Текст книги "Королева Аттолии"

Глава Девятая

Охотничья избушка считалась летней резиденцией правителей Эддиса. Формой она напоминала каменный мегарон с широкой высокой верандой на четырех колоннах, но колонны эти, как и весь дом, были деревянными. Для готовки был построен отдельный домик, чтобы случайный огонь не спалил всю резиденцию. Еду приносили из кухни в обеденный зал по земляной тропинке. На втором этаже располагались тесные полутемные спальни с незастекленными окнами, выходившими на пышный луг и окрестные леса. Зимой окна закрывали ставнями, и в доме никто не жил.

Это, конечно, не дворец, к каким привыкли богатые жители прибрежных равнин, но для Эддис он был полон приятных воспоминаний. Она спрыгнула с лошади, поднялась по крыльцу на веранду, подошла к двери. Внутри был закрытый со всех сторон дворик с лестницей на второй этаж. Ее вор, усталый после долгой езды, шел следом на одеревеневших ногах.

Эддис постояла во дворе, перекинулась парой слов с человеком на балконе. Вошел вор, и королева обернулась:

– Элон говорит, волшебника сейчас нет. Ушел собирать травы.

– Да? И какие же именно? – спросил Эвгенидес у лакея, запрокинув голову.

– Нельзя сказать, что у него есть какие-то предпочтения. Приносит всё подряд, прямо с корнями и землей, потом зарисовывает. – Голос лакея был полон недовольства.

– Я и не знала, что он ботаник, – тихо шепнула Эддис Эвгенидесу.

– И я не знал, – отозвался вор. – Может, изобретает какой-нибудь новый яд, чтобы отравить нас обоих сразу. Когда он вернется? – спросил он у Элона.

Лакей уклончиво пожал плечами.

– Этого я не предвидела, – усмехнулась Эддис. – Хотя чего я ожидала – что он будет томиться взаперти? Надо было выехать на день позже и послать вперед гонца. Надеюсь, за ним не ходит целая когорта стражников? – спросила она у командира стражи, появившегося в дверях.

Командир объяснил: с волшебником всегда ходит один стражник, чтобы тот не забирался слишком далеко и не попытался сбежать в Саунис. Провожатый этот каждый день меняется, потому что бродить с волшебником по горам – работа не из легких. А остальные стражники целыми днями играют в кости или ходят на охоту, добывая пропитание.

– Надеюсь, пропитания хватает, – сказала Эддис. – Велите повару упаковать провизию для всего отряда. Как только волшебник вернется, выезжаем. – Горнист пошел трубить общий сбор. Королева обернулась к лакею: – А вы пока соберите его вещи.

Лакей кивнул:

– Травы тоже?

– Нет, травы не надо. На привале мы покажем ему другие, получше.

Наконец появился волшебник, вслед за ним плелся усталый стражник. Королева спросила гостя, не хочет ли он отдохнуть.

– Нельзя требовать слишком многого от человека ваших лет, – слегка поддразнила она его.

– Полагаю, у меня хватит сил выполнять все ваши распоряжения, ваше величество, – ответил он. – А в остальном я стар и немощен.

Его слава солдата ненамного уступала репутации ученого, поэтому со всех сторон волшебника окружали вооруженные люди, не считавшие его ни старым, ни немощным. Он стоял рядом с их королевой, и от расслабленного товарищества, которое сложилось между ними и волшебником в летней резиденции, не осталось и следа.

Отряд во главе с королевой тронулся в обратный путь по прибрежным холмам. Свернув с тропы на луг, полого уходящий вверх, они выехали на край небольшой долины – скорее, неглубокой лощины между двумя склонами.

– Здесь устроим привал, – объявила королева. – Мы с волшебником и Эвгенидесом перекусим на этой поляне.

Лощина была сплошь укутана ковром вьющихся растений. Над зеленым морем возвышались несколько чудом сохранившихся полузадушенных деревьев. Их мертвые ветви с трудом пробивались сквозь пышную зелень. Узкая тропинка вела на небольшую поляну с пятачком свежей травы. Там едва хватало места для троих, но лошадей придется оставить.

– Ваше величество, прошу вас, – вполголоса взмолился командир стражи.

