Текст книги "Его прекрасные жены"

В течение первых ужасных дней горе отгораживало Сьюзен от внешнего мира. Непостижимым образом она проживала час за часом, окаменев душой, но делая все, что от нее требовалось.

Если на востоке все подчинялось строгим правилам этикета, на Западе преобладали доброта и участие. Женщины Оулз-Бьютта не оставили Сьюзен наедине с ее горем. Они с утра появлялись у нее на пороге, приносили с собой еду в прикрытых сверху блюдах и оставались со Сьюзен, чтобы разделить ее горе.

Дамы из Общества взаимопомощи сшили ей незамысловатую траурную одежду. Кто-то принес носовые платки, отделанные черной каймой. Ученики Сьюзен сочинили стихи, посвященные Нэйту, и преподнесли ей буклет, перевязанный голубой ленточкой. Члены добровольной пожарной бригады собрали деньги и приобрели золотые медальоны для родителей утонувших детей. Миссис Алдер вложила в медальон Сьюзен прядь волос Нэйта и повесила его ей на грудь.

Все предприятия города закрылись, и жители Оулз-Бьютта отправились на кладбище. Длинная процессия людей и повозок тянулась по пыльной дороге. Когда служба закончилась, пестрое одеяло из цветов покрыло свежие могилы.

И все это время Грэшем ни на минуту не покидал Сьюзен.

Он держал ее за руку, когда женщины обмывали тело Нэйта. Грэшем занимался гробом и памятником. Он неизменно заботился о том, чтобы на плите Сьюзен всегда кипел кофейник, а лошади навещавших ее женщин были напоены и накормлены. Грэшем заставлял Сьюзен есть и выводил на прогулку. Он упаковал книги, игрушки и одежду Нэйта и отнес коробку в погреб, чтобы все это не попадалось до времени на глаза Сьюзен.

По вечерам они сидели на крыльце, касаясь друг друга плечами, и Грэшем слушал рассказы Сьюзен о Нэйте, об их путешествии на Запад, об обедах в столовой миссис Алдер. Она вспоминала улыбки, жесты, словечки, присущие только Нэйту и никому другому.

Горестно вздохнув, Сьюзен уронила голову на руки.

– Почему я заставила его ждать дня рождения? Почему не подарила щенка сразу же, как только он попросил? – Она терзала себя мыслями о щенке, отчаянно желая повернуть время вспять.

Подняв голову и увидев, что глаза Грэшема тоже увлажнились, она уткнулась ему в грудь.

– О Грэшем! За всю жизнь он попросил у меня только щенка! И я заставила его ждать. А теперь у Нэйта никогда уже не будет щенка!

Грэшем обнял Сьюзен и прижался щекой к ее волосам.

– На небесах наверняка есть щенки, – отозвался он. – Какие же это небеса, если там нет щенков для маленьких мальчиков, которые будут любить их и играть с ними? – Руки Грэшема крепче сжали ее. – Я тоже любил его, Сьюзен.

Обнимая друг друга, они тихо плакали.

Ночью, на пятый день после похорон, Грэшем поднялся со ступеньки, на которой они просидели весь вечер, и протянул руку Сьюзен.

– Уже около полуночи. – Он вгляделся в ее лицо при свете звезд. – Вы очень утомлены.

– Должно быть, вы тоже устали. – Грэшем спал в кресле у окна на случай, если вдруг понадобится ей. Подняв руку, Сьюзен коснулась кругов у него под глазами. Слишком измученная, она не задумывалась о том, куда делись его очки. – Поезжайте домой. Выспитесь в собственной постели и хорошенько отдохните.

Сьюзен вдруг пришло в голову, что если Грэшем и дальше будет оставаться с ней, это даст повод для сплетен. До вчерашнего дня миссис Алдер тоже ночевала у нее, но нынешним вечером они были одни. Оба подумали об этом почти одновременно.

– Полагаю, мне надо вернуться в город, – с явной неохотой проговорил Грэшем, пытливо глядя в ее бледное лицо. – С вами все будет в порядке?

Вопрос удивил Сьюзен. Никогда уже с ней не будет все в порядке, никогда уже она не почувствует радости жизни. Нэйт был смыслом ее существования, ради него она жила и боролась. Теперь в душе Сьюзен осталась бездонная пустота. Нелепая смерть Нэйта унесла с собой все, чем она дорожила.

