Текст книги "Черная Леди"

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НАШЕЛ

Глава 19

Я в жизни не чувствовал более отчаянного голода.

Сознание постепенно возвращалось, и я вспомнил, что нахожусь в камере глубокого сна. Я открыл глаза, заморгал от режущего яркого света, попытался шевельнуться, поморщился от боли и замер совершенно неподвижно, считая про себя до трехсот. Боль отступила, но тело еще плохо двигалось. Я сел, с трудом перекинул ноги через край модуля и попытался встать.

Хит сидел на краю другого модуля, обычно аккуратно приглаженные волосы были дико встрепаны, лицо выражало растерянность. Он размял руки, прислушиваясь к ощущениям, потом осторожно спустил ноги на пол.

– С добрым утром, Леонардо, – сказал он, только тут заметив меня. – Как самочувствие?

– Голодное, – ответил я.

– Еще бы, – ответил он. – Вы тридцать дней не ели.

– А как вы, друг Валентин? – осведомился я.

– Умираю, есть хочу!

Хит направился в камбуз, стеная при каждом движении непослушных мышц, я затрусил следом, стараясь не обращать внимания на острую боль в спине.

– Ооох! Отлежал все на свете, – пожаловался он.

Мы добрались до камбуза и заказали еду, потом уселись за маленький столик и несколько минут в полном молчании жадно поглощали. Наконец Хит откинулся в кресле и блаженно вздохнул.

– Уффф… Хорошо! Я так наелся, что не против снова залечь в глубокий сон, и подремать, пока все переварится.

– В этом нет необходимости, друг Валентин, – сказал я. – Человеческий организм переваривает пищу за…

– Я пошутил, Леонардо, – прервал он.

– А, – сказал я и добавил, не желая обижать его:

– Было очень смешно.

– Спасибо, – поморщился он.

– Не стоит благодарности, друг Валентин.

– А знаете, – сказал Хит, – я раньше думал, почему бы не положить сотню кредитов в банк на восемь или девять процентов, или даже на два, коли на то пошло – и проспать пару столетий глубоким сном. Проснешься самым богатым человеком на свете.

Он скроил гримасу.

– Потом я проспал всего месяц и понял, что можно умереть с голоду меньше, чем за год. Между полным выключением всех систем организма и замедлением их до минимума – огромная разница.

– Кроме того, Олигархия издала декрет о замораживании вкладов на то время, пока инвестор находится в глубоком сне, – заметил я. – Вот почему процесс глубокого сна стал государственной монополией: каждая камера должна быть запрограммирована, чтобы сообщать срок сна пользователя компьютеру Казначейства на Делуросе.

– Но это относительно новое правило, – ответил он. – При республике, да и при Демократии такого не было, а глубокий сон практикуется уже почти две с половиной тысячи лет. Нет, я убежден, что люди не однажды пробовали так проделать, и наверное, умирали с голоду, не успев проснуться.

С минуту мы молчали.

– Где мы сейчас, друг Валентин? – спросил я наконец.

Он развел руками.

– Должны были дня два назад войти в скопление Альбиона. Можно проверить точное положение по компьютеру, – он приказал компьютеру включиться:

– Компьютер, где мы находимся?

– Мы в скоплении Альбиона; примерно через семьдесят девять минут минуем систему Максима на расстоянии трех световых лет.

– Точно по расписанию, – сказал Хит с самодовольной улыбкой. – Должны обогнать Венциа дня на два.

– Но он стартовал почти на тридцать шесть часов раньше, – заметил я.

Хит победно усмехнулся – Таких скоростных птичек, как моя, найдется немного. Венциа что-то не показался мне человеком, способным разориться на хороший корабль.

Он заказал камбузу стакан вина, а затем спросил компьютер, не поступало ли сообщений, пока мы находились в глубоком сне.

– Да, – ответил компьютер. – Я занес в банк памяти три сообщения.

– Выдай все по порядку, – потребовал Хит.

– Первое – от Луи Ниттермейера, – объявил компьютер.

– Мой адвокат, – объяснил Хит.

– Валентин? Валентин? – зазвучал писклявый мужской голос. – Черт! Почему, когда надо, ты вечно в камере глубокого сна?

