Текст книги "Королева Аттолии"

Глава Двадцатая

В атриуме, у входа, стояли сенешаль Эфраты, капитан гвардии, несколько баронов – и эддисских, и аттолийских, целая толпа приближенных из обоих королевских дворов. Аттолия окинула их взглядом. На вид эддисийцы были настоящими варварами – неудивительно, что медийцы их недооценивали. Однако, ожидая на краю атриума, они чувствовали себя вполне в своей тарелке. А ее собственные сенешаль, гвардейский капитан и бароны, наоборот, тревожно переминались с ноги на ногу, словно боялись, что им на головы рухнет потолок.

Тревожились они по разным причинам. Сенешаль и капитан понимали, что совершили проступок, которого она не одобрит. А бароны опасались, что она продалась эддисийцам, как раньше, по их мнению, продалась медийцам. Аттолия задумчиво посмотрела на Телеуса и вздохнула:

– Ты позволил Нахусерешу бежать.

Телеус, привыкший, что она всегда видит самую суть, кивнул.

– И за этим его рабом, секретарем, не присматривал.

– Не присматривал, – признал Телеус. – Раб освободился, и в суматохе они сумели добежать до лестницы, ведущей в порт. Вплавь добрались до медийского корабля, пришвартованного в гавани, и сбежали. Очень сожалею.

– И правильно делаешь, – сказала королева, но Телеус заметил, что она не сердится, и вздохнул с облегчением. – Я хотела получить за них выкуп, но придется обойтись. Если они добирались вплавь, то наверняка оставили много интересных бумаг. Хочу на них посмотреть.

Телеус смущенно кашлянул.

– Ты же сказал «В суматохе они сумели добежать до лестницы, ведущей в порт», – напомнила королева.

– Они подожгли свои покои.

– Гм, – протянула Аттолия. – Надеюсь, ущерб не слишком велик. Барон Эфрата сто раз пожалеет, что пустил нас в гости. – Барон Эфрата имел много других мегаронов, жил в одном из них и вряд ли замечал, что Эфрата вообще существует.

Аттолия обернулась к сенешалю:

– Велите кому-нибудь проводить королеву Эддис и ее вора в лучшие покои и проследите, чтобы они ни в чем не нуждались. Не сомневаюсь, вам очень жаль тех покоев, которые по вине моего капитана сгорели дотла, но, уверена, вы сумеете достойно разместить гостей на одну ночь. А завтра Эддис со своей личной свитой уедет вместе с нами в столицу.

– Нет, ваше величество.

Голос прозвучал твердо, но тихо, и Аттолия не сразу поняла, откуда он доносится. Ну конечно, это говорил отец Эвгенидеса, эддисский военный министр. Она удивленно подняла глаза. Мало кто осмеливался возражать ей, и никто не делал этого с такой уверенностью.

– Королева Эддис не поедет в вашу столицу без сопровождения.

– Она же не привела с собой армию, – парировала Аттолия.

Ее собственная свита, включая гвардейского капитана, взирала на происходящее с благоговейным ужасом. Это разозлило Аттолию, но в то же время позабавило.

– Здесь, в мегароне, наши силы равны, – сказала она наконец. – Давайте переночуем, оставив наши армии в поле, а завтра мы сумеем найти решение, которое удовлетворит всех. Придется уведомить Сауниса обо всех договоренностях, каких мы достигнем.

Военный министр склонил голову, соглашаясь.

Аттолия снова обернулась к сенешалю:

– Проследите, чтобы эддисийцев разместили с удобством.

И ушла в свои покои, оставив сенешаля размышлять, каким образом выполнить ее поручение в тесном пространстве Эфраты.

* * *

В темном ночном море недалеко от побережья осторожно пробирался медийский флот. Нахусереш, стоя у планшира, смотрел, как исчезают вдали темные очертания аттолийских берегов. Камет страстно желал отойти подальше от хозяина, но не смел.

– Камет, – окликнул Нахусереш, и секретарь неохотно, но покорно подошел ближе.

– Да, хозяин.

– У меня руки чешутся кого-нибудь придушить. Почему бы тебе не уйти подальше, пока я не сорвал злость на тебе?

– Слушаюсь, хозяин, – послушно прошептал Камет и с радостью испарился.

