Текст книги "Грязная любовь"

Глава 12

Возможно, я не такая уж замечательная дочь, раз не навещаю своих родителей, но, когда мать позвонила и пригласила меня поужинать с ними, при этом добавив, что отец тоже придет, я не смогла придумать достаточно убедительный повод, чтобы отказаться. Мой отец ужинает в ресторане? Над этим можно было бы посмеяться, если бы сама только мысль об этом не вызывала у меня изжогу.

Ужин также означал, что мне придется отменить встречу с Дэном. Он ничего не сказал, узнав, что наш с ним ужин придется перенести. Но ему и не нужно было ничего спрашивать – я чувствовала, как он хмурится, даже не видя его.

– Я бы хотел встретиться с твоими родителями, – все-таки сказал он.

После этого в трубке стало тихо. Мне страстно захотелось, чтобы телефон превратился в старую модель – мне было бы тогда чем занять пальцы. С современными моделями приходилось довольствовать не шнуром, а волосами.

– Вряд ли это следует делать, – наконец сказала я, не в силах больше выносить тишину.

– Ну, тогда, может, позвонишь мне, когда освободишься?

Я молчала, кажется, целую вечность.

– Я не хочу знакомить тебя с родителями.

– Почему?

Он явно был оскорблен, но я не могла его за это винить.

– Потому что я сама не очень-то хочу идти на этот ужин. И потому не хочу подвергать этому тебя, Дэн. И к тому же, если ты будешь на нем присутствовать, мне будет еще более непросто.

Я была с ним откровенна, как никогда, но, судя по голосу, он не оценил моих усилий.

– Каждая семья – это всегда какой-то стресс, Элли. Но если ты не хочешь знакомить их со мной…

– Я не хочу знакомить с ними тебя, – перебила я. – Чувствуешь разницу?

– Ты думаешь, что мое отношение к тебе может измениться, если я с ними познакомлюсь? – пошутил он, но мне было не до смеха. – Элли?

– Дело в моей матери, – выпалила я. – Ты все равно не поймешь.

– Как я могу понять, если я с ней не знаком?

У меня возникло стойкое убеждение, что он ожидает, что я его приглашу. Одной мысли об этом было достаточно, чтобы я содрогнулась.

– Незачем тебе с ними знакомиться. Просто поверь мне.

– Даже если я этого хочу?

– Дэн, поверь мне, что незачем тебе на это идти.

– Ладно. Если ты не хочешь, чтобы я знакомился с твоими родителями… Желаю хорошо провести время.

Мне не хотелось с ним спорить из-за родителей, но я не могла представить себе, как буду его с ними знакомить.

– Все так запутано, Дэн.

– Насколько я успел убедиться, с тобой по-другому и не бывает, Элли.

В трубке раздались гудки. Я пялилась на нее несколько мгновений, после чего положила трубку.

Перезванивать ему я не стала.

Мать ждала меня сидя за столом. Одна.

– Отец не смог прийти, – была ее первая фраза, когда она меня увидела. – Он был занят. В любом случае какая разница, почему он не смог прийти? – Она положила в чай заменить сахара и размешала его.

– Разница в том, что ты сказала, что он придет. Только и всего.

Она фыркнула.

– А что, сама по себе я не такая уж привлекательная для тебя компания?

– Дело не в этом.

Она надула губы.

– Если ты так волнуешься, то могла бы приехать домой.

Мы молча смотрели друг на друга, пока не появился официант и не спросил, что мы желаем заказать. Мать заказала за нас обеих, причем это была еда, которую я вряд ли стану есть, но, раз уж была избавлена от того, чтобы выбирать, промолчала. Официант ушел, и ее прорвало. Она болтала о свадьбе моей кузины, на которой я не была. Мне было в общем-то все равно, но ее болтовня заполняла тишину, и к тому же нам не приходилось говорить о том, что непосредственно касалось нашей семьи.

Она также заплатила за ужин. Я не стала возражать и в этом случае. Мы покинули ресторан вместе, и я проводила ее до парковки, хотя только там мне пришло в голову, что я не спросила, что она тут забыла.