Краткая пауза.

– Ладно, посмотрим, что тут у нас. Все обвинения с тебя сняты, можешь свободно возвращаться на Шарлемань. У тебя конфисковали где-то половину произведений искусства – все, что не было застраховано – но мы ведем переговоры, чтобы вернуть их. Полагаю, полмиллиона кредитов хватит; мне еще надо встретиться с одним парнем в полицейском управлении, но из вполне надежного источника я узнал, что с ним можно будет договориться. Что еще… – опять пауза. – Ах да, ты потерял квартиру в западной части города, ту, что снимал под одним из вымышленных имен. Судя по всему, ты забыл уплатить за прошедшие четыре месяца. Мне удалось затянуть дело через суд, так что пока в нее никто не въедет. Если хочешь получить ее назад, пришли мне сорок тысяч кредитов в уплату долга, и еще десять тысяч может понадобиться на гарантийное поручительство. И не забудь заплатить своему усердному адвокату. Конец сообщения.

– Не такая уж это была и квартира, – выразительно пожав плечами, бросил Хит. – Компьютер, следующее сообщение.

– Валентин, – снова раздался голос Ниттермейера, на этот раз страшно взволнованный. – Что ты там натворил на Дальнем Лондоне? Сегодня меня трижды дергала полиция! – пауза. – Какой-то Аберкромби поднял страшный визг, и судя по тому немногому, что я смог узнать, он не тот человек, от которого можно откупиться. Я, конечно, уверен, что ты невинен, как младенец, но в случае, если нет… тебе лучше не приближаться к Дальнему Лондону ближе пятисот световых лет, пока не найдешь там хорошего адвоката, хорошего, я подчеркиваю. Моя лицензия там недействительна, и если даже меня туда пустят, я не знаю, на какие кнопки нажимать.

Снова пауза.

– Слушай, скажи мне, как старому другу – когда ты уймешься? Я имею в виду – неужели все до последней зубочистки обязательно должно быть из золота, причем высшей пробы? Когда-нибудь ты хапнешь больше, чем сможешь проглотить, и тогда тебя так прижмут, что не разогнешься. И по-моему, ты уже это имеешь, с этим Аберкромби.

Усталый вздох.

– Ладно, удачи тебе, и не забывай платить своему верному адвокату.

Конец связи.

– Откуда он узнал, что это я? – спросил Хит, насупившись. – Мы с ним никогда в жизни не встречались.

– Он знает, что вы – тот человек, который продал картину Маллаки и что вы вернулись на Дальний Лондон вместе со мной.

Он покачал головой.

– Очень многие прилетают на Дальний Лондон. Почему именно я?

Насколько ему известно, я – вполне законопослушный торговец, который продал ему то, что ему было нужно. Ладно, компьютер, давай последнее сообщение.

– Говорит Тай Чонг, – прозвучал знакомый голос. – Похоже, у нас крупные неприятности.

Она секунду молчала, затем перешла на подчеркнуто безразличный тон.

– Три дня назад кто-то украл четыре ценных картины из дома Малькольма Аберкромби. Я абсолютно не имею понятия, кто совершил это гнусное преступление, но почему-то у мистера Аберкромби сложилось явно ошибочное представление, что в ответе за него вы, Валентин. Он заставил полицию выдать ордер на ваш арест. Я совершенно не представляю, где вы, и дойдет ли до вас это сообщение, но я думаю, мне следует уведомить вас о сложившейся ситуации и настоятельно посоветовать вам сдаться властям, чтобы восстановить свое доброе имя.

Услышав такое предложение, Хит усмехнулся.

– Если вы находитесь вместе с ним, Леонардо, то, к сожалению, должна известить вас, что мистер Аберкромби обвинил вас в соучастии в преступлении, и вы теперь считаетесь скрывающимся от правосудия.

Она снова сделала паузу, а Хит повернулся ко мне.

– Обратите внимание, вам она не советует сдаться властям, – весело заметил он.

– Почему не советует? – искренне удивился я.

– Потому что знает, что вы так и сделаете.

