он прекрасно владел всеми видами оружия. Когда все преимущества у противника, что же остается тебе?

У него в голове зазвучал голос герцога: «Хитрость и изобретательность».

Таврик прислонился спиной к скрипнувшим доскам стены и задумался. Потом он подошел к ближайшей куче мусора и стал копаться в ней, разгребая каменную пыль, пока не вытащил две хорошо сохранившиеся доски. Одну из них он укоротил с помощью пары булыжников, потом оторвал от подола рубахи узкую полоску и привязал к длинной доске, создав подобие креста. Снял рубаху, накинул ее на получившийся остов, прислонил к стене и отошел назад. Сердце его упало, это чучело производило впечатление чего-то неживого, чем, собственно, и являлось.

Он покачал головой. Оно и не должно быть похоже на него, решил он. Просто на некоторое время отвлечь внимание.

Тишину нарушил шорох и звук шагов, донесшиеся из темноты, притаившейся за конусом серого света, сочившегося через люк в потолке. Таврик натянул рубаху на доски и на цыпочках отступил назад, туда, где коридор заворачивал и кончался тупиком. Он шлепнул башмаком по грязи, достаточно громко, чтобы его услышали, потом затаился за углом и нащупал на полу небольшой камень, напряженно вглядываясь в темноту. Прошло совсем немного времени, и он заметил, как на черном фоне появилась еще более черная тень, обретавшая контуры по мере приближения. Таврик узнал высокую фигуру и широкие плечи Оружейника, бледный свет придавал его кожаному доспеху металлический блеск, в одной руке Оружейник сжимал учебный меч.

Таврик кинул камень, который упал в другом коридоре с коротким, но достаточно громким стуком. Оружейник развернулся на звук, шагнул к стене и затаился с другой стороны угла, где и ждал Таврик.

Схватив остов с рубахой, мальчик шагнул из-за угла, швырнул Оружейнику свое чучело и упал на колени. Он ощутил порыв холодного ветра над головой и услышал звонкий стук учебного меча, ударяющегося о стену, в тот самый момент, когда в свою очередь делал замах на уровне ног Оружейника.

Его меч нашел свою цель. Оружейник обрушил град проклятий, а Таврик откатился в сторону. Встав на ноги, он увидел Оружейника, растирающего красную полосу на голени. На какой-то миг в его глазах загорелся злобный огонек, потом он потянулся к рубахе на деревянном кресте. Поднял чучело, засмеялся и перебросил его Таврику.

– Приманка, отлично! – сказал он, отряхивая руки о штаны. – Но она редко срабатывает два раза подряд.

Таврик снял с остова свою теперь уже грязную рубаху и надел ее на себя.

– А если это будет приманка получше? Или их будет несколько?

Оружейник кивнул:

– Это то, что ты освоишь, когда начнешь упражняться с войсками. – Он поднял вверх руку, увидев, что Таврик раскрыл рот. – Скоро, обещаю. А теперь нам нужно вернуться и отчистить твою руку и тебя самого к приходу учителей.

Снаружи воздух был холодным и сырым, приближался дождь. Таврик шел за Оружейником по высокой мокрой траве в гору, к Крепости Баринока, пар вырывался изо рта при каждом выдохе. Крепость когда-то была монастырем Ордена Древа-Отца, именно этим объяснялся ее вид. Она была прекрасно укреплена, отвесные каменные стены укрепляли два холма и закрывали проход в долину. За стенами возвышалась длинная постройка, нелепая и неаккуратная. Когда-то она состояла из нескольких различных зданий, но потом что-то заставило обитателей крепости перестроить все.

«Монахи Ордена, наверное, чувствовали реальную угрозу нападения, если не поленились взяться за столь хлопотное дело, – подумал Таврик. – Возможно, это произошло после падения Лиги Яфрена, этот период был полон жестоких войн и восстаний».

