Текст книги "Ирландское сердце"

Так я оказалась в шикарной личной комнате Долли. У дальней стены стоял диван. Можно сесть! Спасибо Тебе, Господи, спасибо! Я стащила носки и начала растирать ноги, чтобы вернуть им чувствительность. Моя блузка и юбка промокли насквозь.

Дверь открылась. Нет, это не Долли, а Кэрри О’Тул, ее костюмерша, женщина, с которой я познакомилась на примерках Долли. Ей, должно быть, хорошо за шестьдесят, она сама из Бруклина в Нью-Йорке, как не раз мне рассказывала. И это, насколько я знаю, единственный человек, который может себе позволить безнаказанно подшучивать над Долли.

– Смотрите-ка, кто к нам пришел, – сказала она.

– Ох, Кэрри, я…

– Вижу, – перебила она. – Снимайте эти мокрые вещи, а я подберу вам что-нибудь из нарядов «ее высочества».

– Не думаю, что…

– И поторапливайтесь. Скоро Долли уйдет за кулисы на смену костюма, и мне нужно будет помогать ей.

Я завозилась с пуговицами своей блузки, но пальцы мои окоченели, они не гнулись и дрожали…

Кэрри стала помогать. Она увидела порванный воротничок и подняла на меня глаза. Затем она сняла мою блузку и начала расшнуровывать корсет. Я вскрикнула.

– Что, больно? – спросила она.

– Я просто… Я…

– Ударилась о дверной косяк? – подсказала она и стащила с меня корсет. – Синяк уже становится фиолетовым.

Кожа у меня на груди была совершенно ужасного цвета.

– Ничего не сломано? – участливо поинтересовалась Кэрри.

– Не знаю. Не думаю.

– Сделайте глубокий вдох, – скомандовала она.

Я вдохнула.

– Дышать вы можете. Видимо, вы в порядке. Пойдите примите горячую ванну. Тут классная сантехника.

– Я в курсе. Мой брат Майк устанавливал эту систему.

– Интересное получается совпадение, правда? – произнесла она, качая головой, а потом засмеялась.

– Извините, – начала я, – даже как-то дико говорить такие вещи. Тут просто… Кэрри, я сама не могу поверить в то, что такое могло случиться. Я имею в виду, что мой друг ни с того ни с сего вдруг набросился на меня.

– Эй, Нора, со мной вы можете не притворяться. Я знаю, кто вас избил. И было бы неправдой, если бы я сказала, что удивлена. Просто пойдите и полежите в ванне. Используйте соли для купания. Когда ты чистая и от тебя хорошо пахнет, это здорово помогает.

– Откуда вы знаете? Вас что, тоже… били?

– Не меня, но… – Она закатила глаза, а потом покосилась на туалетный столик, уставленный фотографиями Долли с ее почитателями.

– Долли? Он никогда не посмел бы поднять руку на нее!

– Да неужто?

В дверь постучали.

– Две минуты, – сказал кто-то.

– Мне лучше уже идти, – встрепенулась Кэрри. – После ванны прилягте на шезлонге. Здесь достаточно безопасно. Вы удрали от него. Умная девочка.

Она оглядела меня.

– Вы не позволили ему выбить вам передние зубы. У вас есть еще час до занавеса.

В горячей воде с ароматом лаванды мои плечи расслабились. Вся грудная клетка болела. На обеих грудях расплылись багровые синяки. Дышать. «Дыши», – сказала я себе и начала засыпать в ванне. Потом у меня мелькнула мысль: а что, если прямо сейчас сюда вломится Тим? Если он решит прийти сюда и…

Я выбралась из ванны и вытерлась. В гримерной начала искать свою одежду. Ее там не было. Кэрри забрала ее, она провела меня. Они с Долли обе боятся Тима. И они расскажут ему, где я.

Дверь гримерной открылась. Я нырнула за спинку шезлонга. Вошла Кэрри, она была одна. Слава богу.