Королева лишь улыбнулась:

– Думаю, вы найдете себе удобное место где-нибудь на краю лощины.

Командир вздохнул и склонился перед неизбежностью.

– Как пожелаете.

* * *

Волшебник отнес седельную сумку с провизией на поляну – оказалось, она была покрыта не травой, а мягким ковром мха. Местами сквозь мох проглядывали каменные плиты. Крохотная полянка, со всех сторон окруженная густой зеленью, когда-то была то ли террасой, то ли двором большого дома. Положив сумку на землю, волшебник отошел поближе разглядеть вьющиеся растения. У них были гладкие стебли и темные матовые листья. Ярко-красные цветы были мягкими как шелк, с пятью сморщенными лепестками, обрамлявшими тычинки и пестик.

– Не рвите их, – предупредила королева. – Здесь они посвящены памяти Геспиры, хотя в других местах их выкорчевывают как сорняки.

Волшебник выпрямился.

– Геспира? Я о ней не слышал. Кто это? Богиня этого храма? – Он разглядел под стеблями развалины древнего храма.

Эддис покачала головой. Эвгенидес растянулся на спине и закрыл глаза.

– Мать Геспиры посадила растения, уничтожившие этот храм, – ответила Эддис.

– Богиня-соперница? – спросил волшебник.

– Смертная женщина. – Эддис поудобнее устроилась на мшистом ковре и раскрыла седельную сумку. – Богиня Меридита похитила ее дочь.

– Об этом есть легенда?

– Конечно, – ответила Эддис.

Волшебник бросил взгляд на Эвгенидеса. Тот на миг приоткрыл глаза и коротко произнес:

– Не смотрите на меня. Устал я рассказывать сказки.

– Эвгенидес, сядь и поешь, хватит дуться, – сказала Эддис.

– А я разве дуюсь? – удивился Эвгенидес.

– Да, – ответила Эддис. – Волшебник, не садитесь туда. Идите на эту сторону. – Она указала место среди мха, и волшебник сел, не замечая никакой разницы между этим местом и первоначальным.

– Она хочет, чтобы командиру было удобнее держать вас на прицеле, – объяснил Эвгенидес с еле уловимой злостью. Он до сих пор лежал с закрытыми глазами. Волшебник поднял глаза на верхний край лощины – там, широко расставив ноги, стоял командир с несколькими солдатами. Их арбалеты были нацелены прямо на него. Еще двое шли по краю лощины, чтобы не упускать волшебника из виду с другой стороны. Волшебник покосился на Эвгенидеса. Тот, казалось, и не глядя знал, что стража не дремлет.

– Я всего лишь хотела, чтобы командир не тревожился, – спокойно пояснила Эддис. – Он будет волноваться, если я окажусь между ним и волшебником. – Королева тоже не поднимала глаз.

– А если волноваться будет волшебник? – спросил Эвгенидес.

Эддис подняла голову от мешка с провизией и посмотрела на гостя.

– Не надо тревожиться, – заверила она. – Солдаты не кровожадны, а всего лишь осторожны.

– Вот вам один из способов доказать свою преданность королю, – поддел Эвгенидес.

– Губительный, – заметил волшебник.

– Верно, но они считают, что осторожность не помешает, – сказал Эвгенидес. – Кто знает, может быть, вы захотите таким способом вернуть себе доброе имя. Вы не обратили внимания на краткие переговоры на краю лощины? Командир не хотел оставаться наверху. Не хотел отпускать королеву с вами одну.

Волшебник слышал краткий разговор, но не понял его смысла. Он напомнил о том, что для него было очевидно:

– Но мы же тут не одни.

И верно, Эвгенидес лежал среди мха меньше чем в двух шагах.

– Все равно что одни. Меня уже никогда не будут считать ровней опытному солдату вроде вас. – Невысказанным осталось, что он уже никогда и никому не будет ровней. В его словах была сухость – но все-таки не горечь.

Королева сочла нужным кое-что объяснить. Она заговорила тихо, но в словах слышалась резкость:

– За свою жизнь Эвгенидес приложил много сил, чтобы его считали никуда не годным воином, и в конце концов люди поверили в это. Теперь ему приходится мириться с плодами своих трудов, хотя они далеко не всегда сладки. Сядь и ешь, – сказала она своему вору, и на сей раз он наконец приподнялся и сел.

