Текст книги "Черная Леди"

Майк Резник
Черная Леди

Посвящается Кэрол, как всегда.

А также Тому Догерти и Бет Мичем, которые сдержали все свои обещания.

Пролог

Она была старой, когда Земля была молодой.

Она стояла на Семетри-Ридж, когда Пикетт шел в атаку, и когда шесть сотен всадников ворвались в Долину Смерти, она была среди них. Она была в Помпеях, когда взорвался Везувий, и в сибирской тайге, когда упала комета.

Она охотилась на слонов с Селю и на бизонов с Коди. Она видела падение Трои и Литл Бигхорна, она смотрела, как на залитых кровью аренах Мадрида выходят один на один со свирепым быком Манолете и Домингес.

Она смотрела, как Человек отправляется к звездам. Она была свидетелем Битвы за Спику и Блокады Сириуса V, она сидела в углу Джимми Мак-Свейна в тот роковой вечер, когда он дрался с Башколомом Мэрчисоном. Она неслась по космическим тропам вместе с Ангелом, она глядела, как под красным солнцем далекой планеты умирает Танцор Билли, она стояла рядом с Сантьяго, когда его застрелил Джонни Дважды-Не-Повторяю.

У нее нет имени, нет прошлого, нет настоящего, нет будущего. Она носит только черное. Ее видели многие, но знает лишь горстка. Ее видят – если ее видят – в самую последнюю секунду.

Она приходит, когда с губ готов сорваться последний вздох. Приходит безмолвно, печально, и манит за собой.

Она – Черная Леди, и эта повесть – о ней.

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ИМЕЛ

Глава 1

С чего начать?

Это не эпическая сага, хотя она простирается на тысячи лет и сотни звездных систем. Это не роман о любви и страсти, хотя любовь и страсть приведут нескольких персонажей к роковому концу. Это даже не история об увлекательных приключениях, хотя без увлекательных приключений не было бы этой истории.

Это просто правдивая хроника реальных событий, и как таковую, следовало бы излагать ее на Языке Официального Повествования. Но сделай я так, мне пришлось бы в изящной форме пересказать вам все события моей жизни, начиная со дня рождения, и вы получили бы искаженное представление о значении моей персоны. На самом деле я немногим более чем сторонний наблюдатель, сумевший, тем не менее, навлечь бесчестье на свое имя, свой Дом и свою расу.

Поэтому я предпочту обратиться к вам на Языке Непринужденного Рассказа, и по законам этой речи начну мою историю с последнего возможного момента, который, собственно, и был первым моментом моего личного в ней участия.

Этот момент наступил, когда я взобрался по широкой титановой лестнице Художественной Галереи Одиссей, и, пыхтя от напряжения в непривычно плотном и влажном воздухе, подошел к парадному входу в огромное многоугольное здание. У входа стояли два служителя в тускло-фиолетовой униформе с кричаще-красными лампасами на брюках, и я счел уместным обратиться к ним на диалекте Почетных Гостей.

– Послушайте, уважаемый, – церемонно заговорил я. – Мне нужно узнать, как пройти на предстоящий аукцион.

– Чтоб я сдох! – воскликнул тот, что был повыше. – В ботинках, да еще и говорящее!

Я сразу понял, что выбрал неподходящую форму обращения, и тут же перешел на Просительный диалект.

– Будьте добры, уважаемый сэр, – сказал я, приглушив свою окраску и смиренно опуская голову. – Тысяча извинений, если я вас обидел.

Покорнейше прошу помочь мне пройти к цели своего назначения.

– Другое дело, – буркнул служитель, и я слегка расслабился, потому что он явно простил мне ошибку в поведении. – Документы.

Я протянул ему паспорт, приглашение и мандат, и молча подождал, пока они с напарником их рассмотрят.

Неожиданно он поднял голову и уставился на меня.

– Леонардо? – переспросил он с сомнением.

– Да, уважаемый сэр.

– Откуда у такого, как ты, человеческое имя?

Я указал на свой паспорт.

– Обратите внимание, уважаемый сэр, мое настоящее имя – не Леонардо. Я принадлежу к Дому Крстхъонн.

Он скользнул взглядом по бумагам, дважды попытался выговорить мое бъйорннское имя и сдался.

– Тогда откуда у тебя приглашение на имя Леонардо?

– Именем Леонардо меня называют в том месте, где я нанят, у вас на Дальнем Лондоне, уважаемый сэр.

– На месте работы, что ли?

