Текст книги "Черная Леди"

Глава 22

– Здесь ее еще нет, друг Рубен, – сказал я, глядя, как Венциа вытирает потное лицо.

– Но все равно – спасибо, что подождали нас, – добавил язвительно Хит.

– Я просто не мог рисковать, – ответил Венциа. – Для меня было слишком важно опередить ее. Кроме того, мы с вами ни о чем не договаривались: я не обязан был брать вас ни сюда, ни куда-нибудь еще.

Вы же просто хотите продать ее Аберкромби.

– Минутку, – прервал Кобринский и повернулся к Хиту. – Вы так и не сказали, что от нее нужно вам. По-моему, пора признаться.

– Почему? – возразил Хит. – Вы все равно в нее не верите.

– Если она существует, я не позволю вам ее продать никому.

– Она сама о себе позаботится, – сказал Венциа. – Разве Хит не говорил вам, что случилось в прошлый раз, когда ему пришло в голову ее продать?

– Ну? – спросил Кобринский, глядя на Хита.

– Она исчезла.

– Как понимать «исчезла»?

– А так, – ответил Хит, – что она исчезла с герметичного космического корабля.

Кобринский недовольно покачал головой.

– Вы все сошли с ума.

– Я не говорил этого, – подчеркнул Венциа.

– Нет, но вы этому верите.

– Да, верю.

– Между прочим, – обратился Хит к Венциа. – Как это вы так быстро сюда добрались? Я готов был поклясться, что мы прилетим на Солтмарш на три дня раньше вас.

– Я лег в глубокий сон на две недели, а когда проснулся, послал радиограмму вперед, обнаружил, что Кобринский на Солитере, и изменил курс.

– А сам я об этом не подумал, – признался Хит.

– Тоже мне, вор высшего класса! – презрительно бросил Венциа.

– Ладно, неважно, – пожал плечами Хит. – Мы обогнали ее, а это главное.

Он сделал паузу.

– Кстати, не только у вас есть к ней вопросы, когда она явится.

– О чем вы говорите?

– Черная Леди посетила ночью нашего друга Леонардо.

– Она в самом деле явилась к вам? – взволнованно спросил Венциа, повернувшись ко мне.

– Я не вполне уверен, друг Рубен, – ответил я. – Именно об этом я и хочу ее спросить.

Венциа, кажется, собирался сделать какое-то замечание, но потом поджал губы и коротко вздохнул.

– Значит, ждем, – произнес он.

– Ждем, – согласился я.

– Простите, что я вас прерываю – насмешливо сказал Кобринский, – но в этом бункере нет четырех спальных мест. Собственно, в нем даже двое не поместятся. Я счастлив, что трое сумасшедших немного развлекли меня днем, но когда захотите спать, возвращайтесь по кораблям.

– Вы хотите, чтобы мы сейчас ушли? – спросил я.

– Как хотите. Но на бортовых экранах не будет виден весь эффект плазменной живописи.

– Когда вы начнете? – спросил я.

– Стемнеет минут через двадцать или около того, – сказал он. – Наверное, где-то через час.

– Тогда, если вы не возражаете, – сказал Хит, – мы с Леонардо останемся до конца.

– И я остаюсь, – прибавил Венциа.

– Устраивает, – ответил Кобринский. – Но должен вас предупредить, что и еды тут еле хватит одному мне. Если вы, парни, голодны, то как раз успеете сбегать к своим кораблям и что-нибудь перехватить.

– У вас еды только на один раз? – спросил Венциа, явно не веря.

– Я завтра улетаю, – ответил Кобринский.

– И куда вы направитесь?

– Не знаю. Если останусь недоволен своей картиной, возможно, разыщу еще какую-нибудь покинутую планету и снова попробую.

– А если останетесь довольны?

Он пожал плечами.

– Какой смысл повторять, если сразу хорошо получилось? На Периферии организуется новая лига Смертобола. Может, попробую свои силы.

– Смертобол? – заинтересованно спросил Хит.

Кобринский кивнул.

– Это сочетание из древней игры под названием регби, и того, что называлось Мотобол с шипами.

– Мотобол с шипами? – эхом откликнулся Хит. – Разве пару столетий назад его не запретили?

– В Олигархии, – ответил Кобринский. – В него еще играют на Внешней Границе.

– В этой игре погибало много людей, – сказал Хит. – А какой процент потерь в смертоболе?

– Двадцать восемь процентов за сезон из десяти матчей, – сказал Кобринский. – Звучит захватывающе.

Меня передернуло.

– Это звучит страшно.

Кобринский минуту смотрел на меня.