– Я сама приехала, – сообщила она, копаясь в своей сумочке в поисках сигарет и зажигалки, которой воспользовалась жестом, выдававшим ее долгую пристрастность к этой вредной привычке. – И в дальнейшем я собираюсь возить себя сама.

Когда отца не станет. Она не сказала этого вслух, но эти слова словно прозвучали в воздухе. Эта, казалось, маленькая деталь сообщила мне о болезни отца больше, чем что-либо другое, но даже в этом случае я не смогла произнести ничего вразумительного, пробормотав что-то нечленораздельное.

– Элла, ты когда-нибудь к нам приедешь?

Я взглянула на ее машину – та же самая, что и пятнадцать лет назад, – и только потом встретилась с ее взглядом.

– Не думаю, мама.

Она недовольно фыркнула.

– Какая же ты эгоистка! У меня просто в голове не укладывается. Твой отец болен…

– Не по моей вине.

– Знаешь что? – резко сказала она. – По-моему, тебе бы пора все забыть. Просто забыть. Все-таки десять лет прошло. Не могу же я всю свою оставшуюся жизнь только и заниматься тем, что извиняться перед тобой за то, что было в прошлом!

Я могла только молча слушать ее тираду и моргать.

– Мама, но это не из-за тебя.

– Тогда из-за чего? Пожалуйста, скажи мне, поскольку меня это жутко интересует. – По ее голосу я поняла, что это ложь. – Потому что мне хотелось бы понять, почему причина не во мне. Я знаю, что ты меня ненавидишь, но это не причина, чтобы не навестить своего отца! Все-таки он болен.

– В этом нет моей вины, – повторила я. Мой голос звучал увереннее, чем я думала. – И может, ты права, и мне правда нужно все забыть. Просто дело в том, что я не могу.

Она не нашлась, что ответить на это, только задымила еще больше.

– Цепляясь за прошлое, не рассчитывай на то, что у тебя когда-нибудь будет будущее. Учти это.

– Совет неплох, – спокойно сказала я. – Особенно учитывая его источник.

Она бросила на меня яростный взгляд.

– И чего я заморачиваюсь? Зачем, когда ты только и делаешь, что расстраиваешь меня? Может, мне стоит подумать и вычеркнуть тебя из своей жизни, Элла? В самом деле – живи как хочешь и какое мне до этого дело? С тобой невозможно общаться. Ты никого не желаешь слушать, кроме своего эгоистичного «Я».

Возможно, она даже была права в данной мне характеристике, но признаваться в этом я не желала.

– В самом деле – почему бы тебе просто не вычеркнуть меня из своей жизни? Именно так, как ты поступила с Чадом.

Она нахмурилась, и на ее лице проступили глубокие морщины.

– Я не желаю про него слышать!

– А может, нам стоит поговорить о Чаде? – Я намеренно продолжала упоминать его имя. – И возможно, нам стоит поговорить и об Эндрю. О том, что произошло. Мы никогда об этом не говорили.

– А не о чем говорить! – Морщины на ее лице разгладились словно по волшебству. Она выдохнула через нос дым, заклубившийся легким облаком.

Я годы потратила на то, чтобы забыть. Не упоминала этого вслух. И вот теперь моя попытка сбежать от прошлого настигла меня на парковке. Оно затопило меня, и я уже не могла притворяться, что оно не играет роли в моей жизни. Что я могу смотреть в будущее без оглядки на свое прошлое.

– Мама, пожалуйста, – шепотом произнесла я. – Мне нужно об этом поговорить. О том, что случилось. Я больше не могу держать все это в себе. Мне плохо.

– Плохо, – повторила он, ткнув в меня сигаретой. – Забудь об этом! Он мертв! Его больше нет!

– Но в этом моей вины тоже нет! – воскликнула я.

– Наоборот! Это – твоя вина! – Она так же, как я, повысила голос и затянулась сигаретой, как если бы нуждалась в сигаретном дыме больше, чем в кислороде.

