Текст книги "Королева Аттолии"

Глава Одиннадцатая

Весь Эддис молился, чтобы пассатные северо-западные ветра установились как можно позже, и, словно в ответ, так оно и случилось. Саунис на оставшихся кораблях перевез свою армию на острова, чтобы защитить хотя бы то, что удастся. Аттолия беспрерывно атаковала и отвоевывала один остров за другим. Медиец нашептывал ей на ухо советы, и она внимательно слушала. Она всегда была хорошей слушательницей, и медиец видел, что его советы выполняются. Он был умелым военачальником, и Аттолия это ценила.

– Она знает о наших кораблях? – спросил его Камет.

– Сомневаюсь, – ответил медиец. – Все силы своей разведки она направила против баронов, стараясь удержать их в узде. Она имеет очень мало представления о том, что творится за пределами ее крохотной страны, и, похоже, не интересуется делами широкого мира. Подозреваю, она восседает на троне благодаря тем самым баронам, которых подозревает в измене. Не знаю, кто еще помогает ей удерживать власть.

– Вы спросите ее о посольстве на Киморене? Этот остров понадобится нам как база для высадки.

– Уже спросил. Она была настороже, ушла от ответа, но со временем я своего добьюсь. Не составит труда убедить ее, что посольство будет маленьким и безобидным, что его единственная задача – время от времени направлять посыльный корабль из нашей благожелательной империи в ее страну.

– Нам все равно нужен повод высадиться тут, на материке.

– Он у нас появился, – заверил посол. – Торопиться некуда. И как только мы закрепимся здесь, нас уже не сдвинуть.

* * *

Когда наконец начались северо-западные пассаты, Саунис отвел войска от островов. Маловероятно, что Аттолия, рискуя собственным флотом, нападет в разгар зимних штормов. А если все же рискнет, пусть островитяне защищаются сами. Свой флот он поставил в укрытых гаванях и вплотную занялся врагом на суше – Эддисом. То же самое сделала и Аттолия.

Горы защищали Эддис лучше всякой армии, но в обороне зияли бреши. Одной из них был Иркесский лес – полоса соснового бора, покрывавшая пологий склон. Он был легкой дорогой в горы. Однажды Саунис попытался провести там свое войско, и Эддис пригрозила, что сожжет лес дотла. Саунис отступил. А когда морская война на время затихла, Саунис вернулся в Иркесский лес, спалил его сам и пошел в наступление по пепелищу.

На границе с Аттолией защита была надежнее. Новенькие пушки в ущелье преграждали дорогу аттолийской армии. Помимо этого, единственный возможный путь для войска пролегал по каньону, когда-то прорезанному рекой Арактус перед слиянием с Сеперкией. При строительстве Гамиатесского водохранилища реку повернули в другое русло, и она стала впадать в Сеперкию ниже по течению. Старое речное русло и дорогу, идущую вдоль него, защищали огромные укрепленные ворота у подножия горы, и дополнительной линией обороны этих ворот служила пропасть, по дну которой текла река Сеперкия.

Поняв, что не сможет ввести войска в Эддис, Аттолия сменила тактику. Она посылала в горы небольшие отряды, и те под покровом темноты нападали на крестьянские дворы в уединенных долинах. Многие из этих дворов пустовали, хозяева сражались в эддисской армии, их семьи укрылись в столице, оставив поля на сожжение аттолийским налетчикам.

Бесчисленные стада овец, наводнявшие столицу прошлой зимой, рассеялись. Кого-то перевезли обратно на пастбища в прибрежных провинциях, но большую часть забили, чтобы прокормить жителей. В каждом храме дымились жертвенные свечи – люди молились о скорейшем приходе дождей, чтобы те смыли захватчиков с горных склонов, и о снегах, которые закроют все подступы к столице.

Когда наступили холода, Аттолия отозвала налетчиков. Саунис, проиграв битву за Иркес, отвел свое войско, и Эддис наконец перевела дыхание. Измученные солдаты вернулись на отдых к своим семьям. В железорудных шахтах работы шли безостановочно – ее величеству были нужны пушки взамен тех немногих, что остались стоять над руинами Иркеса. Осенние дожди смыли золу и пепел. Вода прорезала в мягких склонах борозды, их края осыпались, борозды превратились в канавы, и пологий склон оказался исчерчен бесчисленными оврагами. Они надежно преградят путь любому войску, решившему подняться в горы. Ручьи, наполненные глиной, покраснели, будто от крови.