– Вот, – сказала она. – Все вещи Долли слишком велики для вас, но у одной девочки из хора как раз такой размер.

Она протянула мне жакет и юбку – черная саржа.

– Она покупала это для похорон. Говорит, что вы можете себе это оставить. Она больше не хочет себе такую печальную одежду. Ваша блузка порвана, а состояние юбки не намного лучше. Выбросьте их. Не нужно надевать это снова.

Она была права. Кэрри протянула мне также пару туфель Долли, которые пришлись мне впору.

– Ох, Кэрри, а что, если Тим придет и сюда?

– Обычно он этого не делает. Но на всякий случай я шепнула Чарли, который стоит на дверях. У нас тут есть крепкие парни из рабочих сцены, которые могут и поколотить Тима, если он что-то затеет. А когда он сталкивается с теми, кто не слабее него, то ведет себя как шелковый.

Я услышала аплодисменты и восторженные выкрики публики. Занавес опустился, Долли раскланивалась со сцены.

– Мне пора, Кэрри.

Но она порылась в ящике витиеватого белого буфета и достала оттуда панталоны, нижнюю сорочку и картонку с булавками. Я начала одеваться, подгоняя под себя нижнее белье, а воображение тем временем рисовало картины, как Тим ссорится с рабочими сцены.

– Мне уже нужно было уйти, – сказала я Кэрри. – Убраться, пока Долли не…

Но тут вошла она. На пороге стояла Долли, и юбка ее костюма загораживала весь дверной проем. Нет ли у нее за спиной Тима? Нет, слава богу. Она ничего не сказала. Кэрри указала на мою грудь, на которой из-за края сорочки виднелся темнеющий синяк. Я быстро натянула черный жакет, а Кэрри подошла к Долли и начала помогать ей, расстегивая лиф вычурного белого платья.

– Мне жаль вас, Нора, – произнесла Долли. – Правда жаль. Я думала, что он контролирует свое дурное настроение. Что вы ему такого сказали?

– Я? Сказала ему? Что вы имеете в виду? Это было не дурное настроение. Он хотел избить меня. Совершенно хладнокровно. И преднамеренно.

Долли выбралась из своего платья и накинула халат, который держала Кэрри. Она села перед зеркалом своего туалетного столика и начала снимать сценический грим, нанося на лицо какой-то крем, пока ее черты не скрылись под белесым слоем. Я следила за тем, как она ватным тампоном стирала с себя образ Веселой вдовы. Никогда прежде я не видела лицо Долли без косметики.

Яркий свет над зеркалом высвечивал мелкие морщинки, покрывающие ее щеки и лоб. Вокруг глаз были светлые пятна. Она обернулась ко мне. Я уже была одета.

– Так где же мы вас спрячем? – задумчиво произнесла она. – Я бы предложила здесь, но все же существует определенный риск, что Тим… Вы можете отправиться домой к Кэрри.

– Господи Иисусе, Долли! А вы помните, что было в прошлый раз? Он ведь, когда не нашел вас у меня, разбил мне фарфоровое блюдо, а это был настоящий ирландский «беллик», – возразила Кэрри.

– Это должен быть кто-то, кого он не знает, – сказала Долли мне. – Не из вашей родни.

– А как насчет гостиницы? – предложила Кэрри.

– Я… У меня совсем нет денег, – предупредила я.

Долли сделала небрежный жест пальцами в мою сторону. Она как раз накладывала на лицо слой тонирующего крема, а затем подвела глаза черным косметическим карандашом. Воссоздала себя.

– К завтрашнему дню Тим отойдет. И явится к вашей двери с охапкой роз. И будет полон раскаяния – с ним всегда так, – заметила Долли.

– Всегда? Боже мой, Долли, как вы ему такое позволяете?

– Он ведь не имеет в виду ничего плохого. Ему тоже нелегко находиться в моей тени. И я делаю ему поблажки.