Оглушенная, я молча стояла и смотрела, как она раздавила первую сигарету и тут же затянулась второй. Курение – дурная привычка. От него портятся зубы и кожа, не говоря уже про легкие. Я, бывает, тоже затягиваюсь сигаретой, но не допускаю, чтобы это переросло в привычку. Поэтому я не понимала свою мать, которая не могла не знать, какой вред наносит организму курение, портит внешний вид и одежду.

– Я не виновата в том, что он умер. – Я постаралась произнести эти слова насколько могла уверенно. Чтобы самой в это уверовать. – Эндрю убил себя сам. При чем здесь я, мама?

– Но довела до этого его ты! – отрезала она. – Ничего бы такого не случилось, если бы ты на него не действовала!

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. – Но сама я была уверена, что она в это верит.

– Не стоило мне тебя останавливать, когда ты решилась на это, – продолжила она. Пространство между нами заполнилось дымом. Он жег мне глаза и горло, и я пожалела, что не могу заплакать, чтобы уменьшить жжение. – Тогда он был бы жив, а ты…

– Нет, – оборвала я ее. – Не смей это говорить!

Она встретилась со мной взглядом. Ее лицо исказилось от гнева и горечи.

– Вы с Чадом ничего не принесли нам с отцом, кроме разочарования. Я не понимаю, как такое могло произойти. Эндрю был идеальным сыном.

– Ты хоть сама веришь в то, что говоришь? Как можно это утверждать? – Мне захотелось взять ее за плечи и трясти до тех пор, пока к ней не вернется ощущение реальности. – Он не был идеален! Люди не могут быть совершенны! Включая его тоже.

– Придержи язык, Элла.

– Мы что, были всего лишь его заменой? – спросила я. – Мы с Чадом? Разве у родителей могут быть любимчики?

– К твоему сведению… – Мать растоптала вторую сигарету обутой в дорогую замшевую туфлю ногой. – У нас был любимчик.

С этими словами она села в машину и выехала со стоянки.

– Тебе нужно приехать, – сказала я Чаду, когда он мне позвонил. – Я скучаю.

– Я тоже скучаю. Приезжай ко мне. У нас тут в Калифорнии неплохо.

– Мать говорит, что отец нездоров.

– Ты ездила с ним повидаться, крошка?

Можно было благословлять моего брата за то, что он всегда знал, на какую больную точку нажимать, чтобы вызвать у меня чувство вины. Он похож на нашу мать больше, чем готов себе признаться. Но все-таки он заставил меня улыбнуться. Так как был прав.

– Нет. Приезжай, и мы съездим к нему вместе.

– Ты знаешь то, чего я не знаю? – Я услышала, как Чад с чем-то сражается. – Отец сделал нас бенефициариями своей пожизненной страховки? Потому что ты знаешь, что, если я войду к нему в дом, он тут же откинет копыта.

– Чад, он умирает. Ты хочешь, чтобы он умер, не повидавшись с нами?

– Не надо. – Очевидно, что мой обычно кипучий брат сегодня был не похож сам на себя. – Не стучи мне по мозгам, Элла. Они выкинули меня из дома, сказали, чтобы я больше не появлялся на пороге, и при этом не стеснялись в выражениях.

– Он ничего тебе не говорил. – Я открыла крышку содовой и сделала глоток.

– Он ничего не сделал, чтобы ее остановить, а это уже приравнивается к соучастию. И то, что он был пьян в стельку и не мог выбраться из своего гребаного кресла, – это отговорки в пользу бедных. И если честно, Элла… – я услышала в голосе Чада обвиняющие нотки, – меньше всего я ожидал бы услышать такие слова от тебя.

– Не называй меня так.

– Элли, – поправился он. – Крошка, куколка. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, Чадди.

– Не проси меня вернуться домой. Ты знаешь – я не могу.

– Знаю. – Я вздохнула и потерла лоб. Голова у меня болела. – Я знаю. Но она не оставляет меня в покое. – Я не стала упоминать про разговор, состоявшийся на парковке.

– Скажи ей, что может проваливать, – сквозь зубы сказал он. – Эта сучка за всю свою жизнь ни черта для нас не сделала. Даже тогда, когда нам была нужна. Пусть теперь пожинает то, что посеяла.

