Текст книги "Черная Леди"

– Может быть, вы ошибаетесь? – сказал Хит. – Если она в самом деле порывает с вами, зачем тратить усилия на посылку чего бы то ни было?

– Это было бы лучше, – заметил я.

– Не понимаю.

– Главное в праздновании Дня Признания – это пир, – объяснил я, пытаясь совладать с чувствами и ощущая, как бешено меняются мои оттенки.

– Вот поэтому вы и ошибаетесь, – ответил Хит. – Этого зверька вам не могли прислать на День Признания. Бъйорнны ведь вегетарианцы.

– Этим Мать Узора сообщает мне, что я не только опозорен, но больше даже не бъйорнн.

– И кем же она вас считает? – спросил он, уставившись на грызуна.

– Пожирателем плоти.

– Пожирателем плоти? – удивленно переспросил он.

– Человеком.

Глава 21

Владимир Кобринский не соответствовал обычным представлениям о безрассудном смельчаке.

У него было загорелое лицо с глубокими морщинами, редкие волосы с начинающейся лысиной, нос чересчур крупный, зубы кривые и пожелтевшие, на одном ухе не хватало мочки. От природы сильный и мускулистый, он успел набрать фунтов двадцать пять лишнего веса, и живот у него висел над поясом. Руки были разного цвета: правая бронзовая, обожженная солнцами многих миров, а левая – бледная, и это навело меня на мысль, что она искусственная. Ходил он не то, чтобы хромая, но несколько скованно, будто его постоянно беспокоила старая рана.

Мы добрались до Солитера за пятьдесят три часа, и еще полчаса искали, где поселился Кобринский, потому что планета была густо покрыта горами и оспинами кратеров. Он выстроил себе бункер у подножья потухшего вулкана, и Хит, сообщив ему по радио о нашем прибытии, осторожно посадил наш корабль рядом с кораблем Кобринского.

Когда мы вышли из люка, он уже ждал нас с выражением нескрываемого любопытства.

– Вы Хит? – спросил он, глядя на Валентина.

– Именно так.

– Добро пожаловать на Солитер. Всегда рад компании.

Он повернулся ко мне.

– Вы, наверное, Леонардо. Забавное имя для инопланетянина.

– Простите, если оно вас оскорбляет, – сказал я.

– Чтобы меня оскорбить, требуется нечто большее, – спокойно ответил он и замолчал, переводя взгляд с одного из нас на другого.

– О'кей, – произнес он наконец. – Я знаю, что вы не с Солтмарша, и раньше я никого из вас не встречал, так что надеюсь, вы скажете мне, что вам здесь надо, и почему я вдруг приобрел такую известность.

Он усмехнулся.

– Я не настолько влюблен в себя, чтобы поверить, что вы просто хотите посмотреть на мою плазменную живопись.

– Вы говорите так, словно мы не единственные ваши гости, – осторожно заметил Хит.

– Я получил по радио сообщение от какого-то Венциа, – ответил Кобринский. – Он должен быть здесь через пару часов. Все сразу захотели поговорить со мной. С чего бы это?

– Венциа? – озадаченно повторил Хит. – Как ему удалось так быстро нагнать нас?

Кобринский, в свою очередь, озадачился.

– У вас, ребята, никак гонки: кто скорее до меня доберется?

– В некотором роде, – ответил Хит.

– Почему?

– Потому что вы считаем, что вы – очень важная личность, мистер Кобринский, – сказал Хит. – И у нас есть вопросы, которые мы хотели бы вам задать.

– В чем моя важность?

– И об этом мы тоже хотели бы поговорить с вами, – сказал Хит.

Кобринский пожал плечами.

– Почему бы нет? Мне нечего скрывать.

Он помолчал.

– Здесь слишком жарко. Идемте в бункер, – и повернувшись ко мне, добавил:

– Вы тоже.

Мы пошли за ним в бункер, довольно большое строение, заполненное множеством компьютеров и других разнообразных машин, назначение которых я не смог определить. Со стен смотрели головы животных, одна страшней другой.

– Очень впечатляет, – заметил Хит.

– Оборудование или звери? – поинтересовался Кобринский.

– И то, и другое, – ответил Хит. Он указал на одну из голов, принадлежавшую отвратительной рептилии с жутким оскалом и шестидюймовыми клыками.

