Текст книги "Королева сплетен"

– А… э-э… необычное название.

– Викки считает его идиотским, – говорит Блейн. – И все же, как я заметил, она очень хочет, чтобы мы играли у нее на свадьбе.

– Ну, понимаешь, свадьба для девушки – такое важное событие Может, тебе стоит извиниться перед ней? Она ведь сейчас и так вся издергана. Уверена, она не хотела тебя обижать.

– Да, – Блейн с трудом поднимается со стула, – наверное, ты права. Эй, а ты точно не заинтересуешься?

– Чем? – я смущенно моргаю.

– Мной, – говорит он. – Я никогда не обманываю правительство. У меня для этого есть дипломированный бухгалтер.

Я ему:

– Большое спасибо за предложение. Я только что порвала одни отношения, и мне, пожалуй, не стоит очертя голову бросаться в другие. – На самом деле мне чуточку льстит его предложение.

– Да, – вздыхает Блейн. – Всему свое время. Ладно, спокойной ночи.

– Спокойной ночи. И удачи тебе. С твоей «Тенью Сатаны» и всем остальным.

Он машет мне рукой и, шаркая, уходит из кухни. Я тоже спешу прочь, прижимая драгоценное ведро.

Поздние 1800-е стали свидетелями подъема рукавов с буфами на женских платьях, о которых так мечтала Анна Ширли из серии детских книжек «Анна из зеленых крыш». Платья теперь были длиннее обычного. Переходя дорогу, их нужно было приподнимать, демонстрируя всем кружевные подолы нижних юбок, которые, благодаря массовому производству, теперь стали доступны широким слоям населения.

А штанишки Амелии Блумер наконец-то нашли горячих сторонниц из числа молодых девушек, увлеченных только что изобретенным велосипедом. Теперь никакая критика со стороны домочадцев, священников и прессы не могла заставить девушек отказаться от своих «блумеров» и велосипедов.

История моды. Дипломная работа Элизабет Николс

18

Речь его, как ручеек струилась, Что скачет меж камней и диких роз.

Уинтроп Макуорт Прейд (1802–1839), английский поэт

Пятна ржавчины отошли.

Даже не верится. На ночь я замочила платье у себя в комнате, а утром ни свет ни заря – хотя мой телефон показывает, что уже восемь утра – я несусь на кухню прополоскать его в раковине – она там больше и удобнее, чем в ванной напротив моей комнаты.

Клянусь, это единственная причина. И это никак не связано с опасением встретить Доминик. Вдруг она меня застукает и потребует отдать платье, раз уж оно спасено?

Правда, никак не связано.

Оно спасено, но еще далеко от совершенства. Надо починить бретельки и подшить провисший подол, а потом как следует отгладить, когда высохнет.

Но у меня получилось! Ржавчина отошла.

В полном восторге я разглядываю платье и вдруг слышу:

– У тебя получилось!

У меня чуть разрыв сердца не случился, так я испугалась.

– ГОСПОДИ! – Я поворачиваюсь и вижу в дверях улыбающегося Люка. – Ты смерти моей хочешь?

– Извини, – говорит Люк. – Не хотел тебя пугать. Но у тебя получилось! Пятен нет!

Сердце у меня колотится, как загнанное. И дело не в испуге.

Он выглядит просто божественно в утреннем свете. Свежевыбритые щеки еще чуть розоваты от… что он там использует после бритья? По-моему, это обыкновенный спирт, поскольку он ничем особым не пахнет, только чистотой. Влажные темные волосы колечками лежат на воротнике голубой рубашки-поло. На нем снова те джинсы, что были в тот раз, когда мы впервые встретились, – «Левайсы», сидящие просто великолепно, не слишком в обтяг и не слишком свободно. Он похож на героя, сброшенного с вертолета спасти девушку на необитаемом острове.

Девушка – это я, а необитаемый остров – это вся моя жизнь.