Ел он левой рукой. Другая рука с крюком лежала на коленях.

– Когда ты надеваешь крюк, а когда – накладную руку? – спросил волшебник с прямотой, удивившей королеву.

– Рука меньше выделяется, – ответил Эвгенидес, ничуть не обидевшись. – Но пользы от нее никакой. От крюка толку гораздо больше. Вот я и колеблюсь между тщеславием и практичностью.

– А когда прекратишь колебаться, где остановишься? – спросил волшебник.

Эвгенидес пожал плечами:

– В сумасшедшем доме… Или в маленьком уютном домике в пригороде, среди книг.

Волшебник заподозрил, что за его вкрадчивым голосом скрывается какая-то скверна, подобно тому как под покровом из листьев таится яма-ловушка. Волшебник не стал рисковать и сменил тему.

– Расскажете мне легенду о Геспире? – попросил он Эддис.

Прежде чем ответить, Эддис подняла голову и посмотрела, высоко ли стоит солнце.

– Расскажу, если хотите. Время есть. Эвгенидес, если хочешь опять лечь, положи голову мне на колени.

Волшебник приподнял брови. Обе, заметила королева. С недавних пор Эвгенидес взял манеру насмешливо приподнимать всего одну бровь, и Эддис задавалась вопросом, кому он подражает. Эвгенидес опустил голову ей на колени. Она задумчиво попыталась разгладить складку у него между бровей. Знала, что волшебник поражается его дурному нраву.

– Это мы посылаем весточку королеве Аттолии, – объяснила она волшебнику, хотя продолжала смотреть на Эвгенидеса. – Мои стражники увидят, что я проявляю к своему вору всё больше нежности, и станут сплетничать. Слухи дойдут до аттолийских шпионов, те передадут их Релиусу, главе ее разведки, а уж он перескажет их ей.

– Он секретарь ее архивов, – пробормотал волшебник.

– Что-что? – переспросила королева.

– Секретарь архивов, Релиус. Называть его главой разведки было бы слишком…

– Слишком откровенно?

– Чересчур прямолинейно, – уточнил волшебник.

Эддис рассмеялась.

– Аттолия ничего не знает о деятельности Эвгенидеса? – спросил волшебник.

– Как не знал до сих пор Саунис, – подтвердила королева.

– И что же изменило эту ситуацию, позвольте спросить? Я приятно отдохнул в вашей резиденции, но туда не доходят никакие вести.

– Я не знала, что вы питаете интерес к ботанике, – заметила Эддис.

– Я-то не очень. У меня есть друг. У него не хватает здоровья путешествовать, поэтому знакомые привозят ему образцы и рисунки. Как продвигается ваша война? – спросил он, не желая, чтобы его уводили в сферу научных интересов.

Эддис улыбнулась:

– Обнаружив, что Аттолия предала его, Саунис со всей любезностью ослабил блокадную петлю, затянутую Аттолией на шее Эддиса. Мы получили несколько караванов зерна и других припасов в обмен на обещание продать ему пушки. Обещание, которое мы, к сожалению, не сможем выполнить.

– Значит, вы превратили двустороннюю войну в трехстороннюю?

– Войну, в которой нам не победить, в такую, где мы можем остаться в живых.

– Почему бы не взять Сауниса в союзники против Аттолии и не начать войну, которую вы сможете выиграть? – спросил волшебник.

– Потому что в качестве союзника Саунис захочет провести свои войска через Эддис, а пока я на престоле, этому не бывать, – с твердой решимостью заявила Эддис.

– Понятно, – протянул волшебник. – И пока не закончится эта война?..

– Вы останетесь пленником в Эддисе, – закончила королева. – Простите. Мы постараемся устроить вас как можно удобнее.

Волшебник вежливо кивнул.

– У богини Меридиты был сын от кузнеца. Вы знаете Меридиту?

– Да, – ответил волшебник.

– Отлично. – Королева начала рассказ.