– Это не громовая ящерица? Кажется, я одну такую видел в зоопарке на Лодине XI.

Кобринский кивнул.

– Это правда громовая ящерица, но вы, наверное, видели ее в музее.

Пока ни одной еще не удалось поймать живьем.

– Где они водятся? – спросил я.

– На Гамме Щита IV.

– Громовые ящерицы, похоже, очень свирепы, – заметил я.

– Да, – согласился Кобринский и нежно погладил голову. – Эта была особенно свирепа. Уже принялась за мою левую ногу, когда я ее прикончил.

– И руку вы так же потеряли? – спросил я.

Он покачал головой.

– Руку – лет пятнадцать назад, несчастный случай при прыжках с парашютом, – он согнул и разогнул левую руку. – Невелика потеря. Эта работает лучше настоящей.

Он сделал паузу.

– Кто-нибудь из вас хочет выпить?

– Да, пожалуйста, – сказал Хит.

Кобринский полез в шкафчик, вынул бутылку альтаирского рома и кинул Хиту.

– А вам что? – спросил он меня.

– Я не принимаю стимуляторов, – ответил я. – Но спасибо за предложение.

– Устраивайтесь, – предложил он, присев на край незастеленной койки и указывая нам на два металлических табурета. – О'кей. Начинайте задавать вопросы. Мне они, наверное, будут не менее интересны, чем вам – ответы.

– Вы здесь одни? – спросил Хит.

– Это вопрос или прелюдия к ограблению? – спросил Кобринский тоном, не сулившим ничего хорошего потенциальному взломщику.

– Это вопрос, и крайне важный, – сказал я.

– Один.

– С вами нет женщины? – добивался Хит.

Кобринский широким жестом настоящей руки обвел почти всю планету.

– Вы видите хоть одну? – и добавил:

– Дались вам эти женщины!

Венциа задавал мне тот же идиотский вопрос.

– Мы ищем одну женщину, – сказал я. – У меня есть причина думать, что она скоро здесь появится.

– На Солитере? – он язвительно засмеялся. – Что может заставить женщину прилететь на такую жаркую, безобразную и безжизненную планету?

– Вы, мистер Кобринский, – ответил я.

Он явно удивился.

– Я?

– Совершенно верно.

– Может, вы меня на солнце плохо разглядели, – сказал он. – У меня не та физиономия, чтобы женщины бегали за мной через всю галактику.

– Эта женщина придет, – сказал я.

– Валяйте дальше, – сказал Кобринский, лицо которого выразило живой интерес.

Я повернулся к Хиту.

– Можно мне вести беседу, друг Валентин?

Хит улыбнулся.

– Вы уже минуты две ведете.

– Прошу прощения за невоспитанность, – извинился я.

– Не стоит, – сказал Хит. – В конце концов, вы эксперт.

– Спасибо, – сказал я, снова поворачиваясь к хозяину. – Мистер Кобринский, два года назад вы пытались купить картину на аукционе, на Бета Сантори V, но предложили недостаточную цену.

– Откуда вы знаете?

– Это можно узнать из открытых данных, – ответил я. – Вы помните ту картину?

– Конечно, помню. Это было единственное произведение искусства, которое я пытался купить, но она отправилась к какому-то богатому ублюдку со Старого Лондона или Ближнего Лондона.

– С Дальнего Лондона, – поправил я.

– Вы его знаете? – спросил Кобринский. – Он даже на аукцион не явился, весь торг вел его агент.

– Его зовут Малькольм Аберкромби, – объяснил я. – До недавнего времени я у него работал.

– Наверное, денег не считает.

– Он достаточно состоятелен, – согласился я. – Можно спросить, что в этой картине вас заинтересовало? Я видел ее, и со всем беспристрастием скажу, что портрет не очень хорошо выполнен.

– Вы здесь, чтобы расспрашивать меня о портретах, или о женщине, которую ищете?

– О том и о другом, – ответил я. – Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Уверяю вас, что это очень важно.

Кобринский повел плечами.

– Мне было наплевать, хорошо или плохо написана картина, – сказал он. – Я же говорю, я не собираю предметов искусства.

– Но вы пытались купить эту картину, – продолжал я. – Почему?

– Из-за изображения.

– Изображенной женщины?

Он кивнул.