– Да, – солгала Сьюзен, сморгнув слезы.

Приподняв ее подбородок, Грэшем заглянул в глаза Сьюзен.

– Вы действительно хотите, чтобы я ушел, Сьюзен? – прошептал он.

Ее обдало теплом, лучившимся из его темных глаз. В течение этих мучительных дней только поддержка и участие Грэ-шема помогали Сьюзен справляться с ужасом и холодом, поселившимися в ее сердце. Она не знала, сможет ли жить, если Грэшем покинет ее.

Сьюзен судорожно вцепилась в его рукав.

– О, Грэшем, обнимите меня, изгоните из моей души холод, боль и невыносимую пустоту! Верните мне Нэйта! Я хочу, чтобы все было как прежде и я снова смотрела, как вы вместе удите рыбу. Объясните мне, почему это случилось! Почему, Грэшем? Почему это был именно Нэйт? Почему? – Слезы ослепили ее.

Он стремительно привлек ее к себе, прижал к груди, подхватил на руки и понес в коттедж за перегородку, отделявшую постель. Медленно и нежно Грэшем опустил Сьюзен на одеяло, лег рядом и откинул локоны с мокрых щек.

– На это нет ответа, дорогая моя Сьюзен. Думаю, вы это понимаете. Мы только терзаем себя, задаваясь подобными вопросами. – Притянув ее к себе, он целовал ее виски и слизывал соленые слезы в уголках глаз. – Нам остается только смириться с Божьей волей и жить дальше.

Сьюзен прижалась к Грэшему, черпая в нем силу, обретая покой в его тепле, знакомом запахе и нежных поцелуях.

– Мне так холодно. – Летняя ночь была теплой, за день коттедж прогрелся, но ее сотрясал озноб. Она не могла согреться с той минуты, как воды озера сомкнулись над ее головой.

Грэшем натянул на них еще одно одеяло, обвил Сьюзен руками и нежно прижал к своей груди. Его губы скользили по ее волосам, лбу, векам, касались рта.

Сьюзен не знала, в какой именно момент их объятия и прикосновения перестали быть жестами взаимного утешения в общем горе и превратились в ласки любовников, изучающих и познающих друг друга.

Секунду назад она лежала в руках Грэшема, тихо плача, а теперь отвечала с нарастающим жаром на его поцелуи, которые выражали теперь любовь и страсть мужчины к желанной женщине.

К изумлению Сьюзен, ее тело медленно возвращалось к жизни. Вначале, впервые за несколько дней, согрелась кожа. Затем, когда Грэшем, расстегнув глухой воротник платья, поцеловал ее шею, вернулись ощущения. Впервые за последние дни она вздохнула полной грудью и снова почувствовала биение сердца. Какая-то неведомая сила, вступив в схватку с болью, отодвинула ее куда-то, где можно было совладать с ней и сосредоточиться на том, что происходило между ними.

– Да, – прошептала она, когда рука Грэшема легла на ее грудь. – Не останавливайся. – Сьюзен прижалась к нему бедрами, инстинктивно стремясь к жизнеутверждающей силе. Обвив шею Грэшема, она прильнула к нему губами и вернула поцелуй. Ею двигали отчаяние и внезапная, всепоглощающая страсть. Она нуждалась в Грэшеме, желала вырваться из мрака, где умирали чувства. Если суждено выжить, ее душа и тело должны обрести полноту существования. Необходимо убедиться, что жизнь чего-то стоит.

Грэшем отстранился, рассматривая в сумраке ее лицо.

– Сьюзен, ты уверена? – хрипло проговорил он. – Я не хотел бы воспользоваться…

Заглушив поцелуем слова Грэшема, она снова притянула его к себе. Когда их губы разомкнулись, они некоторое время молча взирали друг на друга. Потом начали лихорадочно раздеваться, нетерпеливо желая ощутить тепло обнаженного тела, устранить все преграды на пути к этому.

– Помоги мне, – прошептала Сьюзен, села на постели и повернулась к нему спиной, подставив шнуровку.

Дрожащими пальцами он очертил изгиб ее плеча.

– Как ты прекрасна! – Вытащив шпильки из пучка, Грэшем приподнял тяжелые шелковистые волосы и поцеловал ее в затылок. Дрожь удовольствия охватила Сьюзен, и она молча заклинала его поторопиться.