* * *

У богини Меридиты был сын от кузнеца. Необычен был этот союз, и поговаривают, что его хитростью подстроили другие боги, но, какого бы мнения богиня ни была об отце, в сыне она души не чаяла. Его звали Горреон, и рос он под ее неусыпным присмотром. Жены у кузнеца не было, отец и сын жили одиноко, и Меридита время от времени навещала их, чтобы посмотреть, как растет мальчик. Он работал бок о бок с отцом, с ранних лет учился его ремеслу. У него был дар, без сомнения унаследованный от матери. Все, что он делал, получалось наилучшим в своем роде. Еще в юности он ковал подковы легче и прочнее, чем у остальных. Его клинки были острее, мечи никогда не ломались.

Его отец всегда был суров, а с годами стал еще угрюмее. Он завидовал сыну. В конце концов Горреон оставил кузнечное дело и стал оружейником. Свою мастерскую он устроил глубоко в пещерах Священной горы Гефестии. Он раскалял металл теплом ее огненных недр, а чудовище, прикованное на цепи, раздувало мехами пламя. Говорят, к нему заглядывали поболтать тени, уходящие в загробный мир, и призраки, подымавшиеся обратно, – те, которым приносили жертвы, чтобы они изрекли свои пророчества.

Ему прислуживали мелкие духи гор, но среди людей у него почти не было компании. Считалось, что скованные им доспехи защищали хозяина от любых атак, однако редкий храбрец отваживался спуститься в пещеры и заказать у него что-нибудь. А те, кто отваживался, должны были найти себе проводника – духа или тень, чтобы показал им дорогу в кузницу Горреона.

В один прекрасный день мать пришла навестить сына и застала его в одиночестве и глубокой печали. Он отослал всех мелких духов и сидел в своей кузне, лениво постукивая молотом и глядя, как разлетаются искры. Она спросила, чем он опечален, и была готова всё уладить. Он сказал, что хочет жениться. Конечно, ответила она, ты можешь выбрать любую жену, какую пожелаешь.

Но какая жена захочет быть со мной, спросил он. Богиня присмотрелась к нему и поняла: он прав. Был он некрасив, весь в отца. Ростом невысок, руки огромные, плечи массивные, потому что работа требовала большой силы. Лоб был низкий, брови сходились на переносице, потому что он целыми днями, щурясь, смотрел в огонь. С детства, когда он стоял рядом с отцом, искры от наковальни испещрили его ожогами. В раны въедалась сажа, и шрамы стали черными. Лицо и руки были рябыми. Жил он во мраке, чтобы глаза могли различать малейшие оттенки раскаленного металла. Ну какая жена захочет жить с ним?

А какое мне дело, хочет она или нет, сказала богиня. Пусть выбирает себе любую. А уж богиня Меридита позаботится, чтобы все его желания исполнились.

Но он хотел иметь жену, которая сама пожелает быть с ним. Его душа не лежала брать жену против ее воли. Богиня Меридита поцеловала сына в черный лоб и ушла.

Она долго искала девушку красивую, добронравную и согласную жить в темной пещере, но так и не нашла. Тогда, помня, что красивое лицо не означает, что девушка обязательно станет хорошей женой, она стала искать среди дурнушек. Но даже ни одна дурнушка не соглашалась выйти за человека с рябым лицом, работавшего в темноте среди духов и чудовищ. И ни один отец не выдаст свою дочь за такого мужа, поэтому Меридита снова присмотрелась к красавицам и стала искать такую, у кого нет отца, чтобы ее защитить. Самая красивая девушка была дочерью Каллии, вдовы, жрицы бога Проаса. Знаете Проаса? Да, верно, бог зелени и всего, что растет.

Однажды, когда девушка шла домой из храма Проаса, ее увидела богиня Меридита. Выйдя из-за поворота, Меридита окликнула девушку, и та обернулась. Меридита внимательно осмотрела ее и не нашла никаких изъянов, какие помешали бы ей стать хорошей женой. Богиня взяла девушку за руки.

– Прелестное дитя, умеешь ли ты петь?

– Да, богиня, – ответила Геспира.

Меридиту задело, что смертная девушка так легко узнала ее. Она надула губы и спросила:

– Ты меня знаешь?

– Да, богиня, – ответила Геспира.

– Тогда, наверное, знаешь, что у меня есть сын.