* * *

В столице Эддиса дворец стал снова наполняться лордами и баронами, офицерами в вышитых туниках. На торжественных обедах в церемониальном зале горели свечи – Эддис старалась соблюдать видимость ритуалов мирного времени.

Однажды зимой к Эвгенидесу пришел врач одного из военных госпиталей. В тот же день, ближе к вечеру, паж принес королеве записку, и Эддис, прервав совещание с мастером литейного цеха, поднялась на дворцовую крышу. Вдоль стен тянулись широкие дорожки, по которым в хорошую погоду прогуливались придворные. На парапете сидел Эвгенидес. Эддис подошла к нему, но остановилась футах в пяти. Не хотела пугать его неожиданным появлением. Его ноги болтались в воздухе на высоте четырех этажей.

Он чуть-чуть повернул голову, глянул на нее уголком глаза.

– Ты до сих пор приставляешь ко мне надсмотрщиков? – спросил он. – Мне даже не разрешается погожим днем посидеть на крыше?

– День не такой уж погожий, – отрезала Эддис. И верно, холодный ветер гнал над дворцом крупные хлопья снега. – Ты сидишь тут уже битый час, и стражники нервничают. – Она уселась рядом на невысокий каменный парапет.

– Ты слышала, что произошло? – спросил Эвгенидес.

– Слышала, что один из врачей попросил тебя посетить военный госпиталь и ты пошел с ним.

– Он повел меня к ампутантам.

– О боги.

– Потому что пушки разрывают людей на куски, а доктора зашивают открытые раны…

– Эвгенидес…

– Потому что мы, конечно, не хотим, чтобы люди гибли из-за таких пустяков, как нехватка рук или ног…

Он окинул взглядом долину. Вдалеке высилась Священная гора Гефестии, на одном из ее склонов виднелось Гамиатесское водохранилище.

– Этот чертов доктор попросил меня навестить раненых. Потом водил меня перед всеми этими несчастными калеками, словно говоря: «Смотрите, вот эддисский вор, у него нет руки, но это его не беспокоит». Будто я священный талисман, который вылечит их, они вскочат с постели и будут жить долго и счастливо.

– Эвгенидес…

– Ну, я, словно жрец какой, похлопал их всех по плечу, потом выскочил наружу, и меня вырвало.

Он подался вперед, поглядел на горный склон, уходивший далеко вниз у него под ногами. Эддис, сидя ногами внутрь стены, еле удержалась, чтобы не дернуть его за рукав и не втащить обратно. Напоминать вору о равновесии – все равно что говорить мастеру-фехтовальщику: «Осторожно, не порежься».

– Тот доктор, – пробормотал Эвгенидес. – Ну почему он не сказал: «Смотрите, это тот самый злополучный эддисский вор, из-за которого и случились все ваши несчастья»?

– Ген, – твердо перебила Эддис, – ты не виноват, что началась эта война.

– А кто же тогда виноват? Я попался в ловушку Аттолии.

– Тебя послала я.

– Ты меня послала, а я попался. Она расставила западню и захлопнула ее, потому что ее донимал Саунис, а Саунис донимал ее по наущению волшебника, который боится медийцев, а на императора Медии, полагаю, давит кто-нибудь еще. Так кто же в конце концов виноват в этой войне? Боги?

Он поднял глаза и посмотрел в затянутое облаками небо. Эддис, предостерегая, коснулась его руки.

– Ладно, ладно, буду следить за языком, – пообещал Эвгенидес. – Научился в последнее время. И не хочу, чтоб облака разошлись, на солнечном луче спустилась Мойра и велела мне заткнуться. Но хотелось бы знать: неужели мы воюем и люди гибнут только потому, что так пожелали боги? Есть ли воля Великой богини на то, чтобы Эддис был разрушен?

Эддис покачала головой:

– И все равно мы народ Гефестии. Я в это верю. А в остальном – не знаю. Жрецы учили меня много чему, но я все равно не понимаю, кто такие боги и что они способны совершить. Но, Ген, я твердо знаю: за свои решения отвечаю только я сама. И если я пешка в руках богов, то только потому, что они меня хорошо знают, а не потому, что они решают за меня. – Она вспомнила о свойствах камня Гамиатеса и добавила: – Мы не можем просить богов, чтобы они объяснили свои поступки. Лично я даже не хочу их просить.