Осознав, что они нагие, оба внезапно ощутили робость. Когда Сьюзен осмелилась бросить взгляд на Грэшема, у нее перехватило дыхание. Его тело оказалось более мощным, чем она предполагала. Жаркий румянец залил ее щеки и шею, когда Сьюзен перевела взгляд на треугольник темных волос, сбегавших по плоскому животу к очевидному свидетельству его желания.

– Ты… очень мне нравишься, – чуть слышно проговорила она, изумленная собственной дерзостью. Сьюзен чувствовала, что ему необходимо ее одобрение. Румянец на щеках вспыхнул пуще прежнего.

– Ты самая прелестная женщина из всех, кого я встречал! – Склонившись над Сьюзен, Грэшем смотрел на нее с любовью и благоговением. – Такая маленькая и так безупречно сложена, так красива! Кажется, я мог бы ладонями обхватить твою талию. Я боюсь причинить тебе боль.

– Не бойся. – Сьюзен притянула его к себе и ахнула от удовольствия, когда тело Грэшема накрыло ее, а губы двинулись вниз по шее к груди.

Как и предполагала Сьюзен, Грэшем оказался нежным и утонченным любовником, а его прикосновения – ласковыми и умелыми. Но неожиданно для себя она ответила на страсть Грэшема и забыла в его объятиях обо всем. Ее охватила лихорадка возбуждения и желания. Сьюзен никак не ожидала, что они будут заниматься любовью до рассвета. Наконец их страсть нашла выход, и они теперь лежали задыхаясь, покрытые испариной.

Сьюзен инстинктивно потянулась к Грэшему в поисках успокоения и надежды, но вдруг осознала, что она страстная и свободная женщина, способная дарить наслаждение и получать его. В объятиях Грэшема Сьюзен обрела утешение и восторг, тепло, радость и ослепительное чувство освобождения, заполнившее мрачную пустоту в ее душе. Она снова обрела жизнь.

Они сжимали друг друга в объятиях, испытывая тихое счастье, обостренное постигшим их горем, и наблюдали, как за окном постепенно светает и бледно-голубые краски раннего утра сменяются розовыми бликами восхода, – Я люблю тебя, Сьюзен.

– Я знаю. – Она улыбнулась, прильнув к его груди. – Я тоже люблю тебя.

Грэшем нежно притянул ее к себе и опустил ее голову на подушку. Коснувшись щеки Сьюзен, он посмотрел ей в глаза:

– Выйдешь за меня замуж? Я хочу этого больше всего на свете.

Слезы навернулись на глаза Сьюзен. Она ждала этого момента, мечтала о нем, стремилась к нему всей душой.

Глядя в глаза Грэшема, Сьюзен поражалась, что когда-то нашла его внешность заурядной. Грэшем Харт был самым красивым мужчиной из всех, кого она встречала. Ни у кого она не видела таких теплых и умных глаз, свидетельствующих о сильном характере и исключительной порядочности. Ее восхищали его нос, подбородок, властный очерк рта.

– Нет, Грэшем, – тихо ответила Сьюзен. – Я не выйду за тебя замуж.

Откинув резким движением одеяло, он сел и хмуро посмотрел на нее.

– Не понимаю. Наверное, слишком рано после?..

– Нэйт тоже любил тебя, – мягко возразила она. – Дело не в этом.

– Тогда в чем?

Протянув руку, Сьюзен заставила Грэшема лечь рядом с ней, утерла слезы и заглянула в его глаза. Она вдруг вспомнила о телеграмме, полученной из Пэшн-Кроссинга в ответ на свой запрос. Там сообщалось, что свидетельства о смерти капитана Боуи Стоуна не имеется. Формулировка была настолько странной, что на какое-то мгновение Сьюзен предположила, что Боуи жив.

Но это было невозможно. То, что она отказала Грэшему Харту, не имело никакого отношения к страху перед двоемужием, хотя ее и точил червь сомнения… Однако в этот момент Сьюзен не думала ни о Боуи, ни о ком другом, только о своем дорогом Грэшеме.

– Конечно, я немного освоилась с домашним хозяйством, но по-прежнему не слишком хорошо готовлю… и мало что умею.