– Знаете, что на самом деле страшно? Лежать на больничной койке, в полном одиночестве, и ждать смерти.

Он выглянул в окно.

– Если проголодались, парни, шевелитесь.

– Сколько времени вам потребуется, чтобы там вверху получилась картина? – спросил Хит.

– Полчаса, наверное.

– Тогда я, пожалуй, посмотрю на нее до ужина. Ничто так не портит удовольствие от еды, как спешка.

– Как хотите, – безразлично произнес Кобринский.

– Я тоже останусь, – сказал я. – Мне хочется посмотреть, как создается плазменная картина.

– А вы? – спросил Кобринский у Венциа.

– Там чертовски жарко, – пробормотал Венциа. – Мой корабль отсюда в двух милях. Подожду, пока станет прохладнее.

– Какую картину вы изобразите? – поинтересовался я.

– Поскольку здесь вы трое, можно будет попробовать Черную Леди, – ответил Кобринский.

Он скорчил рожу.

– На самом деле я собирался еще месяца два над ней поработать, пока не добьюсь абсолютной точности в каждой детали.

– На голограмме она выглядела совершенно законченной, – заметил Хит.

Кобринский покачал головой.

– Рот не совсем получился.

– А по-моему, хорошо.

– Нет, – возразил Кобринский. – Она всегда словно собирается что-то сказать, будто сотая доля секунды – и губы зашевелятся. Когда я смотрю на голограмму, этого ощущения не возникает.

Он пожал плечами.

– Ладно, в самом деле. Может, буду работать еще пятьдесят лет, и не добьюсь. С тем же успехом могу попробовать то, что получилось.

Наступили короткие сумерки, а потом небо поразительно быстро потемнело.

Кобринский еще несколько минут подождал, пока за дальними горами погаснут последние отсветы солнца, и начал давать команды своим машинам.

Постепенно они загудели, мощность пульсировала в них почти осязаемо.

– Так и должно быть? – забеспокоился Хит.

Кобринский утвердительно кивнул.

– Они работают, как проводник, от реактора к полотну.

– Полотну?

– К небу, мистер Хит, – ответил Кобринский, довольно улыбаясь. – К Небу.

В течение следующих двадцати минут он продолжал отдавать команды, что-то регулировать, менять свои распоряжения, жонглировать векторами и углами. Наконец он на шаг отступил от машин, повернулся к нам и объявил:

– Уже почти готово.

– Куда смотреть? – спросил Хит.

– Все окна специально обработаны, – ответил Кобринский. – Можете смотреть в любое.

Он помолчал.

– Если не выходить из бункера, опасности нет, но лучше все-таки влезьте в защитные костюмы, просто для перестраховки.

– Какие защитные костюмы? – спросил Венциа.

– Да, верно: когда я о них говорил, вас тут не было. Когда начнутся взрывы, вся планета получит смертельную дозу радиации, – он подумал. – Здесь вам ничто не грозит.

– Но как я вернусь на корабль?

– У меня где-то завалялся запасной костюм. Откопаем, когда соберетесь уходить.

– Может, лучше мне сейчас сходить на корабль и найти свой собственный? – предложил Венциа.

Кобринский пожал плечами.

– Как хотите. Найдете дорогу в темноте? У Солитера лун нет.

Венциа на мгновение растерялся.

– Не уверен, – признался он. – Наверное, я все-таки останусь здесь и возьму у вас костюм взаймы, когда нужно будет уходить.

– Отлично.

Мы с Хитом облачились в экранированные защитные костюмы. Тут я заметил, что Кобринский не надел рукавицы, и указал ему на недосмотр.

– В них неудобно манипулировать, – ответил он. – А иногда в последние секунды требуется ручная регулировка.

Он повернулся к компьютерам и снова начал распоряжаться, произнося одни математические формулы, которых я абсолютно не понимал.

– Теперь скоро, – сказал он, не отрывая взгляда от оборудования.

Мы все трое подошли вплотную к одному из окон и уставились в тихое ночное небо.

– Еще немного, – пробормотал он, произнося последнее уравнение. – Теперь внимание – пуск!

Я во все глаза смотрел в окно. Сначала ничего вроде бы не происходило.

Потом, медленно, постепенно, воздух стал ощутимо густеть, и я различил, как возникают вихревые узоры, ставшее зримым молекулярное движение.

Сверкнула молния, непохожая на все молнии, которые я до сих пор видел, она не рассеялась, а осталась в небе, изогнувшись огненной кривой. Еще одна молния – еще одна линия рисунка. Вихри электрической энергии вместо грунта, сияющие ионизированные молекулы вместо красок, новые штрихи молний – и вдруг перед моим потрясенным взором стало приобретать форму лицо Черной Леди.