– Верно.

– Вы ее когда-нибудь видели? – спросил я.

– Почти каждую ночь уже двадцать лет, – ответил Кобринский.

– Это невозможно! – вмешался Хит.

– Я бы на вашем месте выбирал, кого называть лжецом, мистер Хит, – грозно произнес Кобринский.

– Вы когда-нибудь были на Ахероне? – спросил Хит.

– Даже не слышал.

– Так вот, я точно знаю, что она провела на Ахероне по меньшей мере месяц, – сказал Хит. – Как она могла в то же самое время быть с вами?

– Я не сказал, что встречался с ней, – ответил Кобринский. – Я говорил, что видел ее.

Он постучал себе по лбу.

– Вот здесь.

– Не понимаю вас, мистер Кобринский.

– Она является ко мне во сне, – ответил Кобринский. – Я привык думать, что сам ее выдумал. Потом увидел картину.

Он помолчал.

– Наверное, я где-то раньше ее видел, и сохранил в памяти лицо подсознательно.

– Вам не кажется, что это можно объяснить по-другому? – спросил я.

– Но я совершенно точно не мог ее встретить, – ответил он. – Картине шесть веков.

– А почему вы пытались ее купить? – спросил я.

Он вдруг прищурил глаза.

– Слушай, – тон его стал грубым. – Если ее сперли, и твой босс собирается меня в этом обвинить только за то, что я пытался купить эту чертову…

– Уверяю вас, что ее не крали, – произнес я. – И я уже не работаю у Малькольма Аберкромби.

– Тогда какое вам дело, почему я пытался ее купить?

– Пожалуйста, поверьте, что мне это очень важно.

– А мне не очень приятно!

В конце концов он пожал плечами.

– Будь я проклят. Вы так далеко добирались, ладно, получайте ответ, – но ответил он не сразу. – Я пытался купить ее, потому что думал, что таким образом успокою моих демонов.

– Я вас не понимаю.

– Вам это, наверное, покажется помешательством, – произнес он, – но, хоть я и никогда не встречал женщину, нарисованную на портрете, я как-то начал верить, что она существует. Что когда-нибудь я ее встречу.

Он поерзал, словно ему стало неловко.

– Может быть, я слегка в нее влюбился.

– Мне это совсем не кажется помешательством, – сказал я. – Продолжайте, пожалуйста.

– Ну, а мне кажется, когда об этом говорю, – смущенно произнес он.

– Знаете, каждый раз, когда я выходил на ринг или сталкивался с нападающим зверем, у меня возникало ощущение, словно я испытываю себя ради нее. Что стоит мне выиграть достаточно боев и победить достаточно зверей, она обязательно узнает о том, что я сделал.

Он скорчил рожу.

– Одним словом, вот он я, неизлечимый романтик, сижу рассказываю двум незнакомцам о том, как влюбился в призрак. Может быть, вернемся к вашей женщине из плоти и крови?

– По-моему, ваш призрак интереснее, – ответил я. – Можно еще о ней поговорить?

Он вздохнул.

– Почему нет? Вряд ли я буду выглядеть глупее, чем сейчас, даже если ляпну что-нибудь еще.

– Вы продолжаете видеть ее во сне?

– Каждую ночь.

– В ваших снах она когда-нибудь улыбалась?

Он долго с любопытством смотрел на меня, явно удивившись вопросу.

– Нет, никогда. Лицо у нее всегда печально, словно… – его голос затих.

– Словно что?

– Словно она что-то ищет. Что-то важное для нее.

– Она вам хоть раз являлась, когда вы не спали?

– Я же говорил, – сказал он раздраженно. – Это только образ женщины, которая жила не одну сотню лет назад. Нет, даже не так: это мое воспоминание о том, что в ней увидел художник.

И он с любопытством посмотрел на меня.

– Почему она вас так интересует?

– Она существует, – ответил я.

– Не может быть!

– Она живая, – повторил я. – И я думаю, что скоро она появится на Солитере.

– Это не может быть та же самая женщина, – уверенно заявил Кобринский.

– Это она.

Он вдруг рассмеялся.

– Вы еще больше сумасшедший, чем я.

– Я не сумасшедший. Я думаю, что она скоро появится здесь – а когда она явится, то я настоятельно прошу разрешить мне поговорить с ней.