– Да, богиня. – Геспира знала, что у богини много сыновей, и стала ждать, пока богиня скажет, о ком идет речь. Она была терпелива. Этим даром наделены все почитатели Проаса, и она, без сомнения, научилась этому от матери. А еще она была умна. Если бы богиня заглянула глубже, то поняла бы это. Но Меридита видела только красоту Геспиры.

– Горреон. Он болен и, возможно, скоро умрет, – вздохнула богиня.

– Мне очень жаль его, – сказала Геспира, хотя не похоже было, что Меридита сильно тревожится. Но богиня только подумала: если сказать, что она ищет жену для сына, который лежит на смертном одре, никто не поверит.

– Он просил меня найти девушку, которая споет ему, – сказала Меридита. – Пойдешь со мной?

Богиням не отказывают. Геспира согласилась, но попросила позволения послать весточку матери. Меридита разрешила. Девушка послала с вестью почтовую голубку, но та, скрывшись из виду, упала замертво, и письмо осталось недоставленным.

– Пойдем сначала в мой храм, – пригласила Меридита и предложила Геспире поесть. Та отказалась. Богиня надула губки, и Геспира согласилась чего-нибудь выпить. Едва богиня отвернулась, она потихоньку вылила напиток в свою корзинку. Потом Меридита, бодрая и веселая, отвела Геспиру в недра горы. В полной темноте они спускались всё глубже по извилистым черным пещерам. Геспире стало страшно. Она не думала, что так безнадежно заблудится. Интересно, ищет ли ее мама.

А мать ждала дочку до самого конца дня. Когда солнце стало клониться к закату, она прошла по дороге из храма домой, то и дело окликая дочь. Не дождавшись ответа, стала ходить от дома к дому и расспрашивать. Но люди только качали головами. Девушку никто не видел.

Меридита была уверена, что Геспира, испив напитка, влюбится в Горреона с первого взгляда, и поэтому перестала делать вид, будто он тяжело болен. Ее сын хотел жену, которая сама захочет остаться с ним, и вот, пожалуйста, мать привела ему такую жену. Она улыбалась во тьме, радуясь, что исполнила желание сына.

Она подвела девушку к краю пещеры, где стояла кузница, и там оставила. Внезапно очутившись одна в темноте, Геспира остановилась у входа и осмотрелась. Слуг в пещере не было. Духи разлетелись, огонь не горел, прикованное чудовище дремало, свернувшись клубочком, у ног Горреона. Сам Горреон сидел на камнях возле кузнечного горна. Огонь горел тускло, и при его свете он тихонько постукивал разогретый кусок металла. При каждом ударе в воздух взлетали искры. Они лучились собственным светом, плясали в воздухе перед горном, складывались в круги и вереницы, как танцоры на празднике.

– Какие они красивые, – сказала от входа Геспира, и Горреон, вздрогнув, поднял глаза.

– У тебя нет света. Значит, ты прошла долгий путь во тьме, – сказал он. – Кто ты? Тень?

– Нет, – ответила Геспира. – Я живая девушка.

Она подошла, осторожно пробираясь по неровному полу пещеры.

Звук ее голоса разбудил чудовище, спавшее у горна. Оно метнулось к ней, звеня цепью. Чудовище было черное, величиной с большую собаку, за его спиной с шелестом волочились черные кожистые крылья, по камням скребли когти. Геспира неуверенно замерла. Разумеется, Горреон не заработал бы себе славу оружейника, если бы всех его заказчиков съедало это чудовище. Она храбро протянула руку, как будто при встрече с незнакомой собакой. Крылатое существо подняло голову, из пасти высунулся раздвоенный язык, лизнул ей руку раз, другой, потом чудовище снова разлеглось возле горна. Горреон внимательно наблюдал.

– Хочешь заказать доспехи для возлюбленного или брата? – спросил он.

– Нет, – ответила Геспира. – Меня привела твоя мать.

Горреон внезапно нахмурился, сдвинув брови, и у Геспиры затрепетало сердце.

– А зачем мать привела тебя? – спросил Горреон.

– Она сказала, ты хотел, чтобы кто-нибудь спел тебе, – ответила Геспира.