Таврик ощутил на лице первые капли дождя, когда они подошли к воротам, низкой и узкой двери, сделанной из цельного куска черного дерева толщиной в руку и закрепленной между железными столбами. Дверь была такой тяжелой, что требовалось три человека, чтобы вращать открывающий ее ворот. Они прошли, раздались грохот цепи и металлическое позвякивание, потом последовал удар, который Таврик ощутил всем телом, – так дверь встала на место. Они поднялись по каменной лестнице в небольшую комнатку. Стоявшие при входе три вооруженных охранника поклонились (только Оружейнику, как заметил Таврик).

– Сир, – обратился один из них, – мне приказано сообщить вам, что господин Кодель вернулся и господин Распорядитель требует вас обоих к себе, вас и подопечного Таврика.

Оружейник нахмурился:

– И нам даже не позволят привести себя в подобающий вид?

Охранник замялся, и Таврик почувствовал смутное беспокойство.

– Сир, приказ был особый: вы должны прийти к нему сразу по возвращении в крепость.

– Прекрасно, мы сделаем так, как приказал Распорядитель. – Он посмотрел на Таврика. – Иди за мной и держись поближе.

Они встретили всего несколько человек по пути в покои Распорядителя, которые находились в верхней части главной башни. В основном это были слуги, но попадались и Дети Охотника, по одному или парами, они приветствовали Оружейника. Но у Таврика сложилось впечатление, что все смотрят на него. Он понимал, что это может быть игрой его воображения, но беспокойство росло по мере продвижения по освещенным каменным коридорам крепости. Его мысли вернулись к брату лорда Командующего. Когда они только приехали сюда, он видел его один раз: ковыляющую фигуру в оковах, которую грубо тащили вниз. В «клетки», как назвал это место один из охранников. С тех пор он не видел его и не слышал о нем ничего.

Когда они наконец подошли к высокой железной двери в конце коридора, Оружейник помедлил, прежде чем постучать. Голос из-за двери пригласил их войти, и Оружейник повернул ручку.

Комната была хорошо обставлена, украшена коврами и гобеленами, здесь были шкафы и полированный овальный столик. Но взгляд Таврика привлекла куча мусора, заметенная к камину, там были остатки стула и чего-то еще, скорее всего небольшой статуэтки. В комнате находились двое: один из них, нервно барабаня пальцами, сидел за столом, глядя в клочок бумаги, лежащий на зеркально гладкой поверхности, второй стоял у окна, облокотясь на подоконник. Это был Кодель. Он произнес, не оборачиваясь:

– Благодарю вас за быстрый приход, Оружейник. – Голос его звучал ровно и спокойно, странно контрастируя с напряженной обстановкой. – Дело обернулось так, что от нас требуется четкое выполнение наших обязанностей и верность. Распорядитель Эскридан, прочтите письмо еще раз.

Распорядитель осторожно взял клочок бумаги и начал читать:

«Эскридан!

Знайте, что наш союз с рыцарями узурпатора распался. Никогда больше наши пути не пересекутся с путями этих гнусных заговорщиков. Я жду, что вы отдадите приказ прервать всяческое сотрудничество и отзовете всех наших воинов. Сделайте все, что только в ваших силах, чтобы ускорить процесс. Подопечный Таврик должен быть немедленно препровожден в Уметру в сопровождении Коделя и дюжины всадников. Я буду там ждать их прибытия.

Приказы отданы мной лично шестнадцатого числа месяца Полной Луны, в год Империи 1109.

Капитан Волин».

Распорядитель уронил бумагу на стол. В повисшей в комнате тишине опасения Таврика переросли в страх. Они отсылают его в Уметру, а не обратно в Крусивель. В этой записке чувствовалась угроза. «Я буду там ждать их прибытия». Волин, насколько он помнил, относился к нему с подозрением, если не сказать с неприязнью. Что же он намеревается сделать с ним? Во рту у Таврика пересохло, его новая рука резко потяжелела, ноги дрожали, но он заставил себя выпрямиться и ничем не выдавать своей тревоги.