Вот только он не мой парень.

Его взгляд переходит с платья, которое я держу в руках, на мою одежду, а это джинсы «Sears» и футболка от Кати Ран.

Ну и что? Миссис Тибодо вчера ясно дала понять, чем мы будем заниматься весь день – накрывать столы и расставлять стулья в ожидании завтрашнего события. А мне не хочется пачкать одно из своих чудесных платьев.

К тому же я решила, что волосы не должны мне мешать, поэтому они просто забраны в высокий хвост. Но, по крайней мере, я успела накраситься. Немного. Только чтобы глазки не казались поросячьими.

– Похоже, винный камень справляется, а? – Он снова переводит взгляд на платье. И это хорошо, потому что я начинаю дергаться от долгого взгляда этих карих глаз.

– Еще как, – говорю я удовлетворенно. – Правда, не всегда так быстро. Иногда приходится несколько раз замачивать. Думаю, то ружье недолго было в него завернуто – ржавчина и машинное масло не успели глубоко въесться.

Теперь осталось починить и отгладить его и будет как новое. Своей владелице оно достанется не хуже нового. Люк улыбается.

– Думаю, найти его владелицу будет ой как непросто. За последние пару столетий тут перебывала уйма гостей.

– Ну, эта вещица пробыла здесь всего несколько десятков лет. Конец шестидесятых, я думаю, или начало семидесятых. Хотя уверяю тебя, с Живанши это трудно определить. У него линии классические и не подвержены причудам моды.

– Причуды моды? – Люк улыбается еще шире.

– А что, мне показалось, это прозвучало неплохо. – Я краснею.

– О да! Еще как. Ты меня убедила. Хочешь поехать со мной за круассанами?

Я непонимающе смотрю на него.

– За круассанами?

– Ну да. На завтрак. Хочу съездить в пекарню, пока остальные не проснулись. Ты ведь еще не видела Сарлат, он тебе наверняка понравится. Поедешь?

Даже если бы он предложил поехать в магазин «Гап» на «семейный день», когда все служащие дают своим родственникам и друзьям 35-процентную скидку на все товары – именно таким я представляю ад на Земле, – я бы и тогда согласилась ехать с ним. Вот как далеко все зашло.

Если, конечно, не считать одну несущественную деталь.

– А где Доминик? – спрашиваю я.

Мне кажется, это тактичный способ поинтересоваться, едет ли его девушка с нами. Не спрашивать же об этом напрямую. Ведь если я спрошу: «А твоя девушка с нами поедет?», – он может подумать, что Доминик мне не нравится.

Хотя если она поедет, я найду, чем заняться. Сидеть и смотреть, как этим двоим хорошо друг с другом?! Для отпуска во Франции можно придумать что-нибудь повеселее.

– Она еще спит, – отвечает Люк. – Вчера чуток перебрала шампанского с моей матерью.

– А-а. – Я стараюсь сохранить равнодушное выражение лица. – Ладно, быстренько это повешу и тут же вернусь.

– Я буду в машине, – он показывает на заднюю дверь в кухне, перед которой припаркован его канареечно-желтый «мерседес» с откидным верхом.

Я вихрем взлетаю в свою комнату, вешаю платье на крючок в стене (куда, наверное, слуги в стародавние времена вешали свою униформу на ночь), подставляю вниз ведро, чтобы туда стекала вода. Хватаю кошелек и несусь вниз.

Люк уже сидит за рулем. В машине он один. Утренний воздух пахнет, как свежевыстиранное белье. Робкое солнце ласкает мое лицо. Вокруг совершенно тихо, если не считать птичьего гомона. Да еще Патапуф пыхтит у кухонной двери в надежде чем-нибудь поживиться.

– Готова? – С улыбкой спрашивает Люк.

Несмотря на все мои старания, сердце вырывается из груди и машет маленькими крылышками, совсем как в мультфильмах.