Горреон все еще глядел подозрительно, однако складка на лбу разгладилась.

– Тогда спой, – буркнул он.

Геспира встала посреди мастерской и запела детскую песенку о мальчике, который был груб и не получил ничего, и о другом мальчике, который был добр и получил многое.

– Прости меня за грубость, – проворчал Горреон.

– Может быть, и прощу, – сказала Геспира.

Горреон окинул ее взглядом, задумавшись над этими словами.

– Когда ты сможешь меня простить? – спросил он.

– Когда у меня будет кресло, чтобы сесть, и подушка, – сказала Геспира. – И свет, чтобы я увидела, с кем говорю.

Горреон засмеялся. В его груди заклокотало, и Геспира не сразу поняла, что это смех. Потом оружейник встал, поклонился, предложил ей руку, и они вместе прошли через пещеру и поднялись по лестнице. Там, в комнате, залитой светом ламп, стояло одно-единственное кресло.

– А подушка? – напомнила Геспира.

Горреон высунулся за дверь и проревел голосом, от которого содрогнулись каменные стены:

– Подушку!

Через мгновение он вытянул из коридора вышитую подушку. Закрыл дверь, поймал укоризненный взгляд Геспиры, снова высунулся в коридор и поблагодарил того (или то), кто там дежурил. Положил подушку на кресло, пригласил Геспиру. Она села. Горреон сел у ее ног, и они улыбнулись друг другу.

Каллия повсюду искала дочь, но та исчезла без следа. Она пошла в храм своего бога, принесла ему жертву и умолила рассказать, что случилось с Геспирой. Бог велел ей пойти в лес и ждать ответа. Деревья там гнулись, качали ветвями, протягивали их, будто руки, передавая друг другу свою ношу, и наконец опустили к ее ногам мертвую голубку. Каллия взяла привязанное к ее лапке письмо и узнала, куда ушла Геспира. Мать отправилась в пещеры на Священной горе Гефестии и стала искать кузницу Горреона, но смертным не дано найти ее без провожатого. Она блуждала во тьме, освещая себе путь тусклой лампой, и звала дочь. Слышала, как где-то во мраке поет Геспира, но звук доносился по длинному лабиринту пещер, и угадать направление было невозможно. А дочь в жилище Горреона не слышала материнского зова. Зато услышал Горреон и смолк на мгновение. Геспира спросила у него, в чем дело.

– Ни в чем, – ответил он. Ему уже была невыносима мысль о том, чтобы расстаться с девушкой, и он решил правдами или неправдами оставить ее у себя. Скрепя сердце он послал тени, чтобы они прогнали ее мать. Перепуганная женщина убежала. Спотыкаясь и падая, она вышла из пещер на лунный свет и стала оплакивать свое потерянное дитя. Возвратилась в храм своего бога, принесла ему еще одну жертву, попросила вернуть ей дочь, но тот ответил, что боги не могут ссориться из-за испытаний, выпавших на долю смертных людей. От такого ответа было мало пользы, но большего она и не ожидала. Мать Геспиры напомнила, что она не простая смертная, а его жрица и имеет право надеяться на его защиту. Проас лишь напомнил ей, что она, будучи жрицей, имеет все возможности справиться с бедой сама.

Мать Геспиры ушла и стала ждать. Миновала долгая холодная зима. В полумраке горных пещер Горреон и Геспира были счастливы. Геспира не осознавала хода времени, ей казалось, что она провела в комнате возле кузницы всего один вечер, но Горреон всё знал и в страхе скрывал это от Геспиры. Он уже полюбил ее, как никогда в жизни никого не любил. Его отец был холоден и завидовал сыну. Мать время от времени исполняла его желания, но в остальном он редко виделся с ней. Всю жизнь, сколько себя помнил, он провел в кузнице и видел только краски раскаленного металла. А теперь он хотел только быть с Геспирой и больше ничего.

Геспира рассказывала ему о мире, о королях и королевах, об их дворцах, о соседях, ссорящихся из-за того, кто у кого украл курицу или утащил дыню с огорода, о простых вещах, и он впитывал это, как солнечный свет. Она пела ему, и он слушал. И был счастлив.