– Ради Бога, Сьюзен! Да мне все равно, если ты спалишь мне рубашку или под кроватью появится пыль. – Грэшем удивленно посмотрел на нее. – Если дело только в этом…

– Тебе не нравятся прожженные рубашки и пыль под кроватью. – Нежным движением она приложила пальцы к губам Грэшема, заставляя его выслушать себя. – Со временем, конечно, я приобрету опыт, но мне никогда не научиться вбить гвоздь и тем более построить дом.

– Мы найдем компромисс. Наш брак будет удачным.

– Но основная причина в том, что ты мне очень нужен.

– Сьюзен, но ведь я хочу, чтобы ты нуждалась во мне! – с недоумением воскликнул он.

– Без тебя я не пережила бы эти ужасные дни. – Сьюзен прикрыла глаза. – Но я имею в виду совсем другую потребность.

Он утомленно взмахнул рукой.

– Я люблю тебя, и ты любишь меня, но не можешь выйти за меня замуж, потому что нуждаешься во мне?

Она коснулась любимого лица.

– Всю свою жизнь я полагала, что женщина ничто без мужчины. Он должен оберегать ее, заботиться о ней и руководить ею. Больше я так не считаю. Оставшись без поддержки мужчины, я узнала, что гораздо сильнее, чем мне представлялось. Конечно, это не просто, но, оказывается, можно жить, полагаясь только на себя. Я научилась доверять собственным суждениям и принимать решения. И не хочу лишиться того, что досталось такой ценой. – Сьюзен обвила руками его шею. – В душе я все та же робкая женщина, которая ждет, что явится мужчина и выручит ее. Я выйду за вас замуж, Грэшем Харт, лишь после того, как удостоверюсь, что мною движет свободная воля, а не принуждают к этрму трудные обстоятельства. Сейчас я слишком потрясена и не уверена в себе. Я опасаюсь снова стать слабым созданием, каким была раньше. Думаю, ни тебе, ни мне это не нужно. Я больше не хочу ни за кого цепляться, ни от кого зависеть. Да и зачем тебе такая жена? Дай мне время убедиться, что я действительно изменилась.

Размышляя над словами Сьюзен, Грэшем погладил ее по щеке.

– Могу я надеяться, что когда-нибудь ты выйдешь за меня?

Она улыбнулась и поцеловала его.

– Если ты не передумаешь.

Прижимаясь друг к другу, они наблюдали за восходом солнца. Начинался еще один день без Нэйта. Боль от потери сына навсегда останется в сердце Сьюзен, но в это утро она поверила, что наступит день, когда боль утихнет и уравновесится счастьем. Это произойдет не скоро, но Сьюзен надеялась, что когда-нибудь такое случится.

– Ну и сколько же нужно времени, чтобы ты перестала нуждаться во мне? – нежно прошептал Грэшем, касаясь губами ее волос. – Несколько недель? Год? Или десять лет?

Сьюзен живо представила себе, как изгибается его рот, выражая лукавство и замешательство.

– Думаю, я не пропущу этот момент, когда он наступит. Ну а сейчас, милый мой Грэшем, я нуждаюсь в тебе всем сердцем.

Слезы сверкнули в ее глазах. Пора вставать, одеваться и начинать новый день.

Господи милостивый, если бы только она подарила сыну щенка!

Глава 17

Округ Галливер, Канзас

На рассвете во двор к Рози вкатил фургон Лема Сорренсона, доверху нагруженный ветками и обломками досок. К восьми часам утра над дорогой от фермы Рози до города поднимался столб пыли, и полдюжины мальчишек едва успевали управляться с фургонами и поить животных.

На крепкой лошадке прибыл отец Паулсон, доставивший копченый окорок и мешок молодой кукурузы. На кухне у Лодиши распоряжалась миссис Паулсон, под руководством которой собравшиеся на ферме женщины приготовили полуденную трапезу и ужин. Вдова Джеймс и престарелая миссис Бартлет отправились в соседние округа за недостающими мешками. Эвелин Бакнер и ее сестра Эдди старались занять дюжину ребятишек, чтобы те не мешали родителям сооружать баррикаду. Скотчи Моррис и Эйси Джеймс возглавили бригады по добыче гравия выше по течению ручья. Приветственными криками было встречено появление Клива Рассела. Он доставил вклад Гарольда в общее дело: три барреля виски и сидра. Вслед за ним прибыл мэр Билл с целым фургоном тачек.