– Я уверена, что смогу уладить конфликт и добиться, чтобы с вас сняли обвинение, Леонардо, – продолжал компьютер голосом Тай Чонг, – но пока, хотя я и нахожу подобное положение дел несообразным, у меня нет другого выхода, как прекратить выплачивать вам деньги. В этом деле у меня руки связаны: политика компании – не иметь никаких дел с виновными в уголовных преступлениях, и несмотря на то, что вы, безусловно, ни в чем не виноваты и виноваты не будете, факт есть факт – за прошедшие два месяца это второе выдвинутое против вас обвинение.

Я остолбенел, а она продолжала говорить.

– Когда на счет Дома Крстхъонн не поступил ваш недельный заработок, со мной связалась ваша Мать Узора, и мне пришлось объяснить ей сложившуюся ситуацию. У меня не было выбора. Мне очень жаль сообщать вам об этом, но она знает, что вас ищет полиция в связи с кражей. Я не успокоюсь, пока не смогу убедить ее, что вы никоим образом не в ответе за это злополучное путешествие, – добавила она быстро. – У меня сердце разрывается, Леонардо, даю вам слово, что сделаю все, что в моих силах, и добьюсь, чтобы вы не страдали незаслуженно. Вы всегда были преданы мне, и я не предам вас. Даже если нынешняя ситуация затянется на неопределенное время, а похоже, что так и будет, я, вероятно, смогу использовать вас, как нештатного консультанта.

– Моя Мать Узора знает? – повторил я в ужасе.

– Я в абсолютном неведении о месте вашего пребывания, и тем более о цели вашего пути, но если это послание дойдет до вас, Валентин, я рассчитываю на вас. Сдайтесь ближайшим властям и убедите Леонардо поступить так, как он сочтет правильным. Доброго пути вам и удачи.

– Настоящая леди! – восхищенно сказал Хит. – Готов спорить, пока она отправляла это сообщение, в ее кабинете торчало шестеро полицейских.

– Но я думал, я делаю то, что она хотела, – я был совершенно уничтожен.

– Так оно и было, – ответил Хит. – Она не могла представить, что Аберкромби заподозрит бъйорнна в соучастии в преступлении с кем бы то ни было.

Он покачал головой.

– Либо он умнее, чем я думал, либо полный параноик.

– Что же со мной будет?

– Вы не очень внимательно слушали, а? – спокойно заметил Хит.

– Не понимаю, о чем вы.

– Она обещала о вас позаботиться, и она сдержит слово.

– Как? – я все еще ничего не понимал.

– Так же, как она заботится обо мне, – сказал Хит. На его губах играла улыбка. – «Нештатный консультант» – это просто более пристойное название для торговца крадеными произведениями искусства. Я вам гарантирую, на этом вы заработаете больше, чем просто служащим или даже торговцем картинами на Бъйорнне.

– На Бенитаре II, – поправил я машинально.

– Неважно.

– Но я не могу стать вором! – вскричал я.

– А кем еще вы можете стать? – серьезно спросил Хит. – Ваша Мать Узора не хочет с вами разговаривать, а Клейборн перестал вам платить.

– Я могу совершить ритуал самоубийства, – сказал я.

Он покачал головой.

– Клейборн вас не уволил. Если Тай Чонг уговорит полицию снять обвинение, вам придется дорабатывать срок по контракту.

– Я ничем не обязан женщине, которая впутала меня в ваше преступление, а теперь хочет, чтобы я стал вором.

– Интересное у вас понятие о чести, Леонардо.

– Не понимаю, на что вы намекаете.

– Вы что, считаете честью соблюдать обязательства только перед теми, кто отвечает вашим высоким моральным нормам? – спросил Хит. – Вы только что сказали, что позволили ее морали определять вашу собственную.

Он помолчал.

– Именно этой морали уже много лет следую я. Впрочем, я никогда не делал вид, что я человек чести.

– Но как же мне соблюдать контракт, если Тай Чонг явно предпочитает, чтобы я крал для нее картины? – беспомощно спросил я.

– Ну, не знаю, – сказал Хит. – Вам придется самому в этом разобраться.

– Не могу! – возразил я. – Мне нужно получить этическое наставление!

– От меня? – спросил он с веселым смешком.

– Нет, не от вас.