– Так я тоже была одной из таких поблажек? – поинтересовалась я.

– Видите ли, Тим – мужчина с большим аппетитом, – пояснила она. – А я… – Она умолкла.

– Не переживала по этому поводу, – закончила за нее Кэрри.

– Это не так, – возразила Долли. – Я, конечно, женщина страстная, но моя энергия должна быть направлена на мою работу.

– Выходит, я давала вам передышку, так, что ли? – удивилась я.

– Уж лучше вы, чем какая-нибудь бестолковая девица из хора, вообразившая, что у них с ним великая любовь, – вздохнула Долли.

– Или которая начинает грозить, что пойдет к копам, – вставила Кэрри. – Помните ту итальянку? К нам явился ее отец и заявил, что поднимет большой шум, выложит все газетчикам. Уладить это стоило дороже, чем стоит ночь в номере отеля.

– Пойти к газетчикам? – переспросила я. – Но я, напротив, не хотела бы, чтобы кто-то об этом знал. Мне так стыдно!

– Это ведь он вас бил, а не наоборот, – заявила Кэрри. – Это ему должно быть стыдно.

– И все же вы, должно быть, как-то спровоцировали его, – высказала предположение Долли.

– Нет, нет, ничего такого.

– Разве вы не рассердились на него за то, что он угрожал вам на свадьбе? – не унималась она.

– Рассердилась? Ну, не очень-то. Просто сказала ему, что так не может продолжаться. Долли, он мог бы все выложить моей семье, если бы вы не остановили его там.

Она тягостно вздохнула.

– Он действительно держит зуб на всех вас, Келли, и ненавидит того детектива. Как бишь его фамилия? Ларни. Он говорит, что ваш брат и кузен смотрят на него свысока. И что ему ужасно хочется стереть с их физиономий это высокомерие.

– Это он вам такое говорил? Какой ужас.

Однажды вечером, еще маленькой девочкой, я застала у нас на кухне за столом соседку. С ней было трое ее маленьких сыновей, они плакали. Мама готовила чай, а бабушка Онора держала ее за руку. Папа с дедушкой Патриком вышли куда-то из дома.

– Они переговорят с ним, – сказала соседке бабушка Онора.

– Он очень пьян, – ответила та. – В него вселился дьявол.

Потом папа с дедушкой Патриком вернулись, и та женщина ушла вместе с ними.

– Вправили ему мозги, – сказал дедушка Патрик бабушке Оноре, когда они с отцом вернулись домой. – Это один из тех парней, которые оставляют свою скрипку за порогом.

На следующее утро я спросила у мамы, что дедушка Патрик имел виду, говоря это бабушке.

– Ох, Нони, – вздохнула она. – Есть люди, которые очаровывают всех окружающих, но при этом мучают тех, кто их любит.

– Но почему, мама, почему?

– Думаю, потому что у них есть такая возможность, – ответила она.

– А он снова будет бить ту леди?

– Надеюсь, что нет, Нони. Твой папа с дядей нагнали на него страху. Ей бы, конечно, уйти от него. Но куда она может пойти? У нее здесь даже матери нет. В Ирландии у нее нашлось бы полно родичей, хоть и нет никаких гарантий, что они были бы ей рады. Бедняжка.

Бедняжка. Долли со всеми ее деньгами и популярностью позволяла Тиму грубо обращаться с собой, а потом принимала его обратно. Терпела, что он изменял ей. «Я женщина страстная», – сказала она. Ну, если страсть означает именно это, прошу Тебя, Господи, убереги меня от такого! Любовь. Я ведь действительно думала, что люблю его. Человека, который был в шаге от того, чтобы чуть сильнее сжать свои пальцы и придушить меня.

Некуда идти? Что-нибудь придумаю. Нужны мне его розы и извинения! Все, я проснулась, страна волшебных грез далеко позади, а злая фея улетела.