Эвгенидес задумался, вспомнил свои приключения с Даром Гамиатеса и кивнул, соглашаясь.

Оба немного помолчали, потом Эддис заговорила опять. Ее слова удивили Эвгенидеса.

– Ты уже не мальчик-герой.

– А я им когда-то был? – Он удивленно выгнул бровь.

Она улыбнулась. Интересно все-таки, где он подхватил такую манеру.

– Да. Ты, конечно, был золотым мальчиком. Забавлял жителей всей страны. А с тех пор как поставил Сауниса на колени, стал к тому же любимчиком всего двора.

– Волшебник тоже говорил что-то подобное. Столько славы, и вся прошла мимо меня, – скорбно произнес Эвгенидес.

Эддис рассмеялась, положила руку ему на плечо.

Эвгенидес задумался над ее словами.

– Но для наших дражайших родичей я никогда не был любимчиком, – возразил он.

– Даже для них, – сказала Эддис. – Когда ты… вернулся, они злились не меньше остальных. – Она запнулась, слишком близко подойдя к болезненной теме. Он не любил разговоров о своей покалеченной руке. Упоминал о ней время от времени, иногда даже с улыбкой. Шутил, что это никак не повлияло на его навыки верховой езды – все равно он ездит хуже некуда. Но если об этом заговаривал кто-то другой, он заметно морщился.

Сидя рядом на холодном ветру, оба вспомнили родственников, которые не вернулись с войны. Степсис, Хлорус, Сосиас ушли с диверсионным отрядом в самом начале. Ранней весной Тимос преградил путь аттолийским войскам в ущелье. Еще двое, Клеон и Германдер, были ранены в бою и летом скончались от заражения крови. Другие погибли при пожаре в Иркесском лесу. Эддис вспомнила, какими они были в первые дни, когда Эвгенидеса принесли домой. Все рвались отомстить за своего вора.

– По-моему, им казалось, что только они имеют право окунуть тебя лицом в кадку с водой, а остальные пусть не смеют тронуть тебя даже пальцем. Тереспидес будет восхищаться тобой до конца своих дней, хоть и не станет в этом признаваться.

– Кажется, ты сказала, что этому пришел конец. А я всё пропустил.

– Я только сказала, что ты больше не мальчик-герой. Ты повзрослел. От тебя будут ждать даже большего – что ты выкрадешь волшебника и снова поставишь Сауниса на колени. Одной левой.

– Одной левой – может быть, но со мной было полным-полно твоих лучших солдат. Разве тут только моя заслуга?

– Полностью твоя, – ответила Эддис. – Если бы не ты, ничего этого не произошло бы. Заслуга – или, кто-нибудь скажет, вина – в этом только твоя, иначе Аттолия не боялась бы тебя.

Эвгенидес удивленно распахнул глаза.

– Да, она тебя боится. Весной или летом она захватит Саунис. Тогда мы снова предложим ей мир, и она примет это предложение, потому что опасается того, что еще ты можешь натворить, если наше внимание не будет отвлечено на Саунис.

Вид у Эвгенидеса был по-прежнему ошеломленный, и Эддис кивнула.

– Я бы хотела, чтобы она прекратила эту войну сейчас же, но понимаю, что за это тамошние бароны сожрут ее живьем. И все-таки она не настолько глупа, чтобы продолжать войну, если можно будет задобрить их хотя бы одной победой. А после разгрома Сауниса в Иркесском лесу она понимает, на что способны наши солдаты. – И тихо добавила: – Ген, для тех раненых в госпитале ты – священный талисман.

– Это ты по-своему, по-доброму велишь мне перестать хныкать?

– Да.

– Я не чувствую себя героем. Я чувствую себя идиотом.

– Думаю, так ощущают себя все герои. Но те люди в тебя верят.

– Я старался держать себя в руках. Дотерпел, пока выйду, и только тогда меня вывернуло.