* * *

Утром аттолийская армия двинулась вверх по реке и встала лагерем на другом берегу Сеперкии, напротив эддисийцев. Основная часть армии горцев стояла на равнине у входа в ущелье. Днем, после предварительных переговоров эддисского военного министра и двоих из трех главных аттолийских генералов, оставшаяся часть эддисского войска разделилась: половина ушла на родину защищать страну от атак Сауниса, вторая половина сопровождала королеву в аттолийскую столицу.

Аттолия вызвалась отвезти эддисскую королеву на корабле, но Эддис по настоянию военного министра отказалась. В итоге Аттолия взошла на борт вместе со своими служанками, охраной и несколькими избранными баронами. Остальная часть ее свиты путешествовала по суше. Путь был нелегок, палило солнце, пыль поднималась столбом, но те, кто слышал о грядущей королевской помолвке, охотно терпели тяготы пешего пути, лишь бы не плыть на одном корабле с королевой.

Целыми днями Аттолия стояла у планшира и смотрела на берега своей страны. Очень мало разговаривала со служанками, ни словом не перемолвилась с баронами. Когда Телеус подошел и хотел к ней обратиться, одна из служанок взглядом предупредила его: не стоит. Телеус понимающе кивнул и удалился. Королева, согретая солнцем и овеянная морским ветерком, витала среди своих мыслей.

* * *

Столица Аттолии сияла в солнечных лучах, словно яркий самоцвет в обрамлении оливковых рощ. Город раскинулся на холмах над неглубокой рекой Тустис. Дворец стоял на отлогом склоне, над ним гора уходила круто вверх, и ее вершину венчал храм новых богов. Когда-то и город, и мегарон теснились на крохотном плато, но в годы мирного правления захватчиков они переместились вниз, поближе к гавани. А сама гавань была хорошо защищена: с одной стороны ее закрывал мыс, с другой – волнорез, а вдалеке тянулась вдоль берега сумрачная громада острова Тегмис.

Мегарон в столице Сауниса слагался из необтесанных желтых камней, дворец в Эддисе казался маленьким и темным, а дворец королевы Аттолии, нарядный, с изящными пропорциями, был выстроен из кирпича и облицован мрамором. Бесчисленные окна искрились в послеполуденном солнце, будто драгоценные камни.

Когда Аттолия оказалась во дворце, в окружении придворных, все события, произошедшие в Эфрате, показались ей далекими и призрачными. Она снова погрузилась в привычную борьбу, пытаясь навязать свою волю миру, которым управляли мужчины. В этом мире надо быть не сильнее, а могущественнее противников. А это непросто. Воевать и то легче. Слухи уже добрались до столицы. Она сообщила баронам о том, что Эвгенидес сделал ей предложение, и стала внимательно следить за их реакцией. Среди баронов еще оставались те, кто считал себя претендентом на руку и престол королевы Аттолии. Реакция была разной. Одни рассердились, другие изумились, и сквозь все крики отчетливо пробивалось насмешливое, ироничное злорадство.

Вернувшись в свои покои, она долго расхаживала из угла в угол. Служанки, как всегда щепетильные в своей заботе, впервые видели, чтобы их госпожа открыто проявляла нетерпение. Раньше она была бодрой, а сейчас стала вспыльчивой; была невозмутимой, а стала язвительной.

К удивлению королевы, служанки ее скорее поддерживали. Она пыталась разглядеть в их услужливости – страх, в их внимании – ненависть, но не находила. Их привязанность и забота казались неподдельными. Они терпеливо выносили ее вспышки – например, однажды ей заплетали косы, и она, устав от бесконечного дерганья, вдруг вскочила и ушла к себе в спальню, хлопнув дверью так, как не хлопала с тех пор, как была всего лишь младшей принцессой от второй жены короля. Служанки целыми днями были рядом, уговаривали съесть хоть что-нибудь, когда ей кусок не лез в горло, следили, чтобы королеву никто не потревожил, если она была занята, устраивали всё как надо к прибытию королевы Эддис, чтобы ей самой осталось только подтвердить их решения.