В следующее мгновение ее лицо заняло все небо, печальные глаза сияли светом дальних туманностей, звезды делали белые зубы еще белее, в волосах, волнующихся темным облаком, мерцали крошечные точки звездной пыли. Потом начались взрывы, невообразимое высвобождение энергии, и ее лицо заиграло бликами.

– Невероятно! – воскликнул я.

– Никогда не видел ничего подобного, – добавил Хит благоговейно.

– Рот не получился, – сказал Кобринский и опять повернулся к машинам. – Если бы удалось поймать выражение губ, так, словно она вот-вот заговорит…

Он стал регулировать вручную.

– Сколько это продержится? – спросил Венциа.

– Секунд через десять начнет терять цельность, – сказал Кобринский, нажимая на кнопки и манипулируя векторами. – Проклятие! Все еще не так, и уже пропадает! Не успеваю регулировать!

– Но оно вовсе не распадается, – заметил Хит.

– Сейчас распадется.

Мы все не отрывали глаз от картины.

– Если на то пошло, я бы сказал, что изображение становится ярче, – заметил Хит.

Кобринский подошел к окну и смущенно нахмурился, глядя на свое творение.

– Не понимаю, – сказал он. – Она уже должна гаснуть и исчезать.

– Но она не исчезает.

– Тогда я еще успею дорисовать губы! – взволнованно воскликнул Кобринский.

Он бросился к машинам и нажал еще несколько кнопок.

– Вышло! – триумфально вскричал он, опять оказываясь с нами у окна.

И действительно, на космическом полотне теперь сияло совершенное во всех деталях изображение Черной Леди. Она казалась совсем настоящей, и я поймал себя на том, что уже прислушиваюсь к словам, готовым сорваться с ее губ.

А потом, так естественно, что лишь через несколько секунд я понял, что происходит, ее губы шевельнулись.

– Владимир, – прошептала она с небес, и горы содрогнулись. – Иди ко мне.

– Вы слышали? – спросил Кобринский со сверкающими от возбуждения глазами.

– Иди ко мне, Владимир, – пропела она, и бункер дрогнул, а машины жалобно и протестующе взвыли.

– Значит, это все-таки был сон, – пробормотал я ошеломленно, поняв, что она зовет только Кобринского.

Кобринский, как загипнотизированный, пошел к двери. Венциа схватил его за руку.

– Нет! – заорал он. – Сначала я задам свой вопрос!

Кобринский шевельнул плечом, и Венциа отлетел в дальний угол.

– И куда вы собрались? – спросил Хит.

– К ней, – невозмутимо ответил Кобринский.

– Если открыть дверь, Венциа умрет – и вы тоже, если не наденете рукавиц.

– Она не причинит мне вреда, – ответил Кобринский.

– Но ее там нет! – резко произнес Хит. – Вы выйдете в радиоактивную печь!

– Владимир, – прошептала Черная Леди.

– Она меня зовет.

– Леонардо, скажите же что-нибудь!

– Она не Мать Всего Сущего, – тускло проговорил я, чувствуя легкое головокружение. – Она всего лишь Черная Леди.

– Что вы несете? – обозлился Хит.

Я повернулся к нему.

– Чего же она хотела от меня? – растерянно спросил я. – Не понимаю.

– Иди ко мне, Владимир, – шептала Черная Леди.

Кобринский открыл дверь.

– Нет! – вскричал Хит, прыгнув к нему в тщетной попытке остановить.

Он опоздал, и через мгновение сильный порыв ветра захлопнул дверь снаружи.

Мы оба кинулись смотреть к окну, и к нам присоединился Венциа с безобразным кровоподтеком на лбу.

Кобринский стоял примерно в пятидесяти ярдах от бункера, молящим жестом воздев руки к небу – и как раз перед тем, как начала рассеиваться картина, неизменно печальное выражение на лице Черной Леди растаяло, вдруг сменившись улыбкой. Я перевел взгляд туда, где стоял Кобринский, но его не было. Ничего не было.

– Где он? – спросил я озадаченно.

– Исчез, – сказал Хит и смущенно нахмурился. – Во всяком случае, мне кажется, что он исчез.

– НЕТ! – завопил Венциа, подбегая к двери и распахивая ее. – Вы не можете уйти! У меня есть вопрос!

– Не выходите, друг Рубен! – закричал я ему вслед. – Когда Кобринский открыл дверь, вы уже попали под облучение, у вас нет защиты!

Вы умрете!

– Не держите меня! – огрызнулся Венциа, вырвался и побежал туда, где исчез Кобринский.

– Прошу вас! – он вопил во все горло. – Я должен знать!