– Ваша Мать Узора вам не поможет, а совета Тай Чонг вы не хотите, – сказал он. – Кого же вы спросите?

– Не знаю, – ответил я. – Кого-нибудь найду.

– А пока вы предоставлены сами себе, и нам надо как-то жить.

– Я не буду красть художественные работы, – твердо сказал я.

– Разве я это предлагал? – невинно спросил Хит.

– Да.

– Ладно, забудем об этом – хотя бы ненадолго. Мне кажется, есть более легкий способ получить прибыль, – он устремленно наклонился вперед. – Мы обгоняем Венциа по дороге на Солтмарш, что означает, что мы найдем Черную Леди раньше него. Полагаю, за пять минут общения с ней он заплатит приличную сумму денег.

– Если вы сможете найти ее на Солтмарше, то да.

Хит заговорщически улыбнулся.

– Мы дождемся его в космопорту и скажем, что мы ее похитили.

– Почему он должен вам верить?

– Потому что в этом есть смысл, – сказал Хит. – Зачем мне ему лгать?

– Потому что вы – Валентин Хит.

– Но он-то не так хорошо знает Валентина Хита, как вы.

– Он знает, что Черная Леди исчезнет прежде, чем вы сможете принудить ее сделать что-либо против воли, – подчеркнул я.

– Но из всего, что вы с Венциа мне рассказали, следует, что она никогда не исчезает в присутствии тех, кто не знал о ее истинной сути.

Мы просто будем держать ее на людях.

– Держать на людях? – повторил я.

– Именно. Чем больше людей окажется вокруг, тем менее вероятно, что она отколет свой номер с исчезанием.

– Я подумал, что вы собирались просто соврать другу Рубену, – сказал я.

– Если понадобится, совру, – подтвердил Хит. – Более разумно, конечно, показать товар лицом. Но если это не удастся, у нас обязательно должен быть альтернативный план.

– И весь ваш план – задержать ее до приезда Венциа? – спросил я.

– Именно так, – ответил он.

– Вам самому нечего у нее спросить? – вел я дальше.

– Например?

– Спросить ответа на вопрос Венциа.

Хит качнул головой.

– Абсолютно нет. Какая радость в жизни без тайн?

– Но если есть жизнь после жизни, неужели вы не хотите узнать?

– Скоро и так узнаю, – ответил он.

– Но…

– Послушайте, – сказал он. – Я не из тех, кто читает детективы с конца. Это нечестно. Вот и здесь то же самое.

– С каких это пор вас волнует нечестность?

– Туше, – сказал он.

Мы оба замолчали. Потом я сказал:

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Леонардо, – начал он со вздохом. – Есть одна причина, почему мне хочется верить, что с нашей смертью все в нас умирает. Ведь если есть хоть какие-то правила попадания в рай, я наверняка должен быть осужден на муки вечные. Черная Леди может сказать мне только одно из двух: либо жизнь после жизни есть, либо ее нет. Если нет, для меня ничего не изменится. А если она есть, то мне лучше об этом не знать. Вы удовлетворены моим ответом?

– Да, друг Валентин.

– А вы собираетесь ее о чем-нибудь спросить?

– Возможно, – ответил я.

– О чем?

– Я еще не решил.

– Тогда решайте скорее: примерно через пять часов мы сядем на Солтмарше.

– Знаете, – добавил Хит, немного подумав, – ведь от Солтмарша всего четыре дня пути до Бенитара II. Когда здесь справимся, я мог бы отвезти вас домой, и вы попробуете уладить конфликт со своей Матерью Узора.

– Спасибо, что вы обо мне думаете, друг Валентин, – сказал я. – Но мне запрещено ступать на Бенитар II.

– Может быть, она изменит свое отношение, когда узнает, что мы уже на пороге.

– Нет, не изменит.

– Нельзя знать заранее.

– Я знаю, – ответил я. – День моего Признания прошел, когда мы были в глубоком сне, а она не прислала ни письма, ни пищи в дар.

Он рассмеялся.

– Мы же скрываемся от закона, Леонардо! Одна Тай Чонг знает, куда мы летим, и наш радиопередатчик молчит почти тридцать дней. Откуда ваша Мать Узора узнает, куда посылать письмо?