* * *

Весной начались дожди. В низинах зацвели деревья. В Эддисе стали таять снега, и талые воды преградили все пути в горную страну. Жители Эддиса месили грязь по колено, мечтали о свежей зелени и все равно молили богов, чтобы дождь не прекращался. Аттолия и Саунис спешили засеять поля, прежде чем возвращаться к войне. Эддис ждала, что они будут делать: сцепятся друг с другом или снова двинутся в горы.

Дожди продолжались. Саунис не делал попыток вернуть острова, захваченные Аттолией. Вместо этого он неожиданно атаковал Тегмис, находившийся чуть ли не в гавани аттолийской столицы. Королевы в столице не было. Линии связи подвели, генералы сплоховали, и Тегмис пал.

Саунис захватил остров, но потерял в бою последний крупный корабль. Теперь ему не на чем было доставить войскам припасы или вывезти оттуда людей. Аттолия блокировала остров своим военным флотом и стала ждать. Саунис предложил мир, но Аттолия, сознавая свое преимущество, отклонила предложение. В горах Эддис с военным министром надеялись, что Саунис без своего волшебника наделает глупостей, однако их не покидала тревога.

– Он не настолько бестолков, – сказала Эддис.

– Ты уже поговорила с волшебником? – спросил военный министр.

– Да. Помощи от него мало, и, возможно, он сознательно не хочет сотрудничать. Но говорит, что ничего не знает о планах Сауниса.

– Поживем – увидим, – сказал военный министр.

* * *

Вечерами, пока слуги накрывали обед, придворные собирались в старом тронном зале. Четверо офицеров, уже осушивших несколько кубков разбавленного вина, шутили об угрозах со стороны королевы Аттолии, упомянутых в недавних донесениях эддисских шпионов. Во внезапной тишине их слова далеко разнеслись по залу:

– …отправить его в загробный мир слепым, глухим и с отрезанным языком…

Все глаза устремились на Эвгенидеса. Он стоял в другом конце зала в окружении своих дядьев. Всем было ясно, что Аттолия говорила о нем. Эвгенидес обернулся к толпе и склонил голову.

– А я так мечтал наведаться туда еще раз, – сказал он с притворной грустью, и люди, посмеиваясь, вернулись к своим разговорам. Эддис, стоявшая у камина, внимательно пригляделась к своему вору, но тот с непроницаемым лицом отвернулся обратно к дядьям. Королева жестом подозвала дворецкого и вполголоса велела ему рассадить гостей по-другому.

За обедом, сидя во главе стола, Эддис наблюдала за Эвгенидесом. По одну сторону от него сидел отец, по другую – Агапе, младшая дочь барона Фороса. Королева издалека не расслышала, что он сказал ей, усаживаясь, но Агапе ответила, и, похоже, они неплохо поладили. Эддис вполголоса вознесла молитву и завязала разговор со своими соседями.

– Кажется, тебе приходится терпеть мое общество чаще, чем ты заслуживаешь, – говорил Эвгенидес.

– Люди боятся, что всем остальным ты будешь грубить, – ответила Агапе с совершенно серьезным видом.

Эвгенидес испуганно вздрогнул.

– Грубить тебе попросту невозможно, – сказал он.

– Да, – все с тем же серьезным видом отозвалась Агапе. – Я для этого слишком очаровательна.

Эвгенидес, не выдержав, расхохотался, и суровое выражение Агапе сменилось улыбкой. Она была младшей и самой прелестной из четырех сестер. У остальных к красоте подмешивались следы сварливого нрава, но Агапе с ее добротой и остроумием была любимицей всего двора.

– У тебя ужасное настроение? – Она положила ладонь на руку Эвгенидеса. – Твой отец предупреждал, что это возможно.

Эвгенидес покосился на отца. Тот сидел, уставившись в тарелку, и не поднимал глаз, хотя наверняка все слышал.

– Да. – Эвгенидес повернулся обратно к Агапе. – Настроение хуже некуда. Поменялась бы ты местами со своей сестрой Эгитой. Сегодня мы с ней друг друга стоим.

– Ты нелюбезен к бедной Эгите.

– Был бы, если б она сидела рядом со мной.

Агапе улыбнулась:

– Тогда, пожалуй, ей повезло, что она не здесь.

– Думаю, везение тут ни при чем. – Эвгенидес бросил взгляд на королеву. – Но я не против иметь за обедом такую приятную собеседницу, как ты. Будешь петь на празднике?