– Да, – отвечаю я, как мне кажется, совершенно нормальным голосом и поспешно усаживаюсь на переднее сиденье рядом с Люком.

Я погибла.

Ну и что? В конце концов у меня отпуск. Ничего, если я немного влюблюсь. И вообще, уж лучше влюбиться в Люка – это куда безопаснее, поскольку он занят, – чем, скажем, в Блейна. А ведь я вполне могла бы влюбиться в доступного Блейна. А это эмоционально очень опасно, учитывая, в каком разбитом состоянии я после разрыва.

Прекрасно, что я влюбилась в Люка. Это абсолютно неопасно. Потому что из этого ничего не выйдет. Ни-че-го-шень-ки.

Дорога, по которой мы так долго поднимались позапрошлой ночью, ужасно разбитая. Приходится держаться, чтобы меня не кидало по всей машине. Но Люк с Чазом на славу потрудились, срезая ветки, – ни одна не хлестнула нас за всю дорогу.

Неожиданно мы вырываемся из-под деревьев на ту самую дорогу вдоль реки, по которой ехали сюда со станции… Только тогда было темно. Впервые увидев реку так близко, я не могу сдержать вздох восхищения:

– Какая красота! – И это правда. На воде пляшут солнечные блики. Вдоль поросших сочной зеленой травой берегов высятся вековые дубы, маня тенью и прохладой.

– Это Дордонь, – поясняет Люк. – Мальчишкой я тут сплавлялся на плоту. Только не подумай, что тут есть стремнины и перекаты. Нет. Мы плавали на надутых шинах – просто ленивая прогулка.

Потрясенная красотами природы, я качаю головой.

– Не понимаю, Люк, как ты можешь возвращаться в Хьюстон, когда у тебя есть такое.

– Ну, как бы я ни любил отца, жить с ним мне все же не хотелось бы, – Люк смеется.

– Похоже, твоей маме тоже, – грустно говорю я.

– Он сводит ее с ума, – соглашается Люк. – Ей кажется, что здесь отец занят только своим вином, а когда возвращается в Техас, только о вине и беспокоится.

– Но он ее так любит. Разве она не видит? Он же глаз с нее не сводит.

– Думаю, ей этого мало, – говорит Люк. – Ей нужно какое-то доказательство, что отец каждую минуту думает и о ней, а не только о своем винограде.

Я еще перевариваю услышанное, когда мы поворачиваем и выезжаем к мельнице. Мадам Лорен как раз поливает пышно цветущий палисадник.

– О! Это же мама Агнесс! – Я машу рукой. – Bonjour! Bonjour, madame!

– У тебя определенно хорошее настроение сегодня, – с улыбкой замечает Люк.

Я откидываюсь на сиденье, сама смущенная бурным восторгом, который у меня вызвал вид кухарки Мирака у ее жилища.

– Какая красота! Я просто… счастлива, что нахожусь здесь.

С тобой, чуть не добавляю я. Но в кои-то веки мне удается прикусить язык, не успев сболтнуть лишнего.

– Подозреваю, – говорит Люк, сворачивая к высоким стенам города, – что ты всегда в прекрасном расположении духа, где бы ни оказалась и что бы ни случилось. Ну, кроме тех случаев, когда выясняется, что твой парень мошенник, – добавляет он, подмигнув.

Я осторожно улыбаюсь, все еще испытывая неловкость. Ну почему я умудрилась разболтать о своих личных проблемах именно ему?!

Но тут мы въезжаем в город, и я забываю обо всех своих печалях. Я вижу красное буйство герани на подоконниках, узкие мощеные улочки и крестьян, спешащих на рынок с корзинами, полными свежего белого хлеба и овощей. Это словно декорации к фильму о средневековой Франции. Вот только все происходит на самом деле. Это настоящая средневековая деревня!

Люк останавливается возле старой лавки, где на витрине крупными золотистыми буквами написано «Булочная». Боже, так вкусно пахнет свежим хлебом, что желудок начинает бурчать.