К наступлению ночи, на третий день после столкновения Рози с гуртовщиками, вдоль внешней границы ее полей протянулась баррикада длиной в три акра. Сооруженная в спешке, она не блистала красотой, и никто не знал, насколько эффективной будет эта преграда. Как бы там ни было, баррикада была готова – неровная стена из серо-коричневых мешков для корма скота, ярких мешков, сшитых из старой одежды, завалов из веток, досок и всяческого хлама.

Помощник шерифа Карл Сэндс остановился рядом с Рози, которая провожала взглядом фургоны, покидавшие ее двор. Повсюду в сумерках слышались оживленные возгласы и реплики, выражавшие азарт и надежду на победу в завтрашнем поединке. Сэндс водрузил шляпу на голову, поправил портупею и злобно оскалился.

– Думаешь, эта жалкая баррикада остановит семь сотен быков на перегоне? Завтра стадо размажет ее как кусок масла. Можешь мне поверить. Тогда ты и тот сукин сын, что на тебе женился, уже не будете ходить в героях!

– Мы не герои. Мы всего лишь пытаемся защитить то, что нам принадлежит.

– Да? А я слышал другое. Кое-кто поговаривает, что Стоун пытается спасти город, каждую паршивую ферму отсюда до города. Похоже, не все способны отличить настоящего героя от труса, у которого руки в крови. – Сплюнув табачную жвачку в дюйме от ботинок Рози, Сэндс с вызывающим видом направился к своей лошади.

Рози нахмурилась, глядя, как он садится в седло. Сэндс явно что-то задумал, и, уж конечно, против Боуи. Не будь Рози так занята, она заметила бы, что шериф Гейн старается держать Сэндса подальше от ее мужа. Шериф тоже догадывался о замыслах своего помощника.

После позднего ужина Рози и Боуи вышли из дома и двинулись вдоль пересекавшей прерию неровной линии баррикады.

– Я заметила одного из гуртовщиков около полудня. Он сидел на лошади на вершине холма. Ты видел его? – Бросив взгляд в сторону пологого возвышения, Боуи кивнул. – Может, он разглядел, чем мы тут заняты, и они передумают гнать здесь стадо.

Боуи обнял Рози и прижался подбородком к ее макушке.

– Эта баррикада не остановит и кошек.

– Карл Сэндс так и сказал. – Она прижалась лбом к груди Боуи и ощутила его твердость и силу.

– На сей раз я согласен с Сэндсом. Но это все же лучше, чем ничего. Когда все будет позади, мы сможем сказать, что по крайней мере пытались предотвратить беду. Но, Рози, – он приподнял ее лицо к лунному свету, – ты должна быть готова. Баррикада не остановит их.

– Я знаю. – Высвободившись из его рук, она отломила колосок, провела колючими усиками по щеке, затем вышелушила зернышко и колупнула его ногтем. Зрелое зерно поддалось, и на его поверхности образовалась щербинка. – На будущий год, – прошептала Рози. Зернышко на ее ладони заколебалось и исчезло за набежавшими слезами.

Сколько лет придется ей стоять на этом месте, глядя на погибший урожай, и обещать себе, что на будущий год все будет иначе? Что ж, на будущий год она своего не упустит. Всегда на будущий год. Будущий год – вечный опиум для дураков. Кроны тополей тихо склонялись над могилой Фрэнка Блевинза, шелест их листьев разносился над полями, словно призрачный смех.

– Может, на будущий год ты будешь выращивать апельсины и лимоны в Калифорнии. – Боуи подровнял один из мешков баррикады. – А может, на севере, где попрохладнее.

Рози вытерла рукавом слезы и покачала головой.

– Я поклялась на могиле Блевинза, что не уеду с этой фермы, пока не соберу прибыльный урожай и не ткну его туда вонючим носом. Даже если на это уйдет вся моя жизнь, Боуи, я сдержу свою клятву. У меня нет выбора. Уехать отсюда просто так – значит признать, что он не сделал со мной ничего особенного.

– Но это не так, Рози.

– Если мы лишимся завтра урожая – хотя, может, этого и не случится… – Она помолчала, принимая дозу единственного лекарства, которым располагала. – Всегда остается будущий год. На будущий год я одолею его. Победа будет за мной.