– События, – произнес Кодель из дальнего угла комнаты, – редко разворачиваются так, как мы ожидаем. – Он отошел от окна и приблизился к столу.

Таврик заметил порезы и кровоподтеки на его руках, в глазах горела ярость. Он догадался, кто здесь ломал мебель.

– Я могу подготовить всадников в любой момент по вашему приказу, – произнес Распорядитель.

– Нет необходимости, – ответил Кодель.

– Но в приказе капитана…

– Приказ капитана будет выполнен, – засопел Кодель. – Я отвезу мальчика в Уметру, но сопровождать нас будет только Оружейник. Больше никого не нужно. Наш подопечный будет слушаться меня беспрекословно! – Он взглянул на Таврика. – Могу я надеяться, что твое слово так же верно, как и мое?

Таврик вспомнил события на мельнице и слова Коделя после сражения со стариком: «Мальчик, я собираюсь увидеть твою коронацию, даже если это окажется последним, что я увижу в жизни!»

– Да, – произнес он хрипло.

– Прекрасно. Господин Распорядитель, приготовьте трех самых выносливых лошадей и провизию через полчаса.

– Как прикажете, господин. – Распорядитель поклонился и вышел, а Кодель повернулся к Таврику: – Ступай в купальню, вымойся и переоденься. Когда ты будешь готов, мы подберем тебе доспехи и, наверное, меч? – Он посмотрел на Оружейника, который перевел взгляд на Таврика, улыбнулся и кивнул:

– Да. Уже пора.

Таврик вышел, гадая, какие неприятности их поджидают теперь, когда Кодель, как кажется, решил пойти против своего командира. Он поглядел на свою металлическую руку, стараясь представить, как эти холодные пальцы сжимают меч, но, поспешно сбегая по главной лестнице башни, он ощущал лишь пустоту в желудке.

ГЛАВА 16

По тропе мечты и снов,

По руинам зла и смерти

Ты дойдешь в чудесный край.

Там была моя обитель…

Джед Гантп. Принцы в изгнании, акт 1

На голубятне было тепло, в тяжелом воздухе висели запахи птичьего корма и помета. В щели между досками пробивались узкие, как лезвие бритвы, лучи полуденного солнца, освещавшие ряды клеток и согнутую человеческую фигуру, которая ковыляла между ними, что-то бурча себе под нос и вглядываясь внутрь клеток.

Бардоу ждал у люка, прикрываясь рукавом и радуясь каждому неожиданному порыву свежего ветра, залетавшего снизу. Как бы часто Архимаг ни посещал это место, каждый раз его обоняние подвергалось грубой атаке, и всем его чувствам требовалось некоторое время, чтобы обрести себя.

– Куда они лететь, госпожа?

Бардоу подавил улыбку. Мекадри был с Огучарнских островов и никогда особенно не заботился о подборе слов.

– Уметра, Скаллоя, Оскимул и Скабариг, – ответил он.

– Скабариг… хм, это ведь такой крошечные городок на юге от Седжинда?

– Именно.

Мекадри, птицевод, кивнул и подошел ближе. Это был низенький пухлый человек с всклокоченной бородой. На нем было надето несколько балахонов, причудливо декорированных остатками его завтраков, обедов и ужинов, а также птичьим кормом. Его голову венчала старая бесформенная шляпа, ее мягкие поля свисали как у сморщенного гриба и сверху были заляпаны чем-то уже не слишком похожим на остатки еды.

Он протянул Бардоу руку в кожаной перчатке с отрезанными пальцами, и маг передал ему небольшую стопку листов: по два в каждый из городов, кроме Уметры. Туда он отправлял три копии. Мекадри поцокал языком и неодобрительно закачал головой:

– Посылать сразу трех птиц – нехорошо, господина. Не будет писем из Уметры неделю.