Эддис задержалась в Эфрате, позвала к себе тетушку и сестру со служанками, чтобы визит в столицу не носил совсем уж военный характер. Тетушка ее, великая герцогиня, заявила, что в своем почтенном возрасте должна путешествовать с комфортом, и потребовала королевскую карету. А потом бодро и весело прибыла в Эфрату верхом, прямо по бездорожью, а слуги тем временем тащили тяжеленную карету по горным дорогам, в основном на руках. Спустившись в Эфрату, герцогиня и королевская сестра, тоже герцогиня, вместе со своими служанками совместными усилиями стали готовить королеву к встрече. По их словам, Эддис должна представить свою страну и свой двор с самой лучшей стороны. Призывая их, Эддис хотела получить именно такую поддержку и теперь отдалась заботам родственниц с величайшим терпением.

Пригласила она и волшебника, но тот вежливо отказался. Он еще надеялся примириться со своим королем и поэтому предпочитал формально делать вид, будто находится в плену.

Эддис прибыла в столицу. Аттолия встретила ее со всеми любезностями и церемониями. Даже не взглянув на Эвгенидеса, проводила обоих в свой дворец и выразила надежду, что визит пройдет тепло и благополучно. Хоть Аттолия и делала вид, что не замечает эддисского вора, ее служанки внимательно присматривались к нему и, кажется, остались не вполне довольны увиденным. Эддис уловила и враждебность служанок, и отстраненность аттолийской королевы. Она боялась, что не ведающее границ озорство ее вора приведет к катастрофическим последствиям, но Эвгенидес лишь вежливо поклонился, когда его представили. Учтивость на его лице была такой же застывшей, как у Аттолии, и не слетела даже тогда, когда она, глядя сквозь него, ответила на поклон величественным королевским полуреверансом.

* * *

Вечером, перед ужином, Эвгенидес явился в покои к Эддис. Ее служанки то входили, то выходили, примеряли ей сережки, потом обсуждали, не надеть ли другие. Время от времени заглядывали две герцогини и, взглянув острым глазом, высказывали свое критическое мнение.

Эддис сносила все это так терпеливо, что Эвгенидес аж залюбовался.

Ксанта, старшая служанка Эддис, толкнула королеву под локоть, та покорно подняла руки и стала ждать, пока ей повяжут пояс. Потом аккуратно расправила шитую золотом ткань.

– Вряд ли служанки Аттолии обходятся с госпожой как с призовой буренкой, – заметила королева.

– А им и нужды нет, – парировала Ксанта. – Она, поди, сама в состоянии выбрать себе наряд и не марширует в нем по-солдатски.

Эддис ответила на упрек улыбкой.

– Мне доводилось видеть золотых тельцов, – вставил Эвгенидес. – Даже их не охраняли столь рьяно.

– Да, я заметила, как много во дворце вооруженной охраны. Это потому что мы здесь? – спросила Эддис, все еще держа руки разведенными в стороны.

– Нет, – ответил Эвгенидес. – Они всегда вокруг нее.

Видимо, он знает, о чем говорит, подумала Эддис.

– Вечером будут танцы, приглашены музыканты с Континента, – предупредила она вора. – Согласно протоколу, ты как претендент на руку Аттолии должен провести с ней первый круг.

– Я уже потренировался, – ответил он.

После ужина, когда убрали столы и зазвучала музыка, он покорно вышел во главу зала и предложил королеве руку на первый танец. Аттолия приняла руку, не взглянув на него, и за весь танец не произнесла ни слова. После танца он отвел ее обратно, чувствуя себя так, будто возвращает манекен на пьедестал. Поклонился и вернулся к Эддис. Втиснулся между нею и ее блюстителем протокола.

– Похоже, аттолийский двор не в восторге от этой помолвки, – сказала Эддис.

– Я не ловил на себе столько злобных взглядов с того дня, как стащил те изумруды-кабошоны, – признался Эвгенидес.

– Ну, не думаю, что ты им настолько сильно не нравишься, – отозвалась Эддис.

– Видала ее гвардейцев?

– О да.

– А министра церемоний? А всю прислугу вплоть до последнего виночерпия? Королевские служанки, ты сама видела, все до одной – все десятеро – резко против.

– А королева? – спросил блюститель протокола, сидевший по другую руку от Эвгенидеса.

– Королева воздерживается, – коротко ответил Эвгенидес.