– Подождешь в машине? – спрашивает Люк. – Тогда мне не придется искать, где припарковаться. Я уже звонил и сделал заказ, нужно только забрать.

– Pas un problème, – говорю я. Кажется, это должно означать «Без проблем». Похоже, я права, потому что Люк улыбается и торопится в лавку.

Но мое знание французского тут же подвергается проверке. К машине подходит пожилая женщина и начинает с бешеной скоростью что-то говорить. Я разбираю только имя Жан-Люка.

– Je suis désolée, madame, – начинаю я, что значит «Мне очень жаль, мадам». Как мне кажется. – Mais je ne parle pas français…[17]17
  Я не говорю по-французски (фр.).


[Закрыть]

И не успеваю я это сказать, как женщина переходит на английский с сильным французским акцентом и скандально заявляет: – Но я так поняла, что petite amie Жан-Люка – француженка.

Что такое petite amie, я понимаю.

– О, я не девушка Жан-Люка, а просто подруга. Просто я приехала в Мирак погостить. А сам он пошел в булочную за круассанами.

Женщина облегченно вздыхает.

– Ах, – смеется она, – я увидела машину, внутри девушка, вот и подумала… простите ради бога. Просто я поразилась. Если Жан-Люк женится не на француженке – это будет такой скандал!

Я внимательно разглядываю ее вязаный шарф – наверняка, «Hermès» – и шерстяной костюм. Как она не сварилась в таком одеянии на такой жаре?

– А вы, наверное, знакомая месье де Вильера? – обращаюсь я к ней.

– Я знаю Гильома сто лет. Нас всех так потрясло, что он женился на этой особе из Техаса. Скажи-ка, – дама прищуривает тщательно подкрашенные глаза, – она сейчас здесь? Я имею в виду мадам де Вильер. Она в Мираке? До меня доходили слухи, что она…

– Да, – говорю я. – Ее племянница завтра там выходит замуж, и…

– Мадам Кастиль, – говорит Люк, появляясь из булочной с двумя огромными бумажными пакетами в руках. – Какая приятная встреча! – Он улыбается, но глаза остаются холодными.

– А, Жан-Люк. – Женщина чуть не прыгает от радости, увидев его, и я ее понимаю.

И она разражается потоком речи на французском, против которого, я уверена, Люк бессилен. Поэтому, когда она на мгновение умолкает, чтобы набрать воздуха, я говорю:

– Люк, нам не пора? Все уже, наверное, проснулись и ждут завтрака.

– Да, конечно, – тут же подхватывает Люк. – Нам пора, мадам. Рад был повидаться. Конечно, я передам отцу ваши наилучшие пожелания, не беспокойтесь.

И только когда мы немного отъезжаем, Люк с облегчением вздыхает:

– Спасибо, что выручила. Я думал, она весь день протараторит.

– Она – твоя большая поклонница, – говорю я, старательно изображая безразличие. – Она подумала, я твоя девушка, и у нее чуть инфаркт не случился из-за того, что я не француженка. Сказала, будет большой скандал, если ты женишься не на француженке. Как видно, такой скандал уже был, когда твой папа женился на маме.

Люк дергает рычаг передачи чуть сильнее, чем это требуется.

– Да уж, недовольна была только мадам Кастиль. Она бегает за моим отцом с тех пор, как они были детьми. И теперь, когда они с мамой на грани развода, ей не терпится вцепиться в него своими когтями.

– Но у нее ничего не выйдет, – говорю я, – потому что твой папа все еще любит маму, так?

– Так, – соглашается Люк. – Правда, я допускаю, что старик все же может жениться на этой старой карге, лишь бы она отстала. Ой, погоди. Вот. Я кое-что купил для тебя. – Он показывает на бумажный пакет между нами, откуда божественно пахнет свежей выпечкой.