Долли встала. Кэрри сняла с нее халат. Долли была сильно затянута в корсет, и толстые складки ее плоти выпирали наружу. Это выглядело пугающе. Он за это бьет даже ее? Что бы он тогда сделал со мной?

– Глупая вы, Долли, – произнесла Кэрри. – Тим становится все хуже и хуже. Однажды он кого-нибудь прикончит. И это можете быть вы!

Долли засмеялась из-под надеваемого через голову платья.

– Я сама режиссер этой драмы, – сказала она, когда в вырезе появилась ее голова. – В итоге Тим всегда подчиняется.

Кэрри покачала головой и сокрушенно сказала:

– Вы никогда не прогоните его, не скажете ему, что все кончено, как это сделала Нора. – Она взглянула на меня. – И ему это очень не понравилось. Он опасен. На вашем месте я убралась бы из Чикаго подальше.

Долли разглаживала юбку своего платья, присобранную на талии и ниспадающую вниз крупными складками, скрывающими ее полноту. Она заметила, что я рассматриваю ее.

– Любопытствуете по поводу моего наряда? – поинтересовалась она.

– Ну, он выставляет вас в самом лучшем свете, – отметила я.

Я не могла поверить, что интересовалась одеждой, тогда как должна была уносить ноги, спасая свою жизнь.

– Его сшила парижская портниха, мадам Симон, – пояснила Долли.

– Та самая, которая шила вам платье для свадьбы Мейм?

– Да, она…

– Вы что, обе с ума сошли? – заорала на нас Кэрри, переходя на фальцет[11]11
  В пении очень высокий звук мужского (или женского) голоса, требующий особого исполнительского приема, а также такая манера пения. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. – У меня, например, в голове другое крутится: во что одеть Нору, когда она будет лежать в гробу?

Она выразительно щелкнула пальцами перед носом Долли.

– Мы должны срочно найти место, где спрятать это дитя, – заявила она.

Однако Долли продолжала щупать пальцами ткань своего платья.

– Бархат, – сказала она. – Сделано во Франции.

– Долли, – произнесла я. – Кэрри права. Тим может направляться сюда прямо сейчас.

– Я должна была завтра утром ехать поездом до Нью-Йорка. А оттуда – пароходом в Париж. Чтобы забрать свой гардероб, который заказывала у мадам Симон. У меня уже есть все билеты.

– Долли, ради бога… – поторопила ее Кэрри.

– Спокойно, Кэрри, я думаю.

Она посмотрела на меня.

– Вы могли бы поехать туда вместо меня, – вдруг заявила она. – Переделать имя в проездных документах довольно просто.

– Мне поехать в Париж?!

– На самом деле я не была так уж заинтересована в этой поездке. Не люблю пересекать океан зимой. Я думала, что Тиму следовало бы немного поволноваться о том, чем я буду заниматься там. Чтобы привлечь его внимание. Но теперь…

Кэрри хихикнула.

– Париж? – рассеянно повторила я. – Это невозможно. Я не могу ехать в Европу. Оставить семью, работу? У меня есть родственники в Галене – возможно…

Раздался стук в дверь. Затем послышался мужской голос:

– Здесь мистер Макшейн.

Это был Чарли, швейцар.

– Он пьян. Пара наших ребят отвели его в зеленую комнату. И дали еще бутылку. Но он буянит, Долли, – добавил он.

– Благодарю, Чарли. Передайте Тиму, что я буду через минуту.

Долли села за туалетный столик, быстро написала записку, затем вложила ее в конверт, а на конверте указала адрес.

– Отдадите это мадам Симон, – сказала она мне. – Ее магазин находится на Риволи. Это возле улицы Сен-Оноре, где расположены все дома моды.

«Оноре, – подумала я. – Бабушка Онора! Это ты направляешь меня?» Она ведь спасла своих детей, в том числе моего папу, от голодной смерти, когда бежала из Ирландии с четырьмя малютками и еще одним, которого тогда носила под сердцем. Так что от одного мужчины я уж точно смогу спастись. «Вперед», – приказала я себе.