– Вы ее на самом деле видели?

– Мы ее видели, – вмешался Хит.

– Наверное, просто лицо похожее, – сказал Кобринский. – Ей же получается более шестисот лет.

– Точнее, более восьми тысяч, – сказал я.

– Значит, это не может быть та же самая, – повторил Кобринский.

– Она не совсем обычная женщина, – кисло вставил Хит.

– Ни одна инопланетянка так не выглядит.

– Она и не инопланетянка.

– Значит, она не женщина и не инопланетянка. Кто же она?

– Я не знаю, – признался Хит.

Кобринский повернулся ко мне.

– А кто она, по-вашему?

– Фантом, – ответил я.

– Фантом? – повторил он.

– Она является многим на протяжении многих тысячелетий, – объяснил я. – Ее влечет к тем, кто добивается ее. Библиотечный компьютер на Дальнем Лондоне подтвердил, что следующим, кого она посетит, будете вы.

– Вашему библиотечному компьютеру пары процессоров не хватает, – заметил Кобринский. – Я никогда ее не встречал. Как я мог ее добиваться?

– Постоянно рискуя жизнью, – ответил я.

– Тогда вы ошиблись адресом. По всей галактике ведутся войны, солдаты рискуют жизнью по десять раз в день.

– Ее влечет к мужчинам, которые идут на смертельный риск добровольно, без мысли о вознаграждении, – продолжал я. – Солдат пойдет на риск только по приказу.

– Откуда ей знать, рисковал я жизнью или нет?

– Вы мне уже сказали, что сами думали, что она как-то узнает об этом, – ответил я. – Вы были правы.

– Но если она никогда меня не видела… – начал он и смущенно остановился.

– Она не женщина, – сказал я.

– А почему вы так интересуетесь ею? – вдруг спросил Кобринский.

– Я хочу ее кое о чем спросить.

– Если в вашей наскоро слепленной истории есть хоть капля правды, рискуйте жизнью, и она к вам придет.

– За восемь тысяч лет ее ни разу не видели с инопланетянином.

– Тогда я повторяю: почему вы так интересуетесь ею?

– Это очень трудно объяснить, – замялся я.

– Отлично. Пора кому-то кроме меня попасть в неловкое положение.

– Мне было ее видение. Я должен узнать, почему.

– Было видение? – повторил он. – Хотите сказать, как святые являются верующему?

– Может быть.

– Может быть? – повторил он. – А это как понимать?

– Это могло быть сном. Если это было видение, я должен узнать, почему из всех не-землян она выбрала меня, и чего она от меня хочет.

– А если сон?

– Тогда я буду знать, что она ко мне не приходила, и я беспрепятственно смогу совершить религиозный ритуал, который слишком долго откладывался.

– Какой ритуал? – с подозрением спросил Кобринский.

– Самоубийство.

Кобринский заморгал.

– Остаюсь при своем мнении: вы, ребята, оба спятили.

– Очень жаль, что вы так думаете, – сказал я.

– Послушайте, – Хит наклонился вперед. – Я не знаю, кто она:

Женщина, инопланетянка, телепортер или, как думает Леонардо, Мать Всего Сущего – но я знаю, что меньше двух месяцев назад она была на моем корабле, и что существует более сорока картин, голограмм и скульптур, изображающих ее, и самой старой более восьми тысячелетий. Это, во всяком случае, факты.

– Вы действительно встречались с ней? – спросил Кобринский.

– Мы оба встречались, – ответил Хит.

– Почему же вы не спросили ее о том, что хотите знать?

– У меня к ней вопросов нет, – сказал Хит. – А Леонардо в то время не знал, кто она – или не знал, та ли она, за кого он ее сейчас принимает.

– О'кей, – сказал Кобринский. – Теперь я знаю, какой интерес у него. А у вас?

Лицо Хита стало безразличной маской.

– Я просто помогаю Леонардо ее найти.

Кобринский перевел взгляд с Хита на меня и обратно.

– Вы лжете, – сказал он. Потом повернулся ко мне.

– А вы говорите правду – но вы ненормальный.

Он сделал паузу.

– А этот Венциа? Ему что от нее надо?

– Он хочет узнать, что кроется за пределами этой жизни, – ответил я.

– И он думает, она ему скажет?

– Да.

Кобринский нахмурился.