– Девять против, одна еще не решила, – сказала королева. Поймав недоумевающий взгляд Эвгенидеса, пояснила: – Служанки Аттолии. Мне кажется, одна еще колеблется.

– Правда? Которая? – удивленно приподнял бровь Эвгенидес.

– Вычисли сам. Пойди полюбезничай.

– А если меня разорвут на куски?

– Думаю, физическое нападение тебе не грозит, – сухо усмехнулась Эддис.

– Это тебе так кажется, – возразил Эвгенидес. – А у меня в тарелке был песок.

Эддис подняла на него глаза:

– А я думала, ты не голоден.

– Песок, – повторил Эвгенидес. – В супе, на хлебе, на мясе.

– Она бы не… – начала Эддис, но Эвгенидес остановил ее. Взмахнул рукой в воздухе, словно отметал невидимую паутину.

– Нет, она бы, конечно, не стала. Но кухня, видимо, разделяет чувства королевских служанок.

Эддис вздохнула, окинула взглядом прекрасный зал. На полу изысканная плитка, на стенах мозаика, сотни свечей, золотые канделябры. Закралась крамольная мысль: она бы охотнее продала Эвгенидеса в рабство, чем отпустила ко двору королевы Аттолии.

* * *

Переговоры начались на следующий день. Первым делом, как предложила Аттолия, стали обсуждать военный договор. Королевы не присутствовали. От их имени выступали министры и советники. А их величества, встретившись, поболтали о погоде и о вечерних развлечениях. Эвгенидес, в свою очередь, торжественно пригласил королеву на танец, получил столь же торжественное согласие. Аттолия разговаривала с ним лишь обязательными протокольными фразами, и Эддис понимала, что вор шепотом отвечает ей едкими комментариями, на которые он был большой мастер. Если Аттолия вернется с танца, раскрасневшись не только от движения, это никому не понравится. Ее горничные провожали Эвгенидеса колючими взглядами, и, по его выражению, будь у них хвосты, они бы хлестали себя по бокам. Гвардейцы Аттолии следили за ним, как ястребы, ждущие сигнала к охоте, и даже прислужники, обращаясь к нему, смотрели сверху вниз. Однако аттолийская знать не выступала единым фронтом. Все были натянуто любезны, но под вежливостью скрывались разные мотивы. Одни были настроены решительно против любого короля родом не из Аттолии, другие злорадствовали, глядя, как низко пала королева. И никому, видела Эддис, не приходило в голову задуматься, хороший ли из него выйдет правитель.

* * *

Мирные переговоры продвигались медленно. Аттолия, окруженная своими вздорными баронами, по-прежнему держалась вежливо и отстраненно. А Эддис была осторожна, ведь на карте стояло благополучие ее страны. Ее военный министр, не желая забывать, что королева Аттолии покалечила его сына, был холоден и с трудом удерживался на грани откровенной враждебности.

Тем временем Эддис, гуляя с Аттолией, расхваливала ее дворец и сады. Аттолия в ответ приглашала ее на концерты, танцы и экскурсии по окрестностям.

– Ну и хорьки со змеями собрались у вас при дворе, ваше величество, – еле слышно говорил однажды вечером Эвгенидес, кружась с ней в танце. Он вел королеву левой рукой, а правой придерживал за талию. Она чувствовала на спине деревянное прикосновение протеза. – Где вы их только находите? Выращиваете в темноте где-нибудь в глуши, а потом привозите в столицу?

Аттолия знала все достоинства и недостатки своих сторонников. Не отвечая, она глядела через плечо Эвгенидеса. Она до сих пор была выше его.

– Взять, например, барона Эрондитеса, – продолжал Эвгенидес непринужденным тоном. – Время от времени он подползает ко мне и шипит по-змеиному. А Суза… Вы когда-нибудь спускаете его с цепи или он слишком опасен? Он говорил мне, до чего рад видеть, что вы наконец выходите замуж. За фигляра – вот как он выразился. – Он почувствовал, как одеревенела спина Аттолии, и тщательно выбрал следующую мишень. – А сын Эрондитеса… – Он умолк.

Аттолия медленно обернулась к нему:

– Еще слово – и я с тебя шкуру спущу.