– Я поеду, – согласилась я. – Спасибо вам большое, Долли, спасибо!

Она открыла свой туалетный столик и достала оттуда маленькую сумочку. Потом отсчитала двадцать пять долларов.

– Возьмите это. За мой гардероб уже уплачено. Вы там все проверите и организуете вместе с мадам Симон отправку сюда. В записке я предлагаю ей дать вам работу.

– Работу? – Я оторопело посмотрела на нее. – В Париже?

– Нора! – привела меня в чувство Кэрри. – Через три минуты Макшейн может начать ломиться в эти двери. Довольно уже вопросов.

Долли нанесла на щеки немного румян. И встала.

– Отправляйтесь в отель «Дрейк», – сказала она Кэрри. – Скажите консьержу, чтобы отправил телеграмму в офис пароходной компании «Френч Лайн». Пусть заменят мое имя на имя Норы. «Чикаго» отходит в четверг, Нора, так что вам необходимо попасть на утренний поезд до Нью-Йорка.

– Погодите-ка, – сказала я. – Так название корабля «Чикаго»?

– Я ведь только что так и сказала, разве нет? – удивилась Долли.

«Чикаго». Еще один добрый знак.

– Вы идите через парадный вход, – сказала нам Долли. – А о Тиме я позабочусь.

Она улыбнулась на прощанье и ушла.

– Укротительница тигров, – пробормотала Кэрри.

* * *

В отеле «Дрейк» я проследовала за Кэрри через фойе к стойке администратора. Она передала консьержу распоряжение Долли и купюру в пять долларов. Телеграмма в пароходную компанию будет отправлена немедленно, заверил он. Дело было сделано.

Мы стояли рядом и смотрели в окно нашего номера, которое выходило на темные просторы озера Мичиган.

– По мне, так слишком уж много воды, – вздохнула Кэрри. – Я сама из Типперэри. И впервые увидела море только тогда, когда в девятнадцать лет плыла через океан. С Долли мы познакомились, когда я работала уборщицей в театре в Нью-Йорке сорок лет назад.

– Сорок? Выходит, сейчас Долли…

– Да, ей достаточно лет, чтобы понимать, что к чему, но этот Макшейн заморочил ей голову. Для меня он всего лишь большой балбес, несмотря на все его выигрышные стороны. – Она обернулась ко мне. – Я рада, что вы уезжаете далеко. Он портится все больше и больше. А Долли во всем ему потакает. Возможно, если бы она пожестче взяла его с самого начала… – Она пожала плечами. – Мужчины, которые бьют своих женщин, не видят в этом ничего предосудительного. Вроде как это их собственность, с которой можно делать, что пожелаешь.

– Я так благодарна вам. Даже не верится, что Долли такая щедрая, – сказала я.

– Это в любом случае обойдется дешевле, чем нанимать адвоката, чтобы тот защищал Тима, когда он изнасилует и убьет вас! Вы уедете, и Долли вернет Тима в колею. Он не хотел, чтобы она ехала в Париж. И она заявит ему, что передумала – ради него.

Кэрри отошла от окна и расстелила постель на двух кроватях.

– В сумке есть ночная сорочка для вас, – сказала она.

Я вынула оттуда длинную шелковую ночную рубашку с глубоким кружевным вырезом и приложила ее к себе.

– Одна из вещиц Долли. У нее для любой декорации всегда есть правильный костюм, – усмехнулась Кэрри. – Ну, ей ведь необходимо вести за собой мужчину. Что же до меня, то я предпочитаю фланель.

– Думаю, я буду спать одетой – на случай, если среди ночи придется вскакивать и бежать, – сказала я.

На мне по-прежнему была черная похоронная одежда.