Боуи смотрел, как Рози, поникнув, медленно бредет к дому в лунном свете. Прежде чем войти через кухонную дверь, она остановилась возле могилы Блевинза и подровняла ряд выбеленных известкой камней. Боуи был слишком далеко и не слышал, что Рози говорит Блевинзу. Но он уловил слова «на будущий год».

На будущий год она будет одна.

На рассвете на ферму Рози прибыли все, кто владел оружием и имел право им пользоваться. Двойной ряд фургонов и повозок выстроился за амбаром на изрядном расстоянии от дома, красноречиво свидетельствуя о том, что собравшиеся уверены в благополучном исходе назревавших событий. Детей отправили в холл под присмотр сестер Бакнер. Те, трепеща, ожидали, что стадо лонгхорнов вот-вот пронесется прямо по Мейн-стрит.

Шериф Гейн, мэр Билл, отец Паулсон и Боуи держали совет и решили разместить мужчин на дальнем конце баррикады, а женщин в более безопасном месте, ближе к дому. Поскольку женщин было больше, кое-кто из них мог оказаться в опасной близости к месту прорыва. Шерифу Гейну было поручено в случае необходимости заблаговременно поджечь кучу хвороста и таким образом дать знать, что нужно все бросать и нестись во весь опор к ближайшему укрытию.

Когда согласовали стратегию, шериф Гейн взобрался на фургон и обратился к присутствующим:

– Как только я увижу стадо на вершине холма, – он указал на предполагаемое место появления быков, – и пойму, что они не намерены сворачивать, тогда бегите во весь дух к дому или амбару. Течение в ручье здесь слабое, и это не слишком их задержит. У вас будет немного времени, чтобы найти укрытие. Если придется совсем худо, прячьте свои задницы за баррикадой. Нам здесь не нужны герои. Ты меня хорошо слышишь, Мейбл Симпсон? Это тебе не со стариной Биллом препираться. Бегом к дому, поняла?

Смешки, хоть и нервные, несколько ослабили напряжение.

– Я посылал вчера верхового разведать, что к чему. Не знаю, когда эти лонгхорны появятся здесь, но с тропы они свернули и движутся к нам. Думаю, они уже на подходе – хоть я и не эксперт по коровам, – так что мы увидим зверюг к полудню.

Мэр Билл влез на фургон.

– Перед тем как вы займете свои места на баррикаде, я хочу пожелать всем нам удачи, и благослови нас Бог. Даже если ничего не получится, сегодня мы заявим о себе. Открыто заявим всем техасским ковбоям, чтобы они придерживались тропы, если не хотят неприятностей на свою голову. И самое главное – никто не должен пострадать. – Он сурово посмотрел на свою жену Мейбл.

Боуи поискал в толпе Рози. Ее мрачное лицо было сосредоточенно, сжатые кулаки лежали на револьверах, пристегнутых к поясу. Они обменялись долгим взглядом. Отец Паулсон произносил тем временем молитву. Потом Боуи вскинул на плечо «винчестер» и последовал за Джоном Хоукинзом к отведенному им месту в цепочке.

Все устроились как могли и приготовились ждать, испытывая нарастающее беспокойство. Солнце поднималось, и волны жара опаляли прерию. Каждый в душе проклинал заросший травой гребень, заслонявший обзор. Чтобы ослабить напряжение, которое действовало всем на нервы, шериф отправил Сэндса на вершину холма, велев ему вести оттуда наблюдение.

Проводив взглядом своего помощника, который пересек ручей и начал подниматься по склону, шериф подошел к Боуи.

– Позволь дать тебе совет, парень. На твоем месте я бы держался подальше от Сэндса. Он слишком много о себе воображает и только и ищет, на ком бы сорвать злобу. Ты меня понял?

– Сэндс – ваша проблема, не моя.

– Это твоя проблема, Стоун. И весь город об этом знает. Я хочу одного: не сегодня. Выберите другое время для своих разборок.

Поглядев, как шериф идет вдоль линии баррикады, дает советы и делает предостережения, Боуи повернулся, открыл флягу и протянул ее Джону Хоукинзу.

– Это напоминает мне кампанию в Дакоте. Нет ничего хуже ожидания. – Он взял флягу из рук Джона Хоукинза и поднес к губам.

Солнце поднималось все выше, и жара усиливалась. Где-то в шеренге завязался спор. Одну из женщин с солнечным ударом унесли в дом. Кое-кто играл в карты, чтобы скоротать время, другие вполголоса беседовали, собравшись в небольшие группы.