– Это правда, – ответил я.

– А что касается подарка, так мы целый месяц летим со скоростью света. Даже если бы ей стало известно, как нас искать, как, по-вашему, она переправит посылку?

– Спасибо за ценное замечание, друг Валентин, – искренне поблагодарил я. – Вы меня очень утешили.

– Ну так хотите вы посетить свою маму, когда мы закончим здесь? – снова спросил он.

– Мне навсегда запрещено встречаться с ней, – терпеливо объяснил я.

– Более того, в ближайшие несколько дней я, наверное, совершу ритуал самоубийства.

– Опять? – возмутился он. – У вас что, нет других тем для разговора?

– Есть, но все они не так важны. Возможно, я буду морально вынужден…

– Избавьте меня от ваших вынуждений, – прервал он. – Я хочу, чтобы вы дали мне слово, что не покончите счеты с жизнью и не будете говорить самоубийстве, пока у Тай Чонг не появится шанс заставить полицию снять с нас обвинение.

– Даю вам слово, что не буду говорить о самоубийстве, пока у Тай Чонг не появится шанс снять с нас обвинение, – боясь сказать лишнее, произнес я.

Он всплеснул руками, теряя самообладание.

– С вами очень трудно говорить, вы знаете?

– Вы уже говорили так раньше.

– И повторяю!

– Очень сожалею, если обидел вас, друг Валентин, – извинился я.

– И прекратите, черт дери, извиняться за все на свете! – сказал он раздраженно. – Если собираетесь стать преуспевающим преступником, с этим надо покончить в первую очередь!

– Я не собираюсь становиться преуспевающим преступником, – ответил я.

– Тогда вы станете чертовски голодным преступником.

И он удалился в свою каюту. Я остался на камбузе и, рассеянно жуя соепродукты, стал думать, какой совет могла бы дать мне Мать Узора, чтобы помочь подготовиться к преступной жизни.

Глава 20

Хит вывел корабль на орбиту около Солтмарша и связался с единственным космопортом планеты.

– Говорит «Пабло Пикассо», приписан к Шарлеманю, тридцать один день в пути с Дальнего Лондона, командир Валентин Хит, раса человеческая. Просим посадочные координаты.

– Пожалуйста, сообщите, цель вашего визита на Солтмарш, – ответил женский голос.

– Коммерция.

– Какого рода коммерция?

– Я покупаю и продаю произведения искусства.

– Экономика Солтмарша обеспечивается шиллингами Нью Кампалы. Требуется ли вам местная валюта?

– Вы принимаете кредиты?

– Наш мир входит в Олигархию, – последовал гордый ответ.

– Тогда мне не надо конвертировать деньги.

– Наша атмосфера содержит 16.23 процента кислорода и 79 процентов азота, гравитация 0.932 по стандарту Делуроса VIII. Представляют ли эти условия опасность для вашего здоровья?

– Для моего – нет, – ответил Хит. – Есть ли добавочные элементы, вредные для бъйорнна?

Наступила краткая пауза.

– У вас на борту находятся представители инопланетных рас?

– Да.

– Пожалуйста, уведомите их, что им не разрешается сходить с корабля.

– Но это неразумно, – запротестовал Хит. – Мой деловой партнер принадлежит к расе бъйорннов с Бенитара II. Просмотрите документы и убедитесь, что Бенитар имеет статус планеты наибольшего благоприятствования в торговле с мирами Олигархии и всегда находился в самых дружественных отношениях с человеческой расой.

– Ни один инопланетянин, ни при каких обстоятельствах, не имеет права ступать на Солтмарш. Исключений нет.

– Будьте добры, разрешите мне поговорить с вашим начальством, – потребовал Хит.

Он поговорил с начальством этой женщины, и с бюро иммиграции, и с маленьким местным департаментом по инопланетным делам, но через полчаса стало очевидно, что правительство Солтмарша не намерено делать исключений в своей расовой политике.

Наконец Хит обернулся ко мне.

– Вот так, Леонардо. Выше остается только глава правительства, и если мне даже разрешат обратиться к нему, ответ нам известен.

– Согласен, друг Валентин, – ответил я.