– Но эти сообщения непременно должны быть отправлены, – ответил Бардоу. – Время работает против нас, я не могу рисковать тем, что на какую-нибудь из твоих птиц нападет сокол или ее подстрелят; если такое произойдет, хотя бы одна долетит.

– Как прикажете, – произнес птицевод. Он вернулся к клеткам на противоположном конце голубятни и начал закреплять письма на лапках птиц, которых он отобрал, напевая вполголоса какую-то кабацкую песню.

Бардоу стоял, наблюдая за ним, но его мысли все время вертелись вокруг того, что он узнал сутки назад. На этот раз путешествие на Крыле Духа было гораздо более тяжелым, чем до того: он был полностью истощен. Он только и сумел, что нацарапать записку Икарно Мазарету, прежде чем провалиться в беспамятство и последующий сон, от которого он очнулся только этим утром.

В его записке было всего несколько слов. «Уметра, площадь с двумя фонтанами, овечий домик, цветы на окне…» Точный смысл этих слов был ему неясен. Он помнил только попытки заставить Крыло искать кого-нибудь из наследников Дома Тор-Каварилл, пусть даже косвенных, а потом путь через пространство, ведущий в Уметру.

Чего не было в записке, так это всего, что он узнал, помимо записанного. Когда он пытался нарисовать образ женщины с мечом, Керен, Крыло не делало ни малейшего движения, что ясно говорило о смерти воительницы. Когда же попытался найти торговца Джилли, то смог узнать только то, что тот находится где-то далеко на северо-востоке, возможно в Центральном Катризе. Таврик крепко спал в укрепленном монастыре Гринока, не подозревая, что туда уже спешит письмо Волина.

Но причиной его беспокойства была Сувьель. Крыло понесло его через пространство и привело на юг Прекайна, на узкую тропу, петляющую между густых кустов, потом кусты расступились, и маг увидел под безоблачным темнеющим небом группку путешественников, разбивающих лагерь. Сувьель оказалась завернутой в плащ с капюшоном. Она сидела связанная, с кляпом во рту, в небольшой повозке; рядом с ней стоял какой-то человек и что-то ей говорил. Этот человек повернулся, и Бардоу был ошеломлен, увидев Керен. Ему потребовалось несколько минут, чтобы заметить некоторую разницу и догадаться, что это было зеркальное дитя, Нерек, порождение Бернака.

Сувьель неподвижно сидела в повозке, отчаяние ясно читалось в ее склоненном лице и в ее позе. Она казалась совсем беззащитной и жалкой, но не сломленной. Бардоу видел, как она дважды отрицательно помотала головой в ответ на речи Нерек. Его сердце невольно рванулось к ней, он почувствовал, что приближается, стараясь как-то дать понять, что она не забыта.

Это было ошибкой. Зеркальное дитя развернулось к нему лицом, ее руки были полны изумрудного свечения, каплями стекавшего с пальцев. Бардоу едва успел отпрянуть от кинувшегося к нему сгустка смертоносного огня, который расширялся на лету. Потом он почувствовал острую боль, Крыло вздрогнуло и утащило его в холодное пространство на поиски наследника Охотника…

Сейчас Бардоу наблюдал за тем, как Мекадри успокаивает птиц, привязывая к их ногам небольшие футлярчики, берет одну за другой и подбрасывает в небо через открытый люк. В каждом письме содержались особые приказы своим людям с запретом вступать в конфликты с Детьми Охотника или сочувствующими им в ближайшие несколько дней. В письмах, отправленных в Уметру, содержались сообщения о приезде Мазарета. Когда птицевод взял первую птицу, отправляющуюся в Уметру, Бардоу кольнуло мрачное предчувствие. Пока он пребывал в забытьи, Мазарет убедил членов Совета Юга не принимать никаких далеко идущих решений, уверив их, что ему удастся вернуть Детей Охотника. Потом он взял одного из лучший коней, серого юларийского жеребца, и уехал прямо посреди ночи.