– Они что – выпустили всех сумасшедших в Олигархии и дали им мой адрес?

– Можете нам не верить, – сказал я.

– Спасибо. Я и не верю.

– Все, чего мы просим, – продолжал я – это разрешить нам остаться на Солитере, пока она появится.

– Она не появится, – ответил Кобринский.

– Надеюсь, что вы не ошибаетесь.

– Мне показалось, что вы хотели поговорить с ней.

– Я должен поговорить с ней – ответил я. – Никто не может хотеть встретиться со своим божеством.

– Так она уже божество, а не одинокая женщина, которой нравятся мужчины, пытающие судьбу?

– Я не знаю, – сказал я. – Именно это я должен выяснить. Вы разрешите нам остаться на Солитере?

– Я не даю разрешений, – сказал Кобринский. – Хотите – уезжайте, хотите – оставайтесь.

– Спасибо.

– Не за что, я всегда благоволил к сумасшедшим, – он помедлил. – Когда она появится, по-вашему?

– Не знаю.

– Ну, если после сегодняшней ночи, то лучше ей быть божеством.

– Почему? – спросил Хит.

– Потому что я балуюсь с новым вариантом моей плазменной живописи, – ответил Кобринский. – Сегодня ночью собираюсь испытать. А когда испытаю, вся эта планета останется радиоактивной на ближайшие семьдесят-восемьдесят лет.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил я.

– Вы знаете, что происходит при плазменной живописи? – спросил он в ответ.

– Библиотечный компьютер на Дальнем Лондоне дал мне краткую справку.

– Ну вот, это очень интересный процесс, но мне всегда казалось, что он несколько ограничен, – произнес Кобринский. – Сейчас, когда я получил возможность поиграть с необитаемой планетой, я собираюсь применить управляемые взрывы с использованием нестабильных атомов. Для художественной выразительности.

– Вы уже пробовали такое? – спросил Хит.

Кобринский усмехнулся.

– Если бы я пробовал, вы бы получили смертельную дозу радиации, только выйдя из корабля, – он сделал паузу. – Но я прогнал идею через компьютер, и он говорит, что должно получиться.

– А нам не опасно находиться на планете, пока вы занимаетесь вашей плазменной живописью? – поинтересовался Хит.

Кобринский утвердительно кивнул.

– Бункер имеет противорадиационную защиту, – снова пауза. – Если у вас на корабле есть защитные костюмы, было бы неплохо достать их и принести сюда. Для вас-то я могу что-нибудь выкопать, но ума не приложу, что подойдет ему.

И он кивнул на меня.

– Тогда я немедленно принесу их, – сказал Хит и вышел из бункера.

Мы с Кобринским несколько минут сидели молча. Наконец он глубоко вздохнул.

– Хотите верьте, хотите нет, – сказал он. – Но хотелось бы, чтобы вы не были сумасшедшим.

– О?

– Я всю жизнь был одинок.

– Мне казалось, что люди ничего не имеют против одиночества, – ответил я.

– Не верьте, Леонардо, – ответил он.

– В таком случае, можно мне задать вам личный вопрос?

– А какие же вопросы, по-вашему, вы тут задавали?

– Прошу прощения, если я обидел вас.

– Я не обижен, я смущен, – сказал Кобринский. – И поскольку смущают меня собственные ответы, то кроме себя, винить некого. Валяйте, спрашивайте.

– Если вам не нравится быть одному, почему большую часть сознательной жизни вы посвятили профессиям одиночки?

Он надолго задумался.

– Будь я проклят, если знаю, почему, – и замолчал снова.

Минуту спустя вернулся Хит с двумя защитными костюмами.

– Снаружи становится кошмарно жарко. Наверное, градусов под 120.

– Учтите, это сухой жар, – заметил Кобринский. – Влажности практически нет.

– Мокрый или сухой, а жареное мясо – это жареное мясо, – ответил Хит.

Кобринский хмыкнул.

– Были бы вы со мной на охоте за рогатодемонами на Ансарде V. Тогда бы вы оценили сухую жару.

– С удовольствием поверю вам на слово, – сказал Хит, вытащив платок и вытирая пот с лица.

– Что вы собираетесь изобразить сегодня? – спросил я.

– Еще не решил, – ответил Кобринский. – У меня есть полдюжины предварительных разработок.