Эвгенидес улыбнулся. Эрондитес-младший поддерживал королеву много лет вопреки воле родного отца. Королева не станет спокойно слушать, как его оскорбляют, однако Эвгенидес понял, что заронил зерно сомнений. Теперь она станет задумываться – возможно, Эрондитес-младший тоже называл ее вероятную свадьбу фиглярством.

Но по доброте душевной Эвгенидес не дал этому зерну прорасти.

– Я всего лишь хотел отметить его преданность, – сказал вор. – А может быть, нехватку оригинальности. Когда мы беседуем, он смотрит сквозь меня, точь-в-точь как вы.

На миг его охватила надежда, что Аттолия что-нибудь скажет. Но она повернула голову и снова стала смотреть через его плечо. Надежда угасла. Танец закончился, он вернул ее на трон и оставил на попечении служанок. Улыбнулся их мрачным взглядам и шагнул прочь, к своей королеве.

– Эвгенидес, – остановила его Аттолия. Он обернулся. Она коснулась ладонью его щеки. Большего и не требовалось. Его лицо не изменилось, однако она почувствовала, как при ее прикосновении его пробрала дрожь. Он ее боялся. В глубине души он всегда будет бояться ее. Этот страх – ее оружие, и если она хочет сохранять свою королевскую власть, то должна питать и поддерживать его. –  Доброй ночи, – любезно сказала Аттолия.

– Доброй ночи, ваше величество, – ответил Эвгенидес, поклонился и отошел.

Усевшись наконец в свое кресло, он утер пот со лба. Ему показалось, что седовласая служанка улыбнулась. Почему? Думает, будто королева выказывает ему расположение? Или понимает, что Аттолия всего лишь виртуозно ставит его на место?

В тот вечер Аттолия отправила Хлою домой, к отцу, всего лишь за мелкую оплошность. Служанка уронила ложечку для духов на крохотную амфору, и амфора разбилась. Аттолия вскочила. Гнев словно прибавил ей роста – она стала казаться едва ли не выше грозной богини, которой старалась подражать. Хлоя, заикаясь, рассыпалась в извинениях, но королева прогнала ее и удалилась к себе в спальню, даже не повернув головы.

Когда она ушла, Хлоя разразилась слезами.

– Ну зачем она выходит за него замуж? – рыдала служанка. – Зачем, если из-за него она злится как собака?

– Она бы точно так же злилась на любого другого мужчину, – возразила одна из служанок.

– Был бы он хоть мужчиной, – добавила другая. – Ведь ее просто хотят унизить, выдавая за мальчишку.

– Нахусереш… – начала Хлоя.

– Нахусереш был болван, – перебил кто-то.

– А Эвгенидес что, лучше? – горько спросила Хлоя.

Лишь Фрезина не сказала ни слова, молча приметывая рукав к платью. На следующий день Хлоя вернулась к отцу. Оставшиеся служанки глядели на Эвгенидеса еще свирепее, сплотив ряды вокруг осажденной королевы. Лишь Фрезина осмелилась заговорить с безмолвной Аттолией. Как-то раз, перед музыкальным вечером, вплетая цветы в косы Аттолии, служанка сказала:

– Слово – серебро, молчание – золото, ваше величество, совет хороший, но не всегда он годится.

Аттолия повернула голову и сверкнула глазами на Фрезину. Цветок сбился. Служанка аккуратно приколола его на место.

* * *

Миновало три недели, а две страны ни на шаг не приблизились к заключению мирного договора. Эддис уже начала тревожиться, что Аттолия, зайдя так далеко, может возобновить военные действия. Лицо ее всегда было бесстрастно, беседы вежливы, и невозможно было догадаться, о чем она думает.

– Эфрату она не отдаст, – сказала Эддис Эвгенидесу, прогуливаясь по дворцовой террасе над садом. Внутри дворца она отпустила почетную охрану, и они остались одни.

Эфрата была одним из требований, которые выдвинула Эддис. Королева хотела, чтобы эта маленькая прибрежная деревушка отошла ее стране. Выход к морю был необходим для развития торговли. Порт в Эфрате захудалый, но лучше уж такой, чем ничего, и Эддис была непреклонна.

Аттолия столь же непреклонно отказывалась отдавать Эфрату. Были и другие камни преткновения, так что дело продвигалось медленно. Единственными, кто пришел к согласию, были министры торговли. Эти двое целыми днями увлеченно обсуждали обмен чугуна и шерсти на маслины и вино.