Они поговорили о будущих празднествах. Под конец намечались ритуалы в честь Гефестии, храмовый хор и избранные солисты будут петь целый день и целую ночь. Агапе уже пела в прошлом году и сказала, что споет еще раз, а перед этим проведет несколько недель в уединении в храме, репетируя.

В разгар обеда Эвгенидес поднял винный кубок и заглянул в него.

– С этим кубком что-то не так, – сказал он.

– Что случилось? – спросила Агапе.

– Никто его не наполняет. – Он несколько раз выразительно поглядывал на виночерпия, но тот лишь отводил глаза, делая вид, что не замечает. – Прошу прощения, – сказал он Агапе и обернулся к отцу. Неловко, так как приходилось действовать левой рукой, взял отцовский кубок и поставил на его место свой собственный. – Уж тебе-то его точно наполнят. – И с вызовом посмотрел на отца.

– Не сомневаюсь, – кивнул старик и подал знак виночерпию. Мальчик с кувшином подошел и налил вина. Эвгенидес осушил кубок, взятый у отца, и протянул мальчику. Тот неуверенно поглядел на военного министра.

– Демос, – сказал Эвгенидес. – Хватит пялиться на моего отца, налей мне вина. – Военный министр демонстративно отвернулся. Демос наполнил кубок, и Эвгенидес осушил его. – Еще раз, – велел он, и мальчик послушался. Военный министр сидел, холодно отвернувшись. – Хороший ты малый, – сказал Эвгенидес. – Следи за этим кубком, я не желаю, чтобы он пустел. Понятно?

– Да, господин. – Мальчик попятился.

– Ты и впрямь в ужасном настроении, – заметила Агапе.

– Верно, – подтвердил Эвгенидес. – И оттого, что мне запрещают пить вино, оно делается только хуже.

– Конечно, напиться – это гораздо лучше, – согласилась Агапе.

Эвгенидес пристально посмотрел на нее.

– Агапе, ты переходишь границы.

– Верно.

– И не собираешься останавливаться?

– Нет, – улыбнулась она, и Эвгенидес при всем своем дурном настроении улыбнулся в ответ. На сей раз капитулировав, он больше не притрагивался к винному кубку. После ужина вежливо откланялся и исчез. Отец пошел на поиски, но сын не примкнул ни к одной из небольших компаний, которые разбрелись по церемониальному залу для послеобеденных бесед. И никто не видел, поднимался ли он к себе в комнату.

А он взял с собой кувшин неразбавленного вина и по мокрому от дождя двору направился к гвардейским казармам. С вином, понятное дело, его везде охотно примут и не станут задавать лишних вопросов. Через несколько часов он вернулся во дворец и поднялся в библиотеку. Внутри, за столом, который был выделен ему на время пребывания в Эддисе, склонившись над бумагами, сидел волшебник. Увидев его, Эвгенидес, пошатываясь, остановился в дверях.

– Я нарочно гулял подольше, дожидался, пока вы уйдете, – заявил Эвгенидес, зевнув.

– В отличие от твоего отца, я не намереваюсь бодрствовать допоздна, дожидаясь тебя, – сухо ответил волшебник. – Мне надо работать, и я не люблю, когда мне мешают.

– Отец был здесь?

– Ушел с полчаса назад. Метался тут, словно василиск.

Эвгенидес расхохотался и прошел через библиотеку к себе.

– Хорошо, что я его не застал.

Волшебник, подметив его нетвердый шаг, согласился:

– Я тоже считаю, что это хорошо.

– Ваша муза держит вас за работой всю ночь? – спросил Эвгенидес.

– Бывает, – отозвался волшебник.

– Если хотите, чтобы вам не мешали, ничего не выйдет, – загадочно заявил Эвгенидес и закрыл за собой дверь.

После короткой беседы с Эвгенидесом волшебник погрузился в свои мысли и засиделся в библиотеке гораздо дольше, чем планировал. Вдруг из спальни донеслись хриплые вопли Эвгенидеса. Волшебник отложил перо и прислушался.

Он был не только ученым, но и воином, ему не привыкать к людским крикам. Он ущипнул себя за переносицу, нехотя встал, подошел к двери и громко постучал. Колотить пришлось сильно и долго, и лишь тогда крики прекратились. Наступила тишина, и наконец засов отодвинулся, Эвгенидес распахнул дверь и выглянул. Его лицо было помятым спросонья, волосы намокли от пота.