– Макшейн не знает, где вы. К тому же охранником тут – крутой мужик, тертый старый калач. Поспите хорошенько и на целую ночь забудьте о том, что с вами случилось.

Но я не смогла раздеться. Так и лежала без сна, вцепившись в простыни и прислушиваясь к малейшим шорохам в коридоре. Я хотела было передать записку для Генриетты через шофера Долли. Но Кэрри сказала:

– Ну конечно, замечательно! А что, если Тим следит за вашим домом и увидит, как к нему подкатывает Реймонд на «Даймлере» Долли?

– Но у меня совсем нет одежды, – возразила я. – Только это черное платье.

– Купите все в Нью-Йорке, – успокоила она меня. – Сразу отправляйтесь на Деланси-стрит.

Нью-Йорк? Париж? До этого я никогда не уезжала из Чикаго дальше, чем в Игл-Ривер, штат Висконсин, где у Эда был летний домик. Теперь же мне казалось, что я уже вообще никогда не смогу сомкнуть глаз. Но я ошибалась.

Меня разбудили лучи восходящего солнца. Поначалу сбитая с толку, я растерянно разглядывала незнакомую комнату, но потом все вспомнила и резко села на кровати. Тим. Долли. Париж. Кэрри похрапывала рядом.

Я стыдилась даже думать о случившемся. Я бы не смогла рассказать это Майку. Он бы не ограничился разговорами с Тимом Макшейном. Он оторвал бы голову мерзавцу – или, по крайней мере, попытался бы. И одному Господу известно, что Тим сделал бы в ответ. Даже подумать страшно. У Тима есть пистолет.

Ладно, что теперь? Я должна кому-то дать знать, что уезжаю. Эду, наверное. Как раз сейчас он должен двигаться в мою сторону. Он уже давно завел привычку бегать на рассвете вдоль озера даже зимой. Один старый боксер как-то сказал ему, что все, что ему требуется для ринга, – это час утреннего бега. «В результате у тебя будет пара крепких ног, мощные легкие и сосредоточенный ум», – заявил он ему.

Эд говорил, что это работает. Он ведь оставался непобедимым во всех схватках в Брайтон-парке. Благодаря тому, что он выносливее противников, объяснял он мне. По его словам, нужно было как-то объяснять то, что он оставался на ногах даже под градом ударов.

Я поддразнивала его:

– Господи, Эд, ты слишком тощий, чтобы стать следующим Джеком Демпси[12]12
  Уильям Харрисон Демпси, более известный как Джек Демпси, – американский профессиональный боксер, чемпион мира в супертяжелом весе.


[Закрыть]. Так зачем ты это делаешь?

– Для меня достаточно быть чемпионом Брайтон-парка, – отвечал он.

Сам он уже давно не боксировал, стал серьезным инженером. Но во время всех боев по-прежнему находился где-то рядом с рингом. А еще бегал по утрам, после чего заскакивал на раннюю мессу в церковь Святого Имени Господнего. Я взяла билет на корабль, деньги, написала записку Кэрри и вышла из номера.

Я перехватила Эда, когда тот поворачивал на Мичиган-авеню прямо под вывеской отеля «Дрейк». Солнце как раз поднималось из озера.

– Эд.

Я встала у него на пути.

– Нони? Что случилось? Кто-то умер?

Он с тревогой посмотрел на черный похоронный костюм на мне.

– Никто не умер, Эд. Но мне необходимо с тобой поговорить.

Солнце взошло уже достаточно, чтобы превратить темные воды озера в синие.

– Давай-ка пройдем на берег, – предложил он.

Я кивнула, но прогулка туда выдалась та еще – по заросшему бурьяном пустырю, среди разных деревяшек и мусора, выброшенного на сушу озером. На эстакаде прямо рядом с водой были проложены рельсы, и я слышала свист паровозов, доносящийся с Иллинойского центрального вокзала.