– Ну что? – продолжал он. – Мне самому идти искать Кобринского, или мы улетаем? Решение зависит от вас.

– Я должен надо найти Черную Леди, – сказал я. – Вам придется идти туда одному.

– Хорошо, – сказал он. – А что, если я найду Кобринского, а ее там не будет?

– Тогда ждите ее.

– Сколько? День, неделю, год? В какой момент можно будет заключить, что вы ошиблись насчет ее следующего сожителя?

– Рано или поздно она к нему придет, и я снова ее увижу, – сказал я уверенно.

– Если только то, что вы приняли за видение, не было на самом деле самым обыкновенным сном.

– Если вы в это не верите, зачем вы привезли меня сюда? – спросил я.

– Потому что от Дальнего Лондона досюда полгалактики, – ответил он.

– И если вы правильно угадали, то не дав ей исчезнуть, я мог бы немножко разбогатеть.

Он помолчал.

– Но не забывайте, что регистрационный номер моего корабля теперь введен в компьютер на Солтмарше, а нас пока еще ищет полиция. Каждый час нашего пребывания здесь дает им время для обнаружения нас.

– Я знаю – но я должен выяснить, та ли она, за кого я ее принимаю.

– Ладно, – сказал Хит. – Я просто хочу убедиться, что вы осознаете рискованность нашего теперешнего положения.

Он вздохнул и сделал паузу.

– Первый шаг – найти Кобринского. Если она с ним, я вернусь сюда, и мы спланируем наш следующий шаг. Если нет, то может быть, я уговорю его прийти со мной на корабль, чтобы вы объяснили ему ситуацию. Это будет намного легче, чем контрабандой высаживать вас на планету.

– Вы не сможете уговорить его сделать что-нибудь против воли, – сказал я.

– Я умею быть очень убедительным.

– Будь он человеком, которого можно уговорить, она бы им не заинтересовалась.

– Посмотрим, – скептически произнес Хит. Он снова включил радиопередатчик и связался с космопортом.

– Говорит Валентин Хит. Условия посадки понял, будем следовать вашим правилам.

– Отлично, «Пабло Пикассо». Посадка вам разрешена. Я только что ввела координаты в ваш компьютер.

– Спасибо, – сказал Хит.

Через двадцать минут мы коснулись грунта, потом он покинул корабль, а возле люка осталось два вооруженных охранника, вероятно, чтобы не дать мне никакой возможности осквернить почву Солтмарша своим прикосновением.

Я смотрел вслед Хиту, пока он не скрылся из виду, потом включил компьютер и начал писать.

К Черной Леди.

Я не знаю, как обратиться к вам, и не знаю даже, как сделать, чтобы письмо попало к вам в руки, но моя Мать Узора отказалась от меня, Тай Чонг впутала меня в преступление, и из всех женщин, которых я знаю, и кто может дать мне этическое наставление, остались только вы.

Однако если вы в самом деле Мать Всего Сущего, вы не только знаете о моем позоре и моем бесчестии, но сами занесли их в Книгу Судеб по причине, которой мне не постичь.

Я не знаю, почему вы являлись мне, и чего вы от меня хотите. Меня учили почитать Дом и Семью, но Дом изгнал меня, а в Семье запрещено произносить мое имя. Меня учили быть законопослушным, а теперь я вор, и единственная надежда выжить – стать вором-профессионалом.

Священнослужительница и Священные Книги убеждали меня, что Мать Всего Сущего сотворила бъйорннов по своему образу и подобию, но вы приняли образ иной расы. Меня наставляли в любви к жизни, а вы, давшая мне жизнь, любите только смерть.

Не мне судить вас, но я должен понять вас. Неужели все, ради чего я жил – не правильно? Неужели вы хотите, чтобы я умер в блеске славы, как о том мечтают люди? Если ошибается Дом, если заблуждается Семья, почему вы их ни разу не поправили? Почему вы являете себя только людям?

А может быть, я ошибаюсь в вашей истинной сути? Не было ли мое видение на самом деле только сном?