– Круассан? – Я открываю пакет, круассаны еще горячие, только что из печи.

– Спасибо! – я решаю умолчать о своей безуглеводной диете. Все равно уже отступила от нее, если вспомнить те чудные булочки, что я ела в поезде.

– Не там, – говорит Люк, глядя на меня, как на сумасшедшую. – Посмотри в другом.

Я вижу еще один пакет поменьше, за пакетом с круассанами, и открываю его.

И у меня чуть глаза на лоб не лезут.

– Ой, – выдыхаю я и второй раз в жизни теряю дар речи. – Как… откуда ты узнал?

– Чаз как-то обмолвился.

Я вытаскиваю упаковку из шести баночек – блестящих от влаги – и смотрю на них, не веря своим глазам.

– Они… они еще холодные, – лепечу я.

– Нуда, – немного сухо отвечает Люк. – Понимаю, Сар-лат кажется допотопным, но и здесь знают, что такое холодильник.

Смешно, но на глазах у меня выступают слезы. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу от радости, что он купил мне упаковку диет-колы. И дело тут не в напитке, а во внимании.

– С-спасибо, – говорю я, понимая, что надо говорить поменьше, иначе дрожь в голосе меня выдаст. – Хочешь?

– На здоровье, – отвечает он. – Нет, спасибо, я предпочитаю получать кофеин старым проверенным способом – с чашкой кофе. Так что ты решила?

Я достаю одну баночку из пластиковой упаковки и собираюсь открыть ее. – Решила?

– Ну, насчет того, что ты будешь делать, когда вернешься в Штаты, – уточняет Люк. – Останешься в Анн-Арборе? Или переедешь в Нью-Йорк?

– А… – Я открываю баночку. Шипение газа для меня такая же музыка, как журчание реки. – Не знаю. Мне хочется поехать в Нью-Йорк с Шери. Но что я там буду делать?

– В Нью-Йорке?

– Ну да. Надо быть реалисткой, с такой специальностью, как у меня, – история моды, – не так уж много возможностей. О чем я только думала, когда выбирала ее.

Люк загадочно улыбается.

– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.

– Да уж конечно, – отвечаю я, как мне кажется, с иронией. – И потом, есть еще одна проблема – я до сих пор не закончила университет. Как я буду искать работу, если у меня нет степени бакалавра?

– Работа бывает разной, – говорит Люк.

– Ну не знаю, – отвечаю я и отхлебываю диет-колу. Пузырьки газа приятно щекочут язык. Господи, как же я по ней скучала! – Может, проще и правда еще на один семестр остаться в Анн-Арборе?

– Ну да, – отзывается Люк, – и посмотреть, не удастся ли наладить отношения с этим, как его?

Меня так поражают его слова, что я чуть не выплевываю колу, которую отхлебнула.

– ЧТО? Наладить отношения? Да о чем ты говоришь?

– Просто хотел уточнить, – говорит Люк. – Ты сказала, что хочешь остаться в Анн-Арборе. Он тоже там будет. Так?

– Ну да. Но я вовсе не из-за этого. Просто в Анн-Арборе у меня, по крайней мере, есть работа в магазине. Я могу жить дома и копить деньги, а потом, в январе, присоединиться к Шери. – Если, конечно, она за это время не подыщет себе другую соседку по квартире.

– Это, – говорит Люк, сворачивая на проселок, ведущий к шато Мирак, – не очень-то похоже на девушку, которую я встретил позавчера в поезде. Она направлялась во Францию, даже не зная, будет ли ей где ночевать.

– Я знала, где остановлюсь, – возражаю я. – Знала, что Шери где-то здесь и я не буду одна.

– В Нью-Йорке ты тоже не будешь одна, – говорит Люк.

– Ой, кто бы говорил. Ты-то сам почему не перебираешься в Нью-Йорк? Ты же говорил, что тебя приняли в Нью-Йоркский университет, – посмеиваюсь я в ответ.