– Ты когда-нибудь… Чад, ты когда-нибудь думал о том, чтобы… ее простить?

– А ты когда-нибудь думала о том, чтобы простить его?

О-очень непростой вопрос, но в последнее время я над этим думала.

– Он мертв. Что изменится, если я его прощу?

– Вот ты мне и ответь, куколка. – Чад проворковал что-то успокаивающее. Конечно, это не объятие, но все же лучше, чем ничего.

– Почему мы такие шизанутые лохи? – спросила я его со смешком. – Почему мы просто не можем все забыть, Чад?

– Я бы тоже это хотел знать, детка.

– Мы должны. Мы должны забыть прошлое, чтобы наконец начать жить заново! – выпалила я со злостью, радуясь, что закрыла офисную дверь, заглушившую мой сорвавшийся голос.

Он засмеялся.

– Ты о ком говоришь?

– Когда это было, Чад? Годы прошли, а мы никак не можем от этого отойти. Меня это достало. Откровенно говоря, я уже заколебалась со всем этим, но не знаю, как разрулить.

– Милая!

Мы оба издали протяжный вздох. Между нами лежало расстояние, но мы словно были вместе, связанные общей драмой.

– Я кое с кем встречаюсь, – сказал Чад, прежде чем я смогла что-либо добавить. – Он здорово помогает.

– А что с Люком?

Чад засмеялся.

– Нет, куколка, у Люка все хорошо. Я имею в виду профессиональную жилетку с функцией промывки мозгов.

– А-а-а, – протянула я, не сразу сообразив, как на это реагировать. – Ну… Хорошо.

– Подумай об этом. Поговори с кем-нибудь.

Я покачала головой, хотя Чад и не мог меня видеть.

– А я что делаю? Я говорю. С тобой.

– Ты обсуждала это с Дэном?

– Нет.

– А может, стоит?

– Слушай, – раздраженно сказала я. – С каких это пор ты стал давать мне советы, касающиеся моей личной жизни?

– С тех пор, как она у тебя появилась.

Я вздохнула.

– Он милый парень.

– Ну и?…

– Я не хочу, чтобы мне опять было больно.

– А кто этого хочет? Или ты собираешься прожить свою жизнь, беспокоясь об этом? – Он помолчал. – Ты хочешь позволить Эндрю это сделать?

– Нет.

Чад вздохнул.

– Ну тогда начинай жить, Элли.

– Тебе это помогает? Психиатр. Он тебе помогает?

Я вытащила лист миллиметровки из ящика и стала тыкать карандашом в вершину каждой клеточки.

– Да, – сказал Чад. – После разговора с ним мне становится легче. Начинаешь видеть то, чего прежде не замечал. Снова доказывать себе, что это не я сошел с ума. Что проблема в них, не в нас.

– Мне не нужен психиатр, чтобы это сообразить, – негромко рассмеялась я. – Они видят смешное там, где другие плачут.

Чад засмеялся над моей несмешной шуткой.

– Ты знаешь, что всегда можешь со мной поговорить, крошка. Но я правда считаю, что тебе нужно поговорить об этом с кем-нибудь еще. Это могло бы помочь.

– Ты подумаешь, чтобы приехать домой? – Молчание растянулось по соединяющим нас проводам, чуть ли не физически ударив меня в ухо. – Ну, пожалуйста!

– Я подумаю над этим.

Я взглянула на часы.

– Проклятье! Мне нужно идти. Я тебе позже перезвоню, ладно? И, Чад. Спасибо.

– В любое время, крошка. Только сколько?

– Сколько чего?

– То, чего ты насчитала, – пояснил Чад, и я засмеялась.

– Миллиметровка. Многовато даже для меня.

– Продолжай считать.

– Специально для тебя, Чад. Люблю. Пока.

Я положила трубку и еще несколько мгновений смотрела на миллиметровку, после чего отпихнула ее от себя. У Чада был друг и психиатр. У меня никого. Надо было подумать и решить, кто мне нужнее. Я знала, что одна больше не выдержу.