– Да, – ответил я, не забывая в подтверждение кивнуть головой. – На моем месте работы. В настоящее время я сотрудничаю с Галереей Клейборн.

– Сотрудничаешь? – недоверчиво повторил он.

– Именно так, уважаемый сэр, – я согнулся и сдвинул плечи, приняв почти идеальную неагрессивную позу. – Можно мне пройти, с вашего разрешения?

Он покачал головой.

– У меня в списке не значится инопланетянин по имени Леонардо.

Я мог бы указать ему, что на Дальнем Лондоне люди – такие же инопланетяне, как и бъйорнны, но это противоречило бы правилам Просительного диалекта, а я и так уже один раз оскорбил его. Поэтому я лишь склонился еще ниже.

– Мои документы в порядке, – заверил его я, глядя на серый титан под ногами. – Прошу вас, уважаемый сэр! Если мне не разрешат выполнить мои обязанности, бесчестие ляжет на Дом Крстхъонн.

– Сначала мы должны определить, в чем состоят твои обязанности, – сказал он. – Тут произведений искусства на 200 миллионов. Я обязан убедиться, что в твои обязанности не входит что-нибудь стянуть.

– Или сожрать, – с ухмылкой добавил напарник.

– Будьте любезны, уважаемые сэры, – настаивал я, – вам стоит только вызвать сюда Гектора Рейберна или Тай Чонг, они засвидетельствуют мою личность и мое право находиться здесь.

– У нас там есть Рейберн или Чонг? – спросил мой служитель у напарника.

– Понятия не имею, – отозвался тот. – Могу проверить.

– О'кей. Проверь, – служитель снова повернулся ко мне. – Все будет, как положено, Лео.

– Вы обращаетесь ко мне, уважаемый сэр? – спросил я.

– К кому же еще?

– Вы забыли мое имя, уважаемый сэр, – мягко произнес я. – Меня зовут Леонардо.

– Тысяча извинений, – произнес он, передразнивая мои интонации и низко кланяясь. – Леонардо.

И тут же выпрямился.

– Пока мы тут проверяем, ты бы прогулялся за угол, к восточному входу. Если кто-то из этих двоих за тебя поручится, я передам, чтобы тебя впустили.

– Я горю желанием присоединиться к своим коллегам, уважаемый сэр, – сказал я. – Нельзя ли мне подождать прямо здесь?

Он покачал головой.

– Ты загораживаешь проход.

Я оглянулся. Поблизости никого не было.

– Ты можешь загородить проход, – пояснил он, когда я снова обернулся к нему.

Я понял, что каким-то образом опять его обидел, поэтому отбросил Просительный диалект.

– Долго это займет? – спросил я.

– Куда девался «уважаемый сэр»? – ответил он вопросом на вопрос.

– Это была явно неподходящая форма обращения, – объяснил я. – Я пытаюсь решить, какой диалект вас устроит.

– Молчаливый, – посоветовал он.

– Я не знаю бессловесных диалектов, – искренне ответил я. – Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.

– Какой вопрос?

– Сколько времени мне придется ждать?

– Откуда мне знать, черт возьми! – раздраженно воскликнул он. – Зависит от того, сколько там внутри Рейбернов или Чонгов.

И помолчав, добавил:

– Слушай, я просто выполняю мою работу. Ступай к восточному входу, как послушный мальчик или девочка, или кто ты там такое. Если тебе разрешат пройти, там тебя вызовут.

Я повернулся и спустился по лестнице. Я еще не привык к ботинкам, а пешеходная дорожка двигалась так быстро, что я боялся потерять равновесие. Поэтому я обошел огромный многогранник из стекла и титана по проезжей части. Обнаружив, что с восточной стороны вообще никого нет, я сразу замедлил шаг, чтобы полюбоваться керамической мозаикой, украшавшей металл на уровне человеческого роста. Наконец я добрался до простой двери без всяких обозначений, смещенной на одну десятую градуса от центра. Дверь оказалась запертой.

Я стоял у двери и ждал, чувствуя себя нагим и несовершенным. Я всегда так себя чувствую, когда остаюсь один. Я старался не думать о тепле и безопасности Семьи, но когда ты единственный представитель своей расы в чужом мире, это не всегда получается. Прошло пять минут, потом еще десять, и я уже не сомневался, что с каждой проходящей секундой все больше позорю свою Мать Узора и свой род, и в сравнении с этим собственное разочарование от невозможности увидеть, наконец, скульптуры легендарного Мориты, бледнело и теряло краски.