– Твой отец мне ничуть не помогает. Только сидит за столом и пожирает аттолийцев глазами – сам знаешь, как он это умеет. – Эддис изобразила каменное лицо и суровый взгляд.

– Ты небось передала ему, как Аттолия грозилась отрубить мне другую руку. Он не увидел в этом ничего смешного.

– Я тоже не увидела, – призналась Эддис. – Не хочу становиться похожей на мать Геспиры, но, Ген, я бы предпочла, чтобы ты вернулся домой.

– Нет.

Эддис неуверенно продолжила:

– Кроме того, дело в ее баронах. Они не желают иметь королем эддисийца. Будь у них король и пожелай он взять в королевы уроженку Эддиса, против этого никто бы не возражал. Такой союз лег бы в основу договора. Начнем с того, что им вообще не хочется подпадать под чью-либо власть, и уж тем более – под власть чужестранца.

– Ты хочешь сказать, достигнуть договора было бы легче, если бы мы не настаивали на женитьбе?

– Может быть, – признала Эддис.

– И чем ты сможешь закрепить такой договор?

– Ума не приложу, – ответила Эддис. – Начинаю понимать, что я вообще ничего не знаю об Аттолии. Надеюсь, хоть ты ее понимаешь лучше.

– Со мной она не разговаривает, – сказал Эвгенидес. – Лишь обменивается любезностями.

– Зато ты с ней разговариваешь, когда танцуешь, – напомнила Эддис.

– Так, дежурные фразы, – пожал плечами Эвгенидес.

– А вчера вечером? – Эддис видела, что Аттолия, возвращаясь после танца с Эвгенидесом, не помнила себя от злости.

Эвгенидес остановился, прислонился к невысокой стене, отделявшей террасу от сада. Скрестил руки на груди, опустил глаза.

– Она рассказывала мне об истории дворца. Рассказывала очень интересно. И я сообщил, что одним из архитекторов был мой предок.

– Это правда? – прошептала Эддис.

– Да. Потому-то мы так много знаем об этом здании. У тебя в библиотеке хранились чертежи. Но когда там стал работать волшебник, я их перепрятал. Я рассказал Аттолии, что он же спроектировал отдельные части мегарона Сауниса. Немалые части, сказал я. Она посмотрела, словно я превратился в змею.

– А я-то просила тебя поблагодарить ее за то, что она любезно развлекает нас.

– Я и поблагодарил. Потом. Она сказала, что сегодня утром выезжает охота. Пригласила отправиться вместе с отрядом.

– А ты? – Эддис поглядела на его руку. Он и раньше-то не умел как следует ездить верхом.

– Я сказал: большое спасибо, на меня в Аттолии уже достаточно поохотились.

– Ох, Ген, – вздохнула Эддис.

* * *

После танцев Аттолия вернулась к себе и сразу отпустила служанок. Когда они ушли, ядовито сообщила Фрезине, что, по ее мнению, в нынешней ситуации поговорка «Слово – серебро, молчание – золото» является лучшим советом. Когда девушки ушли, она сама вытащила из волос цветы и швырнула их на пол, с каждым цветком повторяя:

– Будь он проклят, проклят, проклят!

Но злилась она не на вора и не на Фрезину. Какой же надо быть дурой, чтобы предложить поехать на охоту человеку с одной рукой. Какой надо быть дурой, чтобы влюбиться в того, кому ты отрубила руку. Впрочем, даже если у нее хватило глупости влюбиться в него, она не настолько глупа, чтобы поверить в его любовь. Она видела взгляд его отца; если она не видит того же самого в глазах Эвгенидеса, то лишь потому, что он умело это прячет.

* * *

Стоя на террасе и глядя в сад, Эвгенидес признался:

– Я думал, все это закончится как добрая сказка. Богиня любви взмахнет волшебной палочкой, и мы будем жить долго и счастливо. – Он покачал головой. – Достойные люди здешнего двора – их немного – меня презирают. Самые мерзкие типы вполголоса хихикают за спиной. Дай волю королевским служанкам, и меня давно повесили бы вверх ногами.