– Надо привести его назад, в помещение, – требовал я.

– Пусть кричит и получит ответ, – устало произнес Хит. – Он уже мертв.

– Но…

В вышине прогремел последний яростный взрыв, и небо снова стало темным.

– Включите счетчик радиации, Леонардо, он сверху на лицевом щитке, – сказал Хит. – Если его не убила волна последнего взрыва, то в ближайшие десять секунд он сгорит, как уголь. Мозг у него уже изжарился.

– Я должен был его остановить, – сказал я, выбегая из бункера. – Я должен ему помочь!

– Ему уже не поможешь, – ответил Хит, но вышел за мной.

Когда мы добежали до Венциа, он был без чувств. Лицо покрылось черными ожогами, обгорелые волосы дымились, но он еще жил. В конце концов нам удалось втащить его в бункер и положить на койку Кобринского.

– Можно было с тем же успехом оставить его снаружи, – заметил Хит.

– Когда открываешь дверь в ядерную печь, нечего ждать, что квартира останется незараженной.

Я взглянул на счетчик радиации, и его показания подтверждали сказанное.

Венциа что-то пробормотал обожженными губами.

– По-моему, он просит воды, – сказал Хит.

– Но вода заражена, – сказал я.

– Все равно дайте. Какая теперь разница?

Я налил воды в металлическую чашечку и поднес к губам Венциа.

– Спасибо, – прохрипел он и уронил голову на подушку. – Где она?

– Ее нет, – сказал я. Только сейчас на меня обрушился весь смысл происшедшего.

– Она не Мать Всего Сущего. Она приходила не за мной, а за Кобринским.

– Теперь я никогда не узнаю, что за пределами, – прошептал Венциа.

– Очень скоро узнаете, друг Рубен, – сказал я тихо.

Вдруг он напряженно приподнялся, устремив невидящий взгляд в пространство.

– Что с вами, друг Рубен? – спросил я.

– Я ее вижу!

– Она зовет вас?

Он нахмурился.

– Нет. Она с ним.

– С Кобринским?

– Да.

– Что она делает? – спросил я.

– Она улыбается.

Он снова упал на койку.

– Наконец-то она улыбается, – прошептал он и умер.

Несколько минут я сидел без движения у тела Венциа. Потом почувствовал руку Хита на своем плече.

– По-моему, пора идти, Леонардо, – говорил он.

– Да. Пора.

– Придется оставить тело здесь. Мы не можем рисковать, забрав его на корабль – большой риск.

– Да, – ответил я, встал и пошел за ним к двери.

– Знаешь, – задумчиво произнес он, когда мы брели к кораблю, – я все еще не совсем верю в то, что увидел.

– Я верю.

– Интересно, где она снова появится? – пробормотал он задумчиво.

– Она никогда больше не появится, – ответил я.

Эпилог

Вот и вся история Черной Леди.

Но это также история Леонардо, который продолжает одиноко бродить по галактике, которого все сторонятся, чье имя никогда больше не будет произнесено в его Доме и Семье, и чьим прегрешениям нет числа.

После того, как я улетел с Солитера вместе с Валентином Хитом, я не однажды собирался совершить ритуал самоубийства, но каждый раз был вынужден откладывать его по этическим причинам: все ждал, пока кончится временная отсрочка, истечет контракт с Клейборном. А когда, наконец, пришел этот день, когда я официально оказался свободен от обязательств, я понял, что, не будучи более бъйорнном, я свободен и от соблюдения бъйорннских обрядов.

Три года мы с Хитом перелетали с планеты на планету, всегда на один шаг опережая полицию, и я учился единственному ремеслу, к которому был пригоден. Именно в это время – больше от скуки на борту маленького кораблика, чем по другой причине (во всяком случае, так мне казалось) – я начал серию набросков Черной Леди, старательно, но безуспешно пытаясь передать ее неуловимую прелесть.

А в один прекрасный день Хит попался, и я оказался совершенно один. Вот тогда я понял, в чем мое истинное предназначение, почему события сложились так, что в тот роковой день я оказался на Солитере, почему она являлась ко мне в видении, и что она от меня хотела.

Ее портретов много, и на всех она изображена с печальным выражением лица. Теперь Кобринского нет, Венциа мертв, а Хит в тюрьме – и только я могу изобразить ее такой, как она явилась в последний раз и какой останется до скончания времени.

У меня уйдет на это много труда и много лет, потому что в живописи я столь же неловок, как и во всем остальном. Но когда-нибудь у меня должно получиться – ибо лишь когда последний портрет Черной Леди будет завершен и завершит собой ряд других, кончится моя и ее одиссея.