Две проходивших мимо землянки откровенно уставились на меня. Не останавливаясь, одна что-то шепнула на ухо другой, и обе засмеялись.

Наконец в дверях появилась Тай Чонг и поспешила ко мне.

– Леонардо, – воскликнула она, перейдя тротуар, – прости, пожалуйста, за эту неразбериху!

– Теперь, когда вы здесь, Достойная Леди, все в порядке, – ответил я, переходя на диалект Дружбы и Симпатии, как всегда в ее присутствии.

– Вы долго ждали? – спросила она.

– Не больше двадцати минут, – ответил я, спрятав руки за спину, пока их нормальный цвет не восстановится.

– Это нетерпимо! – возмутилась она. – Охранники поплатятся за это работой!

– Я сам виноват, Достойная Леди, – произнес я. – Они обиделись по моей оплошности, я выбрал неподходящую форму обращения.

– Чушь! Они весь вечер только и делают, что отсылают инопланетян к этой двери.

У меня мелькнула мысль, что галерее следовало бы нанять менее обидчивых и более снисходительных охранников, но я промолчал. В конце концов Тай Чонг протянула мне руку, чтобы провести внутрь.

– Вы изменили цвет, – заметила она, когда я неохотно выставил пальцы.

– На улице жарко, Достойная Леди, – солгал я. Она пока не умела отличать оттенок Эмоционального Напряжения, а я не желал рассердить ее еще больше.

– Понятия не имела, что на вас так сильно влияют высокие температуры, – сочувственно произнесла она. – Хотите, я отвезу вас обратно в отель?

– О, пожалуйста, разрешите мне остаться! – поспешил возразить я, стараясь сдержать панические интонации в голосе.

– Конечно, конечно, если вам так хочется, – согласилась она, глядя на меня расширенными глазами, потому что я стал еще ярче. – Я просто беспокоилась о вас.

– Спасибо за заботу, Достойная Леди, но я настаиваю на том, чтобы продолжить мое образование и принести благо своему Дому.

Я помолчал, а потом добавил, чувствуя себя виноватым, ибо выдавал уже личные соображения:

– Я столько лет ждал возможности увидеть скульптуры Мориты.

– Как знаете, – ответила она, пожав плечами. – А на охранников я все равно пожалуюсь.

– Все произошло по моей вине, Достойная Леди.

– Сильно сомневаюсь. Между прочим, – добавила она, когда мы входили в здание, – я надеялась, что вы начнете называть меня по имени.

– Я еще раз попытаюсь запомнить, Достойная Леди.

– Мне показалось, с именем мистера Рейберна у вас трудностей не возникло.

– Он – не Достойная Леди, – объяснил я.

Она сухо засмеялась.

– Как-нибудь надо будет посетить ваш мир, Леонардо, с вашими Достойными Леди и не очень достойными джентльменами.

И мы направились в главный зал галереи, широкий круглый зал с грязно-белыми керамическими стенами и ячеистым куполом из зеркального бронзового стекла. От моего дискомфорта не осталось следа, в толпе я чувствовал себя тепло и уютно. В зале было сотни четыре броско и элегантно одетых посетителей, почти все, за редким исключением – люди.

Из прочих рас я заметил одного лодинита, трех рамориан, двух моллютейцев, тройку пернатых существ из скопления Квинелл, и канфорита, надменно стоявшего в дальнем углу, сложив серые кожистые руки на узкой груди. Сверкающие хрустальные медали говорили о том, что он – один из уцелевших участников двух вооруженных восстаний против человеческой Олигархии.

Тай Чонг, не выпуская моей руки, повела меня по залу, представляя своим многочисленным друзьям и знакомым (я сдержанно обращался к ним на Учтиво-Дипломатическом диалекте, и их, похоже, забавляла его внушительная неопределенность). Подошел Гектор Рейберн, щеголь в лоснящемся вечернем костюме.

– Я вижу, вы нашли его, мадам Чонг, – сказал он вместо приветствия.

– Эти мерзавцы у парадных дверей устроили вход «Только Для Людей», – заявила она, снова начиная сердиться.

Рейберн кивнул.

– Да, я слышал, они весь вечер усложняют инопланетянам жизнь.

– Произошло всего лишь мелкое недоразумение, друг Гектор, – вмешался я.

– Непростительное нарушение приличий, – сказала Тай Чонг.