Какую цель преследует Мазарет? Бардоу мог представить только две возможности: либо Командующий хочет найти и похитить юношу (Бардоу был почти уверен, что наследник Тор-Кавариллов мужского пола), либо он собирается убить его.

«Нет, – возразил он сам себе. – Икарно никогда не поступит так».

Мороз прошел по его спине, стоило ему взвесить сложившуюся ситуацию. Мысли приобрели мрачный оттенок, когда он собрал воедино все, что знал и чувствовал. Уметра в его голове начала приобретать угрожающий вид. Много дурного было собрано в ней, силы и судьбы сплетались в тугой узел, распутывание которого было чревато смертельными последствиями.

И при всем своем желании Бардоу никак не мог распутать этот клубок.

На другом конце голубятни Мекадри, птичник, незаметный за рядами клеток, осторожно взял птицу, выбранную для перелета в Уметру и призванную нести третью записку. Он поднес птицу к лицу, посмотрел ей в глаза, потом пробормотал какие-то прощальные слова и подбросил вверх через люк навстречу солнцу.

Икарно Мазарет упорно продвигался вперед под свинцовым небосводом. Его лицо прикрывал кусок ткани, защищающий от ледяной измороси, летящей с севера. Было позднее утро, тропа, по которой он двигался, представляла собой просто едва заметный конский след, вьющийся среди холмов и возвышенностей на запад, к озеру Одагаль. На этой тропе он едва ли мог опасаться встречи с могонцами. После отъезда из Крусивеля он полночи провел на обшарпанном постоялом дворе на Красной Дороге, дороге, выложенной деревянной плашкой и кирпичом, которая тянулась на север через Центральную Кейану, никуда не сворачивая. Но сон так и не пришел к нему, он поднялся, оседлал серого и ускакал, едва лишь занялась заря.

Настроение Мазарета было под стать погоде. Что он будет делать, когда найдет наследника Дома Тор-Каварилл? Захватить его в заложники означает рисковать всем ради его безопасности и здоровья, а также ради готовности Волина пойти на сделку. Не лучше ли просто похитить его, а потом убить?

Икарно передернуло. До сих пор его планы и цели были ясны и понятны, тактика проста и прямолинейна, а врагами были дикари-могонцы и их союзники-маги. Но происшедшее накануне заставило его выбрать сложный расклад, переплело и запутало простые до того пути.

«Я не знаю, – хотелось ему закричать. – Я не знаю, что делать!» Когда он представлял, что сказала бы ему Сувьель, он видел ее перед собой и слышал ее слова: «Ты не можешь… не имеешь права…»

С молитвой Матери-Земле на губах и дующим в спину холодным ветром он продолжал свой путь.

Вскоре после полудня Мазарет пересек Унгальские возвышенности, теперь перед ним лежало озеро Одагаль. Это был край заболоченных пастбищ и заливных лугов, ему приходилось быть внимательным и старательно объезжать их. Перед отъездом из Крусивеля он сменил блестящие доспехи на поношенный кожаный нагрудник и прочие атрибуты не слишком удачливого наемника. Мазарет надеялся только на то, что никто не станет особенно пристально приглядываться к нему.

Часам к трем он остановился в долине, полной гнезд клювощелков. Ветер бешено раскачивал верхушки деревьев над головой, высокая трава вокруг отяжелела от дождя. Отдохнув, Мазарет снова сел на коня и направился на юг. К несчастью, его продвижение по берегу озера было совсем медленным, ему все время приходилось искать укрытие при приближении могонцев, от проносящихся мимо него лошадей пахло так же отвратительно, как и от самих варваров. На флагах и щитах было изображение оскаленного пса клана Беграйика, могонского вождя, державшего под контролем эту часть Кейаны. Его воины как-то пытались добраться до Крусивеля, но потерпели поражение в долинах Бахрузских гор.