– Предварительных разработок? – удивился я.

Он улыбнулся.

– Вы, наверное, никогда не видели плазменную живопись?

– Нет, не видел.

– Она проецируется на небо, примерно на две мили над землей, – объяснил он. – На безоблачной планете вроде Солитера можно поднять изображение до пяти миль, и заполнить все небо от горизонта до горизонта.

Он сделал паузу.

– На небесном полотне таких размеров деталь за деталью не прорисуешь. Эскиз создается вот на этом компьютере, – он показал на один из них.

– А потом, когда вы удовлетворены результатом, вон тот, – и он показал на другой, – анализирует изображение и определяет, как лучше всего облучить атмосферу, чтобы создать нужный эффект. Остальные машины выполняют его команды.

– Какие цвета можно получить? – спросил Хит.

– Все, от ультрафиолетового до инфракрасного, – ответил Кобринский.

– Цвета прозрачные, заметьте – иначе сожжете планету дочерна. Кроме того, мне нравится, когда сквозь мое творение просвечивают звезды.

– Сколько это длится? – спросил Хит.

– Картина обретает нужный вид примерно за минуту, а в следующие девяносто секунд постепенно рассеивается. Изображение сохраняется законченным и целым примерно секунд тридцать.

– Простите мое замечание, – сказал Хит, – но мне кажется, что ради полуминутного эффекта вы идете на слишком большие затраты и трудности.

– Сложностей и затрат не больше, чем в вашем поиске призрака, – ответил Кобринский. – А те полминуты, пока длится эффект, я радуюсь, что создал нечто великолепное, чего до меня никто не делал.

– Можно взглянуть на эскизы, которые вы подготовили к сегодняшнему вечеру? – спросил я.

– Почему нет? – пожал он плечами.

Устной командой он включил первый компьютер и приказал ему спроецировать перед нами голограмму первой картины.

Это был жутковатый инопланетный пейзаж с кроваво-красной рекой, плескавшейся в пустынных берегах, и деревья без листвы, словно скелеты, склонялись к воде под немыслимыми углами.

– Лараби IV, – сказал Кобринский.

– Не слышал о такой, – сказал Хит.

– Это за скоплением Квинелл. Самая странная планета из всех, которые мне приходилось видеть. Там существует только два цвета – глубокий красный и темный фиолетовый. Все – камни, вода, растительность – либо красное, либо фиолетовое.

– А животные там есть? – спросил я.

– В отчете Корпуса Пионеров сказано, что есть, но я ни одного не видел. Следующую!

Перед нами друг за другом быстро появились и исчезли пейзаж дорадузского горного хребта, довольно абстрактное изображение лазерной винтовки, натюрморт из фруктов со Байндера X и натуралистическое изображение громовой ящерицы.

– Мне почти стыдно показывать вам последнюю, – признался Кобринский.

– Почему?

– Я почти один к одному слизал ее с той картины, которую вы видели.

– Черная Леди? – спросил я.

– Вы так ее называете?

– Она сама так себя называет, – ответил я. – Разрешите посмотреть, пожалуйста.

– Следующую, – приказал Кобринский, и мгновение спустя появилось лицо Черной Леди. Я мог бы дотронуться до нее. Ее печальные глаза смотрели прямо на меня.

– Сомнений нет, это она, – сказал Хит.

– В самом деле, необыкновенное сходство, – согласился я. – Как долго вы над ней работали?

– Три года, – сказал Кобринский таким тоном, будто ему было стыдно, что он не мог создать ее за вечер.

– Где вы устроите взрывы? – спросил я.

– Наверное, в глазах, – сказал он. – Это их оживит.

Я одобрительно кивнул.

– Может быть, тогда она покажется не такой грустной.

– А может, тронуть мочки ушей? – предложил Хит. – Я не вспомню, она носила серьги или нет?

– Она не носила никаких украшений, друг Валентин, – сказал я.

– Компьютер – выключить, – скомандовал Кобринский.

Изображение исчезло – и как только оно растаяло, дверь открылась, и в бункер вошел Рубен Венциа.

– Кто вы такой? – спросил Кобринский.

– Это Рубен Венциа, – сказал я.

– Ну-ну, – произнес Хит, кривя губы в усмешке. – Вся шайка в сборе.