– Знаешь, что меня удивляет, Джон Хоукинз? Как это тебе удалось перестать быть индейцем. Как вообще можно перестать быть самим собой и жить дальше?

Джон Хоукинз опустился на землю и, прислонившись спиной к мешкам с гравием, вытянул перед собой ноги.

– Ответьте мне на один вопрос, Боуи Стоун. Зачем бабочке вспоминать дни, когда она была гусеницей?

Глядя поверх полей пшеницы на уходившую в бесконечность прерию, Боуи подставил лицо горячему ветру.

В его памяти прозвучал сигнал горна, призывающий седлать коней. Он почти слышал шорох колес и упряжи, скрип седел и звон шпор – привычные звуки, сопровождавшие выступление полка. Сотни полевых лагерей и десятки кровавых сражений предстали перед его мысленным взором. Даже долгие зимние месяцы, проведенные в скуке уединенных фортов, казались заманчивыми, когда он взирал на них сквозь глянец утраты. Армия была понятным ему миром, миром мужчин, лошадей и долга.

– Одна жизнь кончается, другая начинается, – сказал Джон Хоукинз.

– Для меня существует только одна жизнь, которую я хотел бы прожить.

– Но та жизнь отвергла вас. Она кончилась. Вы свободны и можете начать новую.

– Мой отец возглавляет комитет по внутренним делам. Мой брат был майором Четвертого кавалерийского полка. Я окончил Военную академию в Вест-Пойнте. Стоуны служили своей стране с момента ее основания. Вот кем я был, и вот кем я стал.

– Когда-то я знал человека, который видел следы там, где другие видели только камни и траву. Когда он проходил мимо, люди говорили: «Вот идет Серый Дым, великий охотник». Вставая, он говорил: «Я Серый Дым, охотник». Каждый день он отправлялся на охоту и приносил в деревню мясо. Женщины восхваляли его в своих песнях. На свете не было охотника, равного ему. Но наступил день, когда белое одеяло заслонило ему глаза. Серый Дым больше не мог видеть, не мог охотиться. Он сидел в своем вигваме и грезил о прошлом. Он отказывался от своей доли еды, потому что больше не приносил женщинам мясо.

– Продолжай, – попросил Боуи, нахмурившись.

– Это конец. Серый Дым умер. От голода.

Боуи перевел взгляд на Сэндса, который, сидя на гребне холма, пил из фляги и поигрывал револьвером.

– Неужели вы видите в себе только офицера кавалерии, капитан Боуи Стоун? Если так, думаю, лучше бы вас повесили.

– В этом городе найдутся люди, которые согласятся с вами.

– Помощник шерифа Карл Сэндс убьет вас когда-нибудь, но, кажется, смерть вам не страшна. Когда Роуз Мэри разделила с вами постель, я надеялся, что пламя жизни вспыхнет в вас ярче. Но вы подобны Серому Дыму. Пламя вашей жизни едва теплится.

Боуи рассмеялся:

– Вы видите перед собой призрак, Джон Хоукинз, когда смотрите на меня. Человека, который жив, хотя должен быть мертв.

– Роуз Мэри спасла вам жизнь. Теперь только вы можете решить, жить или умирать.

– Как жить? – Боуи дернул головой в сторону полей. – Чтобы быть фермером, необходимо иметь характер и уметь мечтать. Только это позволит пережить пыльные бури, нашествие насекомых, засуху и изнурительный труд. Нужно любить эту забытую Богом землю и быть в состоянии прокормить семью до следующего урожая. Мое призвание – армия, а не земля. Без армии у меня нет будущего.

– Человек стремится к жизни или к смерти. Он ест из одного котла со всеми или умирает от голода. Вы умрете, Боуи Стоун, если не решите жить.

Их ноги ощутили вибрацию, вначале слабую, затем усиливающуюся, пока содрогание земли не стало явственным. Карл Сэндс, сидевший на гребне, вскочил на ноги и закричал, предупреждая о приближении стада. За его спиной вздымалось облако пыли и затягивало небо на юге.

Сэндс припустил с холма как преследуемый койотом заяц. Он покрыл полмили до ручья в рекордное время и даже не остановился, чтобы снять ботинки, входя в мелкую воду.