Наконец он совсем съехал с дороги и начал пробираться по заброшенным торговым путям и пешеходным тропинкам, огибающим фермы и деревушки, затерянные среди заросших дремучими лесами холмов к востоку от озера. Солнце уже садилось, когда Мазарет пробился сквозь заросли когтильника и боярышника и оказался недалеко от широкого каменного моста через поднявшуюся от дождей реку Нолвик. В дымке, висящей за рекой, виднелись очертания Уметры, а за ней – серая громада моря.

Дорога, ведущая по побережью, пересекалась здесь с Красной Дорогой. Несколько путников, почти все пешие, торопливо шагали в сторону городских ворот, надеясь успеть до наступления ночи. Мазарет заставил своего коня вырваться из грязной канавы и погнал его к городу, замедлив ход только на мосту, а затем снова пустил коня в галоп особой Песнью. Он тоже спешил к воротам.

Когда он подъехал ближе, его взгляд сразу же отметил то, что изменилось за последние шесть лет, которые он не был здесь: стены кое-где были укреплены, а в некоторых местах даже надстроены. Потом он разглядел группку людей сбоку у ворот, некоторые из них держали факелы, с трудом разгонявшие тьму. Когда Мазарет подъехал совсем близко, один человек отделился от группы и его стошнило прямо у стены, потом к нему подошел другой, в длинном плаще и шляпе. Стражники грубо хохотали и корчили рожи несчастному. Мазарет поморщился и остановил коня, чтобы осмотреться.

Рядом с воротами в землю был вбит грубый кол, к которому оказалось привязано тело могонского мужчины. По пяти кольцам в губе Мазарет понял, что перед ним один из военачальников Беграйика, возможно даже один из его сыновей. Об этом же говорили и доспехи, и кожаная безрукавка в темных коричневых пятнах, укрепленная рядами грубых бронзовых дисков. Могонцы считали подобную одежду верхом великолепия, признаком силы и власти. Теперь она была разодрана, заляпана кровью и грязью, многие диски пропали или были сломаны. Тот, кто это сделал, решил не усложнять себе жизнь и уничтожил одежду вместе с ее обладателем.

Хуже всего был способ казни. Могонцу отрубали по кускам конечности, пока от него не остался только торс и часть предплечья. Такой чудовищно жестокий способ был знаком Мазарету, он догадывался, кто мог это сделать, хотя и не знал почему.

Прикрыв нос и рот из-за царящего вокруг зловония, он спешился и повел лошадь к воротам. Там стояли пять стражников в кожаных нагрудниках, они лениво рассматривали въезжающих в город людей. Один из них уставился на Мазарета с неприкрытым нахальным любопытством, но тот никак не отреагировал. Мазарет знал, что полководец Беграйик приглашал наемников для оккупации Уметры и выполнения его приказов. Он не знал только, кому служат именно эти стражники. Множество так называемых вольных стрелков слонялись по землям бывшей Империи, почти все они были негодяями и все без исключения подчинялись либо могонцам, либо Слугам.

Послышался натужный скрип дерева, ворота закрылись, тяжелый засов встал в пазы. Мазарет вел за собой коня, оглядываясь вокруг и стараясь держаться невозмутимо… Уметра была выстроена в основном из темно-синего камня, привезенного почти тысячу лет назад из Долбара. Основатели города возвели здесь высокие и гордые стены и башни и построили широкие улицы и огромные площади. Но годы завоеваний и рост населения заставили улицы сузиться и уменьшиться, в городе появилось полно дешевых деревянных или кирпичных домишек, в лучшем случае они были возведены из камней разрушенных башен с Восточных Холмов.