– Ну, похоже, неисправимого ущерба они не нанесли, – бросил Рейберн, не обращая внимания на ярость в глазах Тай Чонг. – Леонардо, можно отнять у вас несколько минут?

– Конечно, друг Гектор, – я повернулся к Тай Чонг. – Если вы не возражаете, Достойная Леди?

– Искусство скопления Альбион? – спросила она Рейберна.

– Да.

– Собственно, за этим вы сюда и пришли, – улыбнулась она мне. – Когда освободитесь, я вас найду.

Рейберн вывел меня из главного зала, и повел по узкому, облицованному плиткой коридору.

– В ближайшие пару дней с ней будет чертовски трудно ужиться, – заметил он мимоходом.

– Простите, друг Гектор?

– С мадам Чонг, – объяснил он. – С ней и с ее чертовыми принципами. Вы знаете, что эти охранники – всего лишь пара болванов, которые не хотели ничего дурного, я об этом знаю, но ее убедить никому не удастся.

Он помолчал.

– Если бы она так же рьяно защищала своих подчиненных людей! – и тут же замялся, словно ему стало неловко. – Я не хотел обидеть вас, естественно.

– Я знаю, что вы не хотели меня обидеть, – осторожно заметил я.

– Она думает, что человеческую природу можно изменить за день, а это просто невозможно. Когда-нибудь она сунется защищать не того инопланетянина, или маньяка-убийцу, или кого она там защищает на этой неделе, и тогда у нее будут настоящие неприятности.

Прежде чем я успел придумать дипломатичный ответ, мы вошли в маленький прямоугольный зал, вмещавший около пятидесяти полотен и голограмм:

Обнаженная натура, портреты, пейзажи, марины, космика, натюрморты, даже несколько беспредметных работы, выполненных на компьютере с перцептронным модулем Дурхама-Либерманна.

Рейберн дождался, пока я бегло осмотрю коллекцию.

– У меня есть клиент, готовый вложить большие средства в пару работ со скопления Альбион, – заговорил он. – Поскольку это ваша область специализации, я подумал, что вы разрешите мне воспользоваться вашими знаниями.

– Буду счастлив помочь вам, чем могу, друг Гектор, – ответил я. – Сколько денег она готова потратить?

– Она – это он, – пояснил Гектор. – Он согласен выложить до четверти миллиона кредитов. Я отметил пару подходящих произведений у себя в каталоге, но хотелось бы знать и ваше мнение.

Он смущенно замялся.

– Кроме того, я никогда не был силен в определении подлинности. Особенно хотелось бы знать, что вы думаете о подлинности работ Примроуза.

Тут к нему вернулась уверенность.

– Окончательное решение приму я, и я же возьму на себя всю ответственность. Но все равно хотелось бы узнать и ваше мнение.

– Если вы хотите, чтобы я чем-то помог вам, друг Гектор, то покорнейше прошу разрешить мне более тщательно осмотреть работы.

Он, похоже, почувствовал себя спокойнее.

– Разумеется. Я вернусь через несколько минут, – и пошел к двери. – Хочу попробовать денебианского вина, пока все не выпили.

Увидев, как я темнею, он задержался:

– Вы не против? Я имею в виду, мне здесь нечего делать, разве что торчать рядом и смотреть, как вы работаете.

– Что вы, друг Гектор, – солгал я. – Я не возражаю.

– Отлично. Я так и думал, что все эти рассуждения о том, что бъйорнны не любят оставаться одни – выдумки мадам Чонг.

Он вышел в коридор, потом в двери снова показалась его голова.

– Так вы не забудете проверить Примроуза?

– Не забуду, друг Гектор, – заверил я.

– Прекрасно. Ну, я ушел.

И он ушел. Я заставил себя сосредоточиться не на своем одиночестве, а на картинах, и постепенно чувство беззащитной обнаженности отступило перед полным погружением в работу.

Возраст большинства двухмерных картин был от шестисот лет до тысячи, хотя одна из них (причем не самая лучшая), вероятно, могла быть написана около трех тысячелетий тому назад. Большинство голограмм, особенно стасисные композиции – застывшие электростатические модели – оказались не старше ста лет, хотя опять же – попалась одна, созданная почти пять тысяч лет назад, в дни, когда человеческая раса впервые устремилась в галактику.

Все работы, кроме двух, были, безусловно, творениями человеческих рук, и я подозревал, что одна из этих двух – тоже. Всего двое художников оказались действительно крупными: Яблонски, живший тысячу лет назад на Кабалке V, и Примроуз, добившийся определенной популярности на Бариосе IV, но забытый со временем; все работы относились к легко узнаваемым и четко определенным школам скопления Альбион.