Даже сообразив, что тебе нужно, не всегда сразу получается понять, как этого можно добиться. Я слишком много времени провела в темной раковине. Даже если мне захочется из нее выбраться, глазам сначала будет больно от света. Я была дурой. Но дура дурой, а мне все же хватало ума, чтобы понять, что я сама рыла себе могилу и что настала пора покончить с прошлым. Хватит уже бегать от него – пора бы заглянуть ему в лицо.

Когда я вернулась из магазина «Все для дома», на моем парковочном месте стояла машина Дэнниса. Мне пришлось оставить свою машину у тротуара напротив своего дома, но даже это неудобство не уменьшило мой энтузиазм, переполнявший меня, когда я оправилась в магазин за новыми банками краски, роликами и поддонами. Зайдя к себе, я сразу же разложила на полу брезент.

Я решила, что комната, которая доставляла мне столько хлопот, будет выглядеть иначе, чем прежде. Больше никакой белой краски. Вместо него насыщенный темно-синий цвет ночного неба.

Сделав первый мазок по белому слою, я сразу же была вынуждена отступить и опустить ролик, пойти на кухню, налить из крана стакан холодной воды и выпить его до дна. Сделав несколько глубоких вдохов, я мысленно иронически посмеялась над своим нелепым поведением и с сильно бьющимся сердцем вернулась в столовую.

Второй мазок дался чуть легче. После нескольких мазков я уже вовсю катала ролик, и спустя уже десять минут комната неузнаваемо изменилась. Я работала без передышки еще час, затем отступила к центру комнаты и огляделась, оценивая проделанную работу.

Я не люблю клише. Знаю, на чем основано мое предпочтение черного и белого, – это ясность, без всяких оттенков серого, которыми насыщена жизнь. Глядя на синюю стену, я вовсе не собиралась менять что-либо в своей жизни так же радикально и отказываться от того, что стало мне близко. Синяя стена всего лишь отражала сделанный мною выбор в стремлении изменить хоть что-нибудь и в своей жизни. И теперь, глядя на полубелую-полусинюю столовую, я улыбнулась.

Я открыта дверь с вымазанными краской руками и щекой, когда смахивала с лица волосы.

– Привет, Гевин.

– Привет. – Он как будто еще больше похудел с того дня, когда я видела его в последний раз, но, может быть, дело было в его черной одежде. И то, что его лицо показалось мне бледным, было следствием темного капюшона. Он протянул пакет с рекламой сети одного из книжных магазинов, бывшего также в нашем районе. – Это тебе.

Я взяла пакет, заглянула в него и вытащила новый экземпляр «Маленького принца».

– О, Гевин. Это было не обязательно.

Он пожал плечами:

– Я знаю, но я так захотел. Твоя пострадала из-за меня.

Я выжидала, пока он посмотрел мне в глаза.

– В том не было твоей вины.

Он пожал плечами, шаркая ногой.

– Была. Это из-за меня она так взбесилась. Надо было хотя бы чуток прибраться в своей комнате, как она велела.

Я промолчала, понимая, что миссис Осли имела право требовать порядка в своем доме. Правда, со способами ее доказательства этого права – швырять в Гевина книгами – я была не согласна.

Гевин заглянул в дом через мое плечо.

– Я подумал, может быть…

– Вообще-то, – сказала я, опережая его заикания, – я заново перекрашиваю столовую. И помощь мне бы не помешала.

Он последовал за мной. Зайдя в столовую, мы остановились у синей стены, пахнущей свежей краской. Гевин наклонил голову и несколько секунд смотрел на нее, после чего улыбнулся.

– Мне нравится, – одобрительно кивнул он.

Я полюбовалась стеной еще мгновение.

– И мне тоже. Я решила покрасить все синей краской, а профили будут под цвет золота. И еще я купила это. – Я показала ему резиновую форму в виде звезды. – Конечный результат предусматривает звездное небо.

– Bay. Мисс Каванаг, вы совсем не похожи на саму себя. Я хотел сказать, Элли. Вы не сошли с ума?