Я должен узнать ответ, ибо если то был лишь сон, я действительно преступник, каким считает меня моя Мать Узора. Я принял решение помочь Валентину Хиту украсть картины Малькольма Аберкромби, и если я сделал это не потому, что так хотели вы, значит, моя душа будет проклята и осуждена на вечные блуждания, в одиночестве, в великой пустоте.

Вот почему я должен узнать, кто вы и чего хотите от меня. Я сам вышел за рамки поведения приличных существ, или это часть вашего плана? Я не чувствую себя преступником, но я совершал преступные дела.

Вот коренной вопрос, вот суть: совершенное мной зло. Малькольм Аберкромби уволил меня раньше, чем я узнал о вашем существовании, но я был благодарен Тай Чонг за то, что она заставила его снова взять меня на службу. О том, что Валентин Хит – вор, я узнал раньше, чем вы существуете, но я не выдал его властям. Я знал, что Малыша заманивают в смертельную ловушку, до того, как постиг вашу истинную суть, но ничего не сделал, чтобы предупредить его. Я видел, как Валентин Хит подкупал мэра Ахерона, и не протестовал.

Сейчас я перебираю в уме события прошедших месяцев и прихожу к неизбежному выводу: эти дурные поступки я совершал не ради вас. Значит, я совершал их ради себя.

И при этом я не чувствую себя преступником. Неужели я так глубоко погряз в испорченности и безнравственности, что не могу уже отличить добро от зла?

Может быть, у вас была причина отказаться от бъйорннского облика и стать женщиной? Возможно ли, что мы не правы, а правы люди, что Валентин Хит более близок к вашему идеалу добродетели, чем моя Мать Узора?

Я ни с кем больше не могу об этом говорить, и не могу жить дальше в сомнениях. Моя профессия – прошлая профессия – научила меня разбираться в цвете и линии, но воспитание говорит мне, что в жизни все не так, как в искусстве: жизнь должна быть черной или белой. Даже сейчас, по прошествии многих дней, когда меня ищет полиция, когда я ищу способ нарушить закон еще одного мира, чтобы найти тайный путь к вам (если вы в самом деле здесь), даже сейчас я не знаю, следую ли вашему призыву или просто умножаю свои злодеяния.

Я должен знать, кто вы: просто Смерть во плоти, что рыщет повсюду в поисках поклонников – или воистину Мать Всего Сущего?

Я должен знать, кто вы, иначе я никогда не узнаю, кто я.

Дайте мне знак, достойнейшая из женщин. Молю вас: один лишь знак.

Ваш преданный…

И тут я остановился. Преданный – кто? Сын? Почитатель? Слуга? Или злодей?

Я вздохнул и изумленно посмотрел на экран, поражаясь собственной дерзости. Некоторые молятся Матери Всего Сущего, другие не признают ее существования; но никто еще не осмеливался писать ей требовательные письма.

Я приказал компьютеру стереть письмо и убрать его из банка памяти, а сам мрачно уставился на экран обзора, бездумно наблюдая за двумя охранниками. Они неподвижно застыли под палящим солнцем Солтмарша:

Отличная выправка, безукоризненная униформа, взгляд вперед, оружие наизготовку, полная готовность защищать неприкосновенность своей планеты от любых инопланетных осквернителей. Я поймал себя на том, что раздумываю – а как они поступили бы на моем месте?

Вероятнее всего, они бы храбро вышли из люка и никому не позволили себя задержать. В людях это есть – способность сначала действовать, а оправдывать свои действия потом. Меня всегда учили, что такой подход нерационален и безответствен, но вот они освоили полмиллиона миров, а бъйорнны так и живут на одном островном континенте. К добру, или к худу, пока мы жили, соблюдая этическую чистоту, они миллиардами разлетались к звездам, исследовали, побеждали, грабили, правили, не просили и не давали пощады, не извинялись, не оглядывались назад. Во времена Республики экспансия происходила слишком быстро, и они вызвали антагонизм у слишком многих соседних рас, так что им пришлось отступить и перегруппироваться, но все же Республика просуществовала два тысячелетия. Эру Демократии они начали, будучи одной расой из многих, но вскоре снова добились первенства – а Демократия просуществовала почти три тысячелетия. За ней пришла Олигархия, совет семи, управляющий огромной разбросанной галактикой, насколько это удается, и за четыре столетия ее существования кресло олигарха ни разу не занял представитель не-человеческой расы.