– Господи Иисусе! – орал он, размахивая руками. – Там целый океан этих лонгхорнов, до самого горизонта! Нужно чудо, чтобы их остановить! Убирайтесь к дьяволу оттуда! Прочь!

Те, кто находился в шеренге, напряженно вслушивались в зловещий топот копыт и мычание, которые перерастали в оглушительный рев и повергали всех в ужас. Земля содрогалась под ногами лонгхорнов, гигантское облако пыли, как чудовищный серый гриб, разрасталось над гребнем.

– Я чувствую их запах, – прозвенел встревоженный женский голос, и удрученное молчание снова повисло над баррикадой.

Сэндс перемахнул через мешки с гравием и, крутанувшись на месте, с воплями обрушился на защитников баррикады.

– Вы что, совсем рехнулись? Через три минуты семьсот быков промчатся через гребень, а еще через несколько минут от вас останется мокрое место! – Люди в шеренге растерянно переглядывались. Мейбл Симпсон вдруг согнулась, и ее вырвало. С усилием выпрямившись, она со слабой улыбкой озиралась по сторонам.

– Если вам так хочется сидеть здесь и ждать смерти, отлично. Валяйте! – орал Сэндс. – Но у меня еще осталась капля здравого смысла. – И он бросился через поля к дому.

Рози материализовалась рядом с Боуи, сжимая по револьверу в каждой руке. Смертельно бледная, она смотрела на вздымающееся над горизонтом облако пыли.

– Он прав. Это безумие.

– Убирайся отсюда! – закричал Боуи. Он сомневался, что Рози слышит его в нарастающем грохоте. – Возвращайся к женщинам! – Боуи попытался подтолкнуть ее к безопасному месту, откуда можно было быстро добежать до дома.

– Я останусь с тобой. – Рози опустилась на колено за баррикадой и пристроила револьвер над мешком с гравием. – Никогда в жизни я так не злилась и не боялась! Похоже, дело не обойдется без нескольких дохлых телков!

Земля содрогалась, мычание, рев и топот копыт слились в оглушительный грохот. Взволнованные взгляды устремились на гребень, и никто не заметил, как шериф Гейн, смахнув пот со лба, поджег кучу хвороста.

Лонгхорны перевалили через гребень и хлынули вниз клинообразной бурой лавиной, неподвластной никому, кроме Бога. Пыль клубилась вокруг них словно дьявольский ореол, солнце отражалось в зловеще изогнутых рогах, тысячи копыт стремительно несущихся животных производили невообразимый шум. Казалось, разверзлись врата ада и выпустили на волю неистовых четвероногих демонов.

Парализованные страхом люди скорчились за баррикадой, не смея шевельнуться или вздохнуть. Широко раскрытыми глазами они в ужасе взирали на неодолимую волну разрушения, которая с ревом накатывала на них.

– Господи Боже! Сохрани и помилуй!

Боуи быстро обернулся. Сзади стояла Лодиша с круглыми, как заслонки в печи, глазами. Вцепившись одной рукой в его рубашку, в другой она сжимала длинную ручку чугунной кастрюли. Выругавшись, он бросил взгляд на Рози, но ее внимание было приковано к вершине холма. Отчаяние стерло все краски на ее лице. Только Джон Хоукинз отвел глаза от надвигающегося бедствия и встретился с ним взглядом.

Времени на размышления не оставалось. Поздно было строить планы и принимать решения. Боуи понял, что должен действовать. Сделать наконец то, что оправдает его затянувшееся существование и придаст смысл жизни, которая должна была закончиться еще несколько месяцев назад.

Боуи перескочил через баррикаду, побежал к ручью и пересек его, стреляя на ходу из «винчестера» в лонгхорнов. Сраженный выстрелом, упал один бык, затем другой. Поток слегка раздался в стороны и несколько изменил направление, но продолжал нестись вперед, затаптывая упавших животных.

– Боуи! – закричала Рози. – Ты, чертов дурак! – Она вскочила на ноги за баррикадой, охваченная лихорадочной дрожью. Он бежал прямо в самый ад, к вершине холма, придерживаясь его западной стороны. Не переставая стрелять и создавая преграду из убитых животных, Боуи пытался повернуть стадо на восток. Рози мгновенно догадалась, что он затеял, и поняла: одному человеку не под силу уложить столько лонгхорнов, чтобы добиться ощутимого результата. Она знала, что у него нет шансов уцелеть.