Улицы походили на сумрачные узкие ущелья, их полумрак нарушал только свет из окон, или из открытых дверей конюшен, или от горящего в стене какой-либо таверны факела. Повсюду воняло нечистотами, Мазарет старался держаться подальше от сточных канав, шагая по главной улице. Он искал гостиницу под названием «Луна и Наковальня», где его ждала встреча с агентами Ордена Матери. Следуя указаниям двух прохожих, он оказался стоящим перед низкой дверью, над которой висела вывеска с изображением молодого месяца и наковальни.

В небольшом переулке за гостиницей нашлась конюшня, куда он отвел своего коня. Перекинув седельные сумки через плечо, Мазарет вошел в заднюю дверь и пошел по длинному коридору, ведущему в кабак. Шум и запах пива разом навалились на него, когда он протиснулся к прилавку. Он обменялся репликами с хозяином, перекрикивал толпу, заплатил за конюшню, за комнату на ночь и за кувшин темного пива, потом прошел в угол и уселся у разбитого окна, неторопливо попивая свой портер.

Пока он пил, разглядывая толпу, вскоре понял, что самый большой шум производит группа солдат с их девочками, сидящая возле двери. Какие бы шутки ни отпускали наемники, их подружки тут же принимались громко хохотать, а все разговоры вокруг разом прекращались. Некоторые качали головами и бросали убийственные взгляды на профессиональных головорезов, потом отворачивались и возвращались к прерванным беседам. В комнате царила атмосфера злобы, как показалось Мазарету, вечной и бескомпромиссной. Если солдаты не уйдут, то еще до ночи разгорится драка.

Когда Мазарет в очередной раз поднял кружку, чтобы сделать глоток, проходящий мимо его стола человек остановился и подобрал что-то с пола. Потом он протянул Мазарету раскрытую ладонь:

– Это случайно не ваше, господин?

На ладони лежала монетка, старый рохарканский пенни с изображением головы вола. Мазарет ничем не выдал себя – вол был паролем, о котором он просил Бардоу написать в Уметру.

– А, ну да, спасибо.

– Не стоит, – ответил человек, переходя на шепот. – У задней двери. Но сперва допей пиво. – Он ушел.

Пиво, сдобренное какими-то специями, чтобы забить кислый вкус, показалось ему бесконечным. Наконец Мазарет осушил кувшин, оставив его на столе, взвалил на плечо сумки и пошел той же дорогой, которой пришел сюда. Он постоял на пороге задней двери, пока из тьмы переулка не возникла фигура и не подошла к тусклой лампе, горящей у конюшни. Это был тот же самый человек, только теперь не делал вид, что едва стоит на ногах от выпитого.

– Сюда, – произнес он, идя вперед по переулку.

Мазарет огляделся. Конюха нигде не было, и он поспешил за незнакомцем, который распахнул ветхую дверь смежного с гостиницей дома. Мазарет вошел вслед за ним в душное темное помещение, пахнущее плесенью и освещенное единственной свечкой, стоящей на шкафу. Его провожатый оттуда-то достал масляную лампу, зажег ее от свечи и пошел по пустому дому, по узким коридорам, по анфиладам маленьких комнаток и, наконец, вверх, по винтовой лестнице. Наверху он отодвинул пыльную, изъеденную молью занавеску, прикрывающую вход в большую комнату. Там тоже было почти темно, Мазарет смог различить лишь скамьи, поставленные полукругом рядом с небольшим возвышением у стены. На стене когда-то висели ковры или гобелены, но теперь там остались только следы от крюков и пятна.

Сбоку от возвышения стояли несколько человек, некоторые держали в руках фонари, отбрасывающие бледно-желтые пятна света. Двое отделились от группы и подошли. Один оказался человеком хрупкого сложения, на нем было что-то похожее на одежду работника, второй, напротив, был высок и крепок, в прекрасных дорогих одеждах, в руке он сжимал большую, но тонкую книгу.

Некоторое время они стояли, молча разглядывая пришедших. Затем тот, что был выше, раскрыл книгу на заложенной странице и стал старательно вглядываться в лист.