– Сон плохой приснился, – тихо молвил он.

– Посиди у огня, – предложил волшебник.

Эвгенидес, шатаясь, вышел на свет, сел в кресло и застонал.

– Голова раскалывается.

– Это подействует гораздо эффективнее, чем отцовский выговор, – усмехнулся волшебник.

– Вам не доводилось слышать выговоры моего отца, – не согласился Эвгенидес.

– Хочешь поговорить о них? – Волшебник сел в кресло напротив.

– О выговорах? Не очень. Отец говорит мало, но всегда в точку.

– О кошмарах, из-за которых ты кричишь.

– Гм, – протянул Эвгенидес. – Нет. Не хочу о них говорить.

– Тогда о погоде?

– Нет, премного благодарен. И о видах на урожай тоже, – ответил Эвгенидес. – Расскажите лучше, почему король Сауниса хочет жениться на королеве Эддиса. – Он уже задавал волшебнику этот вопрос.

– Политическое значение этого брака предельно ясно, – ответил волшебник.

Эвгенидес покачал головой, но очень осторожно – давали о себе знать последствия избыточной выпивки.

– Я не о политических выгодах. Он хочет большего.

– Ген, Эддис великолепна. Она молода, ненамного старше тебя, а уже показала себя успешной правительницей и мудрым вождем. Ее законодательные реформы за семь лет сильно изменили страну – когда она всходила на престол, никто не мог этого предположить. А на личном уровне она… притягательна.

– Она некрасива, – напомнил Эвгенидес.

– Не вполне вписывается в общепринятый идеал внешней красоты, – неуверенно произнес волшебник.

– Она невысока, широкоплеча, у нее ястребиное лицо с переломанным носом. Я бы сказал, далека от идеала.

– У нее очаровательная улыбка, – возразил волшебник.

– О да, – подтвердил Эвгенидес. – Я видел, как после такой улыбки мужчины падали на колени и готовы были идти за ней по раскаленным углям.

Волшебник пожал плечами:

– Думаю, мой король хотел бы, чтобы она ему хоть раз улыбнулась вот так.

Эвгенидес кивнул и уставился в огонь.

– Агапе, – молвил он.

– Что-что? – Внезапная перемена темы озадачила волшебника.

– Агапе, родственница королевы. У них много общего.

– Она ведь и твоя родственница тоже?

– Мы тут все друг другу более или менее родня, – ответил Эвгенидес, глядя в огонь. – С разных сторон. Агапе приходится дочерью сестре матери королевы, а я связан с королевой через отца – он брат ее отца. Наверное, дедушка Агапе был сводным братом моего. – Он махнул рукой, словно вся эта генеалогия ему надоела. – У нас есть особые жрецы, которые отслеживают все эти степени родства и вычисляют, кто на ком может жениться. Агапе связана с королевой теснее, чем со мной, и очень похожа на нее.

– Верно, – согласился волшебник.

– Может, уговорите Сауниса жениться на ней? – предложил Эвгенидес.

– Может быть.

– Бедная Агапе, – грустно произнес Эвгенидес.

– Ну, не настолько уж он невыносим, – вступился волшебник за своего короля.

– Нет, конечно, – не стал спорить Эвгенидес. – Но он устроил кровопролитие, добиваясь женщины, которая ему не по зубам.

– Не впервые в мировой истории, – заметил волшебник.

– Да, – задумчиво отозвался Эвгенидес. – Я, наверное, должен бы проявить побольше сочувствия, но пойду-ка я лучше спать.

– Хочешь, я посижу тут? – предложил волшебник.

– Нет, – отказался Эвгенидес. – Пожалуй, перестану пить вино как снотворное и перейду на Галенов летиум.

Он отрывисто махнул на прощание левой рукой и удалился к себе.

* * *

Утром он попросил личной аудиенции у королевы и обговорил время с ее камердинером. Такой ход событий был весьма необычен. Обычно, если ему хотелось пообщаться с ней, он просто подходил и говорил, а если хотелось пообщаться с глазу на глаз, то появлялся рядом, подгадав момент, когда вокруг не было чужих ушей, и случиться это могло где угодно и когда угодно. После первого визита волшебника он много недель провел в молчании, забаррикадировавшись у себя в библиотеке, а потом вдруг разбудил ее среди ночи, не потревожив спящих поблизости служанок, и попросил дать ему несколько человек и колесницу – он задумал уничтожить флот Сауниса.