– С каждым днем я все больше сочувствую матери Геспиры. По мне, лучше бы ты жил в пещере где-нибудь в недрах Священной горы.

– Неразумно это, по-моему. Думаешь, боги прогневались на меня?

Эддис вопросительно приподняла бровь.

– Нет, – покачал головой Эвгенидес. – Даже если это божий гнев, то возник он примерно так, как ты говоришь: боги настолько хорошо знают меня, что могут предсказать мои поступки. Они ими не управляют. Они могли предвидеть, что я ее полюблю, но не вкладывали в меня эту мысль. Знаешь, я наблюдаю за ней много лет. Помнишь, сколько раз я исчезал и ты не знала куда? Почти всегда я бывал в Аттолии.

– Твой дед знал?

– Он знал, что я ею очарован. Она как пленница среди каменных стен, и с каждым днем стены эти становятся чуть-чуть толще, а дверь чуть-чуть меньше.

– И что? – подтолкнула Эддис.

– Гм, – протянул Эвгенидес. – Это трудная задача, которую мне захотелось решить.

– Только и всего?

Эвгенидес с подозрением посмотрел на Эддис:

– С чего ты вдруг стала докапываться?

– Я заинтересована в твоем благополучии, – сухо ответила Эддис. – И в благополучии обеих стран. Так или иначе, чтобы Эддис процветал, надо, чтобы в этой стране было устойчивое правительство.

Эвгенидес долго смотрел куда-то вдаль.

– Я не могу бросить ее одну тут, среди каменных стен. – Он перевел взгляд на Эддис, надеясь, что она поймет. – Она очень дорога мне, и я не могу отступить.

– Но она не хочет с тобой разговаривать.

– Верно, – с горечью отозвался Эвгенидес. – И слушать тоже не хочет. А если она меня не слушает, как я скажу, что люблю ее?

– Если она тебя не слушает, как ты сможешь ей солгать? – подхватила Эддис.

Эвгенидес, разглядывавший дворцовые крыши, резко обернулся к Эддис:

– Я и не думал ей лгать.

– Откуда ей об этом знать? – спросила Эддис. – Доверять людям – не в ее привычках. С чего она вдруг поверит твоим словам? Ты отпер для нее дверь, но не в твоих силах заставить ее выйти.

Эвгенидес и сам прекрасно знал свои недостатки, поэтому отвечать не было нужды. Немного поразмыслив, он сказал:

– Зато она поверит тебе.

– Не поверит, – ответила Эддис.

– Поверит.

– Эвгенидес, – воспротивилась Эддис.

– Поверит, – настаивал он. – Ты же говорила, что сможешь заключить договор хоть со свадьбой, хоть без. У тебя нет причин лгать ей. Тебе она поверит.

– Эвгенидес, я королева Эддиса, а не сваха. – Будь она свахой, сидел бы он дома, тихо и мирно женатый на Агапе.

Вор лишь прислонился к каменным перилам за спиной и скрестил руки на груди. Ждал, пока Эддис возденет руки к небу. И дождался.

– Ну ладно, – сказала она. – Я побеседую с ней с глазу на глаз. Скажу, что, если она желает, мы можем заключить договор и без свадьбы. И посмотрим, что она ответит.

* * *

Аттолия приняла Эддис в своих личных покоях.

– Что, настроение уже переменилось? – спросила Аттолия. Две королевы впервые после встречи на холмах Реи остались наедине. – Сначала меня силой вынудили принять его, а теперь ты пытаешься увести его обратно?

– А ты хочешь оставить его назло мне? – парировала Эддис. Аттолия поняла, что горская королева прекрасно осведомлена о ее ревности.

– Разве он не самое ценное твое достояние? – спросила Аттолия.

– Он не достояние, – твердо ответила Эддис.

– Но ты хочешь оставить его себе, – предположила Аттолия. – Скажешь, нет?

– И сделаю его королем Эддиса? Ты неверно понимаешь нашу дружбу, – отозвалась Эддис.

– Нет, не королем, – сказала Аттолия. – Но хочешь, чтобы он остался целым и невредимым. Женишь его на ком-нибудь при своем дворе, и он, подвешенный на ниточках, будет вечно ходить перед тобой на задних лапках?

– Нет, – нахмурилась Эддис.