Могла ли мать бъйорннов занять такое кресло, думал я. Или оно развалилось бы под тяжестью ее этического багажа? Изучала ли Мать Всего Сущего работу своих рук и не пришла ли к выводу, что нам недостает одного элемента – прагматизма? Любит ли Черная Леди все лучшее в человеке или зовет в могилу все худшее в нем?

Последняя мысль показалась интересной. Была ли между двумя расами точка соприкосновения – баланс между Инь и Янь? Может быть, она приближает Человека к этой точке, уничтожая тех, кто воплотил человеческую крайность наиболее ярко? И если так, то не часть ли высшего плана, не прототип ли новой расы бъйорннов я – вор и беглец, осмелившийся заговорить со своим божеством?

А может быть, я просто научился логически мыслить, обоснованно обвинять в своих грехах и недостатках таинственную женщину, которая не знает ни бъйорннов, ни Владимира Кобринского, которой до них дела нет, и которая, может быть, в данную минуту вообще находится в десятках тысяч световых лет отсюда или никогда больше не явится во плоти?

Я мрачно просидел, обуреваемый этими мыслями, почти два часа. Потом отворился люк, и в корабль вошел Валентин Хит, крепко сжимая под мышкой большой пакет.

– Вы нашли ее? – спросил я в нетерпении.

Он покачал головой.

– Я даже его не нашел. Но, по крайней мере, теперь я знаю, где он.

– Где?

– На крошечной необитаемой планете под названием Солитер. Это единственная планета, обращающаяся вокруг Беты Сибарис.

Он помолчал.

– Очевидно, плазменная живопись еще опаснее, чем мы себе представляли. Насколько я понял, она может уничтожить все население планеты, если не принять нужных мер предосторожности – а правительство Солтмарша не видит смысла в том, чтобы ценой огромных усилий и расходов защищать своих горожан от последнего хобби Кобринского. Поэтому ему предложили убраться, и сейчас друг Владимир создает свои шедевры на Солитере, где ему некого убивать, кроме самого себя.

– Как это далеко? – спросил я.

– Мы можем долететь туда дня за два, – ответил Хит. – Между прочим, тут у меня для вас подарок.

Он положил ящичек на стойку камбуза, наблюдая за моей реакцией.

– Это от вашей Матери Узора.

– Не может быть, – уныло откликнулся я. – Она не знает, что я здесь.

– Наверное, ей сказала Тай Чонг. Посылка пришла в адрес местного отделения Клейборна, а оттуда ее передали в таможню, предполагая, что мы рано или поздно явимся. Надеюсь, что она больше никому не разболтала.

Он помолчал.

– Не смотрите так подозрительно, Леонардо. Система Бенитара всего в неделе пути от Солтмарша. У вашей мамаши было достаточно времени послать ее, чтоб опередить нас.

– Это правда, – согласился я, позволяя воскреснуть надежде. – У нее было время.

– Видите? – удовлетворенно произнес Хит. – Я же говорил вам, что она не забудет поздравить вас с Днем Признания.

– Должен сознаться, я боялся, что она больше никогда не обратится ко мне, друг Валентин, – сказал я и стал распаковывать посылку. – Особенно после того, как узнала, что меня разыскивает полиция Дальнего Лондона.

Я неловко сдирал пальцами ленты и наклейки.

– Если мне отказано только в Дне Первой Матери, у меня еще остается надежда когда-нибудь вернуться в Семью.

– Вы очень разволновались, – заметил Хит. – Весь горите.

– Я действительно волнуюсь, друг Валентин, – ответил я, добравшись наконец до ящичка и открывая его. – Это больше, чем я смел надеяться и…

Я замер, глядя в ящик.

– Что там? – спросил Хит. – Что-нибудь не так?

– Я просил у Черной Леди знака, – глухо сказал я. – Она дала мне знак.

Я сунул руку в ящичек и вытащил за хвост мелкого дохлого грызуна.

– Я изгнан навечно, – продолжал я. – Всем бъйорннам будет приказано сторониться меня даже при случайной встрече, и мое имя будет вычеркнуто из Книги Семьи.