– Да, но я не уверен, что это действительно то, что мне нужно, – отвечает Люк, пока мы трясемся по разбитой дороге. – Отказаться от шестизначной зарплаты и учиться еще пять лет?

– Лучше помогать богачам заработать еще больше, чем спасать жизни?

– Ух ты, – улыбается Люк.

Я пожимаю плечами. Во всяком случае, насколько мне это удается, когда меня кидает и швыряет в разные стороны, а я еще пытаюсь не расплескать драгоценный эликсир из баночки.

– Ничего не хочу сказать, управлять портфелем акций очень важно. Но если оказывается, что у тебя получается лечить людей, не расточительство ли это?

– Но в том-то и дело! – восклицает Люк. – Я не уверен, что у меня хорошо это получится. Я имею в виду лечить.

– Так же, как и я не уверена в том, умею ли я делать что-нибудь, за что в Нью-Йорке кто-нибудь согласится мне платить.

– Но, как не устает повторять мне одна моя знакомая, ты никогда не узнаешь, если не попытаешься.

Тут мы вырываемся из-под деревьев и влетаем на круглую подъездную площадку возле дома. При дневном свете все это впечатляет еще больше, чем ночью.

Вот только Люк это едва замечает. Наверное, уже привык к этим чудесным видам.

– Это совсем другое дело, – говорю я. – Вот ты уже знаешь, что умеешь делать хорошо, и кто-то платит тебе шестизначную зарплату за это. Знаешь, сколько я получаю в магазине? Восемь долларов в час. Далеко можно уехать в Нью-Йорке на восемь долларов в час? Думаю, что нет.

Я украдкой смотрю в его сторону проверить, что он думает по поводу моего признания. Он улыбается:

– Ты со всеми такая? Или это только мне так везет, что в минуты слабости ты открываешь мне все свои самые большие секреты?

– Ты обещал никому не говорить, – напоминаю я. – Особенно Шери – насчет диплома…

– Я же обещал, – говорит Люк, подъезжая к самому крыльцу дома. Он уже не улыбается. – И сдержу свое обещание. Можешь мне доверять.

На какую-то долю секунды – пока мы сидим рядом и нас разделяет только пакет с круассанами – клянусь, что-то… происходит… между нами.

Происходит совсем не то, что было, когда он собирался поцеловать меня. Сейчас в этом нет ничего сексуального, скорее что-то вроде… взаимопонимания. Вроде признания духовного родства. Какое-то магнетическое притяжение…

Или это просто сводящий с ума запах круассанов? Я и впрямь давно не ела хлеба.

Что бы это ни было между нами, через секунду все проходит, как только распахивается дверь и на пороге появляется Викки в голубом кимоно:

– Господи, ну что так долго? Мы все с голоду умираем. Ты же знаешь, у меня начинается гипогликемия, если я не ноем, как только встану.

И все, что возникло между мной и Люком, исчезает.

– Я привез тебе лекарство от гипогликемии, – весело отвечает Люк, показывая пакет с круассанами.

Потом, когда Викки уходит, он поворачивается ко мне и подмигивает:

– Видишь, я уже исцеляю людей.

Начало двадцатого века принято называть «1а Belle époque», или «красивый век». Конечно, мода тех времен была красива – ее отличали пышные волосы, глубокое декольте и тонны, тонны кружев (см.: Кейт Уинслет в фильме «Титаник» и Николь Кидман в «Мулен Руж»). Выглядеть, как девушка Гибсона (образ, созданный великим художником, однофамильцем известного артиста), – навязчивая идея молодых женщин того поколения. Даже непоседливая дочь президента Рузвельта, «принцесса» Алиса, носила прическу в стиле «помпадур», как у девушки Гибсона, хотя сохранить такую прическу во время гонок на автомобиле – ее любимого занятия – было сложно.

История моды. Дипломная работа Элизабет Николс