– Немножко, – согласилась я. – Совсем чуть-чуть. Впрочем, увидим.

Лицо Гевина стало вдруг таким несчастным, что моя улыбка слегка потухла. Наклонив голову, он снял через голову свитер, подошел к банке с краской и налил себе в поддон. Я наблюдала за ним и думала о том, как книги могут отразиться на человеке, который, возможно неосознанно, начинает прятать голову.

Включив музыку, мы принялись за работу. Мы, кажется, еще больше сошли с ума. Когда я поднесла кисть ко рту в качестве микрофона и запела Гевину серенаду под грустные мотивы песни каких-то ребят, он рассмеялся, я вслед за ним. Я продолжила работу, и с каждым новым мазком краски меня все сильнее переполняло ощущение необыкновенной легкости.

На ланч я приготовила простенькую еду, которую не ела уже много лет, – сэндвичи с сыром, приготовленные на гриле, и томатный суп. Гевин съел свою порцию и отказался, когда я предложила ему еще. Я не стала его слушать и приготовила ему еще один сэндвич. Ему явно не помешает, подумала я, глядя на его тонкие птичьи запястья.

– Тебя что, мама не кормит? – как можно беззаботнее спросила я, не отворачиваясь от плиты, зная, что признания лучше даются, когда о них говорить как о чем-либо несущественном.

– Мама слишком занята с Дэннисом, чтобы торчать на кухне. И еще на работе. Она очень занята, – добавил Гевин, словно застеснялся того, что его мать большую часть времени посвящала своему новому любовнику.

Этого можно было бы стыдиться, но не ему. Я положила ему на тарелку второй сэндвич и налила остатки супа ему в чашку. Пока Гевин ел, я пила содовую из банки.

– Так, значит, Дэннис к вам переехал?

Он кивнул, склонив голову над едой.

– И что ты о нем думаешь?

Гевин ответил, не поднимая головы:

– Нормальный парень.

Я сделала еще глоток содовой, убеждая себя, что дела моих соседей меня не касаются. И даже если мать Гевина уделяет ему недостаточно внимания, то пятнадцатилетний пацан должен научиться делать себе хотя бы бутерброд. Он уже не маленький, чтобы мать кормила его три раза в день, тем более что их холодильник вряд ли пустовал, – я судила об этом по их переполненным мусорным бакам.

– Как ты сам, кстати? – мягко спросила его, подмечая, как напряглись его плечи при этом простом вопросе. – Я давно тебя не видела.

– Был занят, – промямлил он. – Скоро летний лагерь.

Гевин разломил остатки своего сэндвича, но есть не стал. Я не хотела настаивать – Гевин всего лишь мой сосед, милый мальчишка, ничего более. Но вопросы почему-то продолжали из меня сыпаться.

– Читаешь что-нибудь?

– Да.

Ну хотя бы я смогла заставить его улыбнуться.

– А вы что читали?

Не дожидаясь моего ответа, он скороговоркой выдал список произведений научно-фантастического жанра и жанра фэнтези. Некоторые из них я читала, но были и те, о которых я даже не слышала. Закончив с перечислением, Гевин снова принялся за сэндвич. Когда с едой было покончено, он помог мне с посудой, загрузив ее в посудомоечную машину. Включив музыку, мы вернулись в столовую.

Мой дом старый, а я еще не оборудовала его вентилятором. В столовой нет окон, поэтому долго красить здесь невозможно. Когда Гевин поднял рубашку, чтобы вытереть лицо, мне бросились в глаза отметины на его животе.

Я насчитала шесть штук. Прямые красные линии, с покрасневшей и опухшей вокруг них кожей. Кошка так не царапает. Если только не какая-нибудь необычная, например с пятью подушечками на лапе и со знанием того, куда вонзать когти.

Притворяться, что ничего не замечаю, я больше не могла. Особенно учитывая свое прошлое, когда мне позарез нужно было с кем-то поделиться, но сказать я боялась, а меня никто не спросил. Принцесса-бродяжка, может быть, единственная, способная помочь самой себе, в одиночку справившись с Черным рыцарем, но я нуждалась в поддержке, но так ее и не дождалась.