Я осмотрел Примроуза, незначительное полотно давно вышедшего из моды художника, определил, что оно написано на Бариосе IV и подпись на нем подлинная, потом занялся остальной коллекцией.

Мое внимание особенно привлекла одна картина – женский портрет.

Портрету не хватало техники Яблонски, и все же он заинтересовал меня.

Изысканные, точеные черты лица излучали одиночество, чувство глубокой тоски, стремления к недостижимому. Название ничего не говорило о модели (картина называлась просто – «Портрет»), но вероятно, это была весьма известная леди, потому что я видел нечто похожее уже дважды: в голограмме с Байндера X, и на картине с Патагонии IV.

Я отошел к Яблонски и двум наиболее экзотическим стасисным голограммам, попытался сконцентрироваться на них, но что-то тянуло меня назад к портрету. В конце концов я вернулся и стал изучать мазки кисти, нежные оттенки и нюансы светотени, композицию с еле заметной асимметрией.

Фамилия художника была Килкуллен и ничего мне не объяснила. Беглый анализ структуры холста, химический состав красок и почти каллиграфическая манера подписи в верхнем левом углу позволили мне определить возраст картины, около 542 лет, а также место ее создания – одна из колоний землян в системе Бортаи.

Нахлынувшее вдруг тепло и чувство облегчения сразу подсказали, что я уже не один в зале.

– Рад видеть вас снова, друг Гектор, – обернулся я к нему.

– Ну что, – сказал он, отпив вина из изящного хрустального бокала.

– Примроуз подлинный?

– Да, друг Гектор, – ответил я. – Но это не лучшая его работа. Учитывая его репутацию, за нее можно взять 250 тысяч кредитов, но, по моему мнению, в ближайшие годы цена поднимется не значительно.

– Вы в этом уверены?

– Уверен.

Он вздохнул.

– Обидно. Я уже чувствую, что Яблонски будет слишком дорого стоить.

– Наши мнения совпадают, друг Гектор. Он обойдется не меньше, чем в полмиллиона кредитов. Вполне возможно, что и все шестьсот тысяч.

– Ну что ж… А что порекомендуете вы?

– Мне очень нравится вот эта картина, – сказал я, указывая на портрет.

Он подошел к нему и с минуту рассматривал.

– Не знаю, – наконец ответил он. – Если смотреть через зал, это весьма привлекательно, но чем ближе подходишь, тем яснее становится, что Килкуллен – не Яблонски.

Он еще немного полюбовался картиной, потом обернулся ко мне.

– Как вы думаете, на сколько она потянет?

– Возможно, пятьдесят тысяч кредитов, – предположил я. – Если Килкуллен известен в пределах Бортаи, то шестьдесят.

Он еще посмотрел на полотно и нахмурился.

– Не знаю, – пауза. – Покупая полотно практически неизвестного автора, мы здорово рискуем. Не уверен, что это обернется выгодным вложением. По качеству картина может стоить пятьдесят тысяч, но это не означает, что дальнейший рост ее стоимости опередит скорость инфляции.

Еще одна пауза.

– Придется подумать.

Новый взгляд на картину.

– Хороша. Этого у нее не отнимешь.

Тут в зал вошла Тай Чонг.

– Так и знала, что найду вас здесь, – сказала она. – Аукцион начнется через пять минут.

– Уже идем, мадам Чонг, – сказал Рейберн, и я пошел за ним.

– Нашли что-нибудь интересное? – спросила меня Тай Чонг.

– Пожалуй, только одну работу, Достойная Леди, – ответил я.

– Портрет женщины в черном? – спросила она.

– Да, Достойная Леди.

Она кивнула.

– Я его тоже заметила.

Она выдержала паузу и улыбнулась мне:

– Ну что, вы готовы взглянуть на скульптуры Мориты?

– О да, Достойная Леди! – с жаром ответил я. – Я всю жизнь мечтал увидеть скульптуру Мориты в подлиннике!

– Тогда идемте, – предложила она и взяла меня под руку. – Вряд ли вы еще когда-нибудь увидите три из них на одной планете.

Она повернулась к Рейберну.

– Мы вернемся через несколько минут, Гектор.

– Я продержусь, – кивнул он. – Нам, как специалистам, в ближайшие полчаса все равно делать нечего.