– Почему? – поинтересовалась Аттолия.

– Это его погубит, – ответила Эддис. – Он уже не может отступить.

– Тогда зачем ты пришла? – с неискренней улыбкой спросила Аттолия.

– Сама не знаю, – уязвленно ответила Эддис и встала, собравшись уйти.

– Погоди, – остановила ее Аттолия. Эддис застыла. – Прошу тебя. – Эддис снова села, но Аттолия встала, подошла к окну и долго молчала. – Ты мне нравишься, – наконец заговорила Аттолия, глядя в окно. – Сама не ожидала этого от себя. И все-таки, видя тебя в своем дворце, я каждый день злюсь. Потому что тебя даже здесь окружают люди, которым ты можешь доверить свою жизнь. Ты, в отличие от меня, можешь ничего не опасаться, а ведь это не твой дом, а мой. Понимаешь?

– Да, – кивнула Эддис.

– И что из твоего окружения я могу оставить у себя? Только вора. Вокруг меня так мало верности, доверия, дружбы, и я допущу, чтобы он похитил у меня даже это немногое?

– Эвгенидес не хочет ничего у тебя похищать. – Эддис с трудом подбирала слова.

– Ты ему веришь? – Аттолия повернулась лицом к королеве Эвгенидеса. – Ну да, ведь тебе он обычно не врет.

Эддис взглянула на нее с удивлением:

– Еще как врет.

– Тебе? – изумилась Аттолия.

– Постоянно, – заверила Эддис. – Он и самому себе врет. Даже когда разговаривает во сне, все равно врет.

Аттолия оторопела.

– И ты не можешь отличить его правду от лжи?

Эддис задумалась.

– Иногда я могу принять его ложь за правду, но никогда не принимала его правду за ложь. Если он хочет, чтобы я ему поверила, то умеет по-своему выказать искренность.

– Это как?

– Когда он заговорит честно, ты сама это поймешь, – заверила Аттолию Эддис.

Аттолия покачала головой:

– Давай взглянем правде в глаза. Он слишком молод, я слишком стара, и нельзя отрицать, что я отрубила ему руку. Ты хочешь сказать, что с его стороны это не месть?

Эддис встала и заглянула ей в глаза.

– Он не слишком молод. И ты не слишком стара. Просто ты чувствуешь себя старой, потому что много лет была несчастлива. И с его стороны это не месть, – твердо сказала она.

– Я что, дура – поверить, что это не месть?

– Я бы этого не допустила, – заявила Эддис.

– Ты бы не допустила? А разве с твоей стороны это тоже не месть?

– Ирена…

– Не называй меня так.

– Когда мы впервые встретились, ты была принцессой Иреной.

– Это означает «мир». Разве можно придумать более неподходящее имя?

– Разве что назвать меня Еленой, – отозвалась Эддис.

Суровые складки на лице Аттолии разгладились, она улыбнулась. Эддис ничуть не походила на женщину, из-за чьей красоты вспыхнула война.

– Ирена, как бы сильно ни был покалечен Эвгенидес, я бы не позволила ему бросить свою жизнь на алтарь мести. – Аттолия отвела глаза, но Эддис продолжила: – И если он говорит, что ты не исчадие ада, я принимаю его суждение. – Аттолия медленно прошлась по комнате. Эддис заговорила опять: – Ирена! Что тебе остается, кроме как поверить в него?

– Даже если мне приходится выйти за него замуж, – тихо произнесла Аттолия, – я не обязана ничему верить.

– Нет, обязана, – возразила Эддис. – Если собираешься за него замуж, придется ему поверить. Он не собственность. Он не принадлежит мне, я не могу оставить его или отдать. У него есть свобода выбора, и он выбрал тебя. Теперь твоя очередь выбирать. Мы с тобой смогли бы заключить договор и без свадьбы. Тебе не обязательно выходить за него. Но если решишь выйти, ты должна ему поверить.

Аттолия обернулась. Эддис поняла, что под своей маской королева дрожит от страха, и весело добавила:

– Придется поверить, потому что он перевернет твой дворец вверх дном, и весь твой двор встретит его в штыки, и все до единого, от баронов до чистильщика сапог, будут приходить к тебе и жаждать его крови, и тебе придется как-то разбираться со всем этим.