Эд, понятное дело, снова завел разговор о том, какие тут должны быть пляжи, протянувшиеся с севера на юг, где семьи с детьми будут гулять по зеленой травке, а не среди гор гниющих отбросов, обходя дохлых разлагающихся животных. Как будто богатые когда-нибудь пустят людей из трущоб шататься перед уютными дворами их домов по воскресеньям.

Он оживленно размахивал руками, бросаясь фразами вроде «бабушка Онора», «залив Голуэй» и «Чикаго может быть таким же зеленым, как Ирландия», пока я не прервала его, заорав:

– Эд! Я попала в беду.

Его лицо вытянулось.

– Нет, я не беременна, но…

Я подошла к плоскому камню и, усевшись, выразительно хлопнула ладонью по месту рядом с собой. Он тоже сел.

– Я должна уехать из Чикаго.

– Попутешествовать немного очень полезно, – заявил он. – Это расширяет кругозор. Только побывав в геодезической экспедиции и вернувшись сюда, я понял, что Чикаго никогда не встанет в один ряд с величайшими городами мира, пока берег нашего озера…

– Эд, прошу тебя! Я должна уехать сегодня.

Черт возьми. Я чувствовала, что распускаю нюни. А плакать было нельзя. Поэтому я начала тараторить. Заставила себя рассказать ему все. Слова лились из меня потоком. Мои годы, проведенные с Тимом, и эта последняя ночь. Пока я говорила, Эд встал и начал нервно вышагивать передо мной. На меня он не смотрел.

Наконец я закончила словами:

– Тим Макшейн пообещал убить меня, если я от него уйду, а я все-таки ушла.

– Мы с Майком поговорим с Макшейном. Об этом можешь не беспокоиться.

– Нет, Эд, это совершенно бессердечный подонок. Хотя я долгие годы обманывала себя, стараясь этого не замечать. Никто не знает, что он может сделать.

– Пусть только попробует замахнуться на меня. Я вырублю его, как когда-то уложил того десятника.

Да, то был звездный час Эда. Он стукнул одного мужика, который оскорблял его самого и остальную его команду. За это его послали к полковнику Роберту Маккормику, управляющему Санитарной службой города, который должен был его уволить. Но Маккормику понравился парень, сумевший постоять за себя, и он продвинул Эда по службе. Впоследствии они стали друзьями, хотя Маккормик был ярым республиканцем.

– Но у Макшейна есть пистолет. Я должна уехать отсюда. Пожалуйста, выслушай меня!

Эд наконец кивнул.

– У нас есть родственники в Галене.

– Боюсь, он будет меня искать. Я уезжаю в Париж.

– Думаю, это достаточно далеко отсюда, – согласился Эд. – И у меня там есть друг…

– Нет, не тот Париж, что в штате Иллинойс, Эд. В Париж во Францию.

Это добило его.

– Нони, ты с ума сошла!

– Не могу рассказывать тебе сейчас все подробности, но один друг дал мне билет туда, а также шанс получить там работу.

Эд покачал головой. Он готов был спорить.

– Тим очень опасен, Эд, – продолжила я. – Он может пойти к газетчикам. Он может использовать меня, чтобы достать вас, мою семью.

– Он может это сделать в любом случае.

– Как только я уеду, Долли приструнит его. Прошу тебя, Эд.

Он долго и пристально посмотрел на меня.

– Окей, – наконец произнес он. – Тебе понадобятся деньги. Мы пойдем в банк и…

– Я должна ехать прямо сейчас! И успеть на девятичасовой поезд до Нью-Йорка. У меня есть двадцать пять долларов.

– Маловато, этого не хватит, – заметил он.

Я пошла за ним на Делавэр-стрит, где был припаркован его «Паккард». Мы сели в его большую машину.

– Остановимся возле моего дома, а потом я отвезу тебя на вокзал.

– Ох, Эд, спасибо тебе! Ты так добр ко мне. Не знаю, как мне тебя отблагодарить… Мне так стыдно… Я…

– Цыц! – любимое словечко бабушки Оноры. – Ты Келли, Нони, и мы с тобой одной плоти и крови.