На сей раз Эддис приняла его в небольшом переговорном зале в новой части дворца. Зал предназначался для официальных приемов, в нем стоял трон, поднятый над полом на три ступеньки. На этом троне она всегда чувствовала себя будто птица, взгромоздившаяся на насест, а не как монарх на престоле. Эддис села и посмотрела на своего вора сверху вниз.

– Ты просишь у меня позволения убежать и спрятаться? – заговорила она.

Эвгенидес поморщился, но кивнул. Он стоял перед ней, одетый в самую торжественную тунику, свежеподстриженный и тщательно побритый.

– Да, – не стал спорить он. – Прошу позволения убежать и спрятаться.

– Эвгенидес, мы не можем отпустить тебя в таком припадке отчаяния.

– Я похож на впавшего в отчаяние? – Он широко развел руками.

– Думаю, ты прячешься, чтобы и дальше делать вид, будто все в порядке.

– Я прячусь не от отчаяния, – сказал он с внезапным унынием. – А от чего похуже.

– А что, бывает и хуже? – спросила она.

– О да. – Эвгенидес переступил с ноги на ногу, обвел глазами пустой зал. Отвернулся от нее, с превеликим интересом стал разглядывать переплетение золотых квадратов на стенах под потолком. – Мне очень страшно, – признался он.

Эддис решила, что он шутит, и рассмеялась. Он взглянул на нее и опять отвел глаза, и она смолкла.

Он скрестил руки на груди и заговорил, все так же глядя в стену:

– Те люди в зале вчера вечером…

– Они шутили.

– Понимаю, что шутили. Но мне не до смеха, – рявкнул он и осекся. Уронив голову, заговорил, обращаясь к стене: – Сейчас мне хочется только одного: запереться у себя в комнате, задвинуть засов и спрятаться под одеялом. Я бы так и сделал, но тогда я усну, и будет еще страшнее. Вот тебе и герой Эддиса, – с горечью добавил он.

Он откинул волосы с лица и снова сунул ладонь под мышку.

– Помню, как меня несли в горы. Обрывочно. Помнится, думал, что теперь со мной больше ничего не случится, ничего плохого больше не будет, потому что я дома. Потом услышал, как Гален говорит тебе, что я могу ослепнуть. – Его била дрожь. Эддис сделала над собой усилие, чтобы не задрожать точно так же. – А я стоял и слушал, как люди болтают, что я сойду в могилу глухим и немым, и при этом смеются.

Он прошелся по залу.

– Она неминуемо нанесет еще один удар, – сказал он. – А у меня от страха нет сил выйти из своей комнаты. Какая уж от меня польза для моей королевы.

– Сумел же ты сейчас выйти из своей комнаты.

– Нет. Я изо всех сил стараюсь не походить на зайца, застывшего на месте от страха, но не знаю, долго ли продержусь. Поэтому не стал заводить с тобой этот разговор на утреннем приеме, на глазах у половины двора.

Он внезапно остановился, повернулся к королеве спиной и сел на ступеньки у ее ног. Подтянул колени к груди, ссутулился.

– Тьфу ты, – произнес с отвращением к себе.

Глядя на него сверху вниз, Эддис заметила, что туника стала ему тесновата и натянулась в плечах. Ей вспомнилось, как часто он ругал ее за плохо сидящие платья, и она решила в более подходящее время сказать ему, чтобы обновил гардероб. Деньги у него есть. Она отдала ему все доходы от десяти захваченных аттолийских караванов.

– Эвгенидес, – она тщательно подбирала слова, – ты расстраиваешься из-за болтовни. Из-за пустых угроз. Ничего подобного она не сделает.

– Тебе бы и в голову не пришло, но она вырвала язык предателю Малеверасу и целую неделю держала его в клетке во дворе, а потом казнила.

– К тому времени она занимала престол меньше года. А он, изображая союзника, подговорил половину баронов бросить ее, и она чуть не лишилась трона. Когда его предательство было раскрыто, у нее уже осталось очень мало реальной власти. Поэтому пришлось действовать жестко. Надо было припугнуть остальных поджигателей бунта, иначе ее быстро свергли бы.