Весной мать Геспиры накрыла голову шалью, взвалила на спину мешок с рассадой и пошла в долину к храму Меридиты. Этот храм был у Меридиты любимым: красивый в пропорциях, укрытый от ветра, окруженный садом, почти таким же прелестным, как сад у храма Проаса. Мать Геспиры пришла к богине за помощью и предложила добавить к ее саду свежих растений. Аккуратно высадила их у подножия храма. Это и были первые из лоз, разросшихся здесь в наши дни. Она ухаживала за ними всю осень и зиму и наделила даром роста, доставшимся от Проаса. Вьюнки, укоренившись, быстро росли, их крохотные усики стали цепляться за стены храма и проникать в щели между камнями, разрушая известь. Увидев, что храм рушится, Меридита велела жрецам выкорчевать растения. Но жрецы не смогли этого сделать, и лозы вырастали всё выше и выше. Фасад стал осыпаться. Меридита пришла сама уничтожить растения – оказалось, что ей не под силу побороть дар Проаса.

В сердцах она пошла к Проасу и потребовала, чтобы тот убрал растительность, но бог отказался. Лозы возле храма Меридиты были не его рук делом. Если она хочет найти решение, пусть сначала найдет причину. Меридита разыскала жрицу Проаса и велела ей убрать лозы, но жрица сказала, что растения засохнут сами собой, когда к ней вернется пропавшая дочь.

Меридита не ожидала такого ответа. Обычно смертные не спорят с богами. На это отважился только один из смертных и за свою дерзость был наказан безумием.

– Твоя дочь? – Меридита не поняла, о ком идет речь.

– Геспира, – напомнила мать.

Богиня удивленно приоткрыла рот.

– А, та прелестная девушка, – вспомнила она. – Ей сейчас хорошо. – Меридита постаралась успокоить расстроенную мать.

– Тогда, надеюсь, тебе тоже будет хорошо с твоим осыпающимся храмом. – Жрица повернулась к богине спиной и вошла в свой дом.

– Полно, полно, – остановила ее Меридита. Она любила своего сына, но свой храм любила все-таки больше. – Выходи, окаянная женщина, – сказала богиня. – Пойдем вместе за твоей дочерью.

И богиня с матерью девушки отправились к пещерам в недрах Священной горы Гефестии.

В кружке теплого света горящей лампы Горреон сидел у ног Геспиры и слушал, как она поет. Девушка пела о каплях весеннего дождя, о зеленой траве, и Горреон слушал, склонив голову.

– Ты будешь скучать по дождю? – спросил он.

– Да, – ответила Геспира.

– И по солнцу?

– Да, – ответила Геспира.

– Ты уйдешь от меня, чтобы вернуться к солнцу и дождю?

– Нет, – ответила она. – Останусь.

Горреон взял ее на руки. Она положила голову ему на плечо, и он обхватил ее широкой ладонью, как мать лелеет свое дитя, и понял, что не может оставить ее у себя.

– Тебя привела моя мать, – сказал он.

– Я сама захотела прийти, – ответила Геспира.

– Она привела тебя прямо из дома или вы сначала заходили в ее храм?

– Мы сначала заходили в ее храм.

– Ты там что-нибудь ела?

– Нет. – Геспира улыбнулась ему в плечо – неужели он считает, что у нее хватит глупости съесть хоть крошку со стола его матери?

Горреон не стал спрашивать, пила ли она что-нибудь. Если она ответит «да», это будет невыносимо, и он не видел нужды спрашивать.

– Пойдем. – Он провел Геспиру по подземным ходам и вывел на склон горы.

Там они повстречали богиню и мать Геспиры. Мать подбежала к Геспире, обняла дочь. Горреон отвел глаза. Отпустил руку Геспиры, но она прильнула к нему.

– Ты беспокоилась? – спросила она у матери.

– Тебя нет уже целый год, – ответила мать.

– Всего один вечер, не больше, – возразила Геспира. Повернулась к Горреону, и тот смущенно потупился.

Он объяснил:

– Здесь, возле Священной горы, время течет не так, как везде. Оно кружится вихрями. Если захотеть, его поток может в мгновение ока унести тебя на целый год.