– Гевин, подойди сюда.

Он повернулся, держа только что обмакнутый в краску ролик в руке. Должно быть, было в моем лице что-то такое, что заставило его занервничать, потому как он вдруг побледнел, но ролик все-таки отложил.

– Зачем?

Я жестом поманила его к себе:

– Подойди.

Он неохотно приблизился. Лицо его стало замкнутым, он сложил руки на груди. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, затем я обернулась и выключила музыку. Теперь мы стояли в полной тишине, но она била по ушам сильнее любого шума.

– Подними рубашку, – велела я.

Он покачал головой. Я положила ладонь на его руку, и мое сердце сжалось, когда он моргнул. Он не сделал попытки от меня отодвинуться, но я чувствовала, как напряглось его тело.

– Я просто хочу взглянуть, Гэв.

Он снова покачал головой. Тупик. Он не уступит, а я не могу его заставить сделать то, что мне нужно. Я не стала ничего говорить, но и руки его не выпустила, слегка сжав его предплечье, чтобы он не попятился от меня. Гевин продолжал стоять. Прошло еще несколько секунд. Затем он поднял рубашку.

Сохраняя нейтральное выражение лица, я взглянула на его порезы.

– Кажется, они воспалились.

– Терпимо, – сказал Гевин, но его голос слегка дрожал, а мышцы руки, которую я держала, так сильно напряглись, что она стала почти каменной.

– Ты их чем-нибудь обработал? Зачем тебе инфекция?

– Я… Нет. – Его голос упал.

Я мягко положила ладонь на воспаленное место.

– Кожа горячая. Не очень хороший знак. Что это?

– Стекло.

Я слегка сжала его плечо и выпрямилась.

– Пошли наверх. Надо их обработать.

Я убрала руку и направилась к лестнице. Я была почти убеждена в том, что Гевин за мной не последует, что сразу же сбежит. Он поднялся вслед за мной в ванную комнату, ни слова не говоря, сел на крышку унитаза и стал ждать, пока я доставала аптечку, выкладывая антисептическую мазь, перекись водорода и пластыри.

– Сними рубашку – так мне будет легче обработать.

Гевин стянул рубашку через голову. Я перекинула ее через край раковины. Его грудь, предплечья и живот были испещрены крест-накрест бледными линиями, тогда как на животе раны явно были еще свежими. Я аккуратно очистила их тампоном с перекисью водорода. Он зашипел, когда перекись вошла в контакт с кожей, но остался стоять на месте. После этого я нанесла на порезы мазь и наклеила пластыри. Обработать его порезы я обработала, но скрыть их совсем было невозможно.

– Что-нибудь хочешь добавить? – спросила я, глядя ему в лицо.

Гевин в который уже раз покачал головой, но не сделал попытки скрыть их от меня, надев рубашку. Выкинув обертки от пластырей, я молча закрыла пузырек с перекисью и тюбик с мазью. Вымыла руки. Гевин продолжал сидеть. Его плечи задрожали, и я подумала, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не заплакать.

Я не знала, как к этому подступиться. Как убедить Гевина мне довериться. Не знала, как я вообще могу уменьшить чьи-либо страдания. Когда я видела слезы, мне всегда хотелось бежать. В этот раз я коснулась его плеча и произнесла:

– Гевин… – Больше ничего добавить я не смогла, однако он вдруг разразился слезами, как перепуганный ребенок.

Сама не поняла как, но я обняла его и прижала к себе. Он уткнулся мне горячим лицом в шею. Он был так худ, что выпиравшие лопатки делали мне больно, но я только сильнее прижала его к себе.

– Она не касается меня даже пальцем, – прошептал он голосом, полным стыда и презрения к себе. – Ни разу меня не обняла и не сказала, что любит меня. Она помешалась на нем.

Я гладила его по выпуклостям спины, стараясь его успокоить.

– Поэтому ты порезал себя?

Он выпрямился, вытер слезы на заплаканном лице.

– По крайней мере тогда я убеждаюсь, что жив, что могу чувствовать. Я должен что-нибудь чувствовать.