– Одной плоти и крови, – повторила я. – Что подумает Майк? Он возненавидит меня. Я никогда не смогу смотреть ему в глаза. Я…

– Никогда – это большой промежуток времени, Нони.

– Ты же не расскажешь ему про… Тима Макшейна?

– Не такой уж это большой секрет, Нони, – ответил он.

– Боже мой! Так Майк все знает?!

– Макшейн большой хвастун, и однажды вечером в баре «Палмер Хаус» он намекал Майку, что ты…

– И что же Майк?

– Назвал его лжецом и ушел. Макшейн был тогда пьян.

– О нет! Когда это было?

– Где-то год назад.

– И никто из вас ничего мне не сказал?

– Я спросил свою жену, она сказала, что у парня крыша поехала. Что ты никогда бы в жизни…

– Эд, ты сказал Мэри… А Майк, он что-то говорил Мейм?

Слова застревали у меня в горле.

– Я же сказал тебе, Нони: мы решили, что это ложь, вот и все. Отрицай все. Тут только его слово против твоего.

Его жена Мэри впустила нас в дом, только и сказав:

– Доброе утро, Нони.

Затем она вернулась к кормлению маленького Эда. Совершенно очаровательный малыш, копия Эда и третий рыжий в семье Келли.

Поразительно, что она на задала мне никаких вопросов. Мы болтали о ее малютке, пока Эд был в другой комнате. Настоящая жена политика.

Эд вручил мне конверт. Внутри было двадцать пять долларов.

– Поехали, – сказал он.

Уже на Арчер-стрит на подъезде к вокзалу я произнесла:

– Эд. Мне очень жаль, что так вышло. Сама не могу поверить, что позволила себе… – Я умолкла. – Ты ненавидишь меня, Эд? И остальные тоже будут ненавидеть?

Он обернулся ко мне и улыбнулся. Слава Тебе, Господи.

– Я люблю тебя, Нони. Мы же с тобой оба рыжие, близняшки. Все люди ошибаются. Важно только то, как они ведут себя после этих ошибок.

– А что ты скажешь всем нашим? И как быть с мистером Бартлеттом? С моей работой?

– Бартлетту я скажу, что ты отправилась улаживать семейные дела в Ирландии. А что касается семьи… Возможно, им лучше не знать, куда ты поехала на самом деле, на случай, если Макшейн заявится искать тебя к вам домой.

Я об этом думала. Долли не позволит ему. Долли, она…

– А что с паспортом? – спросил Эд.

– Паспорт? У меня с собой даже смены нижнего белья нет, – ответила я.

– На самом деле иметь паспорт не обязательно, – продолжил он. – Но обзавестись каким-то документом не помешало бы. Сейчас как раз восемь часов. Пат должен быть уже у себя в кабинете.

– Пат?

– Пат Нэш. Он что-нибудь придумает.

Мы въехали во двор строительной компании «Нэш Бразерс», которая занимала целый квартал на Западной Восемнадцатой улице.

– Оставайся здесь, Нони, – скомандовал Эд.

Я с радостью осталась в машине. Не хотелось бы еще и Пату Нэшу что-то объяснять.

Через десять минут Эд трусцой вернулся к автомобилю.

– Нужно торопиться. Мэтт ждет у своего дома.

В конце концов я покинула Чикаго с пятьюдесятью долларами, адресом мадам Симон и временным паспортом, выданным мне федеральным судьей Мэтью Крейгом.

– Я вернусь весной, – пообещала я Эду, садясь в вагон.

А всем остальным напишу. Обязательно напишу, подумала, когда поезд трогался от перрона. Но тогда я не чувствовала ничего, кроме огромного облегчения.

Я была рада, когда за окном мелькали последние постройки Чикаго. Убегаю. Убегаю. Убегаю.