– И ты захотел? – укоризненно спросила Геспира, и Горреон кивнул. Он мечтал перенести девушку вперед на сотню лет, туда, где мать никогда бы не нашла ее, но передумал.

– Разве она тебе не подходит? – спросила Меридита. Она впервые внимательно присмотрелась к девушке и поняла, что та не только красива, но и умна. Кому нужны умные девушки? – Вот и хорошо, – добавила она. – Мать как раз хочет вернуть ее.

– Она мне очень даже подходит, мама, – сказал Горреон. Меридита с ужасом заметила, что он сердится, и сердится он на нее.

– Но ты же привел ее обратно, – сказала богиня.

– Я хотел отпустить ее. – Горреон повернулся обратно к пещере, но Геспира не выпустила его руку.

– Ну ладно, если нравится, оставь ее себе, – махнула рукой Меридита. – Что мне один храм? Пусть даже и любимый. Обойдусь и без него.

– Я просил привести женщину, которая сама захочет стать моей женой, – напомнил Горреон.

– Я и захотела, – откликнулась Геспира.

– Вот видишь? – улыбнулась Меридита.

– В твоем храме, мама, она ничего не ела, – сказал Горреон. – Что она пила?

Меридита покраснела, как могут краснеть только богини.

– Ничего, – ответила Геспира и подергала Горреона за руку, чтобы он обратил на нее внимание. – Ничего, – заверила она его. – Вылила питье в свою корзинку.

– Ах ты пройдоха! – воскликнула Меридита.

Но Горреон лишь стоял и щурился, как сова на солнечном свету.

– Я сама захотела остаться, – повторила Геспира, и Горреон ей поверил. Геспира распрощалась с матерью и вернулась вместе с ним в недра Священной горы, а вьюнки, посаженные матерью Геспиры, окутали храм Меридиты сверху донизу. Когда Геспира выходила из пещеры навестить мать, лозы ненадолго замирали, но в остальное время росли буйной зеленью, и в конце концов вся известь превратилась в пыль, храм обрушился, и осталась от него лишь груда камней, укутанных зеленой листвой и красными цветами.

Что же до Геспиры и Горреона… Они смертны, но кто знает, как течет время у подножия Священной горы Гефестии? Люди верят, что они живы и поныне, и рудокопы сквозь стук своих кирок часто слышат пение Геспиры.

* * *

История закончилась. Волшебник молчал и лишь с восхищением смотрел на Эддис. Она сидела, скрестив ноги, среди свертков с едой, вполне довольная, но потом под взглядом волшебника слегка смутилась.

– А мать Геспиры? – спросил наконец волшебник. – Она скучала по дочери?

– Со временем привыкла, – ответила Эддис. – Как все матери.

– По другой версии, она потеряла рассудок и бродила по пещерам, без конца призывая свою дочь, и ее-то голос и слышат рудокопы, – добавил Эвгенидес с закрытыми глазами.

– Легенду рассказывают по-разному, – признала Эддис.

– Я и не знал, что рассказчик может вложить в историю так много своей души. – Волшебник привык к сухим научным записям, в которых не слышен голос рассказчика, облекающего суть легенды в другие слова, более созвучные настроению слушателей и его собственным взглядам на мир. Он слышал рассказы Эвгенидеса, но не осознавал, что трактовка вора – это не просто искажение событий, вызванное несовершенством памяти.

– Продолжайте, – улыбнулся Эвгенидес, по-прежнему не открывая глаз. – Скажите моей королеве, что она портит древние мифы, созданные много веков назад рассказчиками получше нее.

– Не посмею, – покачал головой волшебник.

– Думаю, такие легенды ходят повсюду, – сказала королева. – Вы наверняка в детстве слышали что-то подобное от своих нянюшек.

Волшебник покачал головой. Эвгенидес ткнул королеву. Он знал, что вся семья волшебника умерла от чумы, а его самого воспитали чужие люди. В ранней юности он по собственной просьбе был отдан в ученичество к городскому богослову, а когда выяснилось, что одной наукой не прокормиться, ушел в солдаты. В детстве ему явно было не до легенд.

Помолчав, королева спросила:

– Волшебник, чем вы намерены занять себя во время пребывания у нас?

– Может быть, буду собирать другие легенды, – улыбнулся он.