– Ты говорил с ней об этом?

Гевин заколебался, затем покачал головой:

– Я пытался, но она не захотела меня слушать.

Я подала ему рубашку. После того как он ее надел, я подала ему бумажную салфетку. Он высморкался, вытер глаза и, не глядя на меня, бросил ее в мусорное ведро.

– А сам ты как думаешь? Почему твоя мать тебя не обнимает?

– Потому что ненавидит меня. Впрочем, не знаю.

У меня не было слов, чтобы его утешить. Хотя бы потому, что я была не тем человеком, который мог бы помочь советом в налаживании отношений с матерью. Намочив тряпку холодной водой, я протянула ее Гевину:

– Вытри лицо.

Он чуть смущенно мне улыбнулся, но обтер лицо и повесил тряпку на раковину.

– Ты скажешь моей маме?

– А ты этого хочешь?

Он ответил не сразу.

– Нет.

– Гевин, я за тебя волнуюсь. Я не хочу, чтобы ты наносил себе порезы. Когда тебе плохо, не нужно заниматься самоистязанием. – Я наклонила голову, чтобы заглянуть ему в глаза, внезапно почувствовав себя гораздо более старой. Старой, но при этом абсолютно бесполезной, уча его справляться с бедами, будучи не в состоянии наладить свою собственную жизнь.

– А что мне остается? Выпивка? Травка? Нет, спасибо. Мой старик был крутым укурком. Я не хочу становиться похожим на него. Я просто хочу чувствовать что-нибудь. Чувствовать себя живым, а не памятником.

Необыкновенная проницательность для пятнадцатилетнего пацана.

– Но резать себя – это все-таки не выход.

Он пожал плечами, глядя в пол.

– Так ты скажешь моей маме или нет?

– Если я скажу… Как ты думаешь, что она тогда сделает? – Сидеть на краю ванны было неудобно и больно, но я не встала.

Он пожал плечами:

– Откуда я знаю? Может, ничего. А может, начнет вопить.

– А если она не станет вопить, а постарается тебе помочь? – предположила я.

Он поднял глаза, но в его глазах была пустота.

– Ты думаешь, я спятил?

– Нет, Гевин, я так совсем не думаю. – Я покачала головой и взяла его руку. – Я просто знаю, что иногда легче делать вещи, которые ты знаешь, что делать не следует, но все равно продолжаешь их делать, потому что это отвлекает от того, что еще сильнее причиняет боль.

Гевин смотрел на свою руку, накрытую сверху моей.

– Она собирается за него замуж. После этого я ей стану совсем не нужен. Она будет вспоминать обо мне, только когда ей нужно будет на ком-нибудь отыграться.

– Твоя мама тебя любит, Гевин. Я уверена в этом. Пусть даже то, как она себя ведет, может убеждать тебя в обратном.

Гевин фыркнул и отнял у меня свою руку.

– Не все матери любят своих детей, мисс Каванаг. Это доказанный факт. Все хотят в это верить, но не каждая мать любит своего ребенка.

Я это знала слишком хорошо, но соглашаться с Гевином… Нет, это значило бы ввести нас обоих в депрессию. Все-таки из нас двоих я взрослая. Мне нужно было придумать и сказать что-нибудь, чтобы поднять его дух. Вот только на ум мне ничего не шло.

– Мне пора, – вдруг сказал Гевин. – Она снова взбеленится, если, вернувшись, обнаружит, что я не убрался в гостиной.

Я кивнула и откинулась назад, не спуская с него глаз.

– Хочу сказать, Гевин. Если тебе когда-нибудь нужно будет с кем-нибудь поговорить, ты можешь на меня рассчитывать. Ладно? Поговорить о чем угодно.

Не отрывая взгляд от пола, он кивнул:

– Ладно.

Я положила руку ему на плечо.

– О чем угодно, – повторила я.

– Ага. – Он кивнул. – Спасибо.

Гевин встал и прошел мимо меня. Я надеялась, что я смогла ему помочь хоть чем-нибудь. Хотя и знала, что сделанного мной недостаточно.