– И тот барон, который залез в ее казну. Она ему тоже отрубила руку. Помнишь?

– Она его казнила. И я сделала бы то же самое, если бы узнала, что один из моих сборщиков налогов оплачивает мятеж из моей собственной казны. И руку она ему отрубила уже после казни, для пущего устрашения. Вряд ли я поступила бы так же, но ведь я никогда не попадала в такую ситуацию.

Эвгенидес удивленно покосился на нее через плечо:

– Ты что, ее защищаешь?

Королева Эддиса с досадой вздохнула.

– Не хочу, но приходится. Она злая, жестокая и, похоже, скатывается в безумие, но стараюсь говорить честно. Если она и творит зверства, то не ради собственного удовольствия, – твердо заявила королева. – И не ради личной мести. Она делает это для острастки, чтобы удержаться на троне.

Эддис продолжила, тщательно подбирая слова:

– Мне бы хотелось думать, что я на ее месте нашла бы другие способы защитить свой трон. Однако считаю, что, продолжая эту войну против нее, я выгляжу… не самым лучшим образом. Мне бы не хотелось затевать войну ради того, чтобы отомстить за тебя, Ген, или даже спасти тебя. Вот и спрашиваю себя: какую дипломатическую возможность я упустила? И, может быть, я проглядела ее потому, что злилась из-за тебя?

Эвгенидес улегся на нижнюю ступеньку, скрестив ноги и сложив руки на груди. Его манжета и крюк были инкрустированы золотом – под стать золотому канту на воротнике и вышивке на рукавах. Такова была его манера: все, что он носил, должно быть самым лучшим. Он похож на хорошо одетый надгробный памятник, подумала Эддис. Эвгенидес обернулся к ней и несколько мгновений лежал, ничего не говоря.

– Если она не находит удовольствия в пытках, то почему не поступила самым разумным образом – не повесила меня? – тихо спросил он. На такой вопрос не было ответа. И тогда он задал еще один: – Если я снова попадусь ей… Кого, как не меня, использовать для всеобщего устрашения?

Эддис неуверенно замолчала. Аттолия не раз показывала, что для защиты своего трона не остановится ни перед чем. Большую ли угрозу представляет Эвгенидес для Аттолии? Небольшую, полагала Эддис, но как тут измеришь? Она тщательно обдумала ответ.

– Если она еще раз увидит тебя, то убьет на месте. Любой другой поступок был бы безумием. Но, Эвгенидес, – она подалась вперед и заглянула ему в глаза, – она до тебя не доберется.

– Я и сам себе это все время говорю. И даже, кажется, верю… Пока не лягу спать. Говорю себе, что ничего этого она не сделает… не сделала бы. Но боюсь, что сделает, – прошептал он. – И тогда думаю: пусть лучше она меня повесит. Прошу своего бога: пусть лучше она меня повесит. И я ненавижу того медийца. – Он рассмеялся, и Эддис вздрогнула. – Итак, – спросил он, совладав с собой, – могу я попросить дозволения исчезнуть на время? Хотя бы до тех пор, пока не перестану дрожать как испуганный кролик? Потому что мне невыносимо появляться тут на людях.

– Надолго? – спросила Эддис.

– Ненадолго. Дней на десять.

– На десять?

– Примерно.

– Исчезай на сколько нужно, – мрачно произнесла Эддис. – Скажу, что отправила тебя в прибрежные провинции.

Это было даже лучше, чем он надеялся, но Эвгенидес и виду не подал. Встал, поклонился королеве и ушел.

Он где-то пропадал десять дней и вернулся ранним утром одиннадцатого. Эддис увидела его в глубине тронного зала на утреннем приеме. Вид у него был усталый, но успокоенный. Он терпеливо ждал, пока она разберется с повседневными делами: кому выдать пособие, как позаботиться о вдовах и детях солдат, что делать с сожженными фермами. Аттолия и Саунис, кажется, углубились в войну друг с другом, но в Эддисе пахотной земли было совсем мало, и ее надо тщательно возделать, иначе еще одну зиму без торговли народ не переживет. Войска Сауниса были до сих пор в блокаде на Тегмисе. Он предложил переговоры о мире. Аттолия отказала.