Она повела меня через кольцевой коридор в маленькое боковое помещение.

Я безуспешно пытался сдержать свой цвет, который бешено переливался от возбуждения, и пережил момент почти болезненного смущения от такого проявления страсти, касавшейся исключительно моих личных интересов.

– Предъявите, пожалуйста, ваши документы, – произнес, преградив нам путь, дородный охранник в фиолетовой униформе.

– Но я здесь уже была, не прошло и пяти минут, – возразила Тай Чонг.

– Знаю, мадам Чонг, но у меня приказ.

Она вздохнула и вынула удостоверение.

– О'кей. Можете проходить.

– Спасибо, – сказала она. – Идем, Леонардо.

– Ему нельзя, – произнес охранник. – Или ей.

– Он со мной, – объяснила она.

– Не могу ничего сделать, – уперся охранник.

– Леонардо, покажите ему приглашение.

Охранник покачал головой.

– Не тратьте время, – обратился он ко мне. – Сюда пропускают только директоров галерей.

– Я высокий представитель Дома Крстхъонн, – сказал я.

– Это инопланетная галерея? – спросил он.

– Да, – ответил я. Это было проще, чем объяснять ему структуру Бъйорннского Дома.

– Сожалею. Вход только для директоров человеческих галерей.

Я опешил. Я не знал, как ответить, и поэтому промолчал, лишь мой цвет выдал безнадежное унижение. До этой минуты я даже не отдавал себе отчета, насколько сильно я жажду и надеюсь увидеть скульптуры Мориты;

Казалось, что Мать Всего Сущего наказывает меня за то, что я посмел поставить личные интересы над интересами Дома, пусть даже на миг. И по мере того, как я осознавал, что наказание заслуженное, пропадал всякий смысл сердиться, оставалось только молчаливое смирение со справедливостью ситуации.

Но я-то мог промолчать, а Тай Чонг не могла.

– Что происходит? – возмутилась она. – Леонардо прибыл на Дальний Лондон по программе обмена специалистами, и сотрудничает с галереей Клейборн. Его документы в порядке, и я лично за него ручаюсь.

– Мадам Чонг, мы воюем более чем с пятидесятью инопланетными расами в галактике.

– Но не с бъйорннами! – огрызнулась она.

– Послушайте, я всего лишь выполняю приказ. Если вы хотите жаловаться, идите к директору.

– Непременно пойду! – резко бросила она. – Такое отношение к почетному гостю непростительно!

– Пожалуйста, Достойная Леди, – я робко потянул ее за блестящий рукав, стараясь всеми силами скрыть свою униженность. – Я не хочу послужить причиной подобной дисгармонии. Я посмотрю скульптуры Мориты в другой раз.

– К полуночи они окажутся на трех разных кораблях, их все увезут Бог знает куда, – возразила она. – Другого раза не будет.

– Я посмотрю их на аукционе.

– Они слишком тяжелы и громоздки, их нельзя вынести в зал аукциона. Поэтому они здесь и выставлены.

Она еще раз обратилась к охраннику.

– В последний раз прошу вас пропустить в экспозицию моего коллегу!

– У меня приказ, – покачал головой тот.

Я чувствовал, что она еле сдерживается, и преодолев собственное горькое разочарование, легонько тронул ее за руку.

– Пожалуйста, Достойная Леди, – тихо проговорил я. – Я посмотрю другие скульптуры и картины, тут их много.

– Да черт возьми, Леонардо, неужели это вас нисколько не раздражает? – воскликнула она с явным раздражением.

– Меня проинструктировали, что, посещая человеческие миры, я должен подчиняться человеческим законам, – осторожно подбирая слова, ответил я.

– Это не закон! – возмутилась она, свирепо глядя на охранника. – Это политика, и я собираюсь протестовать.

– Разумеется, это ваше право, – ответил он с полным безразличием исполнителя, который знает, что за свое поведение будет отвечать не он.

Ее злость стала почти осязаемой, она бросила на охранника убийственный взгляд и, резко повернувшись, пошла назад в главную галерею, волоча меня за руку, словно маленького человеческого ребенка. Вопреки всему, я успокоился: мы избежали гораздо более оскорбительной сцены, и приобретенный в данном случае опыт лишь подтвердил старую истину – личные желания и цели в конечном итоге не имеют абсолютно никакого значения.

Я был новичком в человеческом обществе и впервые преследовал личные цели. Весьма тривиально. И не в последний раз.